Это мое
Это мое
Во время работы над этой книгой я долгими вечерами сидел и копался в событиях и ощущениях давно минувших дней. И пришел к одному странному и неожиданному выводу. Для меня загадка, как так получилось, что длинная жизнь оказалась насыщенной всевозможными мелкими событиями, чаще всего — путаными, сумбурными, бесполезными. Когда Троцкого спросили, как бы он хотел прожить свою жизнь, если бы мог начать ее сначала, он ответил — точно так же, каждую секунду он бы хотел прожить так, как прожил. А мне сейчас кажется, что за все восемьдесят лет моей жизни нет ни одного мгновения, которое я бы хотел прожить так, как прожил.
Я ни в коем случае не мистик, не герой — я бы назвал себя просто нормальным человеком, но каждую букву в этом слове сделал бы большой, заглавной. Как-то я ухитрился остаться нормальным человеком, без тараканов. Это, может быть, выглядит скучно, может быть, редко встречается, но это так. Возможно, благодаря этому я до сих пор жив и здоров. Нормальный здоровый человек, которым владеет какая-то горечь.
Я очень серьезно отношусь к семье, но считаю ее нормой. В семье нет ничего особенного, она просто должна быть, как иначе? Я смотрю телевизор, все эти ужасные бездарные передачи, и коллекционирую сюжеты и характеры. Я поражаюсь тому, как живут люди, чем они живут, как они думают. Хотя большинство, конечно, не думает. Смотрю и думаю: «Боже мой, как же бессмысленно люди живут!» Потому что они ничего не творят.
Для меня очень важно, интеллигентный человек или нет. Хотя мне довольно сложно объяснить, что я подразумеваю под этим словом. Просто есть некое внутреннее ощущение. Оно зависит от того, как человек воспринимает окружающий мир, оно зависит от того, как человек воспринимает тебя.
Мне очень за многое стыдно. У меня есть странное свойство — что-то сказав или что-то совершив, я буквально через минуту начинаю думать: «Боже, почему я это сделал?» Что называется, крепок задним умом, и меня всю жизнь это раздражало. Возможно, в последнее время я, осознав это свое качество, стал более инертным, неподвижным — из страха совершить ошибку. Хотя, скорее всего, это просто возраст.
Более того, те редчайшие случаи, когда я действительно вел себя как порядочный человек, все равно меня смущают. Потому что, если ты делаешь добро, ты должен забывать об этом, а я помню.
Я ненавижу социализм — пожалуй, это единственное, что я на самом деле ненавижу. Социализм с его изначальной ложью про свободу, равенство и братство и нацизм как его порождение.
Я всю жизнь работал. Это началось в Воркуте и продолжалось до недавних пор. Хотя я бы, конечно, с удовольствием лодырничал, но приходилось работать, и я делал это честно. Сейчас я бездельничаю в открытую, нагло, потому что я уже старый и ничего не хочу делать. Хотя я лукавлю — конечно, и сейчас приходится постоянно чем-то заниматься.
Единственное, к чему я отношусь серьезно, — это творчество. Творчество для меня бесспорно. Я не сомневаюсь ни в одной вещи, которую сделал. После того как я вернулся из Воркуты, у меня был более чем двадцатилетний период, когда я не рисовал, — очень большой перерыв для художника. Странный период, когда я занимался непонятно чем, пока не начал понимать, что же на самом деле мое. Конечно, нужно было содержать семью, кормить сына, и это единственное, чем я оправдываю тогдашнее свое существование. Но я счастлив, что все-таки понял, что мое, а что нет, потому что большинство людей так до конца жизни и не понимают. Когда ты куда-то там поднимешься или, наоборот, опустишься, у тебя будет спрошено: для чего ты жил, что ты делал, что от тебя осталось? И я уверен, что каждый человек должен оставить после себя какой-то материальный или духовный памятник — рисунки, тексты, неважно. Потому что очень сложно будет ответить на вопрос: «Что вы сделали в своей жизни, будучи обеспеченными едой и жильем?» А отвечать придется.
Меня всегда мучает досада: когда человек умирает, с ним умирают все его эмоции, воспоминания, реакции. Возможно, эта книга — попытка сохранить эмоции. Во всяком случае, насколько это возможно.
Это я. Июль 1933 года.
Мой прадед Василий. Начало XX века.
Дедушка. 1938 год.
Бабушка с мамой. 1912 год.
Мама. 1925 год.
Мы с мамой. 1939 год.
Незадолго до ареста.
Слева:
Мои детские рисунки
Здесь и на следующем развороте:
Лагерные рисунки. 1951–54 годы.
Справка об освобождении.
Справка о снятии судимости.
Задняя сторона справки о снятии судимости.
Натусик. 1950 год.
Это я. Примерно 1957 год.
1960 год.
Мы с Наташей. 1964 год.
Мои сын и внук, оба Андрюшки. 1988 год.
Справа:
Мы с Наташей на митинге. Начало 1990-х годов.
Мы с Наташей, 1996 год.
С Борисом Ельциным на вручении мне звания Народного художника России. 1997 год.
Знак Президента Российской Федерации.
Знак ордена Св. Андрея Первозванного.
2011 год.
«Автопортрет», 2005 год. Из коллекции Музея современного искусства «Эрарта», Санкт-Петербург.
Из цикла «Путешествие из Петербурга в Гатчину»:
«Это та башня, до которой я никак не могу добраться и о которой никто ничего не знает». 2004 год.
«Круглая рига». 2004 год.
«Фонтан-грот». 2003 год.
«Зона (по Тарковскому)». 1990 год. Из коллекции Музея современного искусства «Эрарта», Санкт-Петербург.
«Знак беды». 1982 год. Из частной коллекции, Швеция.
«Надежда». 1987 год. Из коллекции Музея изобразительного искусства Кемерово.
«А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам колеса, колеса, колеса…»
А. Галич. 2007 год. Из частной коллекции, США.
Серия из трех листов «Трубы, крыши». 1995 год.
Из частной коллекции, Великобритания.
«Дорога в никуда». 1978 год. Из коллекции Музея современного искусства «Эрарта», Санкт-Петербург.
«Банальная дорога». 2005 год.
«Восход Луны». 1998 год. Из частной коллекции, Санкт-Петербург.
Слева:
«Присутствие». 1986 год. Из коллекции музея Анны Ахматовой, Санкт-Петербург.
«Всю жизнь», 1978 год. Из частной коллекции, США.
«Это мое». 1988-89 годы. Из частной коллекции, США.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.