Глава третья СОВЕРШЕННОЛЕТИЕ

Глава третья

СОВЕРШЕННОЛЕТИЕ

Старики потому так любят подавать советы, что уже не способны подавать дурные примеры.

Ф. Ларошфуко

Между тем приблизилось совершеннолетие принцессы.

По шведским законам полное совершеннолетие достигалось в 24-летнем возрасте, но опекуны и сами короли обычно торопились и брали бразды правления в свои руки значительно раньше[20]. Настал черёд и Кристины. В конце сентября 1644 года, в разгар шведско-датской войны, Государственный совет обсудил сроки вступления принцессы Кристины на трон и попросил высказаться по этому вопросу представителей сословий. Дворянская и клерикальная секции настоятельно потребовали объявления её совершеннолетней в возрасте восемнадцати лет. В ноябре опекунский совет подал прошение об отставке, а 7(18) декабря состоялся акт вступления Кристины на шведский трон.

Церемония проходила в так называемом государственном зале в соответствии с традициями и личными указаниями Акселя Оксеншерны. Когда Кристина появилась в зале, её окружили члены Государственного совета во главе с риксдротсом. Все заняли свои места, канцлер произнёс речь, которую королева[21] выслушала стоя, и от имени опекунов формально передал ей власть. Кристина выступила с ответной речью, благодарила опекунов за службу и заверила присутствовавших в том, что будет править по закону и с усердием на благо королевства и своих подданных. Символическое объединение короля и народа Швеции совершилось.

Все обратили внимание на то, что молодая королева не дала обещания соблюдать форму правления, установленную её отцом в 1611 году, — конституционную монархию. Королева Кристина обещала уважать monarchia mixta, но считать её «законом на вечные времена» не собиралась. Не все, но многие почувствовали приближение перемен.

Церемонию коронации отложили на шесть лет, до физического совершеннолетия королевы.

Спустя почти две недели после достижения «политического» совершеннолетия Кристина на заседании Государственного совета уже выступила полновластной правительницей. Первое официальное выступление шведской королевы прошло под знаком покорного сотрудничества с Госсоветом, и ничто не указывало на то, что оно будет нарушено.

Но скоро роль Кристины на заседаниях правительства не будет ограничиваться лишь почётным председательством и малозначащей риторикой. Начались переговоры о мире в Брёмсебру, на которых должен был присутствовать канцлер, и королева после его отъезда возглавила работу Государственного совета фактически и по существу. С января по сентябрь 1645 года она «делает пропозиции», то есть предлагает и уточняет вопросы для обсуждения и начинает играть активную и даже доминирующую роль в самих дискуссиях. Она подводит их итоги и диктует решения. Маршал Я. Делагарди и риксдротс П. Брахе предпринимают попытки заменить отсутствующего канцлера, но это им не удаётся.

На заседаниях, посвящённых мирным переговорам в Германии (первые ласточки будущего Вестфальского мира) и Брёмсебру, Кристина несколько раз настаивает на своём решении и лично диктует инструкции шведским дипломатическим делегациям. Так, когда зашёл вопрос о сепаратных переговорах с Бранденбургом и Померанией, Делагарди высказал опасения по поводу того, что Бранденбург, почувствовав себя ущемлённым, может нарушить мирное перемирие и выступить на стороне Габсбургов. Кристина тут же ответила на это опасение замечанием: «Ну, с этим наш фельдмаршал справится до завтрака!» Королева по праву очень высоко оценила способности фельдмаршала Торстенссона, который несколько дней спустя после слов Кристины одержал блестящую победу в Богемии под Янковом.

Было очевидно, что королева приходила на заседания Госсовета подготовленной. Она с удовольствием высказывалась о диспозиции шведской армии и операциях на море. Флот становился её любимцем, она сознавала, что он играл решающую роль в войне с Данией и в утверждении шведского великодержавия в Европе. Работая в направлении заключения мира, она отнюдь не была настроена сдавать позиции Швеции на мирных переговорах и полагала, что мир должен быть обеспечен военной мощью государства. Все начали понимать, что для королевы практически не существовало ни одной сферы государственной деятельности, которой бы она живо не интересовалась. Она пыталась ничего не упустить из своего поля зрения и высказать своё мнение по всем вопросам, включая такие сложные для женского ума понятия, как налоги и торговые соглашения, церковные проблемы и учёба молодёжи. Особенно активна Кристина была при назначении людей на должности. Оказывается, она хорошо знала многих из «королевской номенклатуры»: членов правительства, придворных, чиновников коллегий, губернаторов и военачальников.

Уже в 19 лет королева демонстрирует свой авторитарный стиль правления, не всегда совпадающий с курсом канцлера Оксеншерны. С. И. Улофссон пишет о её сознательной оппозиции клану Оксеншернов, обусловленной опасениями введения аристократической верхушкой республиканского правления в Швеции. Сейчас мы знаем, что клан Оксеншернов не имел никаких намерений свергать короля и вводить республику не планировал, но в то время это многим казалось вполне реальным. Королева как-то сказала, вспоминал английский посол Уайтлок, что канцлер питает надежды стать шведским Кромвелем.

Дядя королевы, адмирал К. К. Юлленъельм, по мнению Улофссона, в значительной степени влиял на её отношение и к Государственному совету, и к Оксеншернам. Вместе с Кристиной и престарелым Я. Делагарди он пытался организовать им оппозицию. Я. Делагарди потом перейдёт в лагерь оксеншернистов, но ему на смену придёт сын граф Магнус, из Германии вернётся Ю. А. Сальвиус, к ним присоединится адмирал Херман Флеминг. С этими людьми в 1650–1651 годах Кристина образует так называемую придворную партию.

В начале 1645 года Государственный совет разбирал спор между адмиралом К. К. Юлленъельмом и губернатором Стокгольмского и Упсальского ленов Тюре Оксеншерной, племянником канцлера. При наборе рекрутов в армию губернатор пытался незаконно забрать нескольких слуг адмирала. Управляющий адмиральским имением попытался защитить их от незаконной мобилизации, за что по приказанию Т. Оксеншерны был закован в колодки и подвешен в них на стену. Губернатор явно и грубо попрал закон, превысил власть и без всяких на то оснований применил жестокость и насилие по отношению к людям адмирала. По решению Государственного совета Оксеншерна должен был извиниться перед Юлленъельмом и искать примирения с пострадавшим управляющим. В противном случае он должен был пойти под суд.

На заседании 19 февраля (2 марта), на котором королева Кристина отсутствовала, Тюре Оксеншерна отказался подчиниться вердикту правительства и упорно оправдывал своё поведение. П. Брахе и Я. Делагарди попытались урезонить его, напомнив, что «Швеция — не Ливония, где с крестьянами обращаются как попало, здесь у нас закон и порядок, одинаковый и для благородных, и для подлых крестьян». Губернатор не сдавался и стоял на своём. Рассмотрение дела было перенесено на следующий день и обсуждалось уже в присутствии королевы. Кристина, разобравшись в происшедшем, постановила вызвать Тюре Оксеншерну на заседание совета и объявить ему королевское решение: либо он должен принести повинную, либо предстать перед судом.

На вопрос королевы, готов ли он пойти на примирение с адмиралом, распоясавшийся губернатор снова ответил отрицательно. Было очевидно, что он чувствовал себя уверенным в поддержке всесильного дядюшки и фактически делал вызов верховной власти в стране. И тогда королева произнесла речь, в которой заявила, что могла бы прибегнуть по отношению к губернатору к самым решительным мерам наказания, но, учитывая заслуги рода Оксеншернов перед королевством, делать этого не будет. Едва сдерживая раздражение, она говорила на повышенных тонах, и губернатор струсил и стал выражать Кристине благодарность за милость и благосклонность, оказанные ему и его семье. Но Кристина, не останавливаясь, продолжала бросать в его адрес всё новые и новые гневные обвинения, давая ему понять, что своим упрямством он оскорбил не только честь государства, но и честь королевы Швеции. Рассмотрение спора закончилось в пользу адмирала Юлленъельма на условиях, определённых Госсоветом.

Это был первый чувствительный удар, нанесённый по интересам клана Оксеншернов. Несмотря на глубокое уважение к «папе Акселю» и признание его несомненных заслуг перед страной, Кристина рассудила спорное дело не по «понятиям», а строго по закону. Это делало ей честь.

Канцлер вернулся в Стокгольм в сентябре и снова взял руководство Государственным советом в свои руки. Но Кристина по-прежнему проявляла свой нрав и высказывала своё мнение, не всегда совпадавшее с мнением членов совета, по всем принципиальным вопросам. Впрочем, она умела соблюсти меру и в конце ноября 1645 года решила подсластить горькую пилюлю Оксеншернам, возведя канцлера в графское достоинство.

А первое серьёзное столкновение королевы с «папой» произошло 14 (25) января 1647 года при обсуждении памфлета Ю. Маттиэ, касающегося внутреннего урегулирования противоречий в лютеранской церкви. Памфлет, сочинённый ещё в 1644 году, вызвал большое недовольство шведского клира. Шведская церковь обвиняла автора в кальвинизме, хотя он всего лишь призывал к веротерпимости. Королева открыто выступила в поддержку своего учителя и дала его книге положительную оценку. Аксель Оксеншерна находился в лагере наиболее рьяных критиков Маттиэ и считал, что памфлет не способствовал единению лютеран, а значит, наносил вред государству. Против этого возразить было трудно, и королева обратилась за советом к членам правительства. Возникла жаркая дискуссия, в ходе которой Кристина расплакалась, а члены Госсовета разошлись, не приняв никакого решения. Автор памфлета выступил с компромиссными заявлениями, похожими на покаяние, и разворошённый церковный «муравейник» во главе с канцлером успокоился. Было очевидно, что Кристина не хотела слишком далеко заходить в споре с канцлером и отступила, но простить ему своё поражение она не смогла.

Ещё одно столкновение с Государственным советом и риксдагом по тем же церковным вопросам закончилось уже в пользу Кристины. Двадцатилетняя королева, следуя по стопам отца, проявлявшего религиозную терпимость, решительно отклонила проект так называемого конкордата, регулировавшего формы общения шведских лютеран со своими собратьями в Европе и душившего любые проявления синкретизма. По-видимому, она в этот момент хотела, с одной стороны, продемонстрировать и консолидировать свою никому не подотчётную власть, а с другой — в затхлой обстановке воинственного и оголтелого шведского лютеранства очертить границы своей духовной независимости.

В марте следующего, 1648 года противостояние между королевой и канцлером снова обострилось. На сей раз предметом несогласия послужило предложение Кристины ввести в состав Госсовета заслуженного дипломата Ю. А. Сальвиуса. Она была заранее уверена в том, что предложение вызовет сильное сопротивление со стороны членов правительства, потому что Сальвиус был не благородного происхождения и дворянство получил за свои заслуги совсем недавно. Это её не смущало, и она решила дать своему правительству бой.

Положение усугубляло и то обстоятельство, что между Сальвиусом и сыном канцлера Юханом Оксеншерной, двумя самостоятельными и равноправными представителями Швеции на мирных переговорах в Оснабрюке, шли раздоры. Кристина же, открыто критикуя обоих представителей за медлительность, тайно поддерживала Сальвиуса, более склонного к компромиссам и скорейшему прекращению войны, нежели молодой Оксеншерна. К тому же Ю. А. Сальвиус входил в придворную партию королевы и был ярым противником клана Оксеншернов.

Для канцлера закулисная игра Кристины с Сальвиусом не была секретом, но предпринять что-либо против них он не мог. Акселя Оксеншерну весьма огорчало, что королева в частных письмах Сальвиусу критиковала его инструкции на переговорах, но когда Сальвиус по рекомендации Кристины показал адресованное ему королевское письмо французскому послу д’Аво, терпению канцлера пришёл конец и он выступил с резким протестом. Но Кристине удалось успокоить «папу», и они примирились.

Формальное предложение о кооптации Сальвиуса в состав правительства Кристина сделала 27 марта (7 апреля) 1648 года. На заседании присутствовали одиннадцать советников, включая четырёх ведущих. Королева могла рассчитывать на поддержку своего предложения лишь со стороны одного риксадмирала. Риксдротс П. Брахе был ненадёжен: с одной стороны, он вроде бы всегда выступал на защиту королевской семьи, но и поддерживал Оксеншерну как человек, сидевший в одной лодке с аристократами. Когда начались дебаты о выработке очередных инструкций для переговоров в Оснабрюке, королева демонстративно поддержала решение канцлера, что не могло не вызвать у него искреннего удовлетворения. Заседание шло гладко, дебаты проходили без сучка и задоринки, а вопросы решались быстро и по-деловому. Ясно, что королева хорошо подготовилась к основным дебатам о Сальвиусе и, прежде чем начинать бой, проявила по отношению к Государственному совету максимум доброй воли.

Кристина предложила заполнить свободные в правительстве вакансии двумя новыми членами — Акселем Лилье и Юханом А. Сальвиусом. Она хорошо продумала также и тактику этого обсуждения и вторым кандидатом на кооптацию в правительство недаром выбрала А. Лилье — вполне «проходного» кандидата, удовлетворявшего по всем параметрам всех членов Госсовета. Трудно было бы выступать против кандидатуры Сальвиуса, идущего в паре с Лилье.

«Господин Сальвиус не из родовитых, но обладает большими заслугами перед отечеством», — начала она дискуссию о Сальвиусе. Высказываются трое «ведущих» членов Госсовета: Брахе, Оксеншерна и Юлленъельм. Остальные пока хранят молчание. Первым начинает говорить осторожный господин Пер[22]. Он осмотрительно соглашается с королевой в части, касающейся Лилье, и высказывает сомнение по поводу происхождения Сальвиуса. «Сальвиус, несомненно, был бы капабельным членом Госсовета, принадлежи он к знатному роду, — иронично отвечает королева Перу Брахе, — но уже то, что против него нет возражений, можно отнести в его пользу». Адмирал Юлленъельм безоговорочно одобряет выбор королевы. Риксдротс смущён и обескуражен и пытается снова говорить о необходимости соответствия высокой должности высоким качествам кандидата. Но королева настроена агрессивно и набирает одно очко за другим в свою пользу. «Когда нужен хороший совет, то не спрашивают о предках в шестнадцатом поколении», — резко отвечает она риксдротсу, и тот умолкает.

И тут королева делает очередной неожиданный шаг: она предлагает ещё одного кандидата в Государственный совет. Им становится губернатор лена Коппарберг Юхан Берендес, вполне подходящий и по деловым качествам, и по происхождению — он дворянин. Кристина всё плотнее прижимает своих оппонентов к стенке: согласившись с кандидатурой Берендеса, члены правительства должны будут принять и кандидатуру безродного Сальвиуса. Так оно и происходит. Брахе признаёт, что и заслуги губернатора, и его древний род не противоречат высокому званию члена Государственного совета. А что касается Сальвиуса, продолжает риксдротс, то его можно наградить после того, как он заключит выгодный для Швеции мир в Оснабрюке. Но королева и здесь оставляет последнее слово за собой: Сальвиусу незачем ждать заключения мира, потому что его заслуги и без того слишком велики. Риксдротс умолкает окончательно, и начинается обычная процедура обсуждения кандидатуры.

Во время дискуссии Кристина делает ещё один важный выпад против клана Оксеншернов: неожиданно она объявляет о том, что Пер Брахе назначается генерал-губернатором Финляндии! Все понимают, что это означает почётное удаление от центрального кормила власти. Но разве можно спорить по этому поводу с королями?

Наступает очередь господина Акселя. Канцлер до сих пор скромно держался на заднем плане и в дискуссии участия не принимал. Он начинает осторожно: «Что касается Сальвиуса, то прошу покорнейше простить меня за то, что не скажу много, чтобы меня не считали в этом деле заинтересованным».

Оксеншерна верен себе, он всегда обеспечивает себе алиби от всякого обвинения. Королева бросает примирительную реплику: «Господин риксканцлер слишком великодушен, чтобы нуждаться в этом». Канцлер, кажется, не обращает внимания на эти слова и говорит теперь то, что хотел сказать: Сальвиус, несомненно, имеет заслуги, но разве он плохо вознаграждён за них? А пост члена Государственного совета, напоминает он Кристине, является высшей степенью вознаграждения любого слуги короля.

Канцлер инициировал новый раунд дискуссии, начинается оживлённый обмен репликами между ним и королевой. Кристина приводит пример Ю. Шютте, который в своё время был возведён её отцом в дворянское достоинство и сделан государственным советником. Канцлер отвечает, что дело Шютте носит исключительный характер и любое назначение подобного рода «противоречит закону и нашим привилегиям». Кристина снова напоминает о заслугах Сальвиуса, канцлер соглашается с ней, но продолжает стоять на своём: как ни велики его заслуги, но он вряд ли достоин высокого звания государственного советника. «Если бы мой блаженной памяти отец был жив, Сальвиус давно уже был бы советником», — говорит Кристина. «Свидетельствую перед господом Богом, что подобного никогда бы не случилось. То же самое я могу повторить и при Сальвиусе», — упрямо бубнит своё канцлер.

Коса нашла на камень.

Королева могла бы бросить в бой последние резервы — свою королевскую власть. Но она не переходит эту черту, ибо это было бы несовместно с её честью и достоинством. И она предлагает перейти к голосованию. Канцлер голосует «против», три советника голосуют «за», один советник от решения воздерживается. Кристина бросает ещё одну — последнюю — реплику в «огород» Оксеншерны: «Если бы я надеялась только на сыновей советников, то случись что, мне не на кого было бы опереться».

Голосование продолжается. Постепенно голоса склоняются в пользу предложения королевы. В затруднительном положении оказывается казначей Г. Б. Оксеншерна, брат канцлера: ему хочется потрафить королеве, но он не решается идти против интересов клана и корпорации аристократов. В конце концов он склоняется на сторону Кристины. Подсчёт голосов показывает, что королева победила за счёт поддержки «младших» советников, но из «старших» её поддержали только адмирал и казначей. Заседание заканчивается примирительной речью 21-летней победительницы, которая начинается фразой: «Упаси меня Бог выступать против привилегий».

Как бы то ни было, королева с открытым забралом осмелилась вступить в конфликт с аристократией и победила. Подготовка к управлению государством закончилась. Кристина больше не нуждалась ни в каких наставниках. Впереди у неё будут более сложные ситуации, но и из них она будет выходить победительницей. Позже, когда ей понадобится поддержка аристократии, она смягчит свои абсолютистские замашки, и Аксель Оксеншерна снова станет играть ведущую роль в Государственном совете. Но пока для канцлера наступили тяжёлые времена. Он был раздражён, обижен и обескуражен. Однажды он даже попросился в отставку, но так далеко заходить Кристина не хотела.

Итак, взойдя на трон, Кристина употребила все свои знания и способности, чтобы соответствовать высокому званию правительницы Швеции. Она трудилась не покладая рук, с раннего утра до позднего вечера, оставляя на сон по три-четыре часа в сутки. Члены Государственного совета высказывали опасения, что молодая королева подорвёт своё здоровье, что, в конце концов, скоро и произошло.

С утра четыре-пять часов Кристина посвящала чтению документов. В целях экономии времени она решила принимать пищу одна, так что за столом королева проводила не более получаса. Пищу старалась употреблять саму простую и пила одну лишь воду. Никаких комментариев по поводу качества приготовления еды никогда не делала. После просмотра документов королева шла на заседание Госсовета, даже если она чувствовала себя больной или разбитой. Она во всё вникала сама и на приёмах иностранных послов никогда не допускала экспромтов. Она разъясняла смысл официальных документов тем своим чиновникам, которые не понимали языка, на котором они были составлены. Кристина не любила околичностей, в которые иногда пускались её министры, и сразу переходила к делу и сути вопроса. Принимая посетителя, она обычно ходила по комнате и имела обыкновение резко менять тему разговора. Она производила впечатление искренней собеседницы, но никогда не говорила всю правду, казалась холодной и редко принимала во внимание недостатки и слабости людей. Когда посол Кромвеля Б. Уайтлок прибыл к ней на первую аудиенцию, то она по своему обыкновению провела беседу с ним на ходу, быстро передвигаясь из одного конца залы в другой. Посол, хромой на одну ногу, с трудом поспевал за ней, кое-как ковыляя на «полутора ногах». Узнав об этом физическом недостатке, королева к следующей аудиенции приготовила послу стул.

Современники считали её прирождённой дипломаткой.

Вся жизнь Кристины в качестве наследницы престола проходила на фоне непрекращающейся войны. Мир в Брёмсебру с Данией был для Швеции несомненным успехом и сильно укреплял её позицию на начавшихся переговорах об окончании Тридцатилетней войны[23]. Кристине наконец-то представилась возможность выступить в роли европейской миротворицы, и она немедля ею воспользовалась. Шведская королева делала это с тем большим удовольствием, что роль скандинавской Минервы приятно подогревала её тщеславие.

Но мир нужно было ещё завоевать, и шведские генералы старались изо всех сил, чтобы Европа надолго запомнила победы шведского оружия в Германии. На заключительном этапе военных действий весьма показательным в этом отношении являлся грабительский поход Ханса Кристофера фон Кёнигсмарка в Богемию. С помощью обмана и предательства шведы ворвались в Прагу и разорили её дотла. Дерзкий рейд Кёнигсмарка в Прагу стоил городу, по скромным подсчётам современников, около семи миллионов риксдалеров. Это была колоссальная по тем временам сумма.

После шведского разбоя в Праге всем стало ясно, что Контрреформация Тридцатилетнюю войну проиграла. Уверенности в этом добавила очередная победа Торстенссона под Янковом. Но не обошлось без трудностей: побеждённая имперская сторона открыто, а союзница Швеции Франция тайно не соглашались с требованием шведов возврата Европы к статус-кво 1618 года и введения в Германии свободного отправления вероисповеданий. Германские княжества были шокированы шведским требованием компенсации в 20 миллионов риксдалеров; Бранденбург и некоторые другие германские княжества не соглашались с территориальными претензиями Швеции в Померании.

Споры грозили затянуться до бесконечности, если бы не вмешательство королевы Кристины. Она осознала бесперспективность жёсткой позиции шведов и направила Оксеншерне и Сальвиусу указание прекратить «пачкотню, которой они занимались до сих пор, а если этого не произойдёт, то вам придётся отвечать перед Богом, представителями сословий и передо мной лично». (Сальвиусу она написала отдельное разъяснение о том, что её упрёки были адресованы лишь Ю. Оксеншерне.)

Через несколько месяцев мир между воюющими сторонами был, наконец, подписан[24]. Многие упрекали потом королеву за то, что она под влиянием только что вернувшегося из Франции фаворита Магнуса Делагарди встала на французскую точку зрения и поторопилась с договором; что Швеции нужно было продолжить войну, чтобы обеспечить себе более прочные и благоприятные позиции, нежели те, которые она получила при заключении Вестфальского мира. Возможно, так оно и было, но, во-первых, Кристина к этому времени уже вступила в тайное противоборство с канцлером Оксеншерной, а поскольку он настаивал на продолжении военных действий в Германии, то она должна была действовать как раз наоборот. Менее известно, что за спиной королевы стоял французский посол Пьер Шану, который критиковал шведских переговорщиков в Оснабрюке и побудил Кристину поторопиться с миром, ибо во Франции уже началась Фронда[25], и страна была не в состоянии продолжать войну. Несомненно, Шану сыграл на тщеславии королевы. Оно подгоняло Кристину, у неё больше не хватало терпения ожидать славу и почести европейской миротворицы, и скандинавская Минерва настояла на своём. Другие питались войной, она же призвана Богом творить на земле мир.

Шведская пропаганда не жалела усилий на то, чтобы распропагандировать «подвиг» шведской королевы по всей странам и землям. «Я буду грохотать так, что небеса и земля задрожат, словно листья осины, я буду метать громы и молнии, и сердца смертных затрепещут от ужаса и задрожат в оцепенении», — громогласно заявила Кристина при первом же своём торжественном выходе после подписания мира. Ей посвящали стихи, в её честь слагались панегирики, писались торжественные оды, для шведской победительницы ставились оперы и балеты. К ней направлялись специальные миссии и посольства, ей преклонялись, ею восхищались. Богиня мира, гений Европы, скандинавская Минерва — какими только именами её не награждали в это время! Она исполнилась таким величием и возомнила себя таким гением мира, что корона маленькой Швеции показалась ей несносной побрякушкой. Сжигаемая страстью к миссионерству, она будет пытаться вершить судьбы Европы, мирить, к примеру, Францию с Испанией или вмешиваться во внутренние распри Франции — не всегда успешно, даже чаще безуспешно, и должно пройти определённое время, прежде чем она осознает иллюзорность и тщетность своих попыток.

Любовь Кристины к миру, как пишет П. Энглунд, не была такой уж искренней и сильной, как это пытались изобразить в своих балетах и одах придворные подхалимы. Прослышав, что Речь Посполитая благодаря восстанию Богдана Хмельницкого на Украине оказалась в тяжёлом положении, Кристина в декабре 1648 года направила Карлу Густаву инструкции о подготовке шведского вторжения на территорию польско-литовского государства. Не успели просохнуть чернила на документах Вестфальского мирного договора, а шведские кнехты перевести дух от изнурительных походов, как королева вознамерилась доставить Швеции новую славу и величие![26]

В 1649 году, когда при дворе узнали о казни английского короля Карла I, возмущённая королева решила направить в Лондон шведский экспедиционный корпус, чтобы «примерно наказать преступников и восстановить королевскую власть». И хотя настроения в офицерском корпусе совпадали с настроением Кристины и офицеры горели желанием «отомстить парламенту за тиранические деяния и смерть короля», из проекта, естественно, ничего не вышло. Не так уж сильна к концу Тридцатилетней войны была шведская армия, чтобы позволить себе вторжение в Альбион. Да и откуда было взять нужное количество судов, чтобы перевезти десант? План оказался химерой, но «мечом мести и справедливости» Кристина помахала.

Как говорится, noblesse oblige. Что в переводе с французского означает, что положение шведской королевы обязывало Кристину соответствовать господствующим в стране настроениям. А настроения среди аристократов, дворян и нарождавшейся буржуазии, туго набивших свои карманы золотом во время Тридцатилетней войны, оставались воинственными.

В конце мая 1649 года в Стокгольм наконец-то прибыли награбленные в Праге сокровища — коллекция императора Рудольфа: около шестисот картин, бронзовые статуэтки и бюсты, изделия из серебра, мраморные скульптуры, жемчуг, гобелены, вышивки, майолика, научные приборы и инструменты, старинные рукописи, включая знаменитый готский «Серебряный кодекс» Ульфилы. Взору Кристины, с нетерпением ожидавшей «трофеи», в первый раз в жизни представилась завораживающая картина южноевропейского искусства и достижений культуры. Впечатление было просто шокирующим. Ей открылся совсем другой мир, не имеющий ничего общего с аскетической культурой лютеранской Швеции. Несомненно, созерцание и любование шедеврами Тинторетто, Тициана, Веронезе, Корреджо, не говоря о «каком-то Дюрере или Босхе», о которых она и не слышала, дало сильный толчок её духовному развитию и ещё больше разожгло её любопытство[27].

Оценить и растолковать содержание картин и других произведений искусства помог королеве молодой померанец Матиас Палбицкий, вернувшийся из путешествия по странам Средиземноморья. Особенно её привлекли рассказы Палбицкого об Италии и Риме. С его помощью она вступила в переписку с Паоло Джордано Орсини, герцогом Браччано, который информировал её о культурных достижениях и событиях в Италии и с которым она не прерывала контакта на протяжении нескольких лет. Вот одно из писем Кристины к Орсини (май 1652 года):

«Я пошлю вам свой портрет, как только он будет готов, а также миниатюру Тициана; если хотите, вышлю вам также копии итальянских картин из пражской коллекции, включая Веронезе, Полидоро, Корреджо, Тинторетто и т. п. Вся великолепная пражская галерея здесь у меня, тут есть Альберт Дардс (Дюрер) и другие немецкие мастера, имён которых я не знаю и от которых другие будут без ума, но только не я. Клянусь, я отдала бы все эти картины за пару произведений Рафаэля, да и то, думаю, им было бы много чести…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.