Оды хвалебные
Оды хвалебные
Торжественные стихотворения для хора — оды — слагали в Древней Греции более двух с половиной тысячелетий назад. Нередко писали их по заказу и за определенную плату, воспевая значительное событие или выдающуюся личность. Обычны в одах ссылки на богов и героев.
На Руси первым сочинителем од был Симеон Полоцкий, белорус, в миру Пиотровский-Ситнянович (1629–1680). Во время Русско-шведской войны царь Алексей Михайлович прибыл в Полоцк, и монах Богоявленского монастыря учитель приходской школы Симеон прочел ему свои стихи. Позже довелось поэту выступать в Кремле перед царем, а когда Полоцк стал польским, Симеон переехал в Россию.
Ему доверили воспитание и образование царевича Федора и царевны Софьи. Его оды в честь Алексея Михайловича пользовались большим успехом. Он славил царя как освободителя православного белорусского народа, впервые с позиций геральдики называя его орлом. Симеон в поэме «Орел Российский» сравнил царя с солнцем (до этого считалось, что великое светило сопоставимо только с Богом).
Симеон Полоцкий писал оды, пьесы, духовные песнопения, богословские трактаты, выстраивал стихи в причудливые формы (в виде звезды, креста). Написал первый на Руси гигантский цикл просветительных и назидательных стихотворений «Ветроград многоцветный», который так и остался неопубликованным. Мироздание Симеон представлял по канонам Средневековья, отвергая научные данные. Суеверия обличал беспощадно.
Он был инициатором создания Славяно-греко-латинской Академии — первого высшего учебного заведения в Московском царстве, которое взрастило нашего великого ученого и поэта.
Рифмованными стихами Симеон Полоцкий перевел Псалтырь. По этой книге юный Михаил Ломоносов совершенствовался в чтении, учился сочинять стихи. «Псалтырь рифмотворная» многие годы служила пособием для обучения детей грамоте.
«Стихотворные произведения Симеона Ситиановича, — полагал историк Н.И. Костомаров, — писаны силлабическими рифмованными стихами и лишены поэтического достоинства». Однако в свое время они производили сильное впечатление на читателей и слушателей. После него стали слагать торжественные оды Сильвестр Медведев и Карион Истомин.
В юности Ломоносова наиболее знаменитым создателем од был Василий Кириллович Тредиаковский. Подобно древним, он помимо хвалебных сочинял и нравоучительные оды. Например, «Строфы похвальные поселянскому житию», которые в наше время звучат отчасти злободневно, а отчасти комично:
Счастлив! В мире без сует живущий,
Как в златый век, да и без врагов;
Плугом отчески поля орущий,
А к тому ж без всяких и долгов…
и т. д.
Подобную оду избрал Михаил Ломоносов для своего первого крупного сочинения, направленного в Петербургскую Академию наук в виде отчета о своих успехах в поэтике: «Ода, которую сочинил господин Франциск де Салиньяк де ля Мотта Фенелон, архиепископ дюк Камбрейский, священныя Римския империи принц».
Стихотворение переведено четырехстопным хореем: 14 строф по 10 строк. Судя по всему, Ломоносов подражал «Оде торжественной о сдаче города Гданьска, 1731 года» Тредиаковского, начинавшейся так:
Кое странное пианство
К пению мой глас бодрит!
Вы, парнасское убранство,
Музы! ум не вас ли зрит…
(Пианство — пьянство, опьянение.) У Ломоносова:
Горы толь что дерзновенно
Взносите верьхи к звездам,
Льдом покрыты беспременно,
Нерушим столп небесам…
Когда читаешь это стихотворение, складывается впечатление, что Ломоносов не утомлял себя работой над текстом. А через год:
Восторг внезапный ум пленил,
Ведет на верьх горы высокой;
Где ветр в лесах шуметь забыл;
В долине тишина глубокой…
Содержание оды Ломоносова можно было бы свести к миниатюре, написанной Гёте через полвека и еще через такой же срок переведенной Михаилом Лермонтовым:
Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы…
Подожди немного,
Отдохнешь и ты.
Так сказывается в поэзии веяние времени. Один язык, а разница огромная. Во времена Ломоносова серьезным поводам слагали громоздкие многословные вирши, порой нарочито тяжеловесные. Позже стало очевидно, что на русском языке можно писать просто, складно и певуче на любые темы.
Ломоносову пришлась по душе ода, воспевающая величие и безмятежную красоту природы, в отличие от алчного, похотливого, суетного и жестокого мира людей.
Первую хвалебную оду Михаила Ломоносова — на взятие Хотина — мы уже упоминали. Она написана энергично, неожиданным слогом. Как вспоминал Якоб Штелин, академик элоквенции (красноречия, ораторского искусства), обычно писавший торжественные оды, «мы были очень удивлены таким, еще не бывалым в русском языке размером стихов… Все читали ее, удивляясь новому размеру».
Не только форма, но и содержание поэмы заслуживало внимания. Конечно, была отдана дань прославления царицы Анны Иоанновны:
Россия, коль счастлива ты
Под сильным Анниным Покровом!
Какие видишь красоты
При сем торжествованьи новом!
Однако главными Героями (именно так, с заглавной буквы) стали два великих правителя России, широко раздвинувшие ее пределы и открывшие выход державы к Тихому океану, Каспийскому и Балтийскому морям, — Иван IV Грозный и Петр Великий. Они являются из облаков под сверкание молний и грохот громов:
Герою молвил тут Герой:
«Не тщетно я с тобой трудился,
Не тщетен подвиг мой и твой,
Чтоб Россов целый свет страшился.
Чрез нас предел наш стал широк
На север, запад и восток,
На юге Анна торжествует…
Сопоставлять государственные деяния двух великих царей и Анны Иоанновны, безусловно, допустимо лишь по необходимости. На то и торжественная ода «по случаю». Однако с четырьмя следующими хвалебными одами вышел, можно сказать, конфуз.
Михаил Васильевич писал их оперативно и вряд ли с большим душевным подъемом. Первая посвящалась дню рождения Ивана VI (Иоанна) Антоновича (1740–1764): «Всепресветлейшего, державнейшего великого государя Иоанна Третьего, императора и самодержца всероссийского, 1741 года августа 12 дня веселящаяся Россия превозносит».
Странно, что Иван Антонович назван Третьим, тогда как в русской истории таковым был дед Ивана IV Грозного великий князь Московский Иван Васильевич. По-видимому, как только Иван Антонович был свергнут и о нем запрещено было упоминать, пришлось присвоить ему столь странный титульный номер. Хотя если первым российским императором считать Ивана Грозного, то третьим получится Иван Антонович.
Иные фрагменты оной оды подобны пародии: «Земля, пусти таки цветочки/ Сдивиться Флоре чтоб самой; / Жемчуга б чище их листочки, / И злато б ниже тех ценой…» Но есть и сильные строки, вовсе не хвалебные:
Проклята гордость, злоба, дерзость
В чудовище одно срослись:
Высоко имя скрыло мерзость,
Слепой талант пустил взнестись!
Велит себе в неволю славить,
Престол себе над звезды ставить,
Превысить хочет вышнюю власть,
На мой живот уж зубы скалит:
Злодейства кто его не хвалит,
Погрязнет скоро в мрачну пасть.
О ком это? Нечистый, дьявол? А не намек ли на немецкого пришельца Эрнста Иоганна Бирона, обретшего при Анне Иоанновне почти неограниченную власть? Бироновщина стала именем нарицательным. Умирая, Анна назначила наследником престола недавно родившегося внука своей сестры Ивана Антоновича, а регентом — своего фаворита Бирона (в ноябре того лее года его свергли в результате дворцового переворота).
Вскоре появилась ода «Первые трофеи Его Величества Иоанна III, императора и самодержца всероссийского, через преславную над шведами победу августа 23 дня 1741 года в Финляндии поставленные… в торжественной оде изображенные от всеподданнейшего раба Михайла Ломоносова».
В этом сочинении наиболее ценен, на мой взгляд, эпиграф из Горация:
…Сохраним же бодрость,
Твердую душу поставим против ударов.
…Читая оды Ломоносова этого периода, невольно переходишь на иронический тон. Наш великан — физически, духовно, интеллектуально — славословит младенцу, упоминает «Иоаннов меч», нагретый во вражеской крови. А воспеваемому самодержцу исполнилось всего лишь годик.
Если бы Михаил Васильевич обладал сверхъестественными (как теперь наукообразно говорят — экстрасенсорными) способностями, не слагал бы он оды в честь этого несчастного малыша. Ивану VI суждено было стать русским вариантом французской «железной маски». Его лишили престола через несколько дней после того, как появилась упомянутая ода в его честь.
Увы, таков удел поэта, слагающего хвалебные строфы на скоротечные события. Михаил Васильевич мало интересовался дворцовыми интригами. Он старался в меру своих возможностей повлиять на правителей, напоминая им о великих предках, прославивших Россию. И не к младенцу Иоанну он обращался, а к лицам, обладавшим властью.
В феврале 1742 года Елизавета Петровна объявила о назначении наследником престола своего племянника Карла Петра Ульриха (Петра Федоровича). Последовала хвалебная ода Ломоносова в его честь. И тут есть высказывания чрезмерно и, пожалуй, искусственно восторженные, не без явных преувеличений: «Цветет в России красный рай», «Млеком и медом напоены, / Тучнеют влажны берега». Можно ли воспринимать всерьез такую картину рая: молочные реки в кисельных берегах!
Впрочем, если сопоставлять эти строфы с одами других поэтов той поры, то станет понятным мнение профессионального литературоведа Евгения Лебедева. Он привел строфу:
Млеком и медом напоены,
Тучнеют влажны берега,
И, ясным солнцем освещены,
Смеются злачные луга.
С полудня веет дух смиренный
Чрез плод земли благословенный,
Утих свирепый вихр в морях,
Владеет тишина полями,
Спокойствие царит в градах,
И мир простерся над водами.
И дал высокую оценку: «Потрясающие, роскошные стихи!»
Вне исторического контекста впечатление иное. Они действительно исполнены в чеканном стиле торжественной оды того времени. Но создается впечатление, что автор, знавший толк в юморе и сатире, вряд ли с полнейшей серьезностью относился к столь явным перехлестам. Вспоминается начало книги Бытия: «…и Дух Божий носился над водою».
Возможно, речь шла о начале нового цикла творения державы Российской. После бироновщины хотелось надеяться на подъем русского национального духа. Увы, этого не произошло.
Не проявил политической проницательности Ломоносов и в декабре того же года, приветствуя прибытие Елизаветы Петровны из Москвы в Санкт-Петербург после коронации. Он воспел победы России над Швецией, а дипломатические маневры Елизаветы требовали демонстрации дружеских отношений с этой страной.
Данную оду напечатали только через 9 лет, когда политическая ситуация изменилась. В ней трудно обнаружить поэтические красоты, хотя поводы для иронии есть. Обращаясь к Елизавете, он восклицает:
Твой слух пленил и тех людей,
Что странствуют среди зверей;
Что с лютыми пасутся львами,
За честь твою восстанут с нами.
И кто же из людей пасутся с лютыми львами?!
Поэт воздает хвалу императрице загодя, когда она еще не свершила славных деяний. Хотя в оде сквозит радостная мысль, что наконец-то императрицей стала дочь Петра Великого, русская (пусть и наполовину).
Подобные сочинения были, на мой взгляд, отчасти вымучены Ломоносовым; они входили в его обязанности как сотрудника Петербургской Императорской Академии наук. Как только представилась возможность выразить свои искренние чувства и мысли, он создал в 1747 году великолепную оду. Она не столько хвалебная, сколько социально нацеленная, посвященная науке и просвещению. О ней — позже.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.