ЧЕСТНОЕ ИМЯ – ВИКТОР РОЗОВ
ЧЕСТНОЕ ИМЯ – ВИКТОР РОЗОВ
Прекрасному русскому писателю и настоящему патриоту сегодня исполняется 85 лет. Поздравляем!
Можно ли прожить целую жизнь, большую жизнь, ни разу не покривив душой и не поступившись совестью? Это, конечно, очень трудно. Однако иногда мне кажется, что все же я знаю таких людей. И среди них, весьма немногих, – Виктор Сергеевич Розов.
Я всегда считал, что сам он органически не терпит громких слов. Собственно, вся драматургия Виктора Розова, как представлялось мне, взошла на противодействии таким словам. Негромкая, лирически-бытовая, почти камерная. Он и заголовки своим первым пьесам давал чуть ли не вызывающе простые – «Ее друзья», «Страница жизни»…
Правда, потом вдруг торжественно прозвучит: «Вечно живые». И хотя пьеса по сюжету и интонации тоже была почти камерной (почти, почти! в этом – суть!), хотя начинавший именно с нее свою биографию молодой и никому не известный, но вскоре уже прославленный театр «Современник» выбрал ее как программную именно за душевную гражданскую негромкость, противостоявшую высокопарной официозности, высота этих слов – «Вечно живые» – ни случайной, ни ошибочной не была.
О, теперь-то я это особенно понимаю! Теперь, после десяти последних лет, когда подарено мне было судьбой ближе узнать этого человека. Не только по пьесам его, которые вошли в ряд самых любимых еще с детства, а и «по жизни».
Когда-нибудь стоило бы подробнее рассказать о встречах с Виктором Сергеевичем Розовым и о том, как раскрывался он для меня все глубже, все значительнее. Сегодня из-за газетной тесноты ограничусь лишь некоторыми моментами. Но и они, по-моему, скажут немало, каков этот человек.
Тему для первой нашей беседы я, обозреватель «Правды», предложил ему вполне в духе «общечеловеческих ценностей», о которых столько говорилось в то время – вскоре после года 1985-го. Я еще не успел тогда заметить, что понятие Родины в числе этих ценностей почему-то отсутствовало.
Так вот, предложенная мною тема была «Добро и зло». Я видел, чувствовал, как по мере разворота «перестройки» они все острее и непримиримее сталкиваются в самых разных проявлениях, причем агрессивное зло все чаще одерживает верх. Душа была в сумятице от этого, и очень хотелось понять: почему же так складывается? Хотелось обобщить происходящее и поразмышлять философски, может быть, несколько даже воспарив над текущими фактами…
Тему Виктор Сергеевич принял, но – никакого «воспарения» не получилось. Он сразу же повел разговор в сугубо конкретном русле! И заговорил об опасности разрушения Советского Союза, в чем было для него главное зло переживаемого времени.
Признаюсь, мне тогда это еще казалось невозможным, а опасность такая – сильно преувеличенной. Но собеседник мой говорил со жгучей тревогой и болью. Было ясно: этой болью и этой тревогой он переполнен, все остальное сейчас вытеснено в нем куда-то на второй план. И как ни старался я преодолеть абсолютную его поглощенность одной заботой – не удалось.
Жизнь скоро показала (увы!), кто из нас был более прав…
Следующая наша обстоятельная встреча состоялась, когда Советского Союза уже не существовало. Да и все советское, буквально все, предавалось анафеме в так называемой демократической прессе – теперь уже не только с привычным патологическим сладострастием, но и с не терпящей ни малейшего возражения категоричностью победителей.
А он возразил. Прямо и резко. Вот что сказал, когда речь у нас в беседе зашла о советском прошлом:
«Идеалы были, и культура великая была, что там говорить. Это авторы некоторых появившихся за последнее время мемуаров да чересчур ретивые публицисты все наше прошлое взахлеб порочат, как бы мстя ему… Мне совершенно непонятно, когда люди, получившие звания народных артистов Советского Союза, Государственные и Ленинские премии, снискавшие признание при Советской власти, клянут теперь эту самую власть, которая их родила, воспитала, дала дорогу в жизнь. Клянут решительно за все. Это уж такая бессовестность, такое паскудство!»
Он по натуре мягкий и добрый человек. Он настоящий русский интеллигент. «Паскудство» – это было верхом резкости в его устах. Не выдержал. Довели!
* * *
Однако те, кому он адресовал это, конечно, тоже выдержать не могли. Принять такое и смолчать? Им, чувствующим себя уже полными и безраздельными хозяевами в «этой» стране!..
Особенно зло откликнулся, помню, Лев Колодный в «Московской правде». Оскорбительной до крайности статьей. Он и назвал ее так, чтобы задеть побольнее да пообиднее: «Кого хвалит гречневая каша».
Получалось, будто хвалит себя сам Виктор Розов. Он же и есть «гречневая каша», то есть не ахти какой изысканный продукт…
Невероятно обидно мне было читать все это! Из-за чудовищной несправедливости. Во-первых, естественно, Виктор Сергеевич и не думал себя хоть в какой-то мере хвалить. Поводом, а точнее – «зацепкой» для уничтожающего заголовка и едва ли не половины статьи послужили мои слова о нем во вводке к беседе. Вот какие слова: «Пьесы замечательного драматурга Виктора Розова известны не только у нас в стране, но и в мире». Колодный иронизировал: «Всемирно известный драматург… А кто же тогда Шекспир?»
Но если уж говорить во-вторых, Розов действительно всемирно известен. И даже прославлен, коль вспомнить поставленный по его пьесе и сценарию фильм «Летят журавли», единодушно отнесенный ведущими кинокритиками всех стран к наивысшим достижениям мирового кино.
Словом, было совершенно очевидно: суть вовсе не в каких-то моих оценочных определениях, а в содержании беседы. Ну и в том, конечно, что появилась она не где-нибудь, а в «Правде». Ядом брызгал Колодный по этому поводу.
Как показать Виктору Сергеевичу такую статью? Я был уверен, что она ранит его еще больше, чем меня.
Долго не решался даже сказать о ней! И лишь спустя довольно продолжительное время, очень осторожно, начал изъясняться: вот, мол, какие бывают нечестные журналисты, но вы не расстраивайтесь, не принимайте близко к сердцу…
Виктор Сергеевич понимающе улыбнулся в ответ. Оказывается, статью эту он давно прочитал – кто-то принес ему.
– Да вы сами, прошу вас, не расстраивайтесь, – сказал, ощутив мое настроение. – Если уж драться, то надо уметь держать удар.
* * *
Я не раз убедился: при всей своей душевной мягкости, при своем возрасте и нездоровье он драться и держать удар умеет, как мало кто другой.
Когда в 1993-м Ельцин объявил печально знаменитую «артподготовку», а так называемая творческая интеллигенция ликующе восславила его в Бетховенском зале, призвав бить политических оппонентов канделябрами (на деле – танками!), именно он, старый русский писатель Виктор Розов, произнес на всю страну удивительно меткое, точное, разящее: «Холуяж!».
Когда на исходе лета того же 1993-го стало понятно, что режим готовит окончательную расправу над Советами и в воздухе явственно запахло кровью, именно он возвысил голос со страниц «Правды»: «Остановитесь! Что вы делаете? К чему идете?»
И когда в октябре не канделябры – танковые снаряды ударили по Дому Советов, завалив его трупами ни в чем не повинных людей, а те же «творческие интеллигенты» с визгом требовали от своего президента уничтожить в России всяческую оппозицию и как можно беспощаднее расправиться со всеми участниками сопротивления, опять-таки он, Виктор Розов, как совесть истинной русской интеллигенции, поднял голос против всего, что творилось. В своем открытом письме Ельцину категорически осудил его действия и воззвал к разуму.
Если вспомнить атмосферу подавленности и страха, которая нагнеталась в те дни и, что греха таить, охватила даже многих мужей не робкого десятка, это был поступок. Это был шаг чести и мужества!
Под истерическим письмом президенту с кличем «Добить!», которое было опубликовано в «Известиях», стояли подписи персон известных. Более сорока – от Окуджавы до Виктора Астафьева. И всех этих авторов кровожадного коллективного послания Розов нелицеприятно назвал людьми злобными, мстительными и трусливыми, а их призывы – антихристианскими, бесчеловечными, сатанинскими…
Прошло немного времени – телефонный звонок. Виктор Сергеевич: «Не могли бы ко мне подъехать? Я что-то прихворнул, а у меня тут написалась небольшая статья для «Правды».
Небольшая… Она и в самом деле была совсем короткая – странички четыре его рукой. Но, без преувеличения, эти странички потрясли меня, а потом и читателей нашей газеты. И когда теперь, достав подшивку, я перечитал ту статью в номере за 5 января 1994 года, мне еще понятнее стало, почему Владимир Максимов, приехав из Парижа, так рвался тогда к Виктору Сергеевичу и почему именно эту статью размножил на ксероксе, чтобы потом, как листовку, распространять среди русских в зарубежье.
«Прочел в газете о том, что в Москве-реке и в Яузе появились рыбы-мутанты – одни с глазами на животе, другие покрыты чуть ли не черепашьими панцирями, у третьих – крокодильи зубы, у четвертых – рога. Говорят, этих уродов показывали по телевидению – я не видел. Появились они в результате загрязнения, отравления воды. Употреблять в пищу этих рыб нельзя, можно сильно отравиться, а то и сразу умереть.
Виктор Розов: «Прочел в газете, что в Москве-реке появились рыбы-мутанты. На мой взгляд, то же происходит у нас и со многими людьми…»
На мой взгляд, то же происходит у нас и со многими людьми…»
Так начал Виктор Розов свою статью «Мутанты». О перерождении людей вследствие «изменения среды обитания», в результате «смены ориентиров человеческих ценностей», навязанной нашему обществу «носителями новой идеологии».
Какая это идеология? Виктор Сергеевич нашел подходящую формулу для нее в старой русской комедии, где звучит она из уст персонажа отнюдь не положительного:
Бери, большой тут нет науки,
Бери, что только можно взять!
На что ж привешены нам руки,
Как не на то, чтоб брать, брать, брать!
«Особенно страшно, когда интеллигенция мутирует, – говорилось в статье. – Когда она, которая веками стояла на стороне униженных и оскорбленных, была поборницей добра и милосердия, вдруг, оскалившись, начинает вопить о мщении, о безжалостности, об уничтожении «врага». Кровь, пролитая при расстреле Дома Советов, навеки запятнала их пиджаки, фраки и мундиры. Слезы матерей, отцов, жен, детей по убитым и покалеченным выступают белой солью на их упитанных лицах…»
Не пришлось мне долго ломать голову, какую дать этой статье рубрику. Она сама возникла из пронзительных розовских строк – «Боль писателя».
* * *
Боль все последние годы не оставляет его. Нестерпимая боль за родную страну, за Россию. И каждая беседа с ним, чему бы конкретно ни была посвящена, несет почти физически ощутимую остроту этого чувства: что же делают с Россией!
Вот я сказал, что громкие слова, по моему убеждению, всегда ему были органически противопоказаны. Но сегодня переживаемая им боль настолько велика и мучительна, что порой он чуть ли не кричит.
Да что там, недавно на одной из встреч, организованных Международным сообществом писательских союзов, обращаясь к собравшимся писателям и журналистам, он именно воскликнул в тоне, какого раньше, пожалуй, я не слыхал от него.
– Прошу вас, – воскликнул он, – спасайте нашу русскую духовность! Это самое уникальное и бесценное, что еще есть у нас, но уничтожается со страшной силой. Берегите, отстаивайте, спасайте духовность России!
До всех ли доходит это? Все ли хотя бы понимают, что значит уничтожение духовности в нашей стране, из-за чего он так глубоко страдает?
Я был даже рад, что после того своего выступления на встрече он должен был уйти. Ибо сразу же началось невообразимое. Странно было слушать некоего Евгения Львовича, заведующего отделом культуры «Вечерней Москвы», который очень игриво и долго доказывал необходимость в массовой газете регулярной тематической страницы под названием «Сексодром». С разъяснением, в частности, всех тонкостей «французской любви», то есть «орального секса»…
Несчастная наша духовность! Бедный Виктор Сергеевич Розов!
Он не бедный, конечно, и несчастным его не назовешь, если говорить о собственной богатейшей духовной наполненности русского писателя Розова.
Кого-то она раздражает. Кого-то просто бесит. Выводит из себя сам факт, что он, не переставая и не уставая, продолжает бороться за духовность родной русской культуры, которая ему бесконечно дорога. Вот и в Общественный редакционный совет «Правды» вошел не случайно – кстати, в труднейшее для нашей газеты время.
Ну а реакция на все это… Читаю как-то в заметке кинодраматурга, Аркадия Инина: «Русский нацист Виктор Розов». Походя эдак, мельком.
Надо же – это о нем: русский нацист!
Не выдержав, опять поделился обидой за него. А он, как не раз уже бывало, усмехается и машет рукой:
– Мало ли дураков!
И вспоминает, какое злое письмо (совершенно неожиданно!) пришло к нему в свое время после пьесы «В поисках радости». Почему, дескать, самую несимпатичную девочку назвал Фирой, то есть Эсфирью?
– Ни больше ни меньше – в антисемитизме обвинили! А у меня там, между прочим, две девочки, и трудно сказать, какая более симпатичная, а какая – менее. Обыкновенные девчонки-школьницы. Другую Верой зовут. И мальчик, главный герой пьесы, в минуту досады бросает им: «Все Фиры и Веры – дуры без меры!»
Не знаю, как было раньше, но в последние годы его совсем затаскали по разного рода общественным мероприятиям. Просят и требуют – выступать. Ждут и жаждут искреннего, умного его слова. И как бы плохо он ни чувствовал себя, старается не отказывать людям.
Надежда Варфоломеевна, жена, с которой три года назад он отпраздновал золотую свадьбу, иногда не выдерживает:
– Да что же это! Унялся бы! Ведь вчера снова с сердцем лежал…
А он не унимается, хотя, действительно, то с больным сердцем приходится лежать, то весьма серьезно дает о себе знать нога – тяжелая рана, полученная в Краснопресненской дивизии народного ополчения, куда летом 41-го он вступил добровольцем – защищать Москву.
Вот вам: мягкий, добрый, но всегда – Солдат. Смелый и мужественный. Готовый за Родину не на словах, а на деле отдать саму жизнь. Большинство товарищей его, с которыми ушел на фронт, там и остались. Он уцелел лишь чудом, больше года проскитавшись по госпиталям… На днях узнаю – попал в больницу. В кардиологическое отделение. Это за считаные дни до юбилея!
Приезжаю. Слава богу, кажется, отдышался малость.
– Виктор Сергеевич, вы же загнали себя! Ну разве так можно?
А он машет рукой и улыбается слегка лукавой, но детской какой-то улыбкой.
И я знаю: иначе жить все равно он не сможет.
Виктор Кожемяко
Данный текст является ознакомительным фрагментом.