Глава 31 Планирование победы

Глава 31

Планирование победы

19 ноября 1942 г. Красная армия начала окружение группировки немецких войск, осаждающих Сталинград. «Операция разворачивается неплохо», – телеграфировал Сталин Черчиллю на следующий день. Через три дня немецкие войска оказались в котле. Их командующий, генерал фон Паулюс, предложил прекратить осаду и прорывать окружение. Гитлер приказал остаться и продолжать сражение. Фон Паулюс подчинился, в результате чего его армия медленно и неуклонно уничтожалась. Как предсказывал Черчилль Сталину во время их встречи в Москве, англо-американская операция в Северной Африке сыграла в этом свою роль. Из 500 транспортных самолетов, которые немцы перебросили в Тунис, чтобы предотвратить наступление союзных войск из Алжира, 400 было снято с Восточного фронта, где они осуществляли снабжение войск, окруженных под Сталинградом.

Британцы по-прежнему не могли читать секретные сообщения немецких подводных лодок в Атлантике. В ноябре они пустили на дно 721 700 тонн различного груза – больше, чем в какой-либо из военных месяцев. Это вызывало серьезную обеспокоенность тех, кто занимался обеспечением Британии продовольствием и снаряжением. «Вам, у кого такая огромная территория, – телеграфировал Черчилль Сталину 24 ноября, – наверное, трудно представить, что мы в состоянии жить и воевать только в зависимости от состояния морских коммуникаций». 30 ноября, в шестьдесят восьмой день рождения Черчилля, немцы все еще господствовали в Атлантике. Но через три недели состоялся очередной триумф дешифровщиков: код немецких подлодок был взломан. Оставались некоторые недочеты и задержки, но отныне и до конца войны немецкое командование, направляя свои подлодки на цели, выдавало все их секретные перемещения.

Перехват сообщений также показал интенсивное наращивание немцами своих сил в Тунисе. Черчилль понял, что попытка захвата Туниса может оказаться гораздо более длительным мероприятием, чем думалось изначально. Кроме того, операция в Тунисе и наступление на немцев в Африке могло помешать осуществлению десантной операции в Ла-Манше в 1943 г. Ему этого не хотелось, равно как и не хотелось бесконечной подготовки самой операции. Читая сообщения о серьезных изменениях в проектировании десантных судов с учетом уроков, полученных в Дьепе, он заметил: «Принцип «ничто не годится, кроме совершенства» можно сформулировать одним словом: «паралич».

Черчилль требовал от своих советников разработать план, который позволил бы осуществить переброску десанта через Ла-Манш в августе или сентябре 1943 г. Но все зависело от успеха операции в Тунисе: сможет ли Монтгомери нанести поражение Роммелю в Ливии к концу января или началу февраля 1943 г. и быстро продвинуться на запад. Сам Монтгомери, в отличие от Черчилля, был в этом уверен. «Было бы хорошо, – говорил Черчилль Александеру, – если бы вы по-дружески намекнули от меня генералу Монтгомери, что заявления об уверенности в победе неуместны, прежде чем произойдет планируемое сражение». Планируемое сражение должно было состояться к западу от Тобрука, на приморской дороге, ведущей через столицу Ливии Триполи в Тунис. «Не будет ли Монтгомери выглядеть глупо? – спрашивал Черчилль. – Существует ли возможность, что сражение не состоится и Роммель ускользнет?» В действительности так и произошло. Роммель без существенных затруднений бросил свои позиции и приготовился защищать ливийскую столицу.

12 декабря к западу от Туниса потерпели поражение войска генерала Эйзенхауэра. Контрнаступление его было отбито, а дальше все остановилось из-за сильных и продолжительных дождей. Битва за Тунис грозила растянуться надолго. Гитлер, который требовал от своих армий под Сталинградом сражаться до последнего, также приказал удержать Тунис любой ценой, чтобы вынудить союзников проводить конвои длинным и затратным маршрутом вокруг мыса Доброй Надежды. Черчилль все еще надеялся, что победа в Тунисе будет одержана вовремя и не помешает провести десантную операцию в Ла-Манше осенью 1943 г. Однако на конференции 16 декабря начальники штабов утверждали, что это невозможно. Объем и скорость увеличения контингента американских войск в Британии не соответствовали поставленным задачам. Германия же благодаря своим прекрасным железным дорогам имела возможность быстро перебросить эшелонами значительные силы, чтобы противостоять союзным войскам, высадившимся на берег. С военной точки зрения было бы разумнее в течение 1943 г. вынудить Италию капитулировать и, возможно, занять Балканы. Поражение Италии могло бы заставить немцев направить войска для удержания Балкан.

Черчилль, которого поддерживал Иден, настаивал на приоритете десантной операции в Ла-Манше в 1943 г. Но начальники штабов указали, что американцы больше не планируют держать в Британии достаточно войск для осуществления этой операции. Под строжайшим секретом Маунтбеттен сообщил Черчиллю и начальникам штабов: «Несмотря на договоренности, американцы свои десантные суда оснащают хорошими двигателями, а на наши ставят двигатели неудовлетворительного качества». Кроме этого было известно, что множество десантных судов американцы направляют на Тихоокеанский театр военных действий, который и без того поглотил уже так много военных кораблей, что следующий арктический конвой в Россию пойдет без американского сопровождения. Надежды Черчилля на осуществление десантной операции в Ла-Манше в 1943 г. оказались подорваны американской политикой.

17 декабря Лондон, Вашингтон и Москва одновременно выпустили весомую декларацию; Черчилль лично ее одобрил. В декларации было заявлено, что «систематическое массовое убийство миллионов евреев, о чем свидетельствует появление все новых фактов, является зверской политикой хладнокровного геноцида». В ней также указывалось, что виновные в совершении этих преступлений после войны будут преследоваться и предаваться суду. Черчилль лично настаивал, что убийцы не должны избежать справедливого наказания. Кроме этого он пристально следил за помощью еврейским беженцам. Узнав на этой неделе о благополучном спасении с Балкан 4500 еврейских детей и сопровождавших их 500 взрослых, он записал: «Браво!»

Четвертое военное Рождество Черчилль встречал в Чекерсе, в кругу семьи. В день Рождества он узнал, что адмирал Дарлан, бывший главнокомандующий войсками вишистского режима, ставший верховным представителем Франции в Марокко и Алжире, был убит в собственной штаб-квартире французским студентом. «Убийство Дарлана, – позже записал он, – безусловно преступное, освободило союзников от неловкости сотрудничества. В то же время за нами остались все выгоды сотрудничества с ним во время чрезвычайно важных часов высадки». На место Дарлана Черчилль и Рузвельт назначили генерала Жиро, недавно бежавшего из немецкого плена.

Стремясь разработать и согласовать англо-американскую стратегию на 1943 г., Черчилль решил снова встретиться с Рузвельтом, на этот раз – в Северной Африке. Мэри Черчилль написала в дневнике 3 января 1943 г.: «Похоже, у него может случиться коронаротромбоз. Это может произойти отчего угодно, например от долгого полета на большой высоте. Вопрос в том, следует его предупреждать или нет. Мама думает, что не следует. Я с ней согласна».

Через девять дней Черчилль полетел в Касабланку с начальниками штабов, членами комитета объединенного планирования и Маунтбеттеном. 14 января эта внушительная команда встретилась с Рузвельтом и американским Комитетом начальников штабов. Дискуссии длились восемь дней, и в результате был принят ряд важных договоренностей. Главным стало решение о приоритетности действий в Средиземноморье над десантной операцией в Ла-Манше. С учетом нехватки транспортных судов и боевых кораблей сопровождения было также определено, что наиболее реалистичной целью десантной операции после захвата Туниса является Сицилия. Войска не придется перебрасывать через Атлантику, их можно взять в Северной Африке. Для проведения же десантной операции в Ла-Манше в 1944 г. в Британии к концу 1943 г. должно быть сосредоточено 938 000 американских войск. Но уже в середине 1943 г. должно прибыть достаточное количество войск, чтобы проводить рейды на материк с целью спровоцировать войну в воздухе. Если сокращение материальных ресурсов и упадок морального духа немцев позволят, следует занять укрепленный плацдарм на Шербурском полуострове.

Снова были расставлены приоритеты: прежде всего – победа над Гитлером, затем – над Японией. После того как Германия будет «поставлена на колени», заверил Черчилль Рузвельта, Британия продолжит войну с Японией всеми имеющимися в ее распоряжении средствами. Чтобы снять какие-то сомнения в том, что Британия готова на это, Черчилль согласился сделать публичное заявление, что Соединенное Королевство и США будут вести войну до тех пор, пока не добьются безоговорочной капитуляции Германии и Японии. Не будет ни перемирия, ни мирных переговоров, ни сделок: только полная и безоговорочная капитуляция обеих армий.

Чтобы обмануть немцев относительно начала десантной операции в Ла-Манше и успокоить русских, требовавших открытия второго фронта в 1943 г., в Касабланке был выработан план отвлекающего маневра. Он состоял из трех компонентов: американский десант на побережье Бретани, англо-российская наступательная операция в Норвегии и англо-американский десант в районе Па-де-Кале. Последнему было решено придать дополнительную достоверность с помощью британских агентов и французского движения Сопротивления: им следовало имитировать подготовку к встрече десанта таким образом, чтобы немцы всерьез отнеслись к надвигающейся угрозе. К несчастью, немцев обмануть не удалось, и четыре сотни агентов были арестованы.

23 января, в последний день конференции, части 8?й армии вошли в Триполи. «Роммель все еще летит перед ними», – сказал Черчилль корреспондентам газет на следующий день. Затем он в компании с Рузвельтом отправился в Марракеш, чтобы показать ему свое любимое место отдыха в 1936 г. На машине до него было пять часов езды. Вечером оба любовались отблесками заката на заснеженных вершинах Атласских гор. «Самое красивое место в мире», – заметил Черчилль. На следующее утро Рузвельт уехал, а Черчилль остался еще на день, послав телеграмму Клементине: «Хочу днем немного порисовать». Вид Атласских гор стал единственной картиной, написанной Черчиллем за всю войну.

Из Марракеша Черчилль улетел в Каир, где 27 января после переговоров с полковником Киблом, руководителем отдела специальных операций на Ближнем Востоке, и своим прежним помощником Биллом Дикином, тоже работавшим в этом отделе, решил направить делегацию к лидеру партизан в Югославии, коммунисту Иосипу Брозу, известному среди своих сторонников как Тито. Дикин первым вызвался отправиться к нему в компании с капитаном Уильямом Смитом и двумя радистами.

30 января Черчилль вылетел из Каира. Полет вдоль побережья Палестины и Сирии в город Адана на юге Турции продлился четыре часа. Оттуда на поезде он проехал около десяти километров до того места, где на боковом пути стоял другой поезд, в котором находился президент Турции Исмет Инёню. В первый день переговоров Черчилль пытался уговорить турок принять британскую и американскую помощь в случае агрессии Германии против Турции. Инёню не стал делать никаких обещаний, подчеркнув, что Турция «на данный момент нейтральна».

На следующее утро Черчилль сказал Инёню, что в случае благоприятного стечения обстоятельств в интересах Турции будет «сыграть свою роль». Договорились, что офицеры британского штаба незамедлительно отправятся в турецкую столицу, чтобы совместно с турецким Генеральным штабом разработать планы по «перемещению и обеспечению британских войск в Турции, если страна окажется втянутой в войну». Из Аданы Черчилль за полчаса перелетел на Кипр. Переночевав там, он утром пообщался с офицерами и солдатами 4-го гусарского полка, почетным командиром которого он являлся. «Уинстон был великолепен, – написал командир полка жене. – Излучал уверенность и произнес очень зажигательную речь». В тот же день Черчилль узнал, что окруженная под Сталинградом немецкая группировка прекратила сопротивление; 45 000 человек были взяты в плен. «Поистине изумительный успех», – телеграфировал он Сталину.

Вечером Черчилль ужинал в британском посольстве в Каире. На ужине присутствовал и Рэндольф. «Отец с сыном вели перебранку через меня, что вызывало заметную неловкость, – заметил сэр Александр Кадоган. – Тем не менее нам удалось навести Уинстона на разговор об Омдурманской кампании, за который он ухватился и проговорил за столом до 11:30». Следующим утром Черчилль вылетел из Каира в Триполи. Полет протяженностью 2200 километров проходил над пустыней, еще недавно находившейся в руках немцев, и продлился почти шесть часов. В Ливии он выступил перед военнослужащими 8?й армии. «Когда напишут историю войны и станут известны все факты, – сказал Черчилль, – о ваших подвигах будут складывать песни и рассказывать легенды, которые надолго переживут всех нас, собравшихся здесь».

Ночь Черчилль провел в одном из армейских грузовиков, оборудованных для жилья, а 4 февраля приехал в Триполи. Со слезами на глазах он наблюдал за маршем 51?й горной шотландской дивизии и других подразделений союзных войск. Его военный секретарь полковник Джейкоб записал: «Горечь падения Тобрука перекрыла радость этого утра в Триполи». Во время пикника, устроенного Монтгомери, в небе появились клубы разрывов – зенитчики заметили немецкий самолет-разведчик и отогнали его. Днем Черчилль побывал с инспекцией в Новозеландской дивизии, после чего понаблюдал за ходом восстановительных работ в гавани Триполи, поужинал с Монтгомери, а спал уже в бомбардировщике, который вылетел в Алжир под утро 5 февраля.

После пятичасового полета в девять утра он уже был в Алжире. День провел в переговорах с новой французской администрацией. В частности, Черчилль выступил за то, чтобы были аннулированы все установленные режимом Виши законы, попирающие права алжирских евреев. В полночь он поднялся на борт своего бомбардировщика, чтобы вернуться в Англию. Но из-за каких-то технических проблем двигатели не завелись. Просидев два с половиной часа у летного поля, он среди ночи вернулся в Алжир, где утром 6 февраля встретился с двумя бывшими высокопоставленными чиновниками правительства Виши. Они теперь работали в алжирской администрации. «Я сказал, что, если они готовы быть с нами, мы не будем обращать внимания на прошлые разногласия», – позже вспоминал он.

Днем Черчилль поиграл в безик с Рэндольфом, после чего вернулся на аэродром. Там выяснилось, что один из двух бомбардировщиков, на котором возвращались из Касабланки участники конференции, потерпел крушение, и два человека погибли. Сидя в своем самолете и ожидая взлета, Черчилль заметил Джейкобу: «Было бы жаль уйти в середине такой интересной драмы, не увидев финала. Впрочем, сейчас уже не самый плохой момент для ухода. Дальше прямая дорога, и даже правительство справится!»

После восьми с половиной часов полета, почти в полночь, самолет приземлился в Англии. К часу ночи Черчилль на поезде прибыл в Лондон и обнаружил, что на перроне кроме жены его встречают тринадцать членов его правительства. Он отсутствовал почти четыре недели. «Пожалуйста, позволь мне зайти в вагон до того, как ты выйдешь, – заранее написала ему Клементина. – Хочу неофициально поцеловать моего снегиречка и не быть при этом сфотографированной!» Из Лондона они с Клементиной уехали в Чекерс, где вечером того же дня он отчитался перед военным кабинетом о своей поездке.

Через четыре дня, 11 февраля, Черчилль, выступая в палате общин, объявил: «Главная цель англо-американской политики – любыми возможными способами заставить врага гореть и истекать кровью так же, как он горит и истекает кровью на всем обширном русском фронте от Белого до Черного моря».

Черчилль был недоволен трехмесячной паузой между захватом Туниса и вторжением на Сицилию. Эйзенхауэр хотел увеличить ее еще на месяц. 13 февраля Черчилль отправил телеграмму Гопкинсу: «Считаю отвратительным, что в апреле, мае и июне мы не убьем ни одного немецкого или итальянского солдата, в то время как русские гонят 185 дивизий».

После возвращения из Северной Африки 7 февраля Черчилль чувствовал себя неважно. 16 февраля выяснилось, что у него воспаление легких. В течение недели он лежал в постели с высокой температурой и в плохом состоянии. «Очень печально, что он болен, особенно зная, что он терпеть не может такое состояние, – написала Элизабет Лейтон родителям. – Он очень любезен, когда к нему кто-то приходит, и явно рад с кем-нибудь повидаться». Черчилля подбодрила телеграмма от Монтгомери: 8?я армия вытеснила немцев из Бен-Гардана, на территории Туниса, и захватила аэродромы в Меденине. Он также узнал, что порт Триполи, после возмутившей его волокиты с восстановлением, уже полностью функционирует. Он немедленно попросил передать солдатам, работающим в порту, что они «разгружают историю».

На западе Туниса войска Эйзенхауэра опять потерпели поражение от немцев, потеряв 170 танков, и задержав по крайней мере на месяц освобождение Туниса. Тем самым была поставлена под сомнение назначенная дата вторжения на Сицилию. 19 февраля все еще больной Черчилль предложил, не дожидаясь американцев, самостоятельно начать операцию на Сицилии, если Монтгомери сможет один справиться в Тунисе. 20 февраля войска Роммеля оттеснили американцев от перевала Кассерин. Мэри, встретившись с отцом на следующий день, записала: «Я была потрясена, увидев его. Он выглядел таким старым и усталым, лежа на спине в постели».

20 февраля Черчилль был еще слишком плох, чтобы работать с документами. Но через два дня, при температуре 38,9°, он продиктовал семистраничное письмо королю, отвечая на его озабоченность англо-американским сотрудничеством в Тунисе. Черчилль написал, что его это «не сильно беспокоит», но сообщил, что во время сражения за перевал Кассерин он читал немецкое сообщение, дешифрованное в Блетчли, в котором предписывалось возобновить наступление «с учетом», как там было сказано, «низкой боевой ценности противника». Тем не менее Черчилль был уверен в американцах, и написал королю, что они «умеют извлекать уроки из поражений, а неудачи только закаляют их боевой дух». Американцы восстановили контроль над перевалом 24 февраля.

К 3 марта Черчилль достаточно окреп, чтобы вернуться в Чекерс. Там с генералом Исмеем, которого дружески называл «Мопсом», он принялся за разборку множества скопившихся телеграмм. Медицинская сестра, которая поехала с ним, позже вспоминала: «Я была просто поражена его энергией и решимостью как можно скорее преодолеть болезнь. Он говорил мне, что слишком много пьет и ест (ростбиф на завтрак), совершенно не занимается физическими упражнениями, но намного здоровее, чем «старик такой-то, который на два года меня моложе». Он любит смотреть кино, особенно выпуски новостей, и радуется, увидев себя в кадре: «Смотри, Мопс, это же мы!» Со мной он очень любезен. Заинтересовался, узнав, что мой муж – лейтенант медицинской службы на эсминце, который сопровождает конвои в Россию».

На третий день пребывания в Чекерсе Черчилль писал другу: «Мне уже намного лучше, но хочу остаться здесь еще на несколько дней. Разумеется, я работаю, где бы ни был и в любом состоянии. Это мне помогает». 21 марта он выступил с радиообращением из Чекерса. Это было его первое выступление более чем за год. Черчилль говорил о планах построения послевоенной Британии, опираясь, как и в далеком 1908 г., на идеи Уильяма Бевериджа. Именно «Отчет» Бевериджа лег в основу новой схемы. Черчилль говорил о необходимости создания прочной системы здравоохранения на основе обязательного государственного страхования «от колыбели до могилы»; обеспечении более широких возможностей получения образования и честной конкуренции, чтобы в Британии могли появляться лидеры «из любого типа школ и в самых разных галстуках». Традиции, конечно, должны играть свою роль, но необходимо, чтобы государственные и частные предприятия «вместе тащили национальную телегу».

Во время выступления Черчилля перед ним положили листок бумаги. «Я только что получил сообщение от генерала Монтгомери, – прочитав, сказал он своим слушателям. – 8?я армия наступает. Бог в помощь им в их борьбе, и давайте направим все усилия на войну, на еще более энергичное достижение нашей высшей цели». Бои продолжались более недели. Итальянские и немецкие войска, теперь под командованием генерала Мессе, отбили лобовое наступление Монтгомери, вынудив того перейти к альтернативному плану – широкому фланговому обходу. 27 марта, когда стал очевиден успех этого маневра, Черчилль телеграфировал Монтгомери: «Абсолютно уверен, что вы с ними справитесь».

На следующий день Монтгомери телеграфировал, что сопротивление противника разваливается. «Браво! – откликнулся Черчилль. – Я в этом не сомневался. Теперь только осталось их сцапать». Но противник отступал очень организованно, а поскольку Монтгомери проявлял крайнюю осторожность, то пленных было немного.

Немецкие и итальянские войска не собирались так просто оставлять тунисские берега. «Гитлер с его обычным упрямством направляет в Тунис дивизию «Герман Геринг» и 999?ю дивизию, в основном воздушным транспортом. Задействовано как минимум сто тяжелых машин», – объяснял Черчилль Сталину замедление разгрома немецких и итальянских войск в Северной Африке.

В результате дешифровки сотен немецких секретных сообщений он по-прежнему получал точные сведения обо всех намерениях Гитлера. Черчилль тратил огромное количество времени и сил на тщательное изучение всей этой информации. Черчилль объяснял своей новой секретарше Мариан Холмс: «Вы не должны бояться меня, когда я ругаюсь. К вам это не относится, я думаю о работе». Мисс Холмс записала в дневнике, что все это было сказано «с ангельской улыбкой».

После пневмонии Черчилль иногда впадал в задумчивое настроение. Редактору Times Робину Баррингтон-Уорду, который говорил, что «нашел его румяным, со свежим цветом лица, почти без морщин, с твердым голосом, обычной жестикуляцией и выразительностью», он сказал: «Я выйду из войны стариком. Мне будет семьдесят. Мне больше не о чем просить». Черчилль размышлял о возможном установлении господства России в Европе. «Я обхаживаю Сталина как невесту», – признавался он и, размышляя о создании после войны конфедерации небольших европейских государств, говорил: «Я не хочу остаться в Европе один на один с медведем».

6 апреля Монтгомери продолжил наступление. К вечеру 7 апреля он захватил 6000 пленных. Этим же вечером Черчилль узнал, что американские войска, продвигающиеся вперед от Западного Туниса, «обменялись рукопожатиями» с 8?й армией. Оставалось только выбить немецкие и итальянские войска на «тунисский верх». Но на следующий день ему сообщили, что Эйзенхауэр не желает развивать успех и вторгаться на Сицилию, поскольку на остров ожидается прибытие двух немецких дивизий в дополнение к шести итальянским, уже дислоцированным там. Все, что сделал Эйзенхауэр, – это поддержал мнение, высказанное три месяца назад британским комитетом объединенного планирования, но уже отвергнутое Александером и теми, кто планировал вторжение. Черчилль возмутился. «Надеюсь, начальники штабов не поддержат трусливые и пораженческие доктрины, от кого бы они ни исходили», – написал он. Такое отношение командования союзников «сделает нас посмешищем для всего мира». У Эйзенхауэра, продолжал он, следует поинтересоваться, «что будет, если две немецкие дивизии встретятся с ним в любом другом месте по его выбору».

«Вот образец глупости аппарата планирования, – добавил Черчилль, – играющего на страхах друг друга. Каждая служба представляет по максимуму свои трудности, американцы и англичане соперничают в этом друг с другом при полном отсутствии одного руководящего ума и господствующей силы воли. Русским сказали, что следующий арктический конвой придется отменить, потому что корабли сопровождения нужны для вторжения на Сицилию. Теперь Эйзенхауэр артачится, потому что, видите ли, там будет две немецкие и шесть итальянских дивизий. Что подумает об этом Сталин, перед которым на фронте 185 немецких дивизий, я даже не могу представить».

Британские начальники штабов, так же как и Комитет начальников штабов США, разделяли гнев Черчилля. Десантная операция, считали они, должна быть проведена даже при том, что с итальянцами будут сражаться две немецкие дивизии. Ощущение победы буквально висело в воздухе: 11 апреля Черчилль сообщил Сталину, что Монтгомери захватил в Тунисе 25 000 пленных и что массированные бомбардировки немецких промышленных предприятий идут без передышки. Он умолчал, правда, о том, что по решению начальников штабов для осуществления десанта на Сицилию будут задействованы те корабли, которые предполагалось использовать для ограниченной десантной операции в Ла-Манше. Для обеспечения успеха сицилийской операции даже ограниченные планы высадки десанта на французской территории в 1943 г. пришлось отменить. Впрочем, Черчилль рассчитывал, что успех в Тунисе и на Сицилии даст впоследствии существенные результаты.

20 апреля он сообщил Сталину: «Сражение в Тунисе началось. При неослабном натиске оно должно положить конец всем вопросам». Однако через десять дней Александер сообщил, что наступление временно отложено в силу плотной концентрации немецкой артиллерии в прибрежном секторе и ожесточенного сопротивления противника. В Вашингтоне кое-кто настолько активно стремился сделать приоритетным направлением летние операции союзников на Тихом океане, что американцы даже прекратили переброску необходимых для сицилийской операции десантных кораблей с Дальнего Востока.

Чтобы сицилийский план не оказался совсем заброшенным, Черчилль решил лично поговорить с Рузвельтом. «Чувствую серьезные скрытые расхождения, – телеграфировал он Гопкинсу 2 мая, – которые, если их не уладить, приведут к большим затруднениям и, как следствие, невыразительным действиям летом и осенью. Эти затруднения мы должны предотвратить». Через два дня он поездом отправился в Клайд, а на следующий день поднялся на борт «Куин Мэри». Так началось его третье трансатлантическое путешествие за годы войны. На второй день плавания он узнал, что Александер возобновил наступательные действия в Тунисе. Ему также сообщили, что, по данным разведки, курс корабля в 15 милях впереди, вероятно, должна пересечь немецкая подводная лодка. Он тут же распорядился поставить пулемет в спасательную шлюпку, которой собирался воспользоваться, если корабль начнет тонуть. Гарриман, который сопровождал его, записал слова Черчилля: «Меня в плен не возьмут. Лучший способ погибнуть – в азарте схватки с врагом. – Затем, немного подумав: – Может быть, это не очень вежливо, если они попытаются меня подобрать из воды».

Но подводная лодка не появилась. Все мысли о ней были забыты, когда на «Куин Мэри» пришло несколько сообщений о том, что 1?я британская армия вошла в город Тунис, а затем – что американцы захватили город Бизерту. На следующий день Александер доложил о 20 000 пленных. «Вы осчастливили меня превосходными вестями, – ответил Черчилль. – История будет восхищаться вашим руководством этими великими армиями». Через два дня в плену оказалось еще 30 000, в том числе девять немецких генералов. Черчилль снова дал распоряжение звонить во все церковные колокола.

После трех лет ожесточенной войны и переменных успехов вся Северная Африка оказалась в руках союзников. Когда «Куин Мэри» вошла в американские воды, Александер триумфально сообщил Черчиллю: «Общее число немецких и итальянских военнопленных, скорее всего, превысит 100 000 человек. Никому не удалось сбежать, за исключением горстки тех, кто скрылся на самолетах». К концу месяца стало известно, что союзники захватили более 240 000 пленных.

Ночь Черчилль провел в Белом доме, где начиная со следующего утра они с Рузвельтом начали строить военные планы. Несмотря на сомнения Эйзенхауэра, они пришли к единому мнению, что приоритетным направлением станет Сицилия, за чем последует вторжение в Италию. Если к августу Италия рухнет, дальнейшие операции могут происходить либо на Балканах, либо на юге Европы. В ноябре же все ресурсы союзников необходимо переключить на крупнейшую по масштабу десантную операцию в Ла-Манше, которая должна произойти до мая 1944 г. Оставив Объединенный комитет начальников штабов прорабатывать детали, Рузвельт повез Черчилля в загородную президентскую резиденцию в горах Мэриленда, ныне известную как Кэмп-Дэвид.

По возвращении в Вашингтон 14 мая Черчилль предложил провести десантную операцию силами британцев против японцев на Суматре. Его поддержал Уэвелл, который должен был ее возглавить. Рузвельт предпочитал, чтобы удар был направлен через Северную Бирму на Китай, но Уэвелл предупредил, что Бирма – «самая малярийная страна в мире». Черчилль согласился с Уэвеллом, сказав Рузвельту, что «не готов совершать глупости ради умиротворения китайцев». К досаде Черчилля, никакого решения принято не было. Узнав, что серьезно затягивается строительство британских авиабаз в индийском штате Ассам, с которых можно было проводить наступательные операции, он телеграфировал Эттли: «Меня беспокоит то, как решаются наши дела на этом театре. Следует искать возможность взять ситуацию под свой контроль и придать новую энергию всему происходящему».

19 мая, выступая в конгрессе США, Черчилль предупредил: «Любые разногласия или усталость среди союзников могут придать Германии и Японии силы и поставят нас перед новыми страшными фактами. Мы преодолели многие серьезные опасности, – продолжал он, – но есть одна самая главная опасность, которая будет преследовать нас до самого конца: опасность непомерного продления войны. И никто не может сказать, какие новые трудности и беды могут возникнуть еще за четыре или пять лет войны. Именно продолжение войны до тех пор, пока демократии не устанут, не заскучают или не расколются, – единственная надежда, которую теперь могут питать Германия и Япония». Клементина слушала трансляцию выступления Черчилля в Англии. «Стало очень тепло, когда я услышала твой сильный, звучный и решительный голос», – написала она ему.

Теперь Черчиллю предстояло заняться одним очень деликатным вопросом. 15 мая он получил тревожную телеграмму от сэра Джона Андерсона, министра, ответственного за исследования по атомной бомбе, который работал в тесном контакте с профессором Линдеманом, ныне – лордом Черуэллом. Он сообщал, что четыре месяца назад американцы прекратили обмениваться информацией о бомбе, хотя об этом была достигнута договоренность между Черчиллем и Рузвельтом в июне 1942 г. «Будет печально, если нам придется работать порознь», – предупреждал Черчилль Гопкинса еще в начале апреля, но американцы тем не менее отказывались делиться информацией. Тогда Черчилль решил, что необходимо создавать собственную атомную бомбу. Это может потребовать огромных ресурсов и даже продления войны, но, если Британия хочет иметь такую бомбу, она должна ее создать сама. Это было вполне реально: недоступные в Британии компоненты, такие как уран и тяжелая вода, можно было купить в Канаде.

Однако из телеграммы Андерсона выяснилось, что канадское правительство уже согласилось в ближайшие два года продавать Соединенным Штатам все добытое в урановых рудниках сырье, а также всю произведенную в Канаде тяжелую воду. Теперь Британия не могла и мечтать о создании собственной атомной бомбы. Черчилль собирался поставить этот вопрос перед Рузвельтом и согласиться на условия, которые могут выдвинуть американцы. В последний день переговоров в Вашингтоне Черчилль и Рузвельт договорились, что Британия и Соединенные Штаты будут совместно работать над созданием атомной бомбы. Обмен информацией, приостановленный ранее, должен быть продолжен. Черчилль сообщил Андерсону: «Отныне предприятие будет считаться совместным, и обе страны будут вкладывать в него свои лучшие силы. Предполагается, – добавил Черчилль, – что это оружие может быть разработано в течение войны».

Встреча в Вашингтоне завершилась 25 мая. Единственное, что заботило Черчилля, – это желание американцев после Сицилии нанести удар по Сардинии и только потом думать о вторжении в саму Италию. Черчилль считал это пустой тратой времени и отвлечением сил от главной цели. Он решил лететь в Северную Африку, чтобы обсудить вопрос с Эйзенхауэром и другими старшими американскими офицерами, которым предстояло выполнение этих задач. 27 мая он вылетел на Ньюфаундленд, а оттуда – в Гибралтар. В целом полет занял семнадцать часов. На пути к Гибралтару в самолет ударила молния, что вызвало некоторое беспокойство у пилотов, но, как позже написал Черчилль, «никаких последствий это не имело, что, в конце концов, самое главное при воздушных путешествиях». 28 мая он перелетел из Гибралтара в Алжир на специально оборудованном бомбардировщике «Ланкастер». «Очень комфортно, – отметил Брук в дневнике, – специальная каюта для ПМ, столовая, койки для четверых, помимо ПМ, и туалет». Этот полет продлился всего три часа. За ужином в Алжире Брук обратил внимание, что Черчилль использует все свое красноречие, «пытаясь убедить Эйзенхауэра, каких преимуществ можно добиться, исключив Италию из войны». На следующий день Эйзенхауэр уже был готов согласиться, что, если Сицилия окажется «легкой проблемой», следующий удар будет нанесен против материковой Италии.

1 июня Черчилль из Алжира самолетом отправился на полевой аэродром в пустыне, где присутствовал на инструктаже американских летчиков по бомбардировке острова Пантеллерия, расположенного на полпути между тунисским полуостровом Бон и Сицилией. Посмотрев, как бомбардировщики уходят на задание, он вылетел в Тунис. В городе Карфаген, в римском амфитеатре, он выступил перед войсками. На следующий день, возвращаясь в Алжир, сам на некоторое время сел за штурвал «Ланкастера» и «несколько раз немного покачал нас», – записал в дневнике Брук.

В Алжире Черчилль выяснил, что соперники за лидерство во французских вооруженных силах, неподконтрольных режиму Виши, генералы Жиро и де Голль, согласились стать сопредседателями только что образованного Французского комитета национального освобождения. «Жених и невеста наконец обнялись, – телеграфировал Черчилль Рузвельту 4 июня. – Я развлекаюсь новым комитетом сегодня за обедом, но не намерен портить их блаженство своим вмешательством».

После обеда Черчилль улетел в Гибралтар. Поскольку погода испортилась, он решил не пересаживаться в Гибралтаре на амфибию, как предполагалось ранее, а продолжить полет на «Ланкастере». В тот же день другая амфибия, летящая по сходному маршруту из Лиссабона в Плимут, была сбита, и все пассажиры погибли.

Черчилль вернулся в Лондон утром 5 июня. Сделав отчет военному кабинету о поездке, он во второй половине дня отправился в Чекерс, где приступил к подготовке заявления, с которым собирался выступить в палате общин 8 июня. Там, говоря об отношениях между британскими и американскими политиками, он заявил: «Любые расхождения, мелкие недоразумения, любого рода различия во взглядах случаются неизбежно, когда мы тяжело движемся вперед по ухабистой и разбитой дороге войны. Но все это ни в малейшей степени не повлияет на наше согласие и единство. Нет ничего, что нельзя было бы решить, сидя лицом к лицу, откровенными разговорами и спокойным убеждением».

11 июня войска Эйзенхауэра захватили Пантеллерию. Неделю назад в Алжире Черчилль сказал, что на острове всего три тысячи итальянцев, и предложил Эйзенхауэру по пять сантимов за каждого пленного сверх этих трех тысяч. Поскольку там оказалось 9500 итальянцев, Черчиллю пришлось выплатить шестьдесят пять франков. 13 июня сдались еще два маленьких итальянских острова – Лампедуза и Линоза. Путь для вторжения на Сицилию был открыт. Тем временем бомбардировки Германии становились все более интенсивными. 20 июня в результате налета на промышленный город Вупперталь погибло 3000 мирных жителей. Неделю спустя, в Чекерсе, посмотрев фильм о бомбардировке немецких городов, Черчилль внезапно выпрямился и спросил соседа: «Неужели мы звери? Неужели мы зашли слишком далеко?»

Через два дня Черчиллю представили данные разведки и фотографии, из которых стало ясно, что немцы разрабатывают новое оружие – ракету, способную донести снаряд со стартовой площадки на побережье Франции до Лондона. Материалы привез Черчиллю его зять, Дункан Сандис. Он был тяжело ранен в норвежской кампании, а сейчас отвечал за разработку нового оружия. «Пришел к заключению, что определенная угроза действительно существует, – записал Брук в дневнике, – и что нам необходимо в самое ближайшее время разбомбить опытный полигон в Пенемюнде».

3 июля авиация союзников в качестве прелюдии к наступлению начала интенсивные бомбардировки аэродромов Сицилии. Через четыре дня Черчилль телеграфировал Александеру: «Вам известно, на что я надеюсь: в ближайшее время вы должны наложить руку на материк. Мишень – Рим». 9 июля он провел в Чекерсе, ожидая новостей о десанте на Сицилию. Клементина к вечеру почувствовала себя усталой и попросила невестку Памелу посидеть вместо себя с Черчиллем.

Морской частью операции опять командовал генерал Рамсей. Высадка десанта должна была начаться на рассвете 10 июля. «Мы собрались поиграть в безик, который он очень любил, – вспоминала позже Памела. – В это время вошел один из его личных секретарей и сказал, что там поднялся сильный ветер, десант откладывается, и они не знают на сколько. Мы всю ночь играли в безик; время от времени он откладывал карты и произносил: «Как много молодых храбрых парней погибнет этой ночью. Какая тяжелая ответственность». Всю ночь он думал об этой операции. Уверена, он связывал ее с Галлиполи и Дарданеллами, думал, не случится ли очередное фиаско; потом снова брался за карты, разговаривал на другие темы, затем снова их откладывал и говорил о молодых людях и жертвах. Для него это была очень напряженная и мучительная ночь. Время от времени он уходил в маленькие служебные комнаты, что-то проверял, потом возвращался. Наконец в четыре утра поступила информация, что все прошло успешно. Он хотел немедленно отправиться в кабинет и выяснить, как все происходило, сколько самолетов потеряно и так далее. Он желал знать все подробности».

Первая подробность, которую узнал Черчилль, – что порт Сиракуз находится под контролем союзных войск. «Потрясающее мастерство, – телеграфировал он Эйзенхауэру, – высадить на берег почти 200 000 человек».

16 июля, на шестой день сражения за Сицилию, Черчилль решил, что должен еще раз обсудить с Рузвельтом следующий шаг – высадку на материковую часть Италии в самой северной ее части. «Должен заметить, ПМ не ждет у моря погоды, – записал Оливер Харви в дневнике 16 июля. – Он намерен дожать американцев прежде, чем, как обычно, обнаружится их нежелание проводить какие-то операции в Европе и они опять отправят десантные и боевые корабли на Тихий океан».

Черчилль собирался в четвертый раз за войну совершить трансатлантическое путешествие. Он надеялся убедить американцев в необходимости сразу же после захвата Сицилии начать вторжение в Италию, дойти по крайней мере до Рима, после чего оказать помощь авиацией, оружием и небольшими десантными отрядами югославским, греческим и албанским партизанам в освобождении Балкан. Немцы теперь уже были вынуждены держать на Балканах пятнадцать дивизий. Хорошо организованное партизанское движение могло потребовать и гораздо больше. Вечером 24 июля в Чекерсе Черчилль обсуждал ход войны с Гаем Гибсоном и его женой Эвой. «Нам показали фильм, захваченный у немцев, запечатлевший их злодейства против евреев и жителей оккупированных стран, – вспоминала Эва Гибсон. – На это было просто жутко смотреть. ПМ очень разволновался. Он сказал мне, что фильм должны увидеть все американские военнослужащие».

Следующим вечером пришло сообщение: 25 июля Муссолини был смещен с поста главы правительства. Король Виктор Эммануил взял на себя командование итальянскими вооруженными силами, премьер-министром назначен маршал Бадольо. Фашистская партия распущена. «Теперь, когда Муссолини ушел, – телеграфировал Черчилль Рузвельту 26 июля, – я готов иметь дело с любым нефашистским итальянским правительством, которое может принести добро». Под «добром», как пояснил Черчилль Рузвельту в тот же день, он понимал вступление войск союзников в Италию и их право использовать итальянскую территорию и транспортную систему в борьбе с Германией.

Вскоре начались мирные переговоры с Италией. В Британии было с восторгом воспринято известие о конце Муссолини как военного лидера. Но Черчилль сказал в палате общин 27 июля, что «главный и основной враг – не Италия, а Германия». Тем не менее его уверенность в скором окончании войны крепла. В результате дешифровки секретных переговоров в июле было уничтожено 35 немецких подводных лодок. А всего, начиная с 1 мая, ко дну было пущено 85 субмарин.

В полночь 4 августа, в двадцать девятую годовщину вступления Британии в Первую мировую войну, Черчилль ночным поездом покинул Лондон. В Шотландию вместе с ним отправились Клементина, дочь Мэри и еще три сотни человек – участников Квебекской конференции. Днем 5 августа они покинули Клайд на борту «Куин Мэри». Во время пятидневного плавания Черчилль лично в своем походном кабинете каждый день отмечал на карте продвижение союзных войск на Сицилии. Капитан Пим, начальник кабинета картографии, позже вспоминал: «Премьер-министр однажды после завтрака вошел в своем цветастом халате и сказал: поставь палец на Адерно и Патерно – два города на Сицилии, которые только что захвачены у врага». От Адерно оставалось всего 80 километров до Мессинского пролива.

9 августа Черчилль прибыл в канадский порт Галифакс, откуда поездом направился в Квебек. На каждой станции поезд встречали многолюдные толпы народа. Широко распространились слухи, что в поезде едет «важная персона». Кто-то говорил, что это папа римский, другие – что Сталин. В Квебеке Черчиллю вручили телеграмму от Сталина, поздравляющего его с победоносным маршем по Сицилии. В ответ Черчилль послал Сталину маленький стереоскопический аппарат вместе со слайдами разрушений немецких городов в результате бомбардировок британской авиацией. «Они дают гораздо более живое представление, чем обычные фотографии», – написал Черчилль. В результате налета на Гамбург, произошедшего две недели назад, погибло 42 тысячи человек и была уничтожена треть всех зданий города.

Из Квебека Черчилль отправился в резиденцию Рузвельта в Гайд-парке. Там они договорились, что Маунтбеттен, которого Черчилль ранее охарактеризовал как «молодого энтузиаста, способного вести войну на суше, на море и в воздухе», станет верховным главнокомандующим войсками в Юго-Восточной Азии. «Нет сомнений, – телеграфировал Черчилль в Военный кабинет, – что нам нужен молодой, энергичный ум на этой погруженной в летаргию и стагнацию индийской сцене». Что касалось атомной бомбы, то был заключен договор: «Соединенные Штаты и Британия никогда не применят это устройство друг против друга». Проведя две ночи в резиденции президента, Черчилль вернулся в Квебек. Там 17 августа он получил телеграмму от Александера. Тот сообщал: «Последний немецкий солдат выброшен с Сицилии, и весь остров в наших руках». Завоевание длилось тридцать восемь дней. В эту ночь же около шестисот британских тяжелых бомбардировщиков нанесли удар по немецкому научному центру в Пенемюнде, на много месяцев приостановив производство новых реактивных снарядов.

Через два дня конференция в Квебеке завершилась, а еще через пять дней Объединенный комитет начальников штабов выработал резолюцию. Она соответствовала плану Черчилля и была одобрена Рузвельтом. Согласно ей «основные усилия англо-американских войск в 1944 г. должны быть направлены на десантную операцию в Ла-Манше. Цель – не только высадка войск на севере Франции, но и последующий удар в сердце Германии и уничтожение ее вооруженных сил. Любой конфликт приоритетов между операциями в Средиземноморье и в Ла-Манше следует решать в пользу Ла-Манша». Уступив сильному давлению американского Комитета начальников штабов, решено было в качестве отвлекающего маневра провести десантную операцию на юге Франции, облегчающего высадку десанта в Ла-Манше. Американцы были уверены, что это должно заставить немцев передислоцировать войска с севера Франции.

Наступление в Италии предполагало, как того и хотел Черчилль, захват Рима. Однако ради накопления ресурсов, необходимых для операции в Ла-Манше, союзным войскам следовало остановить продвижение на линии Пиза – Аскона; они не должны стремиться выйти на север Адриатики или в Южную Австрию. Действия на Балканах должны ограничиться поставками морем и воздухом снаряжения партизанам и использованием небольших сил коммандос.

20 августа Черчилль с Рузвельтом провели на рыбалке, во время которой обсуждали и относительные преимущества Суматры и Бирмы как следующей цели Британии на Дальнем Востоке, Рузвельт отдавал предпочтение Бирме. Вернувшись в Квебек, он взялся объяснять свой принцип послевоенной организации международной безопасности: организацию, по его мысли, следовало учредить после победы, но до подписания мирных договоров. Когда его государственный секретарь Корделл Халл около полуночи поднялся, чтобы отправиться спать, Черчилль был поражен. Халл заметил ему, что уже очень поздно. Черчилль воскликнул: «Послушайте, мы же на войне!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.