Тестируя пределы, или Прыжок на Алтай

Тестируя пределы, или Прыжок на Алтай

Помимо группы медеплавильных заводов в Кунгурском уезде, формирование которой было начато постройкой Суксунского завода, Акинфий приступил к созданию еще одной их группы на совершенно для него новой, далекой территории — в Западной Сибири.

Первые известные нам факты, касающиеся освоения Демидовыми богатств Алтайского края — посылка им неизвестных по именам «олонецких стариков» для поиска в Томском и Кузнецком уездах медных руд, — относятся к последнему году жизни основателя династии: скорее всего к 1725 году, ну, может быть, к 1724-му[357]. Впрочем, позднее Акинфий писал об этом такими словами, что создается впечатление не отцовской, а персональной его инициативы («…посыланы от меня нижайшего были…»)[358]. Но даже если именно он организовывал ту экспедицию, определял цели, которых ей предстояло достичь, ставил перед ней задачи, без «проговора» этих целей и задач с отцом представить запуск обследования столь удаленного и трудного для последующего промышленного освоения района невозможно. И быстро, на ходу, подобные решения не принимаются. Стремиться ли еще раз отодвинуть границу зоны своих интересов, теперь уже в сторону Алтая, или не распыляться и работать на освоенных двух площадках, тульской и уральской, — это был вопрос стратегии, и продумывался он, несомненно, коллективно, продумывался тщательно.

Посланные Демидовыми «старики» обнаружили богатые медные руды. Демидов обратился в Берг-коллегию, и та 16 февраля 1726 года предоставила ему разрешение добывать их и строить медеплавильный завод. Уже осенью 1727 года на берегу речки Локтевки (приток реки Чарыш) построили первое на Алтае демидовское предприятие — Колыванский завод, простую избу с единственным в ней горном. Производившиеся здесь плавки были столь незначительны по объему, что отнести это предприятие к промышленным можно только с большой натяжкой. Пользуясь современной терминологией, этот ручной завод уместнее назвать экспериментальным, в крайнем случае опытно-промышленным производством. По этой причине первым демидовским заводом на Алтае обычно считают построенный немного позднее вододействующий завод на речке Белой, к строительству которого приступили весной 1728 года. Его сооружали при содействии Берг-коллегии, по просьбе Демидова направившей с Урала на Алтай знающего горного специалиста Никифора Герасимовича Клеопина — именно он фактически и руководил строительством. Этот завод, сыгравший в дальнейшем выдающуюся роль в истории цветной металлургии России XVIII века, получил название Колывано-Воскресенского (иногда, как и первый, опытный, на Локтевке, его именовали просто Колыванским). Завод был пущен 21 сентября 1729 года. Предполагается, что уже весной или в начале лета следующего года коломенки с алтайским металлом отправились в далекий путь по рекам России: по Чарышу до Оби, по Оби до устья Иртыша, оттуда вверх по Иртышу до Тобола, вверх по нему до устья Туры, потом по Туре к заводским владениям Демидова на Урале[359].

Первоначально печи Колывано-Воскресенского завода выдавали только «черную» медь, полуфабрикат, лишь половину массы которого составляла медь. Дальнейшая очистка осуществлялась в так называемых «гармахерских горнах» — печах, из которых выходила значительно более чистая «красная» медь. На заводе она появилась не ранее лета 1730 года[360]. За этим следовала еще одна переплавка, в ходе которой получали штыковую (ковкую) медь.

В ноябре 1731 года Демидов сообщал Берг-коллегии, что руды, которые «по пробе явили плод богатый», найдены им уже во множестве мест: «выше Семи Полатной крепости по Иртышу реке и по речке Калманке, по Убе и Алей рекам, и речке Березовке». Из них лишь ближайшие перерабатывались на Колыванском заводе, прочие «за малолюдством и за дальностию возкой оставлены». Особенно привлекало «довольное число» руд близ Иртыша — привлекало потому, что здесь, в Тарском уезде, по реке Иртышу ниже устья речки Убы, Демидов «через посланных своих» «обыскал лесов… довольное число». Их обнаружение стало для металлургического освоения Алтая событием не менее важным, чем открытие богатых месторождений руды. Леса в окрестностях Колыванского завода было мало, древесину с самого начала приходилось экономить, что сдерживало развитие предприятия. На правом берегу Иртыша такие леса существовали, а выше их по основному руслу и по притокам имелись и выходы руд.

Совместить в одном месте нужные для плавки компоненты можно было несколькими способами: возя к руде дрова, возя к ней древесный уголь, наконец, возя руду на завод, построенный вблизи леса. Металлозаводчики европейской части России покупали готовый уголь, покупали и дрова — все это, естественно, предполагало их перевозку. Но другого выхода у них просто не было — их заводы уже существовали. Акинфий, только еще готовясь к строительству, рассудил, что «руды медные с выше показанных мест по рекам Иртышу, Убе судами вниз весьма возить к тем лесам способно будет». Именно там, в непосредственной близости от лесов, он и намечал строить новый завод, на что просил Берг-коллегию дать ему разрешительный указ. Точное место нового завода в известных документах не указано, но высказано предположение, что для этой цели его приказчики присмотрели место в устье притока Иртыша речки Шульбы[361].

Транспортная схема при таком положении мест добычи и переработки руды была организационно и технически вполне осуществимой, хотя и необычной. Прежде водой отправляли потребителю готовую продукцию, теперь дополнительно к этому должны были подвозить руду.

Между тем некоторое время спустя после восшествия на престол императрицы Анны Иоанновны произошла реорганизация управления горной отраслью, помимо прочего отразившаяся на судьбе первых демидовских предприятий на Урале, как действовавших, так и только еще задуманных. Берг-коллегия, более десятилетия вполне исправно исполнявшая возложенные на нее государством функции, изменила название и статус: 8 октября 1731 года на правах экспедиции вошла в состав Коммерц-коллегии[362].

Первым важным для алтайских предприятий Демидова мероприятием реорганизованного горного ведомства стал приезд сюда созданной по указу императрицы особой комиссии, которой предстояло ревизовать государственные и частные, железные и медеплавильные заводы. Комиссия (ее возглавляли горный советник Винцент Райзер и капитан артиллерии Вильгельм Фермор) трудилась долго. Побывав на предприятиях Демидова и осмотрев Екатеринбургский казенный завод, она возвратилась в Петербург в сентябре 1732 года. Ее заключение совершенно совпало с выводами, к которым пришел Акинфий Демидов (фактически его приказчики): леса мало, при работе на Колывано-Воскресенском заводе всего четырех печей его хватит «токмо на пятнатцать лет»[363]. Отсюда напрашивался вывод: поскольку перевозить древесный уголь на большие расстояния невозможно, развивать металлургию на Алтае можно единственным способом: приближая заводы к лесам даже при неизбежном удалении при этом от руд.

Но это — что касается стратегии развития. Требовалась еще и тактика, включающая план спасения уже действовавшего предприятия. Выводы комиссии Райзера — Фермора и в этом совпали с мнением демидовских приказчиков. Сократить потребления заводом леса предлагалось на основе того же принципа, которому рекомендовали подчинить географию размещения предприятий: путем приближения производства к местам, изобильным лесом. Для колыванской меди пошли на разрыв технологической цепочки, оставив на существующем заводе только первичную переработку руды. Часть полученной черной меди для очистки стали отправлять по воде на Урал, от недостатка лесов пока не страдавший. С 1732 года такая схема работы утвердилась как основная. На двух коломенках, в мае следующего года отправленных с шестью тысячами пудов алтайской меди по Чарышу на Урал, чистой меди было всего три процента[364].

Справедливо отмечается, что «отправка медного полуфабриката, а не чистого металла, тысячекилометровым водным путем на Урал была необычным решением»[365]. Необычным, но отнюдь не уникальным. Обратим внимание на многочисленные параллели, логично подталкивавшие к нему Акинфия. Всегда подчеркивается, что Демидовы стремились к хорошим рудам. Это совершенно так, поскольку без них металла не выплавить. Но не всегда замечается, что при этом они столь же последовательно бежали от малолесья. Отмена Петром данного Никите Демидову разрешения жечь лес в казенной засеке под Тулой явилась основной причиной, подтолкнувшей заводчика разыграть уральскую карту — и мы уже видели, какие последствия имел этот опыт, на который Никита решился далеко не сразу. Вернувшись на Тульский завод в 1713 году, Никита некоторое время спустя остановил одну из доменных печей, решив, что основной центр производства выгоднее держать на богатом лесами Урале («понеже те железные заводы без лесов не могут быть»[366]). Его младший сын Никита Никитич, долгое время эксплуатировавший свой Дугненский завод как завод полного цикла, со временем оставил там одно доменное производство, переведя передел на новые заводы в калужском крае, достаточно удаленном, но более изобильном лесами.

Вот что говорил по поводу лесов Никита Демидов в давней, 1704 года, своей сказке, посвященной ответам на жалобы крестьян, прежде в отданных ему лесах охотившихся: «А леса де ему даны около заводу (Невьянского. — И. Ю.) по тритцати верст… безспорно; и те де леса велено ему беречь накрепко, чтоб те леса огнем не выжигали, и чтоб от тех огней не было в лесах пожару, и леса б не выгарели. А буде кто в тех лесах станет класть огни, и тех де людей велено ему ловить, и бить гораздо, и отсылать на Верхотурье, чтоб тем заводам за лесами остановки не было». И далее, со ссылкой на статьи, присланные к нему из Сибирского приказа: «А леса де однолично беречь и велеть сечь с ряду, чтоб то место в запусте опять поросло. А что мужики своим глупым неразумением или озорничеством леса жгут и тем дубравы редковаты, потому что с травою малые деревца погарают, учинить объезды почасту и заказ жестокой. И где мужики наедут, кои зажигают, бить премногих, гораздо отсылать в город или просить указ, чтоб то зажиганье было во всех страшно»[367].

Продолжавшаяся многие годы отправка черновой меди для ее доочистки в печах Невьянского и Выйского заводов породила легенду, дающую объяснение экономически вполне прозрачной кооперации двух промышленных районов: одного богатого великолепными полиметаллическими рудами с другим, богатым лесами и уже накопившимся за три десятилетия профессиональным опытом мастеров. Легенда дает другое, не требующее углубления в историю экономической географии объяснение этим далеким перевозкам: в подвалах Невьянской башни Демидов тайно выделял из полуфабриката содержащуюся в ней примесь серебра, из которого делал фальшивую монету. Вот и объяснение баснословному богатству заводчика: деньги печатал. Просто и романтично. Мы еще коснемся этой легенды, здесь же еще раз подчеркнем, что загадка медных караванов легко объясняется и без примысливания чего-то такого, что сколько-нибудь надежно доказать до сих пор никому не удалось[368].

* * *

Прощаясь на время с алтайскими делами и планами Демидова, зададимся вопросом: как он справлялся со всем этим — с Тулой, Уралом, Алтаем? Причем справлялся успешно? Алтайский проект особенно поражает: ведь до сих пор доподлинно неизвестно, бывал ли Акинфий Никитич в этих краях лично.

Сам он в 1744 году (это — за год до смерти) заявил в Московской конторе Сената, что «на своих Колыванских заводах никогда не бывал»[369]. Некоторые историки вполне ему в этом поверили[370]. Но размах, с которым удалось поставить здесь дело и за сравнительно короткий срок добиться поистине поразительных результатов, заставлял некоторых историков усомниться в правдивости этого заявления. В.И. Рожков прямо писал, что «память изменила Демидову»[371]. Были и другие, полагавшие, что поездки на Алтай имели место[372].

Уральский историк В.И. Байдин, разделяющий эту точку зрения, недавно попытался ее конкретизировать и доказать. По его мнению, Акинфий Никитич посетил Колывано-Воскресенский завод в июле 1731 года, повторно в начале лета 1732-го и, наконец, осенью 1734-го[373]. О поездке 1732 года упомянул В.И. Рожков: по его утверждению, Акинфий сопровождал В. Райзера. В.И. Байдин немало потрудился, подбирая доказательства этих предположений. Аргументов много, и они интересны, но у них общий недостаток — все они косвенные. Так что, не отвергая возможности таких поездок в принципе, не потерял смысла поиск ответа на вопрос: благодаря каким качествам Акинфию удалось поднять алтайскую металлургию дистанционно!

Отвечая на него, отметим прежде всего, что помимо хороших природных данных (при отце, одаренном прекрасной памятью, наверное, и сын забывчивостью не страдал) Акинфий обладал блестящими способностями управленца. Он умел находить и выращивать сотрудников, не боялся делегировать другим значительную часть своих прав, умел контролировать тех, кто ими распоряжался. Это отчетливо видно из его писем, посылавшихся на Алтай. В качестве примера обратимся к нескольким, адресованным в Колывано-Воскресенскую заводскую контору. Они относятся к чуть более позднему времени, но в следующей главе поговорить на эту тему повода не будет.

Вот «ордер» Демидова от 17 июля 1732 года. Тема — условия, на которых с Колыванского завода можно отпустить несколько лет служившего на нем у прихода и расхода денежной казны Никифора Семенова (на этой примечательной личности мы еще остановимся). Хозяин не разрешает отпустить его «сюда» (вероятно, в Невьянск) прежде, как он будет на месте тщательно сочтен «со всякою [с]праведливостию и свидетельством», и объясняет, почему этого нельзя сделать позже, по его прибытии. Акинфий сообщает, как должны быть оформлены результаты сверки, какие документы и куда надо направить. Вместе с тем ощущения забюрократизированности от описания процедуры не возникает — возникает же ощущение рационально поставленного делопроизводства, материальной основы учета и контроля[374].

Цитированное письмо показывает, как Демидов работал с персоналом. Следующее, отправленное полгода спустя (4 января 1733 года), демонстрирует, насколько легко он воспринимал цифровые показатели производства (следовательно, и технологию, которую они отражали, тоже хорошо знал). В этом письме он анализирует присланные к нему с завода две ведомости о плавке руд и очистке меди. Одну он находит вполне правдоподобной (цифры в ней друг другу не противоречат), а вот вторая вызывает у него недоумение. «И мы того, — пишет он, — заподлинно истолковать не могли» и поясняет: «…не слыхано такой угар — слишком десять частей у вас показано в угаре». К тому же данные ведомостей плохо согласуются между собой. Свои недоумения Акинфий подкрепляет ссылкой на хорошо известное и, несомненно, авторитетное на Колывано-Воскресенском заводе лицо: «Вышеозначенной вашей ведомости о плавке меди подивился здесь и господин Клеопин». Имеются указания чисто технологического характера: «К тому ж веема нам невразумително о показанном вами порштейне, что он выжигаетца. А когда вам противно ево на дровах жечь, тоб надлежало ево с рудою в плавку употреблять для доброго дела и плавки крепких руд, а на гермахерских горнах отнюдь ево с медью не очищать». Здесь же фрагмент, показывающий, что Акинфий вполне определился со схемой территориального разделения восстановительной плавки и последующей очистки меди: «И впредь вам медь, кроме своей вам нужды, не очищать, а по прежнему нашему к вам писму отпущать черную медь в Невьянския наши заводы».

Несмотря на невразумительность отчетности, получаемой от облеченных доверием лиц, тон его письма к ним можно считать в общем спокойным и деловым. Ругани и грубого запугивания он избегает, эмоциональных выражений — тоже. Но отношения к промашкам и лицам, повинным в них, не скрывает: «Да пишут к нам с Невьянского заводу, что в отпущеной от вас меди является великой недовес. А об оном недовесе и напред сего многократно к вам писано, уже не знаю, как мне к вам, деревянным, будет и писать. А Алхимов за то от нас и наказан будет»[375]. Эпитет «деревянные» выглядит весьма деликатным на фоне богатого бранными фразеологизмами («цыц и перецыц», «как лягушек раздавлю») эпистолярного наследия другого заводчика, племянника Акинфия дворянина Никиты Никитича Демидова, — наследия, образец которого мы еще приведем.

Итак, Акинфий далеко, но он постоянно на связи, постоянно в курсе дел. Вот только информация запаздывает: последнее из цитированных его писем добирается из Невьянска на Алтай два с половиной месяца.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.