Какой быть гимназии?

Какой быть гимназии?

К месту новой службы Илья Николаевич ехал с настроением почти праздничным. Лето 1863 года было светлым и радостным. 25 августа он женился на Машеньке Бланк и был предельно счастлив. Негромкую свадьбу сыграли в Кокушкине. А через несколько дней молодые уже поднимались пароходом по Волге в Нижний.

Город на слиянии Оки и Волги был крупным торгово-промышленным центром России. После постройки железнодорожной линии от Москвы в 1862 году торговля в нем оживилась еще больше. Росли предприятия, строились судоремонтные мастерские, открывались пароходные конторы, отделения банков и коммерческих обществ.

В бойком городе, естественно, существовали дворянский и купеческий клубы. Свой «соединенный» клуб открыли и горожане рангом пониже — разночинцы.

А вот театр как сгорел в 1853 году, так его и не отстроили. Не было в городе ни одного книжного магазина, ни одного высшего учебного заведения. Как и в Пензе, здесь имелись гимназия, Дворянский институт, женское и начальные училища, Институт благородных девиц.

Нижегородская земля Илью Николаевича интересовала: верхнее Поволжье было для него родным — ведь в этих местах, в Сергачском уезде, родился и рос когда-то его отец, ушедший на оброк в низовья Волги, в Астрахань.

И вот Нижний. Старый кремль с башнями и стенами, знаменитый волжский откос, с которого открываются бесконечные дали, оживленные пристани и пакгаузы на набережной, живо напоминающие Астрахань. И новое место работы — гимназия: длинное здание на Благовещенской площади. Парадный подъезд с массивными фонарными столбами под бронзу открывается лишь в дни торжественных актов да для встречи почетных гостей. А вот этот, боковой, для ежедневного пользования. Сумрачный коридор с чугунным полом (этот пол — подарок местного филантропа Немцева); «фундаментальная» библиотека — на нее купец Костромин пожертвовал тысячу рублей; классные аудитории, кабинеты, квартиры для преподавателей. На крыше гимназии — флюгер. Медь по фронтону: «Губернская гимназия».

Илья Николаевич приступает к делу. У него теперь больше забот: он глава семейства, на его плечах лежит ответственность не только за свою жизнь. Хлопоты, связанные с устройством, с приобретением мебели — со всем тем, что для семейного человека обозначается словами «обзаведение хозяйством», — отнимают время.

В Нижнем Новгороде Ульянов работает одновременно в нескольких местах. Он ведет занятия на землемерно-таксаторских курсах. Преподает физику и математику в местном женском училище. Служит воспитателем в Дворянском институте.

Конечно, нелегко исполнять обязанности, которые он взвалил на себя. Приходится иметь дело с администрацией четырех учебных заведений, вести предметы по разным программам. Кроме того, женское училище находится далеко от гимназии. У Ильи Николаевича там всего четыре урока в неделю. И за десять рублей в месяц, нагруженный наглядными пособиями, он отмеривает версты.

Чете Ульяновых на первых порах приходится трудновато. Но к ноябрю все отлажено. С жильем определились: так как Илья Николаевич работает воспитателем в Дворянском институте, ему предоставили там казенную квартиру.

С первых дней своей работы Ульянов в самой гуще педагогических страстей. Правительство готовило школьную реформу и уже ознакомило страну с проектами школьного устава.

Реформы 60-х годов, в том числе и школьная, как оценит их позднее В. И. Ленин, были «шагом по пути превращения феодальной монархии в буржуазную монархию».[3]

Система обучения и образования, сложившаяся еще в крепостнический период, явно не отвечала, как бы сказали мы, потребностям дня. Устарело сословное обучение, надо было создавать условия для широкого развития начальных народных школ, приблизить содержание гимназического образования к нуждам капиталистического развития страны. Не удовлетворяли и педагогов и учащихся складывающиеся десятилетиями методы обучения. Много нареканий со стороны демократической общественности вызывали деятельность гимназических педагогических советов, способы подготовки учителей.

Учитывая все это, министерство народного просвещения и поручило своему ученому комитету разработку нового школьного устава, «более сообразно с современным взглядом на обучение и воспитание, и более отвечающего действительным потребностям в учении».

Устав разрабатывался восемь лет. В подготовке проектов участвовали многие видные педагоги России.

В 1860 и 1862 годах было опубликовано два его проекта. Учителя горячо и заинтересованно обсуждали их.

Замечаний по проектам набралось шесть объемистых томов, которые были изданы в 1862 году.

Дискуссия шла острая. Сталкивались самые разные точки зрения по различным вопросам. Взглядов, суждений, мнений было немало, но две основные тенденции проявлялись совершенно очевидно. Передовая педагогическая общественность выдвигала идею общечеловеческого бессословного образования, в основе которого лежала бы бесплатная и всеобщая начальная народная школа, желала широкой его демократизации, мечтала о большей автономии учительства, об ослаблении правительственного, полицейского и духовного надзора.

Всего этого боялись и яростно не принимали царизм, реакционное дворянство.

Некрасовский «Современник» критиковал проекты школьного устава с позиций революционного демократизма. Журнал отмечал, что новый устав не уничтожает полностью сословных перегородок в школе, что бюрократическое управление народным образованием остается почти неизменным, что недостатки сложившейся школьной системы таятся в недрах существующего общественного строя. Конечно, все это в условиях подцензурной печати говорилось не столь открыто, но позиция передового журнала не требовала комментариев. Илье Николаевичу она была близка.

В конце концов были утверждены «Положения о начальных народных училищах», «Устав гимназий и прогимназий» и «Университетский устав». В них, как и в прочих реформах царизма 60-х годов, сказывалось стремление самодержавия сохранить незыблемыми основы государственного и общественного устройства. Новые уставы были противоречивы, половинчаты. Они, несмотря на отмену крепостного права, все еще продолжали сохранять крепостнический дух. С одной стороны, реформа пыталась разрушить старую феодальную сословную школу; с другой — сохранить ее самодержавно-помещичий характер. Как отмечал Н. Г. Чернышевский, правительство подготавливало реформы «под влиянием двух основных привычек власти. Первая привычка состояла в бюрократическом характере действий; вторая — в пристрастии к дворянству».

Как преподавателя Илью Николаевича в первую очередь интересовал «Устав гимназий и прогимназий». Он с большим вниманием изучил его и был разочарован. Кое-какие отрадные перемены устав нес: в нем говорилось о вреде телесных наказаний, они наконец-то запрещались; устав расширял права педагогических советов, они отныне даже могли утверждать предметные программы. Отменялось правило, по которому дети лиц податного сословия представляли при поступлении в гимназию увольнительное свидетельство от общества. Рекомендовалось учитывать возрастные особенности учащихся при выборе методов обучения.

Но по двум основным пунктам новый устав вызывал у передовой части учительства самые резкие возражения. Во-первых, средняя школа по-прежнему оставалась оторванной от начальной школы для большинства из «низших» сословий. И по-прежнему «кухаркин» сын практически почти не мог попасть в гимназию. Во-вторых, как и раньше, классическая гимназия с засильем древних языков предпочиталась реальной гимназии, ибо только из нее можно было поступить в университет.

И вот в таком половинчатом виде устав был утвержден Александром II.

Итак, сбылись надежды «ливрейного холопа реакции», как окрестил Герцен небезызвестного редактора «Московских ведомостей» Каткова, представлявшего крайне правые силы. Катков ратовал за латынь и греческий язык и яростно обрушивался на передовых педагогов, которые предлагали увеличить в гимназических программах число часов на историю, отечественную словесность, географию и естествознание. Он утверждал, что естественные науки «ведут к материализму и безбожию». Одну из статей о проекте нового устава Катков заканчивал вопросом: «Неужели Россия так несчастна, что ее ожидает это бедствие, которое было бы хуже мора и голода и самых жестоких поражений?» И напрасными оказались выступления передовых публицистов и педагогов России, убедительно доказывавших необходимость реального образования, необходимость изучать в школе в первую очередь науки, которые требуются для экономического развития страны: «А тут, когда нужно разрабатывать угольные копи и строить железные дороги, у нас клянут реальные школы и рекомендуют изучение Фукидида!» Создание единой системы образования, о которой так много говорили, не предусматривалось. Народная начальная школа как была обособлена от гимназий, так и осталась. Гимназии по-прежнему были учебными заведениями для состоятельных людей. Учреждалось три их типа: классические с двумя древними языками, классические с одним латинским и реальные без древних языков. Удельный вес древности в классических гимназиях еще более возрастал, а точных наук значительно снижался. Реальные гимназии считались неполноценными из-за того, что доступ из них в университеты был закрыт. Но главное — резко ограничивалось их число: не более четверти общего количества учебных заведений.

Борьба в сфере народного образования была отражением гораздо более значительных событий, происходивших как в Нижнем Новгороде, так и во всей Российской империи.

В феврале 1863 года кончался установленный реформой 1861 года срок так называемых «временно-обязанных» отношений крестьян с помещиками, по которым крепостные оставались в полном подчинении у своих бывших владельцев в течение двух лет. Основная масса крестьян, недовольная грабительскими условиями своего «освобождения», волновалась.

С разрозненными бунтами царизм расправлялся сравнительно легко. Но в январе 1863 года восстали Польша и Литва, а вскоре властями был раскрыт в Поволжье «казанский заговор», ставивший своей целью помощь польским патриотам. Обстановка в Нижнем Новгороде сложилась напряженная. Летом из Петербурга в город был прислан по высочайшему повелению генерал-адъютант Н. А. Огарев с почти неограниченными правами для экстренного «искоренения крамолы».

За дело Огарев взялся круто. В списки неблагонадежных он занес более тридцати человек, и среди них нескольких преподавателей гимназии и Дворянского института.

Одним из первых по его приказу был схвачен канцелярский служитель Кантович. За год до этого он исполнял обязанности секретаря Чернышевского. Арестовали преподавателя Дворянского института Копиченко — одного из руководителей местного отделения «Земли и воли». Его коллега по институту словесник Попков подвергся обыску и заключению. И хотя у этого бывшего ученика Чернышевского в Саратовской гимназии ничего крамольного, кроме двух товарищеских писем Добролюбова, не было найдено, его лишили права заниматься педагогической деятельностью.

Не обошла гроза стороной и Владимира Ивановича Захарова. Он также находился под надзором полиции и был включен в список лиц, подлежащих особому наблюдению. Понимая, что при сложившихся условиях на педагогическом поприще не удержаться, Захаров устроился секретарем губернского акцизного управления. Но и здесь он пробыл недолго и был вынужден вообще расстаться с государственной службой. Так талантливый преподаватель остался не у дел. Помочь ему было невозможно.

Илья Николаевич тяжело переживал трагедию своего товарища. Репрессии, которым подвергались Захаров, Попков и другие нижегородские коллеги, заставляли глубоко задуматься. Как остаться честным человеком, верным демократическим идеям и вместе с тем удержаться на педагогической службе? Об этом теперь непрестанно размышлял Илья Николаевич, советовался с немногими друзьями, тоже тяжело переживавшими усиление реакции и мучительно искавшими ответа на этот вопрос.

В таких условиях началась жизнь и служба в Нижнем Новгороде.

…Решалась судьба Нижегородской гимназии. Какой она должна быть — классической или реальной? За этим, казалось бы, простым вопросом таилось многое. Одни видели в создании реальной школы новые возможности дальнейшей демократизации всей общественной жизни и потому отстаивали ее. Другие цеплялись за привычные устои, за незыблемость порядка, основанного на жесткой иерархии и беспрекословном послушании. И все это словно в зеркале отражалось в столкновениях по поводу нового учебного устава. Пересматривался не только объем тех или иных знаний, даваемых ученикам, подвергалась сомнению сама правомерность архаической, отстающей от запросов страны и личности системы среднего образования.

«Будем ждать — вопрос такой жгучий, такой существенный — от решения его многое и многое зависит», — писал преподаватель географии А. Ф. Мартынов в «Журнале для родителей и наставников».

Илья Николаевич в глубине души питал надежду, что при решении судьбы Нижегородской гимназии победят сторонники реального образования. Ведь и директор ее Тимофеев, и многие преподаватели придерживались аналогичной точки зрения.

Однако обстоятельства изменились.

В апреле 1864 года ушел Тимофеев — его перевели в Казань, назначили инспектором учебного округа. Заменил его на посту директора некто Садоков, умный и хитрый интриган, ярый монархист, носивший личину либерала и просвещенного деятеля. Осторожно, не спеша, тонко начал он проводить свою линию, потихоньку избавляться от самых рьяных сторонников реального обучения.

Директор возглавил консервативную группу. Сюда входили его ближайшие помощники — инспектор, священник-законоучитель, надзиратели и некоторые учителя.

Противостояли директору Ульянов, Ауновский, друг Добролюбова словесник Сциборский, ученик Чернышевского словесник Шапошников, преподаватель русского языка Мальцев, географ и этнограф Мартынов, математик Мукосеев, некоторые другие преподаватели.

И вот наступил решающий день.

3 февраля 1865 года на заседание гимназического совета, где обсуждалась судьба гимназии, директор привел бухгалтера и классного надзирателя — людей недалеких, пуще всего боявшихся потерять свои должности. Так было подготовлено по существу подтасованное «большинство», проголосовавшее одиннадцатью голосами против девяти за классическую гимназию.

Илья Николаевич решительно отстаивал свою точку зрения и голосовал за реальную гимназию. Возражая против решения «большинства», он и его единомышленники потребовали приложить к протоколу особое мнение. В этой записке, ссылаясь на то, что Нижегородская губерния с ее быстро растущими фабриками, заводами, промыслами — одна из наиболее промышленно развитых в России, они настаивали на необходимости естественнонаучного образования в своей гимназии. Они писали: «Нижний Новгород располагает гораздо большими средствами изыскать пособия для преподавания реального курса. В самом городе есть значительные механические заведения, кругом металлические и другие фабрики. Самая ярмарка представляет богатый источник для таких пособий: сюда свозятся разные машины и модели земледельческих орудий и богатейший выбор образцов для всевозможных родов промышленности… Если предложенная Нижегородская реальная гимназия не приготовит специалистов для разных родов промышленности, то, во всяком случае, даст толчок реальному образованию…»

Эти доводы не были приняты во внимание. Попечитель учебного округа, получив мнение «большинства», приказал преобразовать Нижегородскую гимназию в классическую, с одним древним языком — латинским.

Реорганизация началась летом 1865 года с закрытия реальных классов «коммерческих наук и бухгалтерии» и совпала по времени с арестом преподавателя этих предметов Аркадьева: он был приговорен к трем месяцам тюремного заключения за хранение нескольких номеров герценовского «Колокола».

Это был уже четвертый в гимназии случай преследования учителя за политические убеждения. Но Илья Николаевич и не предполагал, что вскоре настанут еще более трудные времена. А пока ему предстояло — в связи с перестройкой обучения — неотложное дело: составление новых программ. Число уроков математики сократилось. Естественные науки теперь преподавались в урезанном виде. Вопреки своим убеждениям Илья Николаевич вынужден был работать в классической гимназии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.