ПИСЬМО 7

ПИСЬМО 7

Любезный друг!

Вот уже близко и очень близко то напряженнейшее время в году, в которое натура в наилучшем своем виде и в наиторжественнейшей одежде нашему зрению себя являет. Скорыми шагами приближается оно к нам, и мы находимся уже равно как в преддверии того храма, в котором нам наилучшие красоты природы видимы. Лес хотя и не совсем еще оделся, но в нем уже те милые тонкие тени, которые толико приятны нашим чувствам. Недостаток оных награждают они с избытком своими бальзамическими испарениями, обояние наше толико услаждающими. Зелень, которою теперь все деревья от часу более покрываются, можно почесть как нежнейшею нз всего года. А первенцы из дерев великолепствуют уже и своим цветом. Уже другой день, как расцвели наши черемухи, и уже снегу подобная белизна цветков их видима издалека!

Ах какое приятное утро имели мы в сей день, и какой хороший и теплой день последовал за оным! Насилу-насилу дождались мы опять такова дня, в которой не было у нас ни малейшего дождя. В первой раз во всю нанешнюю весну имели мы удовольствие видеть во весь день все пространство голубого небесного свода чистым и ни единым малейшим облачком не помраченным. О как приятна нам хорошая погода после продолжавшейся несколько дней дурной и непостоянной! Истинно одна светлость атмосферы наполняет всю душу уже таким удовольствием, которое довольно изобразить не можно.

Давича не успело ободнять и воздух несколько от солнца нагреться, как оставил все дела, спешил я иттить в свой сад, в котором за стужею и мокротою более недели уже я не был. Ах! в каком переменном виде нашел уже я тут многие предметы. Зелени повсюду уже было несравненно больше. Везде, где росла трава и были лужайки, была она уже превеликая. Натура, украшающая поверхность земли во всякую часть годового времени особыми цветочными произрастениями, избрала самое сие время для первого украшения ими своих зеленых бархатов.

Золотые тараксаконы! Ни в какое время в году не великолепствуют они в таком множестве, как теперь! Повсюду, куда ни обратишь свое зрение, видны они, как златые звезды, украшающие зелень травяную. Единое только обыкновение и частое виданье делают нам цветы сии маловажными, а если б натура не в таком многом количестве оные производила и мы не так часто их видели, то не меньше б ими любовались, как и лучшими иностранными цветами. Бесчисленное множество узеньких златожелтых листочков, из которых сии цветы составлены. Яркость колера их, порядочное расположение сих листочков, ровная поверхность их плоских шапочек, мягкость оной, не уступающей ни в чем бархату, загнувшиеся странным и удивительным образом листки их чашки и, наконец, самые пустые, гладкие и почти прозрачные стволы их достойны нашего внимания и рассмотрения.

Махорчатая и такая ж златожелтая сурепица сотовариществует им. Сия успела уже так возвысить свою главу выше всех трав, что уже видима издалека. Целые сотни маленьких и прекрасных цветочков спешат напрерыв выдираться из своих распуколок и, распускаясь, составлять великолепные желтые махры, которые вскоре целые поля собою украшать и их великолепными делать станут. Множество из сих цветочков были уже развернувшимися, а того множайшее количество еще готовилось изъявлять красоты свои. Вид оных и сладкий бальзамический запах, испаряющий<ся> из оных, привлекал уже к себе медоносных пчел. По многим из них ползали уже сии премудрые маленькие твари и высасывали из них сладкие медовые соки и спешили доставлять их в свои обиталища для приуготовления из них меда. Цветы сии вместе с тараксаконами почти первые, из коих достают они сию сладкую влажность, толико полезную для человеческого рода, и натура власно как с особливым рассмотрением повелела цветам сим цвести в сие время, дабы насекомые сии получали от них первую свою и раннюю медовую пищу.

Но сколь зрелище сие было ни приятно, но никак не могло сравниться с тем, какое представилось очам моим в то время, когда я взошел на один лужок с восточной стороны. Весь он представился мне унизанным сущими бриллиантами. Бесчисленное множество маленьких водяных частиц, осевших из воздуха во время ночи на землю и на траву, соединившись в крупные капли, висели еще на листочках и власно, как настоящие бриллианты, играли разными огнями от лучей солнца. Инде горели они власно, как огнем красным и столь ярким, что оной помрачал даже зрение. В другом месте блистали они, как подлинные яхонты и изумруды. Здесь синелись они и зеленелись, а инде краснелись, и разность в огнях и игре оных была так велика, что без особливого удовольствия смотреть на то было неможно.

Поелику зрелище сие я еще в первый раз нынешнею весною видел, то несколько минут смотрел я на оное, не спуская глаз, и не мог довольно налюбоваться. Признаться надобно, что для меня оное во всякое время приятно, и я всегда смотрю на оное с особливым удовольствием. Лучи благотворительного солнца действительно производят тут то же, что делают они в бриллиантах и в чистейших хрусталях, те же точно колера, те же разноцветные огни, те же прелестности видны и здесь, какие очаровывают наше зрение при смотрении на бриллианты, и, если хотеть, то ничем не меньше можно и сими любоваться, как и теми. Единая только редкость и предрассудки наши делают бриллианты драгоценными, а в самом деле суть они не что иное, как чистые и прозрачные камушки, в которых лучи солнца таким же точно образом играют, как в чистых водяных капельках.

Но колико прекрасна была поверхность земли, украшенная зеленью, толико же великолепствовали теперь и многие деревья. Большая половина оных видна была уже в легком своем вешнем одеянии, и зелень на них повсюду была приметна. Немногие уже оставались из них голыми и себя только что одевающими. Те ж, которые из всех их поспешнее и коим натура назначила великолепствовать ранее всех прочих, находились уже в полном своем одеянии и в наилучшей торжественнейшей одежде. На духовитую черемуху неможно было смотреть без особливого удовольствия. Вся она не только укрыта была густою и непрозрачною зеленью, но обвешана вокруг большими своими белыми махрами, испускающими из себя толикое благовоние, что оное слышно было уже издалека. Прекрасные и белеющиеся, как снег, кисти видны были издалека и придавали деревьям сим отменную красу. Множество насекомых посещали цветы сии, и каждая мушечка по своему роду отыскивала в них то, что ей было надобно, и уносила с собою. Но трудолюбивые пчелы видны были на них изредка. Натура власно как одарила их познанием, что сей цветок для них вреден, и потому все благоразумнейшие из них от него удалялись. Березки, рябинки и кленки получали час от часу более густоты. Самые редко-лиственные ветлы производили уже маленькую тень, но лист на всех сих деревьях был еще желтоватый и нежного колорита, настоящего ж своего цвета еще не получил. Самые липки готовились уже развертываться, и поспешнейшие из них выпускали уже свои листочки. Словом, весь лес час от часу получал более густоты и более красот, и оставался уже почти один дуб, не начинающий еще одеваться.

Между тем как все сии дикие и лесные деревья получили от часу густейшую зелень, садовые находились в ином состоянии. Зелени на них хотя было еще очень мало, но зато украшались они прекрасными своими цветочками, распукалками. Здесь стояла вишня, не имеющая хотя листьев, но унизанная вся сплошными распукалками и готовящаяся вскоре покрыть себя цветом белейшим снега, а тамо великолепствовала яблонь превеликим множеством прекрасных своих распукалок. Они краснелись еще все и составляли власно как розовые цветки, столь прекрасные, что ими довольно налюбоваться было неможно. Немногие зеленые листки, рассеянные кой-где изредка по дереву, придавали зеленью своей распукалкам еще более яркости и красы, и деревья сии уже и в теперешнем состоянии делали уже великое украшение садам.

Но ничем неможно сравнить того удовольствия, какое может, смотря на них, иметь хозяин сада, а особливого воспитавший деревья сии сам, садивший своими руками и дождавшийся еще в первый раз толь многочисленного цвета. Вся душа его наполняется наисладчайшим удовольствием при обозрении всех сих питомцов своих. Он обегает, посматривает оные, напоминает доброту природы и будущих плодов, радуется, неведомо как, находя иные такие с цветом, которых он никак еще не ожидал. Он перещитывает все кучки распукалок и, забывая сам себя, разговаривает с яблоньками своими так, как бы с разумеющими вещания его, расхваливает и благодарит их за то, что они так прилежно поспешают наградить труды его удовольствием. Он ласкается уже предварительною надеждою видеть вскоре толико возжделенные плоды оных и услаждать ими вкус свой. От них перебегает он к другим и таким, которые уже велики и ему более известны, и, усматривая множество цвета оных, веселится так, как бы нашед какое-нибудь сокровище превеликое! Тут встречаются с зрением его некоторые из дерев сих уже расцветающие. Белизна цветков их, испещренная кровавым румянцом, привлекает его зрение к себе. «Ах, вот-вот уже и цветут яблони, — вещает он, — и как сильно! Вот опять вижу я их в убранстве великолепном и столь прекрасными, какими я их давно не видывал». Он смотрит на них и не может зрением насытиться довольно. «Поспешу, — говорит он далее, — учинить все, что можно, к спасению толь многого цвета и к убережению его от жестокости мороза». Он идет отыскивать садовника и приказывать ему все к тому потребное. Он находит его в упражнениях многоразличных и занятого столь многими и нужными работами, что ему от них оторвать его совестно. Наступило уже давно время сажать и сеять все огородные овощи и продукты. Увеличивающееся час от часу тепло понуждает его поспешить сим делом, но земля не вся еще перепахана, не вся перерыта, не вся обработана как надобно и не вся еще к посеву и к садке приготовлена. Ожившие коренья дурных трав и клочья травяные беспокоят и озабочивают его собою. Он спешит истребить их из земли и оную очистить. Все руки помощников и работников его заняты разными упражнениями и по распоряжению его делами. Иные прерывают и умягчают землю, другие очищают ее от кореньев и трав и загребают гряды, иные, выпалывая негодную траву, не дают заглушить им нежные взошедшие уже от посеянных семян или от кореньев отпрыгнувшие огородные нужные произрастения. Сам он рассевает разные семена и рассаживает по местам высадки дынь и арбузов, воспитанные им с великим рачением в теплице, и накрывает их, чтоб суровость воздуха их не повредила, и т. д.

Господин сада, заботящийся не менее его сам о том, чтоб все в свое время было посеяно и посажено, любуется прилежностью садовника и, побуждая его к вящему еще трудолюбию, напоминает, что и что ему еще делать и чем поспешить надобно. Примеченной им недостаток трудящихся к успеваншо производит все нужное, побуждает его отыскивать множайщих людей к вспоможению им. Он обозревает мысленно всех рабов своих и посылает за некоторыми из самых ближних служителей своих и, чтоб уменьшить роптание их, яко не привыкших к таким делам, не жалеет собственных рук, но марает их при очищании и выпалывании чего-нибудь в саду своем. Стыд и совесть зазирает служителей его, они предлагают сами руки и услуги свои и стараются не допустить господина своего до труда и марания рук своих. Он охотно уступает им свое дело и, воспринимая сам должность садовника, довольствуется одним указыванием им того, что им делать надобно. Он подстрекает усердие их и трудолюбие своими похвалами и получает от того ту пользу, что сии надрываются над работой и в немногие часы и почти играючи то производят, чего бы иные в целой день не могли сделать.

Но ни которой предмет не обращает теперь к себе толикого внимания любителя и охотника до садов, как спаржа. Уже за несколько дней до сего начала она показываться из земли и уже не один раз снабжала она столы приятною из деревьев пищею. Но приближается то время, когда успевать только надобно будет ее вырезывать, иногда она сугубое удовольствие может производить охотникам до себя. К сему временю надлежит ее оправить и приготовить. Течение натуры приносит уже то с собою, что около сего времени появляются на грядках ее кое-какие дурные травы и негодные произрастения. Господин сада уже несколько раз с неудовольствием смотрел на оные и, ведая, коликой вред могут причинить они любимой его спарже, не один раз собирался уже ополчиться на них и освободить спаржу свою от сих вредных соседей. Но время и другие дела не допускали его еще произвесть сие нужное дело: но теперь неможно где долее терпеть и откладывать дела сего вдаль. Врывательная кирка по велению его рассекает всю твердую поверхность земли, а руки служителей, раздробляя ее, исторгают всю траву с малейшими ее корешками и, умягчив всю землю, разравнивают оную и наверх ее насыпают вновь толстый слой наилучшей и из навоза перегнившей земли. Спаржа получает[12] оттого власно как новую себе пищу, и труды сии с лихвою награждают потом излишнею своею длиною, равно как белизною и толстотою ростов своих, толико приятной вкус производящих.

Зимовые цветы на рабатках и цветниках в саду привлекают также теперь в особливости внимание охотника садов. Все они давно уже вышли из земли, и многие из них произвели уже превеликие и густые кустья из себя. Любитель натуры обращает и на них любопытное свое око и не менее ими увеселяется, как и другими предметами. Здесь привлекают зрение его к себе густые кустья разноцветной аквилегии. Он не может налюбоваться красотою оных. Не в которое время в году не бывают они таковы прекрасны, как теперь, и никогда собою так много цветников не украшают, как в сие время! Круглота и густота сих кустьев, нежный презеленый колорит их листьев, узорчатое и прекрасное их устроение и, наконец, самое множество оных и регулярность, видимая во всем устроении и расположении кустьев, имеет в себе в особливости приятнее и для глаз увеселительное. Тамо попадаются ему на глаза густые и великолепные кустья пион махровых. С каким удовольствием смотрит он и на сие прекрасное садовое произрастение и коих много любуется также густотою и величиною и оных. Цвет прекрасных продолговатых листьев их уже бесконечно отменен от листьев аквилегии и колико сам по себе приятен, толико возвышается еще более ясным своим лоском и гладкостью. Любитель натуры воображает себе будущее великолепие оных и веселится уже заблаговременно теми огромными и великолепными цветами, кои вскоре украшать будут сии кустья. Он ищет распукалок оных и утешается, находя их множество. Немного подалее видит он низкие, но не менее ему любезные кустья нарцисов и тюльпанов. И те и другие выросли уже нарочито велики, выпустили уже свои пучки и распукалки и кажутся ему власно как призывающими его к себе и заставляющими уже заранее веселиться множеством будущих своих цветов великолепием. С отменным удовольствием обозревает все оные и в радостном духе вещает сам себе. «Вот скоро-скоро увижу я и вас опять, мои милые и любезные цветы, скоро опять зрение мое будет утешаться великолепием и красотами вашими, а ум удивляться чудному устройству вас».

Еще любуется он сими произрастениями, как новые предметы привлекают к себе его ум и очи. Неподалеку от них стоящие кусты смородины красной представляют сим последним уже самые зародыши плодов своих. Вид ягодок сих хотя еще не прелестен, но не менее утешителен, потому что они представляют собою первенцы зародившихся плодов того лета и видимые уже тогда, когда множайшие деревья и цвесть еще не начинали.

Скоро потом садовая рощица — сей увеселительный домашний лесок, за изобретение которых толь много обязаны мы англичанам, — отвлекает зрение его от вышеупомянутых предметов. Зелени в ней прибавилось уже несравненно более. Она сделалась уже привлекательнее и звала к себе любителя натуры. Он удостаивает ее своим посещением и, входя в нее, находит уже много нового. Все почти деревья, составляющие оную, хотя еще не совершенно, но довольно уже оделись. Молодые ее березки были уже в наилучшем своем одеянии. Рябинки, кленки, лозки, и, наконец, самые осинки уже развернулись и уже готовились украшать леса трепещущим своим листом. Сей лист теперь еще мал, нежен, желтоват и отменную красу сим деревьям придает. — Что ж касается до черемух, то сии украшались уже своим цветом и придавали опушкам лужаек первое их украшение. Единые только липки и дубки отстали от всех прочих и обнаженностью своею портили несколько красоту картин. Но скоро — скоро и они облекутся в зеленую свою одежду и помогут произвесть ту чистоту, которая лесочкам таковым наилучшую их красоту придает.

Но хотя сей толико вожделенной густоты и производимой ею тени еще нет, но сие нимало не мешает любителю натуры с удовольствием гулять в лесочках таковых в сие время. Есть множество предметов, кои новизною своею его не меньше увеселить и, когда не телесное зрение его, так по крайней мере умственные взоры собою занять и утешить могут. И одни уже лозы и березы в состоянии подать ему многие поводы к размышлениям, во-первых, видит он кыточки, уже обваливающиеся, а на вторых хотя висящие, но власно как оживотворенные и подобие некаких прекрасных желтых испещренных червяков на себя восприявших. Он любуется не только наружными их прекрасным видом, но, устремляя на них и умственный взор, приводит себе на память все то, что ему о устроении на деревьях сих кыточек потом известно, на какой конец они устроены и всякой год натурою производятся и какие действия они в сие время производят. Он останавливается, устремляет на сих свой взор, отыскивает другие, едва зародившиеся между листьями, чудится непостижимому устроению и распоряжению натуры, рассуждает об них и от удивления восклицает «О глубина премудрости! О чудные дела натуры! Может ли кто прямо постигнуть оные. Какое око смертных в состоянии проникнуть во все то, что теперь с обеими сими кыточками при моих глазах происходит! Здесь вижу я одни висящие и, по-видимому, ничего не делающие. Единое только то мне приметно, что они растрескались, раздались, и некакая тонкая желтая пыль покрывает некоторые наружные части оных. А тамо вижу другие, совсем от них удаленные маленькие зеленые и, по-видимому, едва только зародившиеся и по нежности своей молодыми листками берез власно как от суровости воздуха укрытыми. Казалось бы, что между обоими ими не было ни малейшего сообщения, но о сколь мало знаем мы все таинства натуры и сокровенные ее делопроизводствы! Тако кажется только с наружного вида, тако думают только умы простых смертных, но ведающие несколько более смотрят на сие уже иными глазами. Им известно, что в самое сие время происходит между обоими сими кыточками некакое таинственное и некакому уму смертных непостижимое и весьма нужное сообщение. Они знают, что не втуне сии большие кыточки теперь в самое то время развертываются, расцветают и нежною пылью покрываются, когда другие едва только зародились. Им известно, что на сии новозародившиеся назначено попадать вышеупомянутой желтой пыли с первых и больших кыточек, что доставлять должны сию пыль на них ветры и насекомые, что пыль сия производит там собою неизвестные хотя нам и таинственные однако такие действия, через которые в сих вновь родившихся кыточках оплодораживаются и получают основания свое будущие семена берез, долженствующие родиться в сих кыточках и созреть чрез несколько недель после сего времени. Они ведают, что без сего не могут родиться и быть к размножению рода своего способными семена древесные и что для самого того большие кыточки прежде и еще в преследующую осень на березах натурою производятся, дабы они были уже готовы и к сему времени поспеть и цвесть могли. Но кто научил их в самое сие время расцветать, когда те к принятию на себя пыли сделаются готовыми, и не чудное ли распоряжение? Не успеет только сего таинственного сообщения произойтить, как первые, то есть большие с дерев как произведенное свое дело и более уже ненадобным, обвалятся, так как вижу я теперь происходящее то же с лозовыми кыточками.

В сих и подобных сему размышлениях упражнялся я, любезный друг, долгое время, гуляя в своем садовом лесочке и красотами натуры веселяся; до коль навеселившись до избытка, возвратился в дом и сел писать к тебе все выше сего сказанное, как теперь уже все то окончив, скажу, что я есмь ваш и прочее».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.