Гимназистка

Гимназистка

В 1912 году Галина Бениславская со своей тетей Н. П. Зубовой переехала в Петроград, где поступила, сдав экзамены, в IV класс Преображенской восьмиклассной женской гимназии. «Помню, как к нам в четвертый класс, — вспоминала Наталья Чхеидзе, — поступила новая ученица, сразу обратившая на себя внимание девочек. Необычайной показалась сама внешность новенькой. Ее большие серо-зеленые глаза были оттенены черными, сросшимися над переносицей бровями; густые косы каштановых с медным отливом волос ложились на плечи, как бы обрамляя естественной рамой лицо. Разговаривая, Галя слегка склоняла голову набок и внимательно смотрела на собеседника, словно вслушиваясь в него своим мягким, проникновенным взглядом».

Преображенская женская гимназия была основана в 1906 году группой петербургских учителей, энтузиастов и подвижников своего дела. Они в 1904 г. выкупили на улице Потемкинской принадлежавший А. Г. Дубасовой дом № 5, который затем перестроил архитектор Гавеман. Вскоре в здании разместилась Преображенская новая школа товарищества учителей (8-классная женская гимназия).

Многие преподаватели Преображенской гимназии окончили курсы П. Ф. Лесгафта, получившие известность как один из центров революционного студенчества Петрограда. Система обучения в гимназии отрицала педагогическую рутину и официальную казенщину, характерные для многих учебных заведений того времени. Отношение к учащимся в гимназии строилось на демократических принципах. Гимназисткам разъясняли их права, учитывали их индивидуальность и постоянно поддерживали тягу к знаниям.

«В учащихся старались пробудить, — вспоминала Н. Чхеидзе, — прежде всего живое, творческое отношение к знаниям, развить активное мышление, подлинный интерес к изучаемому предмету. Русская литература преподавалась в широкой связи с общественно-историческими процессами в свете работ Белинского, Добролюбова, Писарева и новейших передовых авторов, а уроки рисования чередовались с кратким курсом истории изобразительных искусств.

Для ознакомления с производственно-трудовыми процессами учениц водили на крупнейшие заводы, в ремесленные мастерские. Основы геологии и палеонтологии изучались во время экскурсий по окрестностям Петрограда, а ученицы старших классов совершали исторические экскурсии в Новгород, Нарву, Ригу, другие древние города. Даже такой урок, как пение, был связан с изучением песенной культуры, не только русской, но и украинской, немецкой, французской, а также хоровых и дуэтных номеров из опер».

Среди девочек Галина выделялась не только внешностью, но и своим ровным, спокойным характером. Ей чуждо было тщеславие, обидчивость. «Про нее в полном смысле можно было сказать, — вспоминала Н. Чхеидзе, — что это натура светлая и щедрая, благодаря чему Галя очень скоро была любимицей подруг и учителей».

Успехи в учебе у Галины Бениславской были блестящими. Увлекалась литературой и историей, но наибольший интерес проявляла к естественным учебным дисциплинам. Насыщенной была и ее жизнь во внеучебное время. Она любила участвовать в вечерах ученической самодеятельности, часто ходила на концерты видных певцов и актеров. Я. Козловская вспоминала: «Помню, в 1916 г. зимой мы с Галей пошли в Петроградскую городскую думу на Невском. В ту пору там часто устраивались литературные вечера, на которых выступали поэты и писатели. Сбор шел в пользу семей погибших на фронте воинов. На этот раз выступали И. Северянин, больной, Р. Ивнев и др. Объявили о выступлении Клюева. С Клюевым вышел голубоглазый златокудрый паренек, одетый в стиле «рюс», в бархатных брюках, в вышитой шелковой рубашке, в лакированных сапожках. Нам не понравился его «рязанский» вид, но когда он начал читать свои стихи о природе, о Родине, такие свежие, нежные (это особенно чувствовалось после вычурности Северянина и Бальмонта), мы слушали, как зачарованные. Когда он кончил, я спросила у соседки по креслу, как его фамилия. Она сказала: «Сергей Есенин».

Галина Бениславская считалась среди гимназисток заядлой театралкой, так как старалась не пропустить в театрах столицы ни одного полюбившегося спектакля. В воскресные дни она с подругами знакомилась с полотнами выдающихся русских и зарубежных художников в залах Эрмитажа и Русского музея. Эту любовь к поэзии и искусству она сохранила до конца своей жизни.

О ее любви к природе, тонкой наблюдательности и самостоятельном взгляде на окружающую жизнь свидетельствует сохранившаяся небольшая поэтическая зарисовка «Милая незабудка, упавшая к нам весною…», написанная Г. Бениславской 24 января 1917 г.:

…

«Наступила весна!

Предчувствие света и тепла наполняло грудь и заставляло дышать радостнее и глубже.

Что-то нежное, неуловимое, как счастье, было в воздухе, ласкало и волновало душу.

Радостное, безудержное чириканье птиц, шелест молодых почек — все это было так прекрасно, что казалось — в жизни есть только свет, тепло и счастье, все грозы и бури казались сном — и сердце само начинало чирикать, как воробей.

Лес начинал просыпаться, готовился к новой жизни.

Внизу, у подножья этих молодых белых берез распустилась чудная, нежная фиалка. Она была так хороша, так нежна, так прекрасно-задумчива, что все другие цветы, росшие около нее, все склонили свои венчики к ней. Эта фиалка была глазом самой Весны. Все задумчивое обаяние Весны, нежная радость раннего тепла и солнечная ласка, такая светлая и волшебная, та ласка, какая бывает пока еще не совсем стаял снег и не распустились деревья, — все это выражал этот волшебно-звездный глазок Весны.

А милая, нежная фиалка сама не знала, что в ней таилось. Она нежно и скромно цвела, чаруя всех своим ароматом и своим задумчивым обаянием.

Кругом ее снег уже стаял, начинала пробиваться зеленая травка. Недалеко показались из-под прошлогодней листвы два подснежника. Один из них, еще не распрямив стебелька, уже увидел нежную, легкую фиалку и потянулся к ней еще нераскрывшейся чашечкой. Фиалка ласково глядела на него — и он начал тянуться к ней на своем молодом стебельке. Другой выкарабкался из земли немного позже, и фиалка не обратила на него внимания, но он радостно и бодро оглядывался вокруг и, увидев фиалку, тоже потянулся к ней. В это время пошел снег, было скучно, и холодно, и страшно и не было никого вокруг ласкового и нежного. Теперь уже оба подснежника тянулись к чудной фиалке.

Подснежники не были одного корня, но так тесно росли, что их стебельки переплелись и оба тянулись в одну сторону. Снег по временам падал, потом переставал, но подснежники не боялись его. Они были вместе, и около них неподалеку была нежная фиалка. И подснежники росли все к ней. Младший вытянулся больше, но его стебелек сделался тонким, тонким, тонким, и сам он делался все слабее и печальнее.

А фиалка теперь уже не смотрела на них — ведь вокруг к ней тянулось столько цветов! И подснежники были незамеченными, но все же не могли расти в другую сторону. Они ничего не видели вокруг, они отворачивались от солнца, чтобы видеть фиалку.

И не выдержал младший подснежник — он тихо склонился на землю и умер у ног любимой фиалки. Другой был крепче и бодрее. Он помнил ту минуту, когда фиалка посмотрела на него ласково, и все рос и рос. Он растет и теперь, и все к фиалке, и он дорастет до нее — только когда — не знаю, может, уже дорос даже».

Обучение в гимназии способствовало не только духовному развитию Галины, но и серьезно готовило ее к самостоятельной жизни. В Петрограде она жила в доме приемных родителей. Ее тетя, Н. П. Зубова, отличалась властным характером, проявляла требовательность во всем, поэтому отношения в доме не всегда были ровными. Тетя-мама была постоянно загружена на работе, времени на воспитание Гали не оставалось. Но Нина Поликарповна всячески поддерживала развитие у девочки благородных чувств, старалась их оберегать, к этому призывала и ее близких подруг. В одной из записок подруге Гали она писала: «Помни, что Галя очень ласковая и впечатлительная, щади в ней эти два золотых качества, которые могут сделать ей в жизни большое зло. Не найдет ласки в людях, не поймут ее впечатлительность или не пощадят ее, поняв. Ты знаешь, она чувствовала еще дома, что я уезжаю».

Девочка жила свободно. Наталья Чхеидзе вспоминала, что Галя росла, «не стесненная родительской «опекой», в чем мы, одноклассницы, сделавшись повзрослее, стали ей откровенно завидовать».

В квартире Бениславских у Галины была своя комната, в которой она поддерживала уют и порядок. Здесь часто собирались подруги, спорили, веселились. Взрослея, в разговорах не обходили и такие деликатные темы, как любовь, отношения с мальчиками. На стене комнаты висела репродукция «Данте и Беатриче» с картины малоизвестного художника. Этот сюжет также привлекал внимание гимназисток, вызывал возбужденное обсуждение.

В своих чувствах Галина внешне старалась быть сдержанной. Отношения с юношами у нее редко вызывали душевные волнения. «Единственное увлечение до тех пор, — вспоминала позже Г. Бениславская, — я испытала в 1916 г. Как мне вообще свойственно, это был порыв. Были даже поцелуи. Но через два месяца всякое чувство само собой прошло. И с тех пор до Сергея Александровича мне и не снилось, что я способна полюбить».

Она могла с юношами больше говорить о поэзии, об искусстве, но не более. В 1917 году, когда жила летом в имении отчима, познакомилась с Михаилом Маковером из Казани. После нескольких встреч юноше показалось, что он сумел чуть-чуть проникнуть в ее душевный мир. В конце июля 1917 г. из Казани прислал послание, в котором как бы предсказывал будущую любовь Галины:

«Если я издеваюсь нередко над любовью твоею к луне, — писал Михаил, — то поверь же, ночная соседка, потому что ты дорога мне. Потому что мне больно и жалко, потому что пугаюсь я сам, когда ты — богатырь и нахалка — покоряешься жалким словам. Когда ты, находясь под гипнозом, видишь все сквозь неясный туман, веришь слезам, и грезам, и розам и не чуешь, что это обман. Когда ты в постоянстве экстаза, забываешь характер и ум, и влечет тебя глупая фраза, но одетая в стильный костюм. И боюсь я, что милый твой разум покорит каждый наглый поэт, если только к изысканным фразам он прибавит и модный жакет».

Оценка Михаила понравилась Галине. Она переписала текст письма в свой дневник.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.