Мао, день рождения Сталина и корейская война

Мао, день рождения Сталина и корейская война

7 декабря 1949-го Сталин вернулся в Москву из Нового Афона, где проводил большую часть отпусков в последние годы. Он спешил в столицу, чтобы успеть на два очень важных мероприятия: встретить нового руководителя Китая, Председателя Мао Цзэдуна, и отпраздновать собственное семидесятилетие.

В полдень 16 декабря поезд Мао прибыл на Ярославский вокзал. Китайского лидера встречали Молотов и Булганин, очень импозантный в своей маршальской форме. Визит начался так же неловко, как и закончился. Мао пригласил встречавших его русских пообедать с ним в поезде. Молотов отказался, китайский лидер оскорбился. Это положило начало череде обид, таких же монументальных, как Великая китайская стена. Высокого худощавого Мао, изрядно напуганного величием Сталина и одновременно чувствующего презрение к его постоянному недостатку поддержки, отвезли на одну из сталинских дач, в Липки.

В 6 часов вечера того же дня в Маленьком уголке состоялась первая встреча Председателя Мао и генералиссимуса Сталина. У этих двух титанов-коммунистов двадцатого столетия было немало общего. Оба были поэтами, фанатиками и параноиками. Оба вышли из крестьян и сейчас правили огромными империями. Оба слегка помешаны на истории своей страны. Оба легко и непринужденно посылали на смерть миллионы подданных. Оба, наконец, были дилетантами в военном деле и мнили себя гениальными полководцами.

Сталин и Мао встретились в Москве, чтобы осуществить самый страшный кошмар Соединенных Штатов Америки – подписать советско-китайский договор о дружбе. Этот союз станет последним значительным достижением Сталина в международной политике.

У Сталина и Мао была общая цель, но они не доверяли друг другу. Оба считали себя гениями и следили друг за другом с олимпийских высот своего величия.

Мао пожаловался, что его долго «отодвигали в сторону».

– Победителей не судят, – заявил Сталин. – С какими идеями или пожеланиями приехали?

– Мы приехали закончить важное дело, – ответил китаец. – Оно должно быть одновременно и прекрасным, и изящным.

Наступило неловкое молчание. Сталин не понял этого загадочного намека на договор о дружбе и взаимопомощи, который должен иметь и символическое, и практическое значение. Соглашение призвано помогать выполнению важных задач как для мировой революции, так и для Китая. Первой задачей Иосифа Виссарионовича была защита советских завоеваний на Дальнем Востоке, обговоренных в Ялте и подтвержденных в советско-китайском договоре. Он готов был подписать новое соглашение, если в этих вопросах оно не будет противоречить старому. Мао же хотел спасти лицо, прежде чем ратифицировать договор и уступать Советскому Союзу китайские территории. Обстановка стала патовой. Мао Цзэдун предложил вызвать Чжоу Эньлая, своего премьера. С его помощью Мао надеялся сдвинуть переговоры с мертвой точки.

– Если мы не можем решить, что должны сдвигать с мертвой точки, зачем звать Чжоу? – удивился Сталин.

Высокие собеседники расстались недовольные друг другом. Стороны встретились через несколько недель. Пребывание в Москве китайскому руководителю не понравилось. Он жаловался на скуку. Ему было нечего делать, кроме как «есть, пить, спать и ср…ть». Чопорные русские были шокированы грубыми шутками Мао.

– Товарищи, битва за Китай еще не закончена. Это только начало, – сказал Сталин членам политбюро.

Лаврентий Берия шутливо заметил, что Сталин завидует Мао Цзэдуну, который правит более многочисленным народом, чем он.

Конечно, во время перерыва в переговорах о Мао не забыли. Его навещали на даче Вячеслав Молотов, Анастас Микоян и Николай Булганин. Сталин мучился одним вопросом. Его интересовало, является ли этот загадочный китаец истинным марксистом или только выдает себя за такового. Как аббат, проверяющий послушника, Вячеслав Михайлович устроил китайскому гостю экзамен по основам марксизма. Молотов пришел к выводу, что Председатель Мао – умный человек и крестьянский вождь, чем-то похожий на китайского Пугачева, но не настоящий марксист. Как можно считать настоящим марксистом человека, осведомился у Сталина Молотов, осуждающе поджав губы, который сам признается, что ни разу не прочитал «Капитал»!

* * *

21 декабря Мао Цзэдун и руководство международного коммунизма съехались в Большой театр на торжественное заседание, посвященное большевистскому понтифику. Это собрание напоминало одновременно мессу, пышную царскую свадьбу и корпоративную вечеринку. Торжества обошлись советской казне в 5,6 миллиона рублей. В Москву со всех концов света съехались тысячи паломников. Иосиф Виссарионович, как всегда, метался между презрительным отношением к своему обожествлению и желанием стать живым Всевышним. Он играл роль скромного большевика в то время, как Георгий Маленков пытался убедить вождя, что народ требует празднеств и новых наград.

– Даже не мечтайте о том, чтобы вручить мне еще одну звезду, – проворчал Сталин.

– Но товарищ Сталин, советский народ…

– Оставь советский народ в покое.

Несмотря на ворчание и показное недовольство, вождь с большим интересом расспрашивал о приготовлениях к празднику. Архивные документы свидетельствуют, что к юбилею Сталина готовились с поистине грандиозным размахом.

Никита Хрущев прославлял в «Правде» «острую непримиримость Сталина к космополитам без роду и племени», под которыми, конечно, подразумевались евреи. Александр Поскребышев восторгался агрономическими талантами товарища Сталина, который выращивал лимоны и розы. Жены соратников и друзей делали юбиляру свои подарки. Нина Берия прислала сваренное собственноручно ореховое варенье, рецепт которого она узнала от матери вождя.

«Ем твой джем и вспоминаю детство и юность», – сообщил Сталин в письме Нине.

Лаврентий Берия закатывал глаза.

– Теперь тебе придется варить ему варенье каждый год!

Знаменитые актеры и дети элиты усиленно репетировали артистические поздравления. Поскребышеву удалось выбить для дочери, Наташи, звездную роль: прочитать панегирик и лично вручить букет цветов человеку, который приказал расстрелять ее мать.

Балерины из Большого театра усердно отрабатывали особые реверансы.

Ночью накануне торжественного заседания Иосиф Виссарионович, как всегда, работавший в Маленьком уголке, решил изменить порядок рассадки присутствующих. Он решил переместиться в сторонку, чтобы не быть в центре внимания. Маленков настаивал, что вождь обязательно должен находиться в первом ряду. Тогда Сталин решил, что будет сидеть между Мао Цзэдуном и Никитой Хрущевым.

Потом вождь неожиданно почувствовал боль в шее и головокружение. Сталин пошатнулся, Поскребышев поддержал его. Как всегда, генсек не стал обращаться к врачам. Секретарь выписал ему одно из своих универсальных лекарств.

Следующим вечером в Большом театре яблоку негде было упасть. Зал с нетерпением ждал советское руководство. Экзотическая свита вождя, состоящая из китайца Мао, немца Ульбрихта, венгра Ракоши, поляка Берута и других иностранцев, долго собиралась в аванложе. Когда все они вышли в зал, публика зашлась от бешеных аплодисментов и приветственных криков. Сталин сел чуть левее центра, под кумачом алых знамен и своим гигантским портретом. После того как президиум расположился, на трибуну начали один за другим выходить выступающие. Они произносили длинные поздравительные речи. Все говорили об одном и том же – гениальности юбиляра. Сталин подозвал жестом генерала Власика и прошептал, что гостям следует выступать на родных языках. Наверное, он вспомнил, что официально является интернационалистом, отцом всех народов, а не только русского. Тольятти говорил по-итальянски и тут же сам переводил свою речь на русский. Речь Председателя Мао, которую он произнес на удивление звонким голосом, слушатели встретили оглушительными овациями.

Иосиф Виссарионович быстро устал, ведь каждые десять – пятнадцать минут ему приходилось вставать.

Затем на сцену выбежали школьницы в пионерских платьицах во главе с Наташей Поскребышевой. Они должны были поздравить вождя от имени всех советских детей и школьников. Поскребышев подмигнул дочери. Наташа прочитала поздравление, подскочила к имениннику и вручила ему букет красных роз. «Папа и Сталин любили красные розы», – сказала она позже.

– Спасибо за розы, Рыжик! – поблагодарил Сталин и кивнул преданному Поскребышеву, который весь светился от счастья и гордости.

После заседания в театре часть гостей пересекла площадь и направилась в Кремль. В Георгиевском зале должен был состояться грандиозный банкет и концерт. На концерте блистали такие звезды, как тенор Козловский, балерина Майя Плисецкая и сопрано Вера Давыдова. Власик лично осматривал уборные артистов, наверное думая, что они прячут бомбы.

2 января 1950 года Сталин приказал Молотову и Микояну возобновить переговоры с китайцами. Приехал Чжоу Эньлай. Он начал беседовать с новым министром иностранных дел СССР, Андреем Вышинским, и Анастасом Микояном. Мао и Чжоу редко приглашали в Кремль.

Однажды Сталин упрекнул их за то, что не поддержали критику советским МИДом недавней речи государственного секретаря Соединенных Штатов Дина Ачесона. Когда китаец заметил, что Сталин тянет с подписанием договора, советский лидер рассердился.

– К чертовой матери ваш договор! – крикнул он. – Мы должны пройти путь до конца.

Мао опять обиделся. По дороге в Кунцево китайский переводчик пригласил Иосифа Виссарионовича посетить Китай.

– Немедленно замолчи! – прошипел по-китайски Мао. – Кто тебе разрешал его приглашать?

Все полчаса, что длилась поездка на дачу, лидеры двух стран молчали. Сталин пригласил Мао станцевать под граммофон. Это была единственная почесть для высокого зарубежного гостя. Но китаец отказался.

Впрочем, все мелкие обиды сейчас не имели значения. Игра в покер подошла к концу. Сохранив за собой место верховного жреца международного коммунизма, вождь позволил Председателю Мао стать главным коммунистом в Азии.

14 февраля на банкете в гостинице «Метрополь» в честь подписания договора Сталин многозначительно осудил титоизм. Несмотря на успешное завершение непростых переговоров китайский лидер продолжал дуться. Сталин и Мао почти не разговаривали друг с другом. Время от времени они обменивались короткими фразами. Андрей Громыко изо всех сил старался не дать светской беседе умереть. Председатель Мао мог не нравиться Сталину, но китаец произвел на него сильное впечатление.

– Самый выдающийся марксист во всем коммунистическом мире – Мао Цзэдун, – сказал вождь. – Вся его жизнь верного марксиста-лениниста является служением коммунистическим принципам и идеалам.

Вашингтон был в панике. Москва и Пекин объединились против Америки. Вскоре после подписания договора новый союз прошел проверку на полях сражений в Корее.

* * *

Ким Ир Сен, молодой вождь коммунистической Северной Кореи, приехал в Москву за разрешением напасть на южных соседей. Иосиф Виссарионович не стал отговаривать агрессивного Кима, но мудро переложил всю ответственность за принятие решения на Мао Цзэдуна. Он позволил молодому корейцу начинать войну – только после личного разговора с товарищем Мао.

Председатель Мао, конечно, понял хитрость Сталина. Он позвонил в Москву. 14 мая Сталин ответил:

– Вопрос окончательно должен быть решен китайскими и корейскими товарищами.

Таким образом вождь подтвердил свою роль верховного арбитра, но ловко ушел от ответственности за развязывание войны, переложив ее на плечи китайских товарищей.

Ситуация на Дальнем Востоке сильно тревожила советское руководство. Сталинских соратников беспокоило то обстоятельство, что Москва то и дело бросает вызов Вашингтону. Да и знаменитая проницательность вождя теперь все чаще его подводила.

В воскресенье, 25 июня 1950 года, в 4 утра, северокорейские войска перешли границу с Югом. Южнокорейская армия обратилась в бегство. Победа Севера, казалось, не за горами.

Сталин старел и все быстрее уставал. 5 августа он сел на свой поезд и отправился в самый долгий отпуск. Отдых вождя в том году затянулся на четыре с половиной месяца.

В это самое время планета находилась на грани новой мировой войны. Едва вождь успел приехать на юг, как на Корейском полуострове случилась беда. Советский Союз пригрозил выйти из ООН в знак протеста против отказа международной организации признать в качестве единственного законного представителя Китая Мао Цзэдуна, а не генералиссимуса Чана Кайши, окопавшегося сейчас на Тайване. Президент Трумэн решил, что Сталин блефует. Америка созвала внеочередное заседание Совета безопасности. На его рассмотрение была вынесена подготовленная американцами резолюция. Она одобряла военное вмешательство ООН на стороне Южной Кореи. Москва могла заблокировать принятие резолюции, но вождь допустил очередную ошибку. Он не послушал доводов Громыко и настоял на том, чтобы советская делегация бойкотировала заседание. «Это был один из редких случаев, когда поступками Сталина руководили эмоции, а не трезвый расчет», – вспоминал Андрей Громыко. В сентябре американцы под флагом ООН нанесли мощный контрудар по Инчхону. Контрнаступление позволило окружить и разбить северокорейцев на юге.

Советский руководитель в очередной раз убедился в решимости Соединенных Штатов дать решительный отпор любому вызову. Сталин потерпел поражение. Однако на его хорошем настроении плохие новости из далекой Кореи не отразились.

– Ну и пусть Кима разобьют, – говорил Сталин Хрущеву, равнодушно пожимая плечами. – Пусть американцы будут нашими соседями. Ничего страшного.

Вождь решил не вмешиваться в конфликт даже несмотря на то, что Россия не получила того, чего хотела.

По мере того как американцы продвигались в глубь Северной Кореи по направлению к границе с Китаем, Председатель Мао все сильнее волновался. Китайский лидер прислал Сталину телеграмму. Он беспокоился, что, если Китай вмешается и даст американцам отпор, советско-китайский договор о дружбе заставит вступить в войну и Россию. Сталин беспечно ответил, что сейчас он вдали от Москвы и не очень следит за событиями на Корейском полуострове. 5 октября генсек отправил в Пекин телеграмму, которая является верхом лицемерия и блефа в международной политике: «Америка не готова к большой войне. Если дело до нее все же дойдет, лучше, чтобы она произошла сейчас, а не через несколько лет, когда будет восстановлен японский милитаризм». Таким образом, Сталин убрал последние ограничения, сдерживающие Китай. Он подтолкнул союзника еще на один шаг к войне.

Мао Цзэдун развернул на границе девять дивизий. Прежде чем переходить границу, он отправил Чжоу на дачу, где отдыхал Сталин, для того, чтобы обсудить обещанную Москвой советскую помощь с воздуха для китайских войск. 9 октября взволнованный Чжоу и фаворит Мао, одаренный, но слабохарактерный Линь Бяо, который позже стал наследником Председателя, встретились со Сталиным, Маленковым, Берией, Кагановичем, Булганиным, Микояном и Молотовым.

– Сегодня мы хотим выслушать мнения и идеи наших китайских товарищей, – открыл заседание Сталин.

Когда Чжоу Эньлай рассказал о положении на полуострове, Иосиф Виссарионович заявил, что СССР сейчас не способен вступить в войну, но Китай может и должен это сделать. В случае поражения Кима Москва готова предоставить северокорейским товарищам политическое убежище. Сталин был готов помочь только техникой и военным снаряжением. Чжоу, который, как и Мао, рассчитывал на поддержку советской авиации, был в ужасе.

Вечером Сталин пригласил китайских гостей на пирушку. Из всей китайской делегации только Линь Бяо вернулся с нее трезвым.

Встреча с Чжоу Эньлаем была одним из тех редких случаев, когда Лаврентий Берия посмел не согласиться со Сталиным. Причем сделал это довольно решительно. После переговоров Берия увидел грузинского руководителя Чарквиани и бросился к нему.

– Что он делает? – испуганно воскликнул Лаврентий Павлович, который, наверное, лучше всех в советском руководстве в то время понимал, что такое ядерное оружие. – Американцы будут в ярости. Он превратит их в наших смертельных врагов.

Чарквиани открыл от изумления рот.

– Мне трудно доверять Чжоу Эньлаю на сто процентов, но думаю, на него можно положиться, – задумчиво сказал Сталин Мгеладзе за ужином после того, как сумел хитростью заставить китайцев атаковать американцев без поддержки советской авиации.

19 октября Мао бросил в бой пушечное мясо. Удар был неожиданным. Американцы откатились назад. Но даже после того, как линия фронта стабилизировалась в районе 38-й параллели и северные корейцы запросили мира, Сталин отказывался давать добро на прекращение боевых действий. Истощение противоборствующих сторон было ему на руку. Как он заявил Чжоу Эньлаю на последней встрече, северные корейцы могут сражаться бесконечно, потому что им «нечего терять, кроме людей». В этих словах заключена вся сущность характера советского лидера.

Жертвуя северными корейцами, Сталин продолжал убивать и собственных подданных. 29 сентября в Офицерском клубе Ленинграда состоялся суд над Кузнецовым и Вознесенским. В зале присутствовали только офицеры МГБ. Еще перед началом процесса обвиняемым приказали ничего не говорить об Андрее Жданове. На следующий день Кузнецов и Воскресенский были приговорены к расстрелу. Политбюро это решение одобрило.

В финале жизни Алексей Кузнецов проявил твердость и отказался признавать свою вину. Его упрямство разгневало Сталина и смутило Абакумова.

– Я большевик и останусь им, несмотря на вынесенный приговор, – заявил Кузнецов. – История нас рассудит.

Чекисты затолкали осужденных в белые мешки и потащили на казнь. Их расстреляли в 00.55 1 октября. Родных и близких отправили в лагеря.

Эта маленькая резня еще больше укрепила власть четверки, состоящей из Маленкова, Берии, Хрущева и Булганина. Они стали последними соратниками Сталина, который вступил на последний этап жизни. Уничтожение ленинградцев оказалось лебединой песней и для Виктора Абакумова. Этому сладострастному толстяку садисту вскоре пришлось навсегда свернуть свой кровавый ковер. Возможно, его подвела чрезмерная уверенность в своей власти. В марте 1950 года Абакумов закрыл «еврейское дело», никого не выпустив на свободу.

Однако Сталин, находившийся в отпуске, решил организовать новый взрыв антисемитизма. Иосиф Виссарионович пригласил украинских руководителей к себе на ужин. За столом он посвятил их в планы организовать точно такую же антисемитскую кампанию в Киеве. Охота на сионистов велась даже в правительстве. Были уволены тысячи чиновников-евреев.

Большой интерес вождя вызвало дело на престижном Московском автомобильном заводе имени Сталина. Здесь делали ЗИСы, лимузины для правительства. В руководстве завода тоже оказались евреи. Они даже прислали Соломону Михоэлсу поздравительную телеграмму, когда был образован Израиль.

– Хорошим рабочим завода надо раздать дубинки, чтобы они могли после смены выбить душу из этих евреев! – заявил Хрущеву Сталин.

Хрущев, Маленков и Берия вызвали в Кремль руководителей завода и обвинили их в потере бдительности, потворстве деятельности антисоветской националистической группы саботажников-евреев. Перепуганный директор упал в обморок прямо в кабинете. Партийным руководителям пришлось приводить его в чувство холодной водой. Сталин разрешил отпустить директора, но двое журналистов-евреев, писавших об автомобильном заводе, были расстреляны.

Евреи были не единственной целью новой волны репрессий Сталина. Он все больше сомневался в Лаврентии Берии. Его подозрения разжигал честолюбивый Акакий Мгеладзе, хозяин Абхазии. Он красочно описывал зверства Берии в Грузии в тридцатые годы. Сталин слушал своего любимца благосклонно и задумчиво кивал. За ужином вождь ругал Лаврентия Павловича за кровожадность. Мгеладзе оказался единственным человеком, который открыл Сталину глаза на то, как мингрел управлял Грузией. Берия был мингрелом, как и Чарквиани, который руководил республикой с 1938 года.

Наслушавшись рассказов Акакия Мгеладзе, Иосиф Виссарионович вызвал Абакумова и приказал проверить Грузию. Она уже тогда считалась самой коррупционной республикой в Советском Союзе. Министр должен был организовать дело против мингрелов, не забыв, естественно, о самом главном из них – Берии. «Ищите Большого мингрела!» – напутствовал Сталин шефа госбезопасности.

18 ноября, ближе к концу отпуска, Сталин наконец решил, что пришло время заняться медициной. Он приказал арестовать первого врача-еврея. Незавидная участь быть пионером гонений выпала профессору Якову Этингеру, лечившему многих советских руководителей.

Чекисты, естественно, прослушивали врача. Этингер слишком откровенно отзывался о Сталине. Профессора арестовали. Его пытал один из приближенных Абакумова, подполковник Михаил Рюмин. Чекисту удалось выбить из профессора показания на всех известных московских докторов-евреев. Тем не менее Виктор Абакумов почему-то был недоволен. Министр приказал прекратить пытки, но Рюмин уже вошел в раж. Яков Этингер скончался от «остановки сердца». Так чекисты обычно называли смерть арестованного во время пыток. Подполковник Рюмин попал в сложное положение. Он понял, что ему грозят очень большие неприятности. Единственный выход – попытаться опередить Абакумова и нанести удар первым.

В 1950 году значительно выросла численность ГУЛАГа. Еще никогда в Советском Союзе не было так много заключенных – 2,6 миллиона человек!

Абакумов считал, что справляется с поставленными задачами. На свою беду, он слишком много знал о Ленинградском и «еврейском» делах. Еще опаснее для него было другое. Сталину казалось, что МГБ и сам Абакумов по непонятной причине затягивают следствие. У него складывалось впечатление, что он получил второго Ягоду.

Поводами для недовольства министром МГБ послужили закрытие «еврейского дела», слухи о взяточничестве чекистов, чванливость и высокомерие Абакумова. И конечно же, большую роль сыграли Берия с Маленковым, поднаторевшие в искусстве плести интриги.

Первым предвестником неприятностей для Виктора Абакумова стало то, что его не вызвали на доклад в Кремль после возвращения Сталина из отпуска. В Москву вождь вернулся 22 декабря, сразу после своего 72-го дня рождения.

Подполковник Рюмин решил воспользоваться смертью Этингера и охлаждением вождя к Абакумову. «Маленький Мишка», или, как его прозвал Сталин, «Шибздик», стал вторым кровожадным карликом вождя.