Из произведений Платона и других авторов

Из произведений Платона и других авторов

…Философу свойственно испытывать <…> изумление. Оно и есть начало философии…

Теэтет

– После этого, – сказал я, – ты можешь уподобить нашу человеческую природу в отношении просвещенности и непросвещенности вот какому состоянию… посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков.

Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная – глянь-ка – невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.

– Это я себе представляю. – Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.

– Странный ты рисуешь образ и странных узников!

– Подобных нам. Прежде всего разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?

– Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?

– А предметы, которые проносят там, за стеной; не то же ли самое происходит и с ними?

– То есть? – Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?

– Непременно так. – Далее. Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени?

– Клянусь Зевсом, я этого не думаю. – Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов.

– Это совершенно неизбежно.

Государство

…просвещенность – это совсем не то, что утверждают о ней некоторые лица, заявляющие, будто в душе у человека нет знания и они его туда вкладывают, вроде того как вложили бы в слепые глаза зрение.

– Верно, они так утверждают.

– А это наше рассуждение показывает, что у каждого в душе есть такая способность; есть у души и орудие, помогающее каждому обучиться. Но как глазу невозможно повернуться от мрака к свету иначе чем вместе со всем телом, так же нужно отвратиться всей душой ото всего становящегося; тогда способность человека к познанию сможет выдержать созерцание бытия и того, что в нем всего ярче, а это, как мы утверждаем, и есть благо.

Государство

Бог невиновен.

Государство

Пусть же от тебя не скроется, что благодаря расположению со стороны людей возможно и действовать; а гордость, наоборот, спутница одиночества.

Письмо IV. Платон Диону Сиракузскому желает благополучия

…Справедливым – я думаю, Главкон, мы признаем это – отдельный человек бывает таким же образом, каким осуществляется справедливость в государстве.

<…> Но ведь мы не забыли, что государство у нас было признано справедливым в том случае, если каждое из трех его сословий выполняет в нем свое дело.

<…> Значит, нам надо помнить, что и каждый из нас только тогда может быть справедливым и выполнять свое дело, когда каждое из имеющихся в нас [начал] выполняет свое.

Государство

Итак, способности рассуждать подобает господствовать, потому что мудрость и попечение обо всей душе в целом – это как раз ее дело, начало же яростное должно ей подчиняться и быть ее союзником.

<…>Оба этих начала, воспитанные таким образом, обученные и подлинно понявшие свое назначение, будут управлять началом вожделеющим – а оно составляет большую часть души каждого человека и по своей природе жаждет богатства. За ним надо следить, чтобы оно не умножилось и не усилилось за счет так называемых телесных удовольствий и не перестало бы выполнять свое назначение: иначе оно может попытаться поработить и подчинить себе то, что ему не родственно, и таким образом извратить жизнедеятельность всех начал.

Государство

Ну что же, слушай мой сон вместо своего. Мне сдается, я тоже слышал от каких-то людей, что именно те первоначала, из которых состоим мы и все прочее, не поддаются объяснению. Каждое из них само по себе можно только назвать, но добавить к этому что-нибудь – что оно есть или что его нет – невозможно. Ибо в таком случае ему приписывалось бы бытие или небытие, а здесь нельзя привносить ничего, коль скоро высказываются только о нем одном…

На самом же деле ни одно из этих начал невозможно объяснить, поскольку им дано только называться, носить какое-то имя. А вот состоящие из этих первоначал вещи и сами представляют собой некое переплетение, и имена их, также переплетаясь, образуют объяснение, сущность которого, как известно, в сплетении имен.

Теэтет

– Тогда представь себе, что человек, увидев какой-нибудь предмет, подумает: «То, что у меня сейчас перед глазами стремится уподобиться чему-то иному из существующего, но таким же точно сделаться не может и остается ниже, хуже». Согласимся ли мы, что этот человек непременно должен заранее знать второй предмет, который он находит схожим с первым, хоть и не полностью?

– Непременно согласимся.

<…>

– Ну, стало быть, мы непременно должны знать равное само по себе еще до того, как впервые увидим равные предметы и уразумеем, что все они стремятся быть такими же, как равное само по себе, но полностью этого не достигают.

– Да, верно.

– Но мы, конечно, согласимся и в том, что такая мысль возникает и может возникнуть не иначе как при помощи зрения, осязания или иного чувственного восприятия. То, что я говорю, относится ко всем чувствам одинаково.

– Да, одинаково, Сократ. По крайней мере, до тех пор, пока мы не упускаем из виду цель нашего рассуждения.

– Итак, именно чувства приводят нас к мысли, что все воспринимаемое чувствами стремится к доподлинно равному, не достигая, однако, своей цели? Так мы скажем или по-другому?

– Да, так.

– Но отсюда следует, что, прежде чем начать видеть, слышать и вообще чувствовать, мы должны были каким-то образом узнать о равном самом по себе – что это такое, раз нам предстояло соотносить с ним равенства, постигаемые чувствами: ведь мы понимаем, что все они желают быть такими же, как оно, но уступают ему.

– Да, Сократ, это с необходимостью следует из того, что уже сказано.

– А видим мы, и слышим, и вообще чувствуем с того самого мига, как родились на свет?

– Конечно.

– Но знанием равного мы должны были обладать еще раньше – так мы скажем?

– Так.

– Выходит, мы должны были обладать им еще до рождения?

– Выходит, что так.

– А если мы приобрели его до рождения и с ним появились на свет, наверно, мы знали – и до рождения, и сразу после – не только равное, большее и меньшее, но и все остальное подобного рода? Ведь не на одно равное распространяется наше доказательство, но совершенно так же и на прекрасное само по себе, и на доброе само по себе, и справедливое, и священное – одним словом, как я сейчас сказал, на все, что мы в своих беседах, и предлагая вопросы, и отыскивая ответы, помечаем печатью «бытия самого по себе». Так что мы должны были знать все это, еще не родившись.

Федон

Рассказывают, что Сократу однажды приснился сон, будто он держал на коленях лебеденка, а тот вдруг покрылся перьями и взлетел с дивным криком; а на следующий день он встретил Платона и сказал, что это и есть его лебедь.

Диоген Лаэртский. Жизнь, учения и изречения знаменитых философов

Самое главное здесь следующее: никто никогда не должен оставаться без начальника – ни мужчины, ни женщины. Ни в серьезных занятиях, ни в играх никто не должен приучать себя действовать по собственному усмотрению, нет, всегда – и на войне и в мирное время – надо жить с постоянной оглядкой на начальника и следовать его указаниям. Даже в самых незначительных мелочах надо им руководствоваться, например по первому его приказанию останавливаться на месте, идти вперед, приступать к упражнениям, умываться, питаться и пробуждаться ночью для несения охраны и для исполнения поручений. Даже в самых опасных обстоятельствах нельзя преследовать врага или отступать иначе, как по разъяснению начальников. Словом, пусть человеческая душа приобретет навык совершенно не уметь делать что-либо отдельно от других людей и даже не понимать, как это возможно. Пусть жизнь всех людей всегда будет возможно более сплоченной и общей. Ибо нет и никогда не будет ничего лучшего, более полезного и искусного в деле достижения удачи и победы на войне. Упражняться в этом надо с самых ранних лет, и не только в военное, но и в мирное время. Надо начальствовать над другими и самому быть у них под началом. А безначалие должно быть изъято из жизни всех людей и даже животных, подвластных людям.

Законы

Все это должно быть до жути знакомо тем, кто изучает Третий рейх и коммунистические режимы – от сталинской России до Китая времен Культурной революции. Политические основы диктатуры не слишком изменились за два тысячелетия, прошедших с зарождения нашей цивилизации. Даже психология, порождающая такие явления, не претерпела с тех пор серьезных изменений.

Столетиями правота Платона не оспаривалась. Он стал интересен лишь филологам и богословам, а взгляды его считались чистой теорией – правда, директора элитных закрытых школ положили их в основу викторианского воспитания. И только в середине XX столетия австрийский философ Карл Поппер решил, что пора представить Платона фашистом. Сделал он это в своей книге «Открытое общество и его враги», из которой взяты эти фрагменты:

Индивидуализм в соединении с альтруизмом стал основой нашей западной цивилизации. Это суть христианского учения («возлюби ближнего», говорит Писание, а не «возлюби свое племя»); и это же сердцевина всех этических доктрин, выросших из нашей цивилизации и питавших ее… Платон был прав, когда видел в такой доктрине врага своего кастового государства; и он ненавидел ее больше любого другого из «подрывных» учений своего времени… Никогда ни один человек не был так серьезен в своей враждебности ко всему индивидуальному.

К. Поппер. Открытое общество и его враги

Поппер цитирует следующий пассаж, в котором Платон описывает свое государство как «наилучшую форму государства»:

Существует ли в наше время где-либо и будет ли когда, чтобы общими были жены, дети, все имущество и чтобы вся собственность, именуемая частной, всеми средствами была повсюду устранена из жизни? Чтобы измышлялись по мере возможности средства так или иначе сделать общим то, что от природы является частным, – глаза, уши, руки, – так, чтобы казалось, будто все сообща видят, слышат и действуют, все восхваляют или порицают одно и то же? По одним и тем же причинам все будут радоваться или огорчаться, а законы по мере сил как можно более объединят государство: выше этого, в смысле добродетели, лучше и правильнее никто никогда не сможет установить предела. Когда оно есть, нет надобности взирать на другой образец государственного устройства…

Законы

Это не юношеский максимализм, а взвешенное суждение мудрой старости. «Законы» – одна из последних работ Платона. Скорее всего, она написана после его третьего, и последнего, возвращения из Сиракуз. Тогда философу было 75–80 лет.

Многие комментаторы сходятся во мнении, что в «Законах» «Платон сделал уступки реальной жизни, внеся коррективы в утопизм «Государства» (Коплстон). Оставляя в стороне вопрос, является ли платоновское государство утопией (любого сорта, на любой вкус), есть ли тут желаемая для нас уступка реальной жизни? Тоталитарное государство с массовым конформизмом, увы, часто становилось реальностью для миллионов несчастных людей (да и сейчас остается таковой). Но нам бы хотелось увидеть в платоновском государстве уступки реальности совсем другого порядка.

«Ну ладно, раз вы не способны жить по правилам моей утопии, я вам устрою ад на земле»: вот, похоже, суть платоновской позиции. Как я уже отмечал, появление этих гротескных идей у Платона имело серьезные психологические и исторические причины. Но для чего вообще нужна философия, если один из ее наивысших представителей отстаивает столь опасные и несуразные представления? Можно утверждать, что философия Платона (например, его теория идей) пережила его эпоху, в то время как его политические соображения (как частности в окружающем нас мире) – всего лишь фантасмагория призрачных полуистин. В действительности нельзя отрицать, что политические воззрения Платона принадлежали его времени. Афины переживали кризис, и, чтобы выжить, должны были стать второй Спартой. (Через девять лет после смерти Платона Афины покорились Македонии.) Но беда в том, что Платон предлагает этот параноидальный режим и для времен войны, и для времен мира, для кризисных периодов и периодов благополучия, для дней черных и не очень черных. (Хороших дней в таком государстве быть не может.)

Эти опасные политические взгляды не умерли вместе с балканскими полисами два тысячелетия назад. Они процветают до сих пор. Иными словами, политические идеи Платона бессмертны, как и остальная его философия. И ответа на эту загадку, похоже, нет. Платоновская философия была и остается одним из великих достижений западной цивилизации. Она сформулировала вопросы, на которые философы до сих пор ищут ответы, и создала интеллектуальную основу христианского мировоззрения. А социальные теории Платона и сегодня предельно опасны. (Считать, что любой пришел бы к таким идеям в его время, неверно. Платон жил в Афинах – средоточии демократии.) Пожалуй, нам остается лишь выставить Платону оценки: пятерка за философию, единица за политику.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.