«200. 000»

«200. 000»

В ту пору театр создавал спектакли наподобие современных мюзиклов. Таким был спектакль» Колдунья», несколько иным, но также музыкальным и пластическим был спектакль»200. 000»по Шолом — Алейхему.

В этом спектакле Михоэлсу впервые была предоставлена полная самостоятельность. Грановский не вмешивался в работу своего премьера.

В роли Шимеле — Сорокера Михоэлс впервые стал актером — автором, то есть начал проводить в жизнь тот принцип работы, о котором впоследствии много писал, думал и говорил. Но об этом позже.

В двадцать третьем году состоялась премьера»200. 000», где отец играл роль портного, на которого свалилось неожиданное счастье — он выиграл 200. 000 по лотерейному билету. В начале спектакля Шимеле Сорокер, так зовут портного, сосредоточенно и важно орудует ножницами и утюгом, прищуривается, разглядывая кусок материи, как живописец — новое полотно, и напевает себе под нос какую?то незатейливую мелодию. Вдруг появляются подмастерья и сообщают радостную весть — он выиграл 200. 000 по лотерейному билету! Минута ошеломления… и вот Шимеле, схватив какой?то мешок, напяливает его себе на голову в виде треуголки, скрестив руки на груди делает шаг вперед и застывает в позе Наполеона. Во втором акте он уже не Шимеле — теперь его зовут Семен Макарович, и он принимает у себя дельцов, заключающих с ним контракт. Но ни что такое контракт, ни как его подписывают бедный Шимеле, конечно же, не знает. Но не может же он ударить лицом в грязь! И надув щеки, высунув от старания язык, и зачем?то закатав рукава, он старательно выводит какую?то закорючку. Дело сделано, и по этому поводу надо выпить. Непривычный к возлияниям портной моментально хмелеет. Он ходит с рюмкой вокруг стола, а два дельца — жулика (ибо, как и следовало ожидать, к нему явились жулики) кружатся вместе с ним. С каждым кругом он становится все пьянее, и песенка, которую он поет, явно свидетельствует об этом. Кончается дело, конечно, тем, что опытные жулики оставляют наивного Шимеле без гроша. Семей Макарович опять превращается в бедного портного.

Летом после премьеры»200. 000»театр поехал на гастроли в Одессу. Спектакли Госета пользовались огромным успехом. Оперный театр, в помещении которого проходили гастроли, ежедневно был переполнен. Репетиции, спектакли, встречи, ежедневные банкеты после спектаклей, все это отнимало массу времени и сил. И, конечно, требовалась какая?то разрядка. Об одной такой» разрядке» вспоминает известный театровед и писатель, друг отца Александр Дейч.

«… Расскажу только об одной игре, в которую вовлек Михоэлса и меня Грановский. Однажды он пригласил нас в свой великолепный номер в» Лондонской» гостинице. Он принял нас в роли властительного синьора, угостил вином, а затем сказал деловито: «Вот видите, товарищи, этот пакет? Я купил белую рогожу. Через час придет лучший в городе портной, снимет с вас обоих мерку и сошьет вам мичманские костюмы».

Мы стали протестовать: «Зачем нам мичманские костюмы? И какие мы мичманы?»

Грановский сделал вид, что рассердился: «Вот она, людская неблагодарность! Тратишь время и деньги, а они еще недовольны! Подумать только, какая красота, вчера вы выступали в роли лекторов, а через несколько дней будете прогуливаться по бульвару непременно вместе, как два бравых мичмана».

Михоэлс задумался, потом спросил меня: «Вы можете точно сказать, видали ли вы когда-нибудь в жизни мичманов и что вы о них знаете?»

Я ответил, что знаю по гоголевской» Женитьбе» мичмана Дырку, и еще хорошо знаком с бывшим мичманом Ильиным, ныне Федором Федоровичем Раскольниковым.

«Этого больше, чем достаточно, — сказал Михоэлс и, уже обращаясь к Грановскому, добавил: «Дело должно быть поставлено серьезно. Вы нас приглашаете на роль мичманов в неведомой пока пьесе, которую нам надлежит играть. А какова будет оплата за труд?»

Грановский будто ждал такого вопроса. Он сказал, что заплатит нам по червонцу, в тот день, когда мы наденем мичманские костюмы.

Джентльменское соглашение состоялось. Неулыбчивый одесский портной морского ведомства, ничему не удивляясь и ни о чем не спрашивая, снял с нас мерки. А пока шились костюмы, у нас с Михоэлсом шли долгие разговоры о том, как мы будем представлять мичманов.

«У Грановского есть цель оглупить нас,— говорил Михоэлс, — так как ни по фигурам, ни по росту мы на мичманов не похожи. Не надо этому поддаваться. Если мы станем прогуливаться по бульвару, изображая морских волков, куря трубки и сплевывая сквозь зубы — словом, прибегнем к штампам, — наш наниматель добьется своего и увидит, что мы плохие исполнители своих ролей.

Мы будем действовать иначе — отвергнем привычные штампы и гротескное изображение бравых сыновей моря. Я представляю себе, что Грановский пригласит гостей и все с балкона гостиницы будут смотреть на этот спектакль. Если мы будем вести себя умно, его затея потерпит крах… Для нас главное — ничего не играть, вести себя непринужденно. Мы не нанимались участвовать в параде комедиантов, а только любезно согласились носить эти костюмы. Значит, надо научиться их носить. Сегодня после обеда мы с вами отправимся в порт и познакомимся с какими?нибудь мичманами.

Мы так и сделали. Но разыскать мичманов не удалось… Однако, Михоэлс все время наблюдал за разными матросами, обращал мое внимание на то, как они ловко носят брюки — клеш, как ловко сидят на них куртки.

Настал день, когда портной принес костюмы. Высокое зеркало отразило довольно нелепые фигуры скорее перезрелых гимназистов, чем морских офицеров.

Грановский, взглянув на нас, сказал: «Хороши!» — и элегантно поднес каждому по хрустящей кредитке. «Алле, марш!!» — скомандовал он. — «На бульвар!»

… Пробираясь вдоль домов, мы прошли до конца улицы. Никто не обращал на нас ни малейшего внимания. Мы вышли на бульвар и медленно направились к зданию гостиницы. У Михоэлса были зоркие глаза, и он издалека увидел, что на балконе у Грановского полным — полно. Постановщик этого необычного спектакля позаботился об аншлаге.

—Ни за что не поднимать на балкон глаза и делать вид, что мы ничего не замечаем,— поучал меня Михоэлс. — Я?то смогу это сделать, а за вас не ручаюсь. Поэтому я буду вам что?нибудь рассказывать. Тогда это будет выглядеть очень естественно.

Так мы прошли с ним мимо» Лондонской» гостиницы, повернули обратно, непринужденно беседуя и не обращая никакого внимания на балкон, где Грановский собрал своих зрителей. Потом мы вернулись в гостиницу, переоделись в» штатское» и отправились на вечерний спектакль. Никаких разговоров о» мичманах» с Грановским не было: он молчал, а мы и подавно».