ГОТОВИМ КОНТРУДАР

ГОТОВИМ КОНТРУДАР

С каждым часом становилось очевиднее, что мы имеем дело не с пограничным инцидентом, а с началом тщательно подготовленной войны и первой ее большой наступательной операцией, на которую фашистское командование возлагало большие надежды. Отданный войскам прикрытия государственной границы приказ — уничтожить вторгшегося противника и остатки его отбросить за пределы страны — оказался нереальным. И не только потому, что в приграничной зоне у нас было меньше сил, чем у агрессора, но и потому, что нападение, несмотря на принятые накануне войны серьезные меры по усилению боевого состава войск нашего округа, все же оказалось для нас внезапным, и мы не успели своевременно изготовиться для его отражения.

Два обстоятельства были главными в сложившейся обстановке. Во-первых, ясно наметившееся в полосе прикрытия 5-й армии вторжение в глубь нашей территории крупных сил противника, во главе которых продвигалась мощная танковая группировка генерала Клейста. Во-вторых, значительная разбросанность и удаленность наших мехкорпусов и других резервов фронта от района вторжения, что и заставило наши войска на первых порах вести только оборонительные действия. Надо было думать о том, как остановить лавину вражеских войск, выиграть время для сосредоточения необходимых сил и средств, и только после этого можно было переходить к более активным действиям.

К вечеру 22 июня ни у кого из командования и штаба нашего фронта не возникало и мысли о возможности немедленного контрнаступления. Лишь бы выстоять! Все были уверены, что и директивы из Москвы будут нацеливать нас на оборонительные действия.

Примерно в одиннадцатом часу вечера начальник спецсвязи Клочков сообщил мне, что передается новая оперативная директива Народного комиссара обороны. Не дожидаясь, когда доставят документ целиком, я стал читать его отрывки по мере поступления.

Начиналась телеграмма оценкой обстановки. Правильно указывалось, что главный удар противник наносит на Владимир-Волынский и Радзехув, в центре и на левом фланге нашей 5-й армии. Однако итоги первого дня войны оценивались чрезмерно оптимистически. Указывалось, что противник лишь на этих направлениях ценой больших потерь достиг незначительных успехов, а на всем остальном протяжении границы с Германией и Румынией атаки отбиты с большими потерями для наступающего. С тяжелым чувством я перечитывал эти фразы. Невольно подумалось, что оптимизм оценок в документе из центра во многом был навеян и нашими довольно бодрыми донесениями.

Мы в 15 часов, еще не располагая исчерпывающими сведениями, отделались, по существу, общими фразами и ничего не сообщили о прорыве двух мощных танковых группировок — точные данные о них мы получили лишь в конце дня. Ведь пока штабы корпусов обобщат накопившиеся сведения и передадут их в штаб армии, тот в свою очередь оценит всю эту информацию и передаст в штаб фронта, проходит несколько часов, а за это время в столь быстро меняющейся обстановке происходят зачастую коренные повороты в ходе боевых действий.

Просматривая сейчас наши первые разведывательную и оперативную сводки, я с горечью убеждаюсь: в них далеко не отражалась вся та огромная опасность, которая угрожала войскам северного фланга нашего фронта. Какие, к примеру, сведения о противнике, наступавшем на нашу 5-ю армию, смогли сообщить наши фронтовые разведчики? Они отмечали, что в районе Любомля наступает одна пехотная дивизия, в направлении Владимир-Волынского — одна пехотная и одна танковая, а южнее, до самой границы с 6-й армией, — еще две немецкие пехотные дивизии.

Получалось, что во всей полосе армии наступает всего лишь пять дивизий противника. Учитывая, что неподалеку от границы у нас стояли четыре стрелковые дивизии, положение, естественно, казалось не столь уж угрожающим. Из этого и исходила полученная нами директива. Ведь ни наркому, ни начальнику Генерального штаба не было еще известно, что от Сокаля хлынул на Радзехув по свободной от наших войск местности немецкий моторизованный корпус и что такой же корпус стремится прорваться от Устилуга на Луцк. Когда мы более реально оценили угрозу для правого фланга своего фронта, наши сводки, не отражающие всей тяжести угрозы, уже были в Москве, Вероятно, такие же погрешности в оценке сил противника, вторгшегося в пределы страны, были допущены и штабами других фронтов.

Исходя из них, верховное командование теперь ставило задачи на 23 и 24 июня. Войскам нашего фронта предписывалось: «Прочно удерживая государственную границу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5-й и 6-й армий, не менее пяти механизированных корпусов, и всей авиации фронта окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, к исходу 24.6 овладеть районом Люблин…»

У меня перехватило дыхание. Ведь это же задача невыполнимая!.. Но размышлять было некогда. Схватив документ, бегу к начальнику штаба фронта. По дороге прикидываю в уме, какие предложения я могу ему высказать.

Когда я зачитал генералу Пуркаеву телеграмму, он с явным недоверием взглянул на меня, выхватил бланк и перечитал текст несколько раз. Быстро обмениваемся мнениями. Они у нас сходятся: к наступлению мы не готовы. Взяв у меня карту с обстановкой и прихватив директиву, Пуркаев молча подал мне знак следовать за ним. Идем к командующему фронтом.

— Что будем делать, Михаил Петрович? — начал Пуркаев еще с порога. — Нам бы, слава богу, остановить противника на границе и растрепать его в оборонительных боях, а от нас требуют уже послезавтра захватить Люблин!

Генерал Кирпонос, по обыкновению, не торопился с выводами. Молча протянул руку за документом, внимательно прочитал его, поднял трубку телефонного аппарата:

— Николай Николаевич, зайди, пожалуйста, ко мне. Член Военного совета был, как всегда, бодр и энергичен. Командующий протянул ему директиву. Быстро пробежав ее глазами, Вашугин откинулся на спинку кресла и оглядел присутствовавших.

— Ну и что же, товарищи, приказ получен — нужно выполнять.

— Так-то оно так, Николай Николаевич, — проговорил Пуркаев, — но мы сейчас не готовы к этому. Нам пока приходится думать об обороне, а не о наступлении.

Вашугин даже привстал. Начальник штаба решительно продолжал:

— Давайте трезво рассмотрим положение. Только на луцком направлении, в полосе между Любомлем и Сокалем, наступает десять вражеских пехотных и танковых дивизий. Что мы им можем противопоставить? Нам известно, что здесь развернулись лишь по два полка наших сорок пятой, шестьдесят второй, восемьдесят седьмой и сто двадцать четвертой стрелковых дивизий. Их третьи полки пока еще на марше. Завтра в этом районе мы в лучшем случае будем иметь еще сто тридцать пятую стрелковую дивизию и две дивизии двадцать второго механизированного корпуса, причем его наиболее боеспособная сорок первая танковая вряд ли сумеет подойти.

(С ней получилась явная неувязка: вскрыв пакет с выпиской из армейского плана прикрытия границы, командир дивизии буквально из-под носа немцев увел свое соединение из района Владимир-Волынского и направился на северо-восток, по-видимому, к Ковелю, где по плану должен был сосредоточиваться весь 22-й мехкорпус. Связи с дивизией к концу дня не было ни у командарма, ни у командира корпуса. Потапов выслал командиров штаба на розыски, но пока неизвестно, где она и что с ней.)

— Таким образом, — сказал Пуркаев, — завтра мы на этом направлении в лучшем случае сможем собрать против десятка вражеских дивизий менее семи наших. О каком же немедленном наступлении может идти речь? — Не давая перебить себя пытавшемуся что-то сказать Вашугину, Максим Алексеевич продолжал: — К тому же следует ожидать, что враг сегодня ввел в сражение лишь первый эшелон своих сил и в последующие дни, безусловно, будет — и значительно быстрее, чем мы, — наращивать силы. Вы посмотрите, — начальник штаба ткнул карандашом в карту, — вот только здесь, северо-западнее Устилуга, наша разведка в шестнадцать часов отметила сосредоточение свыше двухсот вражеских танков. И это далеко не единственный район, где обнаружены танковые резервы врага…

Воспользовавшись тем, что Пуркаев на мгновение замолчал, рассматривая карту, член Военного совета нетерпеливо спросил:

— У вас все, Максим Алексеевич?

— Нет, не все.

Не отрывая взгляда от карты, начальник штаба продолжал развивать свою мысль. Все наши войска второго эшелона, которые выдвигаются из глубины в полосу 5-й армии, находятся на различном удалении от границы:

31-му и 36-му стрелковым корпусам нужно пройти 150–200 километров. Это займет минимум пять-шесть суток, учитывая, что пехота следует пешим порядком. 9-й и 19-й механизированные корпуса сумеют сосредоточиться и перейти в наступление против вражеской главной ударной группировки не раньше чем через трое-четверо суток. И лишь 4, 8 и 15-й механизированные корпуса имеют возможность перегруппироваться в район сражения через один-два дня.

Нельзя не учитывать также, что войска следуют к границе, подвергаясь непрерывным массированным ударам фашистской авиации. Нетрудно представить, как это обстоятельство усложнит перегруппировку и ввод войск в сражение. Следует иметь в виду и то, что ни армейского, ни фронтовых тылов у нас, по существу, пока нет — они еще не отмобилизованы и не развернуты.

Получается, что подойти одновременно к месту начавшихся боевых действий наши главные силы не могут. Корпуса будут, видимо, ввязываться в сражение по частям, так как им с ходу придется встречаться с рвущимися на восток немецкими войсками. Произойдет встречное сражение, причем при самых неблагоприятных для нас условиях. Чем это нам грозит, трудно сейчас полностью представить, но положение наше будет безусловно тяжелым.

С каждым словом Пуркаева Кирпонос и Вашугин все более мрачнели. Н. Н. Вашугин уже не пытался перебить начальника штаба.

Максим Алексеевич оперся ладонью на карту:

— Нам, товарищ командующий, остается только доложить в Москву о сложившейся обстановке и просить об изменении задачи. Мы сейчас можем только упорными боями сдерживать продвижение противника, а тем временем организовать силами стрелковых и механизированных корпусов, составляющих наш второй эшелон, прочную оборону в глубине полосы действий фронта на линии прежних Коростенского, Новоград-Волынского, Шепетовского, Староконстантиновского и Проскуровского укрепленных районов. Остановив противника на этом рубеже, мы получим время на подготовку общего контрнаступления. Войска прикрытия после отхода за линию укрепленных районов мы используем после как резерв. Именно такое единственно разумное решение я вижу в создавшейся обстановке.

На минуту воцарилось молчание. Генерал Кирпонос в глубокой задумчивости вертел в руках карандаш. Первым заговорил корпусной комиссар Вашугин.

— Все, что вы говорите, Максим Алексеевич, — он подошел к карте, — с военной точки зрения, может быть, и правильно, но политически, по-моему, совершенно неверно! Вы мыслите как сугубый военспец: расстановка сил, их соотношение и так далее. А моральный фактор вы учитываете? Нет, не учитываете! А вы подумали, какой моральный ущерб нанесет тот факт, что мы, воспитывавшие Красную Армию в высоком наступательном духе, с первых дней войны перейдем к пассивной обороне, без сопротивления оставив инициативу в руках агрессора! А вы еще предлагаете допустить фашистов в глубь советской земли!.. — Переведя дыхание, член Военного совета уже более спокойно добавил: — Знаете, Максим Алексеевич, друг вы наш боевой, если бы я вас не знал как испытанного большевика, я подумал бы, что вы запаниковали. — Заметив, что на широкоскулом загорелом лице Пуркаева заходили желваки, Вашугин сказал мягко: — Извините, я не хотел вас обидеть, просто я не умею скрывать то, что думаю.

Опять наступила тишина.

Наконец Кирпонос оторвал взгляд от карты и медленно заговорил:

— Думаю, что вы оба правы. Против оперативной целесообразности ваших предложений, Максим Алексеевич, возразить нечего. У них одна уязвимая сторона: старые укрепленные районы не готовы принять войска и обеспечить им благоприятные условия для успешной обороны.

— Да, но войска второго эшелона с помощью саперов смогут быстро привести эти укрепрайоны в боевую готовность… — вставил Пуркаев.

Не ответив на реплику, Кирпонос в прежнем спокойном тоне продолжал:

— Но, со своей стороны, не лишены логики и соображения Николая Николаевича. Приказ есть приказ: его нужно выполнять. А если каждый командующий, получив боевой приказ, вместо его неукоснительного выполнения будет вносить свои контрпредложения, то к хорошему это не приведет. Конечно, взять к исходу двадцать четвертого июня Люблин мы вряд ли сумеем. Но попытаться нанести мощный контрудар по вторгшимся силам противника мы обязаны. Для этого мы сможем привлечь до пяти механизированных корпусов. Я считаю, что главная задача теперь состоит в том, чтобы быстро сосредоточить мехкорпуса к полю сражения и одновременно нанести мощный контрудар. Нужно, Максим Алексеевич, немедленно довести до войск соответствующие боевые распоряжения и проследить за их выполнением. Особое внимание следует уделить обеспечению надежного прикрытия механизированных корпусов с воздуха во время выдвижения и ввода в сражение. Вместе с этим следует поставить Потапову задачу: всеми силами и средствами его армии во взаимодействии с правым крылом шестой армии при поддержке основных сил фронтовой авиации не допустить дальнейшего продвижения фашистских войск в глубь нашей территории.

— Вот это деловой разговор, — поддержал Ватутин.

— Что будем делать с корпусом Рябышева? — спросил Пуркаев. — Ему отдан приказ повернуть из района Самбора в район восточное Львова и войти в подчинение Музыченко.

Подумав, Кирпонос ответил:

— Вот и хорошо. Пусть продолжает марш, а тем временем поставим Музыченко задачу: нанести с юга контрудар силами не одного, а двух — четвертого и восьмого — мехкорпусов. Нацелить их надо, как и выдвигающийся из района Злочева пятнадцатый мехкорпус, под основание танкового клина, вбиваемого противником. С войсками второго эшелона фронта поступим так: девятому и девятнадцатому мехкорпусам, а также всем стрелковым корпусам, составляющим второй эшелон фронта, продолжать форсированный марш к границе по указанным им маршрутам, а тем временем мы в соответствии с развитием обстановки уточним направления и рубежи их ввода в сражение. Учитывая, что главный удар противника явно вырисовывается в стыке наших пятой и шестой армий, необходимо немедленно поставить задачу тридцать седьмому стрелковому корпусу прикрыть Тарнополь с северо-запада. Ускорьте его выдвижение. Восьмидесятую стрелковую дивизию этого корпуса следует оставить здесь — это наш резерв на случай крупных воздушных десантов в тылу наших войск и, в частности, в районе нашего командного пункта.

Глядя на задумавшихся собеседников, Кирпонос заключил:

— Молчание — знак согласия. Вижу, что мое решение вам по душе.

Вашугин бодро поддержал командующего. Пуркаев только молча кивнул.

Почему было принято такое решение? По-видимому, генерал Кирпонос считал, что в тяжелой, все более угрожающей обстановке главное — не обрекать войска фронта на пассивную оборону, а сохранить единство взглядов и действий, сделать все, чтобы помочь верховному командованию осуществить намеченный план, ибо от этого зависело положение не только нашего, но и соседних фронтов.

В это время к нам прибыли начальник Генерального штаба генерал армии Г. К. Жуков и назначенный членом Военного совета фронта Н. С. Хрущев.

Георгий Константинович, всегда отличавшийся конкретностью и четкостью в организации управления войсками, одобрил принятое командованием фронта решение и предложил, не теряя времени, отдать приказ о подготовке контрудара. Начальник Генерального штаба коротко ознакомил Военный совет фронта с делами у наших соседей. Он сказал, что на юге противник особой активности не проявляет и там государственная граница прочно удерживается 9-й армией, сформированной из войск Одесского военного округа. А вот на Западном фронте обстановка складывается очень тревожно. По-видимому, противник наносит там главный удар. Соседняя с нами левофланговая 4-я армия этого фронта ведет пока бои в районе Пружаны, Городец. В направлении на Брест-Литовск противник глубоко вклинился в нашу оборону, и здесь, так же как и у нас, советские войска готовят мощный контрудар.

Жуков поинтересовался, имеем ли мы проводную связь с Музыченко. Получив утвердительный ответ, генерал армии сказал, что побывает у него, а пока переговорит с ним. Кирпонос распорядился немедленно вызвать командующего 6-й армией к аппарату. Выслушав доклад командарма о состоянии войск, о противнике, Жуков особо подчеркнул, насколько важно, чтобы 4?й мехкорпус как можно быстрее был переброшен на правый фланг армии.

Вскоре Г. К. Жуков в сопровождении представителей штаба фронта выехал в 8-й механизированный корпус генерал-лейтенанта Д. И. Рябышева, чтобы на месте ознакомиться с состоянием его войск и ускорить их выдвижение из района Львова на Броды.

Быстро готовим боевые распоряжения войскам. К командующему 5-й армией на самолете вылетел генерал Панюхов. Он вез приказ: силами 22-го механизированного корпуса и 135-й стрелковой дивизии нанести контрудар с целью разгрома владимир-волынской танковой группировки противника и оказания помощи двум окруженным полкам 87-й стрелковой дивизии.

15-му мехкорпусу было приказано немедленно наступать на Радзехув. Войскам 6-й армии надлежало отбросить противника, ворвавшегося в Рава-Русский укрепрайон, а силами 4-го мехкорпуса поддержать наступление 15-го мехкорпуса. 8-й мехкорпус генерал Музыченко должен был немедленно повернуть из района Львова к Бродам. В корпуса, выдвигавшиеся к границе из глубины, были посланы радиограммы: максимально ускорить движение.

Распоряжения отдать не трудно, куда труднее было их выполнить. Понимая это, генерал Кирпонос разослал в 5-ю и 6-ю армии, в 8-й и 15-й мехкорпуса своих представителей для контроля.

Ночь на 23 июня была уже второй бессонной для всех на КП фронта. Командующий и штаб настойчиво пытались наладить управление войсками, уже вступившими в смертельную схватку с врагом. Но и к утру еще не было полной ясности в обстановке. Посланные нами в 8-й и 15-й мехкорпуса командиры штаба фронта еще не вернулись, связь со штабом 5-й армии вновь надолго прервалась. Чрезвычайно обеспокоенный этим, генерал Пуркаев почти каждые четверть часа требовал к себе начальника связи фронта генерала Добыкина и мрачно спрашивал:

— Наладили связь с Потаповым? Добыкин растерянно разводил руками.

— Когда же будет связь? — повышал голос Пуркаев. Начальник связи лишь бледнел и молчал. Что он мог ответить?

Максим Алексеевич знал положение не хуже его. Связь хорошо работала, когда войска стояли на месте и когда ее никто не нарушал. А разгорелись бои, и все приходится налаживать сначала. Ничего не добившись от Добыкина, Пуркаев вызвал меня:

— Ну что, возвратились наши посланцы от Потапова? Я ответил отрицательно. Пуркаев сердито ворчал и снова и снова требовал любыми средствами добыть крайне нужные для командования фронта данные о положении наших войск и о действиях противника. Я разделял душевное состояние своего начальника, но, к сожалению, никакой энергией невозможно было выправить дело. Донесения поступали бессистемно и были крайне скудны. Да и то, что доходило до нас, радовало мало. Когда генерал Варенников доложил о местонахождение 8-го мехкорпуса, нам стало ясно: на его ввод в сражении мы пока не можем рассчитывать. От командира 2-й артиллерийской противотанковой бригады полковника М. И. Неделина поступило донесение, что трактора из народного хозяйства он еще не получил и двинуть к границе сможет лишь один дивизион. Не так-то просто оказалось отмобилизовываться в приграничном районе в условиях начавшейся войны.

С особым нетерпением ожидали мы сообщений из 5-й армии и 15-го мехкорпуса. Однако лишь к вечеру, после возвращения выезжавших туда представителей командования, Военный совет фронта получил сравнительно полную картину событий на луцком и сокальско-радзехувском направлениях. Теперь уже не оставалось сомнений, что судьба приграничного сражения отныне будет зависеть от исхода боев, развернувшихся в центре и на левом фланге 5-й армии, на участке от Владимир-Волынского до Сокаля. А бои здесь становились все ожесточеннее. С огромным трудом части 45-й и 62-й стрелковых дивизий 15-го стрелкового корпуса сдерживали врага. К югу от Владимир-Волынского, где на широком фронте сражались 87-я и 124-я стрелковые дивизии, фашисты вклинились в наши боевые порядки. Многие части теперь дрались в окружении. Отрезанные от своих, испытывая острый недостаток в боеприпасах, они весь день успешно отбивали атаки, приковывая к себе силы противника. Танковая группировка, прорвавшаяся южнее Владимир-Волынского, тоже не продвинулась далеко. Натиск ее сдерживали героические дивизионы 1?й артиллерийской противотанковой бригады. Вскоре сюда подошли передовые части 135-й стрелковой дивизии и 22-го механизированного корпуса. Общими усилиями противник был остановлен.

Вторая крупная танковая группировка фашистов, прорвавшаяся к Радзехуву, наткнулась на подошедшие сюда передовые части 15-го механизированного корпуса генерала Карпезо. Читатель уже знает, с какими трудностями совершали марш дивизии этого корпуса, оказавшиеся без автотранспорта. Комкору пришлось оставить в Бродах свою 212-ю моторизованную дивизию, двигавшуюся пешим порядком, приказав ей занять там оборону на случай прорыва вражеских войск. Навстречу врагу он смог бросить лишь 10-ю танковую дивизию генерала С. Я. Огурцова. Фашистская группировка насчитывала около 350 танков новых образцов. Казалось бы, что с ними может поделать одна наша танковая дивизия неполного состава, имевшая на вооружении большей частью устаревшие машины. Но советские танкисты решительно ринулись в бой. Бойцы танкового и мотострелкового батальонов, составлявших передовой отряд, дрались с величайшей отвагой. Они отразили все атаки врага. На поле боя осталось свыше двадцати горящих вражеских танков и сотни трупов фашистских солдат. Такой ценой фашисты заплатили за шесть наших подбитых танков.

На помощь передовому отряду во второй половине дня подошли танковый и моторизованный полки этой же дивизии, которые с ходу ударили по врагу и даже потеснили его. Лишь встречными атаками превосходящих сил противнику удалось остановить их. Поддержать контратаку наших танков и мотострелков оказалось нечем. Второй танковый полк 10-й дивизии, следуя без саперных подразделений по тяжелой лесисто-болотистой местности, задержался в пути. Не смогла подойти и 37-я танковая дивизия, выдвигавшаяся из Кременца. Противник воспользовался этим. Обойдя главные силы дивизии Огурцова, фашистские танки устремились в направлении Берестечко, где наших войск не было. Этот район стал для нас наиболее опасным.

В полосе 6-й армии жаркие бои шли пока лишь на правом фланге, но наши войска, хотя и с трудом, сдерживали противника.

Из 26-й армии сообщили, что 99-я стрелковая дивизия в середине дня решительно контратаковала врага и выбила его из Перемышля. Над городом снова взвился советский флаг. Стали известны и подробности этого боя. Помню, что много ярких эпизодов описал тогда специальный корреспондент «Правды» Д. Новоплянский. Вот отрывок из его корреспонденции:

«Сильнее всего укрепились захватчики на площади Пяти Углов. Из окон четырехэтажного дома, как из амбразур, били пулеметы. Пограничники все же пробрались в это здание. Комсомолец Щербицкий выкинул вражеского пулеметчика из окна второго этажа. Старшина Мальков забросал гранатами фашистов, засевших в подвале. Проводник Андреев с двумя пограничниками шли за собакой, безошибочно находившей замаскированных автоматчиков. В 14.00 на площади появились два вражеских танка, их расстреляли подоспевшие наши артиллеристы».

Забегая вперед, скажу, что бои за город продолжались еще довольно долго. Трижды фашисты захватывали его, и каждый раз части славной 99-й стрелковой дивизии и подразделения пограничников снова выбивали их. Наши войска удерживали Перемышль до тех пор, пока не получили приказ оставить его.

На остальных участках 26-й армии положение тоже не вызывало тревоги. И совсем спокойно было в полосе 12-й армии, занимавшей оборону в Карпатах и Буковине.

Все это давало повод надеяться на успех нашего контрудара, организации которого командование фронта уделяло все свое внимание.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.