С кем быть Мелехову…

С кем быть Мелехову…

После того как Шкирятов и Цесарский в своем отчете выставили Шолохова едва ли не обманщиком, ему бы затаиться в станице. Подальше от державного внимания, переждать бы черную пору. Нет, не сложил оружия. Поехал в Москву исполнить поручение тоже несломленного Лугового. Пробился с письмом райкома о необходимости упреждающих мер в засушливых районах Донщины к заместителю председателя Совета Народных Комиссаров (так тогда именовалось правительство), Анастасу Ивановичу Микояну.

Микояну достало понимания, кто перед ним с ходатайством и о чем оно. Письмо переслал Сталину с припиской: «Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину. В связи с постановкой на Политбюро ЦК ВКП(б) вопроса о мерах борьбы с засухой в степных районах, направляю Вам письмо секретаря Вёшенского райкома ВКП(б) тов. Лугового, переданное мне тов. Шолоховым…»

И вот результат. В октябре 1938-го в «Правде» было напечатано постановление ЦК и СНК «О мерах борьбы с засухой в степных районах». Это еще одна глава из Книги шолоховских забот о Доне!

Не предает Шолохов и московских друзей. Шлет письмо Левицкой: «Будете писать Маргарите — передайте привет от нас и всякие добрые пожелания…» Это он о дочери Левицкой, которая брошена в лагерь. Интересно, сообщило ли лагерное начальство по инстанции, когда вскрыло письмо, о таком внимании писателя к жене «врага народа»?

Пишет Левицкой и о другом: «Полтора месяца не брался за перо… За „Т.Д.“ что-то боюсь браться…»

Что же у него под пером? В «Правде» появились всего три небольшие заметки Шолохова: приветствия по случаю 75-летия Серафимовича, беспосадочного перелета Москва — Дальний Восток летчиц-героинь Валентины Гризодубовой, Полины Осипенко и Марины Расковой и 20-летия ВЛКСМ.

Длинным-предлинным становится 1938 год для писателя.

Неожиданно отношение к нему изменилось. Кончился ледниковый период, началось внезапное потепление. На «Мосфильме» разрешили Сергею Ермолинскому (другу Михаила Булгакова) писать сценарий для фильма «Поднятая целина». «Роман-газета» издает седьмую часть «Тихого Дона». Ученый совет Института мировой литературы выдвигает Шолохова кандидатом в академики. Из Ростова приехал молодой поэт и журналист Анатолий Софронов с просьбой от областной студии кинохроники — снять фильм о писателе-станичнике. Подумал, подумал и не отказал. Правда, когда начались съемки, рьяно мешал восхвалению своей персоны. (С Софроновым сдружился. Особенно частыми были встречи и обмен письмами с 60-х годов, когда земляк стал главным редактором журнала «Огонек». Здесь Шолохов печатал отрывки из второй книги «Поднятой целины» и дважды выпускались его собрания сочинений.)

Шолохову невдомек: с чего бы это? Знает, что просто так кулеш не варят. Шел слух, будто бы Сталин дал указание: «Великому русскому писателю Шолохову должны быть созданы хорошие условия для его работы».

Если это так, то, видимо, Сталин понимал, как можно с помощью романов помогать социалистическому воспитанию трудящихся. Отныне творчество Шолохова начинают приспосабливать для обслуживания курса партии. Один тогдашний критик сочинил, к примеру, о Давыдове: «Он прекрасно усвоил и продумал то, что сказал Сталин о новой политике в деревне… Прочитанное им в речи Сталина представляется ему тем, о чем он сам думает, он защищает это как свое собственное, выношенное, продуманное».

За границей заметили новое отношение к этому современному Толстому с берегов Дона: то угроза ареста, то возвеличивание со всем казенным пылом. И взялись пережевывать эту новость. До писателя дошли сведения, что уже известная ему итальянская газета «Джермо» напечатала без особых раздумий: «Шолохов, предупрежденный одним из своих друзей, сумел, спрятавшись, избежать гнева диктатора. Гнева, который вскоре погас, так как Шолохов вошел в состав Верховного Совета СССР и с гордостью принял титул „лучшего советского писателя“ и „классика социалистического реализма“».

За границей не учитывали одного: Шолохов никогда не отвергал саму идею социализма, он боролся лишь с ее извращениями и издержками. Потому попытки представить его купленным славой и почестями — нелепы.

Не гнев погас. Сталин предусмотрителен: первая социалистическая держава после недавней смерти великого Горького не должна оставаться без писателей, которыми можно было бы гордиться на весь мир. Вождь пощадил не только Шолохова. Не были брошены в застенок ненавистные власти Михаил Булгаков, Анна Ахматова, Михаил Зощенко, Сергеев-Ценский… Михаила Пришвина не посадили, хотя и превратили в детского писателя-натуралиста, печатая лишь безобидное. Дано согласие на возвращение из эмиграции Марины Цветаевой. Уже год, как поезд привез из эмиграции старика Куприна…

Однако неприкосновенных не было. Вождь прочитал памфлет Демьяна Бедного под названием «Ад» и приказал: «Передайте этому новоявленному „Данте“, что он может перестать писать».

Шолохову тоже достается. Все пытаются навязать могучему реалисту догмы соцреализма. Вскоре он прочтет в одной книге: «Так, можно отметить у Шолохова следы ложно понятого „народного образа“, который усиленно культивируют так называемые „крестьянские писатели“ и интеллигентские любители „локальности“ описаний».

Не сдается романист. Оповестил в одной из газет: «Сейчас я работаю над восьмой, заключительной частью романа „Тихий Дон“. Наполовину работа уже закончена».

Кто станет воодушевляющим образом для миллионов строителей социализма — блукающий в поисках правды Григорий Мелехов или твердокаменный коммунист Михаил Кошевой? Три года тому назад автор «Тихого Дона» пообещал: «Из большевиков в четвертой книге выделится Михаил Кошевой. Я выдвину его с заднего плана и сосредоточу на нем большое внимание».

Не исполнил своих «соцобязательств». В седьмой части этот персонаж вовсе не появился, а в восьмой — лишь в нескольких главах. Теперь Кошевой в новой роли — при должности предревкома. И Шолохов ищет новые краски для его портрета. То: «Я вам, голуби, покажу, что такое советская власть!» То: «Злой донельзя на себя и на все окружающее». То уничижительное: «Твое дело телячье: поел, да в закут». То — Мелехову: «Отправляйся завтра же, а ежели добром не пойдешь — погоню под конвоем». Такое наблюдение: по хутору он стал ходить «медленно и важно» (Кн. 4, ч. 8, гл. V).

Упрям Шолохов и тогда, когда от главы к главе описывает судьбу Мелехова тоже по правде жизни. Не исполняет указаний-советов: дескать, позволил этому «отщепенцу» в предшествующих томах пометаться-поблукать, изволь теперь дать ему возможность прозреть. От члена партии Шолохова требовали как бы дать рекомендацию в партию Мелехову.

Дополнение. Давно начались попытки навязать Шолохову иного Мелехова. Еще в 1928-м Ермилов, главный рапповский критик, требовал от автора пустить мятущегося героя по единственно правильному, по его разумению, большаку: «Постепенно идущий к большевизму». Еще один «правильный картограф» Машбиц-Ветров убеждал читателя: «Автор ведет его к коммунизму». Шолохов же уже двумя своими романами сказал совсем о другом — власть обязана быть такой, чтобы люди шли под эту власть добровольно.

Уже и РАПП прикрыли, а официозные критики не стали пацифистами. Отныне были приняты истинно энкавэдэшные оценки. «Воинствующий идеолог сословного казачества», — писал, к примеру, о Мелехове Лежнев.

Что читатели? Одни были облучены всепроникающей радиацией классовой ненависти к Мелехову. Другие имели смелость читать роман без идейных предрассудков. Кто-то из тех, кто умел думать самостоятельно, пробился на страницы «Литературной газеты»: «„Тихий Дон“ — исключительное произведение. Оно доходит глубоко до сердца, так же как и „Война и мир“. Как там, так и здесь у меня чувство тоски и неудовлетворенности за героев романа. Но что делать, ведь это жизнь…»

Еще несколько писем от простых читателей — их разыскала литературовед Н. Корниенко (к слову сказать, она многое открыла в теме «Шолохов и Платонов»): «Не читав произведения Шолохова, я был непримиримо настроен к сословию и знати, особенно казачеству. После прочтения у меня вместо прежней ненависти внушилось сочувствие к казачеству, ихнему героизму, стойкости за свои интересы, и даже зародилась некоторая любовь к Григорию как мужественному борцу за честь потомства». Подпись: Гунченко К. Т. забойщик, 35 лет, Донбасс. Или: «Я ученик 3-го класса. Я прочел сочиненную вами книгу „Тихий Дон“. Книга „Тихий Дон“ мне очень понравилась. Я обязуюсь так же бороться за Советскую власть, как боролся Григорий за царя». Подпись: Буров Миша, Западно-Сибирский край, село Кузеденево.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.