29 Сказка рыцаря

29

Сказка рыцаря

Благодаря работе в кино Гарри, наконец, нанял агента по связи с прессой, Артура Чейза. Чейз придумал новое слово — «гудинировать» и сумел ввести его в энциклопедию. Гудини чрезвычайно гордился этим и даже процитировал энциклопедическую статью в своей весьма хвастливой книге «Приключения разностороннего артиста».

Он уже шесть лет не был в Европе, и его мучил страх, что английская публика, первой оценившая Гудини, может забыть о нем. Но когда в феврале 1920 года он вернулся в Англию, это была совсем другая страна. Глядя перед сеансом на публику сквозь глазок театрального занавеса, он видел зал, сплошь заполненный девушками, среди которых изредка попа* дались пожилые люди. Юноши Англии полегли на войне. Почти каждая семья потеряла отца, брата или сына. Как можно выступать, если не ждешь аплодисментов молодых парней.

Однако скоро он нашел выход. Гарри не стал кинозвездой, но его фильмы были хорошо приняты в Британии. Новое поколение, слишком юное, чтобы участвовать в войне, видело американского Короля освобождения на экране, а теперь эти почти еще дети с восторгом смотрели, как он совершает свои необыкновенные трюки на сцене, совсем рядом с ними. Англия снова приняла Гудини в свои теплые объятия.

Поездка помешала Гарри осуществить множество литературных замыслов. Груды заметок, чемоданы, заполненные альбомами с газетными вырезками, папки с различными документами, письма, автографы, редкие антикварные вещицы — все это он оставил на попечении пожилого книжного червя по имени Альфред Бекс. В прошлом актер и импресарио звезд, он проводил остаток жизни в обществе книг и вещей, связанных с театром. В волшебном замке-особняке

Гудини на 113-й улице он нашел счастливое пристанище.

Гудини взял с собой только свою «рабочую библиотеку», упаковав ее в специально сконструированный ящик, который, когда его открывали, превращался в книжный шкаф. Но никакой шкаф не мог вместить покупаемых Гудини книг, особенно теперь, когда он стал собирать все, что имело отношение к предмету, заинтриговавшему его еще в первые дни дружбы с Джо Ринном в Нью-Йорке — мошенническим уловкам медиумов.

Говорили, что после смерти матери Гудини проводил долгие часы с различными медиумами, пытаясь получить какой-то сигнал, действительно свидетельствующий о том, что его мать продолжает существовать после своей земной смерти. Наверное, это правда, так как после смерти миссис Вейсс Гарри действительно изменил свое отношение к спиритам. Раньше он считал их просто безобидными мошенниками, а их клиентов — простаками. Он просто жалел людей, которых водят за нос, но считал, что его это не касается: каждый имеет право сорить деньгами по собственному усмотрению.

Теперь же, когда на сеансах Гарри слышал хриплый шепот духа, тщетно подделывающийся под голос его матери, но не произносящий ни одного слова на идише, никогда не упоминающий ни одного из бесчисленных маленьких событий, известных только им, одним словом, когда духи произносили лишь банальности и уверения в своем совершенном счастии на том свете, его охватывала ярость, смешанная с горечью. И хотя ему очень хотелось разоблачить лукавство шарлатанов, унизившихся до того, чтобы подделываться под его матушку, бывшую для Гарри святой, он пока не решался публично заявить о невозможности общения с умершими. Он сразу лишился бы допуска в спиритические кружки, а значит, и источников информации.

Хотя Гарри и клеймил происходящее на сеансах как суеверие, сам он был достаточно суеверен. Так, он никогда не начал бы опасного дела в пятницу тринадцатого числа. Часто он чувствовал, как нечто невидимое пытается связаться с ним, подавая трудно уловимые знаки.

Один из его друзей, знаменитый фокусник-эксцентрик Лафайет, погиб несколько лет тому назад в театре во время пожара. Гудини, прибыв на гастроли в Эдинбург, первым делом навестил могилу Лафайета, взяв с собой цветы и кувшин для них. Обрезав стебли цветов, он поставил кувшин на каменный фундамент. Кувшин упал, хотя ветра не было. Гудини вздрогнул, и Бесс почувствовала, что он глубоко взволнован.

«Бесс, ты не думаешь, что это Лаф хочет связаться со мной?» Бесси сказала, что возможно, она задела кувшин юбкой. Он отодвинул кувшин, продолжая срезать стебли. Кувшин снова упал и разбился. Гарри ничего не сказал, но Бесс поняла, что он ощутил незримое присутствие друга.

Ожесточение, с которым Гудини обличал медиумов, во многом, несомненно было связано с его несбывшейся мечтой о возможности связи с умершими. Он постоянно заключал договоры с друзьями, сообщая им секретные кодовые слова и знаки, по которым тот, кто умрет первым, сможет сообщить о себе оставшемуся в живых.

Гудини начал свое турне по Британии с того, что сломал лодыжку и, следуя своему собственному правилу: «не обращай внимания, и все пройдет», продолжал работать до тех пор, пока боль не стала настолько сильной, что он едва мог ходить. Доктора заявили, что если он немедленно не наложит тугую повязку, то на всю жизнь может остаться хромым. Он послушно провел неделю в постели, с головой уйдя в свою обширную переписку.

Зима была холодной, и когда Гудини прибыл в Эдинбург, он был потрясен, как много детей в бедных кварталах города ходят босиком. Лишь только какая-нибудь идея овладевала Гарри, она гнала его, подобно старику из сказки о Синдбаде-Мореходе. Теперь он только и думал, что о босых детях. Он опубликовал в газетах объявление, в котором призывал детей, не имеющих обуви, прийти в театр. В обувном магазине он купил триста пар ботинок. По его просьбе все актеры помогали детям примерять обувь.

Однако трехсот пар ботинок на всех не хватило. Гудини собрал оставшихся детей и повел их в ближайший обувной магазин. В результате каждый ребенок получил новую пару башмаков. Гудини попросил продавца послать ему чек в театр. Оставшись вдвоем с Бесс, они стали размышлять, как им прожить до конца недели.

Пока Гудини лежал в постели, пестуя свою лодыжку, он решил использовать время, отпущенное на его представление, для демонстрации фильмов, в которых он прыгал с мостов и освобождался под водой. Дирекция театров была не против демонстрации фильмов, но не хотела показывать, как Гудини посещает могилы покойных фокусников. Что же до Гарри, то он всегда считал, что все интересующее его, должно быть интересно и остальным.

К 20 марта стало настолько тепло, что Гудини сумел подготовить представление под водой, показанное в Гулле. Как мы помним, его спасательный само-расстегивающийся водолазный костюм не привлек внимания лордов Адмиралтейства, однако он использовал этот костюм в качестве реквизита в «Тайне тайн». Теперь же он показал очень красивый и эффектный трюк с освобождением под водой, надеясь, что костюмом заинтересуются местные водолазные компании.

Гудини послал пленку, запечатлевшую это представление, своему английскому другу, с которым он переписывался, но никогда не встречался. Это был не кто иной, как самый знаменитый подданный британской короны, сэр Артур Конан Дойл.

Отношения между этими людьми, такими разными и необычными, можно понять, читая их переписку, опубликованную в книге «Гудини и Конан Дойл: история странной дружбы», изданной Бернардом Моррисом Ли Эрнестом, старинным другом и адвокатом Гудини, и Хиеуордом Каррингтоном, автором большого числа книг по спиритизму.

Вообще говоря, эту дружбу все-таки нельзя считать странной, так как во многом эти люди были похожи: оба были энергичными, отважными, спортивными. Оба не чурались светской жизни и не боялись дразнить львов, если считали себя правыми. Оба были людьми сентиментальными, романтиками, горячо привязанными к своим матерям и почти до абсурда рыцарски относящимися к женщинам; оба любили животных и детей. Оба в детстве пережили нужду, и оба пробили себе дорогу к славе только благодаря собственным талантам и мужеству.

Конан Дойл был знаменит как автор исторических романов и создатель Шерлока Холмса еще, в то время, когда Гудини работал на галстучной фабрике. Во время бурской войны в 1900 году он пожертвовал литературой ради медицины и героически проявил себя в борьбе с эпидемией брюшного тифа в Блумфонтейне. Впоследствии он написал памфлет «Война в Южной Африке, ее причины и ведение», в котором подверг уничтожающей критике позорную кампанию, проводимую против Британии людьми, сочувствующими бурам и подстрекаемыми шпионами кайзера. За это он был возведен в рыцарский сан королем Эдуардом VII.

Он и на самом деле был благородным рыцарем, ведущим свой род от католических мелкопоместных дворян Ирландии, «джентри», которые предпочли лишения отказу от веры своих предков. Эту веру Конан Дойл потерял, учась в медицинской школе, и в течение тридцати лет искал Бога в душе, живя по правилам древнего рыцарского кодекса чести, согласно которым человек должен проявлять бесстрашие перед сильным, скромность перед слабым, защищать справедливость и заглаживать обиды. Его всем известные способности к анализу сложных ситуаций были всегда направлены на защиту несправедливо обвиненных и невинно осужденных. Конан Дойл начал интересоваться спиритизмом еще в 1887 году. В течение почти тридцати лет он не мог прийти к каким-либо определенным выводам. Но в конце 1915 года близкая подруга его жены, экспериментировавшая с автоматическим письмом, получила «послание» от мужа сестры Конан Дойла, убитого во время войны. Послание содержало некоторые интимные подробности, которые, как был уверен Конан Дойл, кроме него, никто не знал. Это было то очевидное доказательство, которого он ждал все эти годы. Оно полностью убедило его, что загробная жизнь существует и что возможен контакт с умершими. С тех пор его жизнь была посвящена служению новой религии. Это послание жгло и радовало его сердце, должно было преисполнить радостью сердца всех тех, кто потерял своих сыновей. Да и сам Конан Дойл очень скоро лишился своего сына Кингсли.

Из Конан Дойла никогда бы не вышло мага-люби-теля; даже невинное жульничество фокусника, развлекающего публику, шло вразрез с его совестью. Сама идея обмана была настолько чужда его природе, что совершенно не укладывалась у него в голове. Этот великий человек — пример того, как честность, доведенная до фанатизма, может привести ко злу. Конан Дойл, приписывая другим благородство, которое было присуще ему самому, отказывался подозревать обман и бессердечное мошенничество там, где они, несомненно, имели место, и стал бесконечно доверчивым и уязвимым для коварного плутовства дешевых «медиумов».

Желание поверить в необычное очень велико, что видно по приводимому ниже патетически искреннему описанию сеанса, включенному Хыоэттом Маккензи в его книгу «Духовное общение»:

«В последний раз, когда я видел Гудини, он демонстрировал свои возможности дематериализации на сцене театра «Грзнд» в Айлингтоне перед тысячной толпой, причем соблюдалось строгое тестирование. Небольшой железный ящик, наполненный водой, был установлен на сцене, и туда был помещен Гудини так, что вода полностью покрывала его тело. Затем ящик был накрыт железной крышкой с тремя крюками и скобами и тщательно заперт. В течение полутора минут тело Гудини внутри ящика полностью дематериализовалось; автор, стоявший рядом с ящиком, тому свидетель. Не потревожив ни один замок, Гудини перенесся из ящика прямо на задник сцены.

Автор, стоявший рядом с ящиком, во время дематериализации чувствовал потерю физической энергии, обычно испытываемую на спиритических сеансах…

Дематериализация производится теми же методами, что и на спиритических сеансах, когда из медиума вытягивается его психо-пластическая сущность. Тело медиума во время сеанса становится вдвое легче Находясь в таком состоянии, Гудини был перенесен со сцены в артистическую уборную за сценой, и там он почти мгновенно материализовался. Скорость дематериализации была намного больше скорости материализации во время сеансов.

Тело Гудини не только дематериализовалось, но оно еще прошло сквозь запертый железный ящик, демонстрируя возможность прохождения материи сквозь материю. Эта впечатляющая демонстрация одного из самых трудных для понимания чудес природы, возможно, рассматривалась большей частью публики как очень хитрый трюк».

Четыре года спустя в книге «Иллюзионист среди духов», считающейся лучшим произведением Гудини, он отрицал, что обладает способностями медиума, о которых с таким пафосом писал ошеломленный президент Британского колледжа психических исследований мистер Маккензи.

Гудини заканчивал свои рассуждения так:

«Следя за моей работой, мистер Маккензи не имел никакого особого преимущества перед остальными членами комиссии наблюдателей. Подобно всем приверженцам спиритизма, мистер Маккензи делал выводы не из того, что он видел на самом деле, а из того, что ему хотелось видеть. Поэтому он не может ни подтвердить, ни опровергнуть реальность увиденного. Если бы он пустил в ход все свои способности к логическому мышлению, как это должен делать любой искренний и непредвзятый исследователь, то он понял бы абсолютную несостоятельность своих выводов и никогда не написал бы столько чепухи, для подтверждения которой не привел ни одного доказательства».

Ничего не доставляло Гудини большего удовольствия, чем письма какого-нибудь умника, который, почувствовав легкое головокружение перед сеансом Гудини, объяснял это влиянием сверхъестественных сил.

Но в то же время его охватывало почти отвращение, когда он видел, что такой человек, как Конан Дойл принимает всерьез те трюки, которые не могли бы обмануть и умного семилетнего мальчика. Он, как никто другой, знал годы упорных трудов, испытаний, ошибок; даже относительно несложный трюк, такой, как, например, освобождение из тюремной камеры, он готовил тщательно и кропотливо, отрабатывая все детали. Поэтому можно понять его чувства, когда он видел, как наивных приверженцев спиритизма обманывают отъявленные мошенники, уже не раз пойманные с поличным.

Ранней весной 1920 года Конан Дойл писал Гудини: «Это Вы привели меня к оккультизму! Мой разум говорит мне, что Вы обладаете этой чудесной силой. Я не вижу другой возможности объяснить то, что Вы делаете, хотя и не сомневаюсь, что Ваши сила и мужество помогают Вам».

Так выглядела сказка Рыцаря о чудесах, творимых Гудини. И что бы ни говорил и ни делал Гарри, иногда почти раскрывая свои секреты, ничто не могло убедить выдающегося врача и знаменитого писателя в том, что Гудини не способен дематериализовываться.

Наконец, 14 апреля 1914 года Гудини посетил сэра Артура и леди Конан Дойл в их доме в Кроуборо, где отобедал, познакомился с детьми и выслушал пылкий рассказ хозяев об их контакте с умершим сыном. Они были людьми, которых спиритические медиумы называют «зашоренными» людьми, иллюзии которых невозможно разрушить никакими доводами разума.

Однако за такой глубокой верой, зачастую, скрывается сильное, хотя, возможно, неосознанное тщеславие. «Я вижу все это своими собственными глазами. Раз я не могу объяснить это, значит, это сверхъестественно», — примерно такова логика их рассуждений.

Обычное любопытство, которое вначале проявлял Гудини к спиритам, этим продавцам чудес, и их методам, со временем превратилось в стремление непредвзято исследовать медиумные явления, поскольку его все же не оставляла надежда получить весть от своей матушки. Когда же он понял, что медиумы стремятся лишь поточнее угадать, какое послание из потустороннего мира его больше всего устроит, все эти атрибуты спиритических сеансов (летающие гобои, закутанные в марлю привидения) привели его в величайшее негодование. Однако он продолжал посещать спиритические сеансы, чтобы побольше узнать об уловках этих шарлатанов, решив дать волю своему гневу на страницах книги, которую он задумал написать.

Поэтому во время своего турне по Британии, продолжавшегося с февраля по июль 1920 года, он «сидел» на спиритических сеансах, наверное, больше сотни раз. Гвоздем «сезона» в том году были сеансы розовощекой молодой француженки Евы Карье. Она могла извергать изо рта пенную жидкость, которую медиумы называли эктоплазмой. На Гудини все это не произвело особого впечатления, однако в письмах Конан Дойлу он описывает этот сеанс в несколько ином тоне. Впрочем, о своих впечатлениях он предпочитает умалчивать. В конце концов, именно рекомендации сэра Артура открыли ему путь к сливкам общества спиритов, и он не хотел, чтобы напряженность в отношениях с Рыцарем помешала ему продолжать наблюдения.

В своем дневнике Гудини записывает свои истинные впечатления, называя медиумов просто компанией жуликов.

При посещении сеансов Гарри часто брал с собой Бесс и ее юную племянницу Джулию Сойер, работавшую у него секретаршей. Джулия научилась легко разгадывать трюки, используемые на спиритических сеансах. Благодаря своей внешности (выглядела она совсем подростком, хотя на самом деле ей было уже больше двадцати) она стала незаменимым «тайным агентом» Гудини в среде американских медиумов, когда сам Гарри уже открыто выступал против них.

Однако прежде чем очертя голову ринуться в бой с медиумами, он решил снова попробовать свои силы в кино. Рана, нанесенная самолюбию Гарри отсутствием у публики интереса к его фильмам, немного затянулась, и свое фиаско он теперь объяснял неудачными сценариями и плохой режиссурой.

Но сейчас он организует свою собственную компанию, сам напишет сценарий и поставит фильм, в дополнение к тому, что, конечно, будет играть ведущие роли. Третьего июля он отплыл домой в полной уверенности, что в кино его ждет такая же слава, какую он снискал в варьете.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.