Глава II Особые события

Глава II

Особые события

Маневры. В учениях «Карпаты-75» участвуют представители 12 стран Европы. Тяжелые испытания в мире и личные. Гнусный подкоп гнусной партократии. «Исключение» меня из КПСС. Никогда не изменю своим принципам. Предательство было вскрыто позже. Высокие оценки округа — заслуга всех офицеров и солдат.

1975 год был насыщен сложными негативными и позитивными событиями — и в мире, и в стране, и в округе, и у меня лично.

Заключен целый ряд договоров и соглашений, направленных на смягчение международной обстановки и сближение стран. Например, с Англией — о нераспространении ядерного оружия; с Францией — о сотрудничестве в области сохранения внешней среды; с Ираком — об использовании атомной энергии в мирных целях. В Хельсинки состоялось совещание по вопросам безопасности и сотрудничеству в Европе, на котором выступал Брежнев. В Кабуле, с приходом Дауда, был продлен еще на 10 лет договор между СССР и Афганистаном о нейтралитете. Можно назвать еще многие события, касающиеся международных отношений СССР. Но не менее значимыми, особенно для нашей страны, были и достижения в области космической науки и техники. В частности, вывод на орбиту искусственных спутников Венеры — наших межпланетных станций «Венера-9» и «Венера-10», а также передача снимков поверхности «утренней звезды» на Землю аппаратами, спущенными на Венеру нашими станциями-спутниками. Это ли не триумф нашей науки и техники?! Не менее важным событием стала стыковка космического корабля «Союз» с американским космическим кораблем «Аполлон».

Однако жизнь была далеко не безоблачной. Присуждением А. Д. Сахарову международной Нобелевской премии был сделан вызов Советскому Союзу, что, естественно, негативно оценило наше руководство. А того только и ждал Запад — он воспользовался поводом для дальнейшего развертывания кампании обвинения СССР в нарушении прав человека. Все основные страны Запада взвыли одновременно, как по команде. О чем это говорит? О том, что их выступления против Советского Союза были тщательно спланированы и управлялись из одного центра.

В то же время неординарные события происходили и в масштабе нашего Прикарпатского военного округа.

Приходилось ли вам наблюдать внезапно налетевший вихрь, который обрушивается, когда его не ждешь, и приносит с собой немало неприятностей, а то и беду? Например, снежный заряд с мощным ветром, как в Заполярье, или «афганец», который не только сваливает человека, осла и верблюда, но и несет массу песка и камней? В обоих случаях ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Или, может, вам довелось побывать в центре смерча? Их много бывает летом в пустыне Марго западнее Кандагара в Афганистане. Он затягивает в себя все и вся, и горе тому, кто не успел спрятаться. А возможно, вы попадали в зону шквального огня или штормового ветра? Мне, например, все это испытать пришлось — в Заполярье, на Ближнем и Среднем Востоке, в Африке. Это очень сложное физическое, морально-психологическое испытание. Проба на крепость, на выносливость.

Так вот, действия министра обороны маршала А. А. Гречко частенько носили именно такой характер. Внезапно собрав нужную, по его замыслу, команду, он выезжает на аэродром, предупредив Генштаб, чтобы срочно готовили самолет. Взлетев, он в воздухе говорит командиру корабля, на каком аэродроме приземлиться. За час до прилета дает команду с борта самолета Генеральному штабу, чтобы тот сообщил соответствующему военачальнику, что он летит к нему.

Так произошло и с Прикарпатским военным округом весной 1975 года. Хорошо, что я в это время был не только у себя во Львове, но даже на аэродроме. Я уже шел к самолету — был заказан полет на Житомир (в 8-ю танковую армию). Меня провожал командующий Воздушной армии округа генерал-полковник С. Горелов. Вдруг прибегает дежурный офицер и докладывает: «Через час министр обороны и с ним группа офицеров, в том числе Главнокомандующий ВВС садятся на аэродроме в Мукачеве».

Естественно, я лечу в Мукачево — до прилета министра у меня 20 минут в запасе. Но возникает, кажется, неразрешимая проблема — по инструкции, в районе взлета или посадки литерного самолета (члена Политбюро ЦК) за 30 минут не разрешается ни принимать, ни выпускать самолеты. Лишь своей властью, в нарушение этого положения, я приземляюсь на аэродроме 92-го Гвардейского истребительного авиационного полка в Мукачево. Полком командовал полковник Буравков. Это летчик-самородок. Все летчики учились в военных училищах, различных военных школах, военных академиях. Но не у всех есть дар летчика высшего класса.

Буравков уже получил сигнал из штаба округа и штаба Воздушной армии о прилете министра обороны в Мукачево. И вообще, штаб Прикарпатского военного округа дал оповещение всем нашим войскам, что появился министр. Он просто так не появляется. Сделано оповещение, как о штормовом предупреждении. Кстати, оповещались и соседние с нами военные округа и группы советских войск.

Самолет министра приземляется точно в установленное время. Что же нам от него ожидать? Какие он привез с собой неожиданности? Но мы готовы ко всему. Все предупреждены.

Самолет подкатил к установленному месту. Наша служба подала своевременно трап. Министр обороны выходит на трап и, сделав удивленное лицо, спускается по ступенькам в сопровождении своих неизменных соратников, в том числе Кутахова. В хвостовой части тоже открылся люк, оттуда выбросили стремянку, и по ней быстро спустились все остальные. Машин мы, конечно, приготовили достаточно, в том числе и «Чайку» из Закарпатского обкома КПСС.

— А как сюда попал командующий? — начал Андрей Антонович.

После официального стандартного доклада-рапорта министру обороны я продолжаю в духе начатого им разговора:

— Чисто случайно! Смотрю в небо — над округом летит самолет министра. Проложил маршрут по карте — получается, что может сесть в Мукачево. Вот и заехал на всякий случай.

— Ну и дела. А мы опять летели в Венгрию. И вдруг Павел Степанович говорит, глядя в иллюминатор: «Смотрите, командующий Прикарпатского расхаживает по аэродрому». Я ему: «Да вроде не он». А Кутахов настаивает: «Он!» Здесь Алексей Алексеевич подключился: «Точно — он». И, видно, замялся: «Неудобно пролетать мимо. Надо уважить». Вот они меня и уговорили сесть. Так что будем делать?

Здесь подошел командир 92-го Гвардейского истребительного полка полковник Буравков и доложил, что полк находится в постоянной боевой готовности, занимается боевой и политической подготовкой.

— Вот и начнем с этого полка.

Министр начал подробно расспрашивать, что за полк, где он воевал, какое состояние на сегодня, сколько летчиков 1-го, 2-го и 3-го класса, какой налет часов. Выяснили, что из этого полка вышел Герой Советского Союза генерал-полковник Мороз — начальник Политуправления ВВС. Андрей Антонович поинтересовался, какие у полка есть проблемы.

— Проблем нет. Полк готов выполнить любую боевую задачу, исходя из возможностей техники, — доложил командир полка без всякого пафоса. Тогда министр так же спокойно и тихо, как он вел с ним беседу, говорит:

— Полк поднять по боевой тревоге в полном составе, в том числе дежурное звено, дополнительно боеприпасы не загружать. Полк вывести в зону для получения задачи в воздухе. Наземный эшелон не двигать.

— Разрешите выполнять?

— Конечно, выполняйте.

Время пошло. Командир полка помчался на командный пункт управления полетами, и уже через несколько секунд были слышны команды о подъеме полка по боевой тревоге. Мы все отправились к домику летчиков, где они обычно собираются перед полетами. Из него выскакивали последние и мчались напрямик по полю к своим самолетам, которые стояли в основном в мощных укрытиях, построенных во всех ВВС в бытность Гречко. Это укрытие может быть разрушено только при прямом попадании бомбы крупного калибра или от бетонобойных бомб и ракет.

Домик летчиков располагался в 100–150 метрах от центра управления полетами и фактически был не домиком, а солидным одноэтажным зданием с плоским перекрытием сверху, которое обрамлено ограждением и приспособлено для наблюдения за полетами и вообще за всей территорией аэродрома. Отсюда видны были все без исключения действия полка. Фактически это была смотровая площадка. Там постоянно действовала громкоговорящая связь, были расставлены столы и стулья. Я приказал принести бинокли.

Через 10–12 минут командир полка по селектору доложил, что полк готов к взлету, взлетать будут парами все три эскадрильи. Это сразу произвело сильное впечатление. Министр внимательно посмотрел на Кутахова, потом на меня, но ничего не сказал.

Все эскадрильи уже вышли из своих аэродромных зон и стояли на своих рубежах. Как только командир полка начал набирать разбег, первая пара истребителей первой эскадрильи уже выруливала на взлетную полосу. И пошли, пошли — пара за парой…

Это было сильное зрелище. Какая выучка! Какая слаженность! Все рассчитано до секунды. Чтобы добиться такого результата, нужен огромный труд. Приблизительно через 20 минут командир полка доложил по радио, что полк вышел поэскадрильно в назначенные зоны и готов к выполнению задачи. Министр обороны немного помедлил, а затем дал команду на посадку, но предупредил — садиться посамолетно.

Первым сел командир полка. Он подрулил на площадку, которая находилась неподалеку от командного пункта управления полетами, поднялся на площадку к министру обороны и твердо, уверенно доложил, что через несколько минут полк приземлится в полном составе. Истребители садились один за другим так же четко, как и взлетали. Один самолет еще был в конце взлетно-посадочной полосы, а очередной уже садился.

Когда все истребители были у своих укрытий, полковник Буравков доложил, что поставленная задача выполнена.

— А высший пилотаж ваши летчики могут продемонстрировать?

— Так точно! Каждый летчик 1-го и 2-го класса может показать весь перечень фигур высшего пилотажа. У нас в каждой эскадрильи 3–4 летчика 1-го класса и столько же 2-го. Остальные — 3-го класса. Из какой эскадрильи прикажете привлечь? — спросил Буравков.

— По усмотрению командира полка.

Полковник Буравков приказал летчикам 1-го и 2-го класса первой эскадрильи под руководством ее командира выдвинуться в исходное положение для выполнения отдельных задач. Таких оказалось всего 7 человек. Из них пятеро продемонстрировали индивидуальное мастерство (два одновременно: один — в одном районе неба, второй — в другом). Общее руководство прямо от нас осуществлял командир полка. Ему помогал командный пункт. И в заключение одна пара продемонстрировала воздушный бой. Даже если бы описывать всё то, что мы видели, взялся специалист экстра-класса, то, конечно, и он не смог бы передать и часть того, что делали воздушные виртуозы. Командир полка на все реагировал спокойно. Сообщал только, какую фигуру высшего пилотажа выполняет летчик, но никаких оценок не делал. Зато Павел Степанович Кутахов заливался соловьем. Да и как тут удержать Главкома ВВС? Фактически идет проверка на самом высшем уровне, и летчики показывают класс.

Когда все самолеты приземлились, министр обороны спрашивает:

— А командир полка что-нибудь из всего этого может выполнить?

— Командир полка, товарищ министр обороны, может выполнить всё то, что вы видели, и еще кое-что, — доложил Буравков. — Позвольте показать?

— Позволяю, — сказал министр.

Полковник Буравков спустился по лестнице и твердой, уверенной походкой направился к своему самолету. Уже даже в этом чувствовалась сила и надежность. Через три минуты самолет выкатился на взлетную полосу, немного притих, собираясь с силами, затем взревел и понесся, как вихрь. Проскочив наш дом с площадкой, где стоял министр (это чуть больше половины полосы), самолет отрывается от земли, летчик переводит его в вертикальное положение, включает форсаж — и вот уже стальная птица, как снаряд, летит в синее небо. Все выше, и выше, и выше.

— Это же какие перегрузки! — не выдержал Кутахов.

Все поддерживают, поддакивают, восхищаются. Молчит только министр. Но следит за самолетом, не отрываясь. Казалось бы, надо поставить 5 с плюсом и на этом закончить. Но командир полка показывал всё: «бочки», «петли», «штопор», «свечки» и т. д. Конечно, его мастерство было значительно выше его питомцев, хотя каждый из них был ас. Затем истребитель вроде бы зашел на посадку, и все собрались было его встречать и поздравлять пилота.

Но каково было наше изумление, когда Буравков, ведя самолет над посадочной полосой на высоте около 50 метров, не выпускал шасси. Кое-кто начал беспокоиться. Однако, не долетая около километра до нашего дома — площадки, самолет переворачивается кабиной вниз и «брюхом» вверх и, промчавшись мимо нас на огромной скорости примерно полтора километра, взмывает вертикально вверх, опять включив форсаж. Все были потрясены.

— Вот, паразит, что вытворяет! — не удержался от высшей степени похвалы Павел Степанович Кутахов.

Министр обороны, видимо, весьма удовлетворенный всем увиденным, поинтересовался:

— Он сколько командует полком?

— Пятый год, товарищ министр обороны, — отвечаю я. — Конечно, он давно заслуживает выдвижения.

— Мы эту тему уже и с командующим округом и с командующим Воздушной армии обсуждали, — отреагировал Павел Степанович, — они нажимают, чтобы Буравкова сразу назначили на дивизию.

— Правильно предлагают. Дайте команду, чтобы он шел на посадку, — уже забеспокоился министр обороны. Одновременно приказал Кутахову, чтобы тот собрал летный состав прямо сейчас, пока командир полка садится.

По команде заместителя командира полка летчики трусцой начали собираться на площадке у дома. Буравков прекрасно сел, выпустил тормозной парашют и подогнал самолет на прежнее место. Навстречу ему побежал офицер штаба и, очевидно, доложил о распоряжении министра обороны. Командир полка подошел к строю, скомандовал: «Равняйсь, смирно, равнение на середину!» — и, подойдя к министру обороны, четко доложил, что летный состав полка по его распоряжению построен.

Министр обороны тепло выступил перед летчиками, поблагодарил их за высокую подготовку, а командира полка наградил памятным подарком. Перед отъездом с аэродрома Гречко говорит мне:

— Полк 128-й мотострелковой дивизии построить в парадной форме. Я буду делать смотр.

А от аэродрома до полка ехать максимум 20 минут. Я к телефону — отдаю распоряжение командиру дивизии (благо все «сидят» на телефонах):

— Немедленно, буквально по тревоге, построить 149-й мотострелковый полк в парадной форме одежды с личным оружием и представить его министру обороны для смотра. Министр обороны выезжает сейчас с аэродрома в полк. Вам — отдать распоряжения, выехать на место и оказать помощь.

Для уверенности сам дозваниваюсь до начальника штаба 149-го полка, передаю ему ту же команду, а сам возвращаюсь к министру обороны и принимаю все меры к тому, чтобы оттянуть его выезд с аэродрома.

— Товарищ министр обороны, прежде чем уезжать от летчиков, прошу вас обратить внимание на один очень важный фактор. Он вызывает постоянные трения с венгерскими государственными службами.

И я начал как можно подробнее рассказывать о том, что, в связи с близостью аэродрома к госгранице, наши летчики, как бы ни старались, частенько при заходе на посадку залетают на территорию Венгрии. Командир полка кратко описал схему посадки на местности. В разговор включился Главком ВВС, который подтвердил, что ненормальное явление надо как-то уладить. Андрей Антонович задал два-три вопроса, а затем с возмущением сказал:

— Вы же можете растолковать своим венгерским коллегам, что самолет — это не велосипед и ему нужно воздушное пространство. Да и аэродром мы не намерены переносить. Мы — союзные государства. О каких нарушениях воздушного пространства может идти речь? Предложите им в порядке исключения завести в этом районе нейтральную воздушную зону — для формальностей, чтобы не было нарушений. А вообще я поговорю с Циниге (министр обороны Венгрии), он всё уладит.

Еще после некоторой «тянучки», которую, думаю, Гречко разгадал, хотя доводы у меня были вполне убедительные, мы, наконец, отправились в мотострелковый полк. От аэродрома до военного городка, где должен был проводиться смотр, уже были выставлены подтянутые регулировщики. Въехав в расположение полка, машины остановились. Едва Гречко вышел из машины, раздалась команда: «Смирно!» К министру обороны подошел с рапортом командир дивизии генерал-майор Р. Савочкин, который доложил, что 128-я стрелковая дивизия находится в постоянной боевой готовности и занимается боевой и политической подготовкой. 149-й мотострелковый полк дивизии готов для строевого смотра.

Метрах в 100–150 от места, где мы остановились, начинался строевой плац. Полк стоял в парадной форме с оружием и боевым знаменем. Погода была отменная: солнце — яркое, небо — ясное, еле заметный ветерок слегка шевелил полотнище знамени. Полк блистал. Министр обороны постоял, посмотрел, затем двинулся к строю. Мы, сопровождающие, вслед за ним. По мере приближения руководства к плацу командир полка начал подавать команды. Министра обороны он встретил у головы полка и отдал рапорт. Гречко, теперь уже в сопровождении только одного командира полка, подошел к середине строя, поздоровался с личным составом и дал команду «вольно». Затем вернулся к головному подразделению и начал подробно и внимательно со всеми знакомиться и беседовать. Мы присоединились. Солдаты, сержанты, прапорщики и особенно офицеры выглядели очень хорошо. Жалоб и заявлений практически не было. Это не соответствовало действительности. И я, улучив удобный момент, посоветовал командиру полка, чтобы он от имени офицеров и всего личного состава сам заявил, какие в полку проблемы. Что он и сделал, хотя и скромно.

— Товарищ министр обороны, главное для нас — это строительство жилья для офицеров. Остальное мы решим, — сказал он и посмотрел на меня.

Я утвердительно кивнул, чтобы подбодрить, хотя и на ремонт военного городка, и на переоборудование учебного центра тоже нужны были солидные средства.

— А сколько у вас офицеров живут на частных квартирах?

— 30 процентов.

— Да, это много. Надо будет помочь именно этой дивизии и полку, — теперь уже министр обороны глянул на меня.

Конечно, я не стал расшаркиваться, что, мол, меры будут приняты, я «понял» слова министра так, как это было надо мне.

— Спасибо, товарищ министр обороны, — сказал я, давая понять, что имею теперь право просить дополнительные средства для этой дивизии.

Министру обороны полк понравился. Прохаживаясь вдоль строя, он остановился около подразделения, где в первой шеренге стояли солдаты его же роста и даже чуть выше. А у него было под два метра. Остановился и, хитро улыбаясь и обращаясь ко мне, громко, что было крайне редко, произнес:

— Командующий, а кто вам дал право иметь солдат выше министра обороны?

— Разрешено быть такого же роста только отличникам боевой подготовки, как вы требуете! — нашелся я. Разумеется, таких указаний министр не давал, и не мог это дать, смешно, но что-то надо же отвечать.

— Да, да! Только отличникам, — благодушно сказал Гречко и пошел дальше.

Пока он осматривал личный состав, его помощники, как церберы, обегали все казармы, пересчитали всех в строю, сверили со строевой запиской и, успокоившись, доложили Сидорову, что одна рота отсутствует — находится в наряде: в карауле и на кухне.

Министр подошел к концу строя, обошел вокруг и «застрял» в тылу 9-й мотострелковой роты. Подойдя, мы стали свидетелями такой картины: министр обороны тянет за рукав солдатика, а он легонько сопротивляется. Я вызвал командира роты, он повернул последнюю шеренгу кругом и приказал солдату сделать пять шагов вперед и повернуться к нам лицом.

Андрей Антонович обошел вокруг него и, глядя сверху вниз (солдат был немного больше 1,5 метра), спрашивает:

— Ты кто?

— Как кто? Истребитель танков — вот я кто! Все это знают.

На нем были гранатомет и огромная сумка для гранат, которая почти касалась земли, так как ремень не был подогнан. Обмундирование на солдате было хоть и добротное, но не подогнано. Особенно мундир — тонкая шея болталась в воротнике, как спичка!

— Воротник в плечах не жмет?

— Не-а!

— А чего же ты такой…

— Такой худой и маленький? — уточнил солдат. — Меня все в полку спрашивают: «Ты чего такой, Усымбаев?» А я всем отвечаю: «Расту, еще молодой».

— А как стреляешь?

Солдат посмотрел на ротного. Командир роты понял, что солдат просит сказать за него.

— Товарищ министр обороны, Усымбаев поражает цели с первого выстрела и из гранатомета и из автомата.

— Ну, расти, солдат! — С этим напутствием министр обороны закончил осмотр.

Затем опять вышел к середине строя, посмотрел на полк и, отойдя к трибуне, приказал мне подозвать командира полка, который остался перед строем, ожидая, очевидно, команду на прохождение торжественным маршем. Все-таки все в парадном обмундировании, офицеры в белых перчатках, солдаты при белых ремнях и в фуражках. Командир полка, четко печатая шаг, подошел к министру и, остановившись в трех шагах, доложил. Андрей Антонович заговорщически поманил его к себе. Тот подошел вплотную. Тогда Гречко, глядя в глаза командиру, как обычно тихо и спокойно говорит:

— Объявите полку полную боевую готовность и выведите его в запасный район. Никаких ограничений!

Обалдевший командир полка хлопал глазами. Тогда так же тихо министр обороны повторяет задачу еще раз. Только после этого командир полка изо всех сил скомандовал:

— Боевая тревога! Выходим в запасный район. Поротно бегом марш!

Все подразделения бросились в парк боевых машин. Офицеры в белых перчатках садились за рычаги управления боевых машин там, где не было механиков-водителей.

Через 25 минут командир дивизии, вызвавший к себе радийную машину, чтобы управлять полком, получил доклад от командира полка: полк полностью покинул военный городок и движется в район сосредоточения. Министр обороны обошел полк, несколько казарменных помещений, осмотрел парк боевых машин. Еще через 30 минут командир полка доложил, что втягивается в район.

Министр обороны проехал немного по маршруту движения полка, затем развернулся, и мы все опять отправились на аэродром. Выйдя из машины, Андрей Антонович спросил Кутахова: «Самолет готов?» Тот ответил утвердительно. Затем Гречко, уже двигаясь к самолету и отдавая распоряжения на ходу, продолжил:

— Летим во Львов. С львовского аэродрома машинами переезжаем на танковую директрису и там проверяем стрельбу всех офицеров и командиров танков танкового полка «Железной» дивизии. К нашему приезду все должно быть готово.

Как говорят комментаторы о схватке на боксерском ринге: «Удар, еще удар, еще один удар! Как он только еще стоит?» Так и у нас — еще один удар.

Немного приотстав, я продиктовал командиру 128-й дивизии, чтобы он немедленно сообщил начальнику штаба округа генерал-лейтенанту В. Аболенсу, какие распоряжения надо отдать, а также чтобы генерал-полковник Н. Абашин (первый заместитель командующего округа) выехал на танковую директрису и организовал бы весь процесс стрельбы. Предупредил также, чтобы Аболенс и Абашин звонили по телефону на борт самолета министра обороны и докладывали мне о полученных распоряжениях (у министра обороны аппарат «ВЧ» стоит в трех салонах).

Отправив командира дивизии, я догнал министра обороны, который в окружении своих заместителей уже поднимался по трапу в самолет. На борту все расположились по предписанию. Я подошел к купе помощника министра обороны генерал-лейтенанта Сидорова, у которого тоже стоял правительственный телефон «ВЧ» и которым я, разумеется, мог бы воспользоваться. Только взлетели и набрали высоту — звоню начальнику штаба округа, но он меня пока ничем обрадовать не мог, лишь уточнял вопросы. Но главное сделано — принципиальные команды отданы: генерал Абашин уже подъехал на танковую директрису, танки учебно-боевой группы из полка направлены на полигон, боеприпасы, наряд и лица, предназначенные для стрельбы, заканчивают сбор и подготовку и должны с минуты на минуту тоже выехать. Я сказал начальнику штаба, чтобы он поторопил всех, минимум через 20–25 минут (перед снижением) позвоню…

Выжидая эти 20 минут, я думал обо всем, что уже произошло, и о том, что еще может быть. Относительно летчиков у меня была полная уверенность, что они представили авиацию нашей Воздушной армии умело, на высоком уровне. Что касается мотострелкового полка 128-й мотострелковой дивизии, то проверка еще продолжалась: министр обороны оставил одного генерала и двух полковников, которые без меня там десять раз вывернут этот полк наизнанку. Хотя командир дивизии Савочкин — человек опытный и, конечно, не даст себя охомутать. Начало же у полка было хорошее: строевой смотр, активные беседы и солдат, и офицеров прошли на уровне, личный состав чувствовал себя спокойно, свободно и уверенно. Полк хорошо себя проявил и при подъеме по боевой тревоге и выходе в район сосредоточения. А вот что дальше?

Я не вытерпел и минут через 12–15 снова позвонил начальнику штаба округа. Тот доложил, что танки уже подходят к директрисе, а все остальное выехало. Выставляется оцепление, а на центральную вышку направлен походный буфет с чаем и бутербродами, поскольку ни министр обороны, ни сопровождающие его лица не обедали.

Похвалив Аболенса за смекалку, я попросил его связаться теперь с командиром 128-й мотострелковой дивизии и выяснить, что проверяющие делают с полком. Результаты через 5–10 минут доложить мне в самолет. Одновременно предупредил начальника узла связи на борту самолета, что мне будут звонить. Мы начали снижаться, и тут генерал Аболенс докладывает мне, что группа офицеров, оставленная министром, в основном считает технику, вооружение и вывезенные запасы. Кое с кем беседуют по обязанностям. Пока серьезных замечаний нет. Проверка идет к концу.

Учитывая сложившуюся обстановку, я приказал Аболенсу прибыть на аэродром, чтобы встретить министра обороны вместе с командующим Воздушной армией (конечно, пригнать необходимые для поездки на полигон машины), и доложить подробно: о ходе проверки полка в Мукачево и о готовности к танковым стрельбам на Львовском полигоне. Что и было сделано. Министр обороны докладом был удовлетворен. Мы пересели на автомобили и отправились на полигон. Вместе с министром в «Чайке» разместились я и генерал Сидоров, который сел рядом с водителем. В остальных машинах ехали А. А. Епишев, заместитель министра обороны по вооружению Н. Н. Алексеев и другие офицеры, сопровождавшие Гречко. Главнокомандующий ВВС П. С. Кутахов остался на аэродроме решать свои вопросы с командующим Воздушной армией генерал-полковником С. Гореловым.

— Командующий на полигон дорогу знает? Или будем ездить весь день вокруг да около и вернемся за проводником и картой во Львов?

— Товарищ министр обороны, во-первых, нет месяца, чтобы командующий на этом полигоне лично не проводил бы какие-нибудь мероприятия; во-вторых, во всех видах транспорта, в том числе и в этой машине, имеются дорожные карты со справками и схемами-картами на все полигоны и аэродромы нашего округа; в-третьих, из Львова в сторону Львовского полигона идет только одна дорога — она же дорога на Яворов, — пояснил я.

— Вот третье обстоятельство — наверное, основное, — заметил Гречко. — Не так давно я с таким же воеводой пытался попасть на Добровольский полигон. Выехали из Риги утром, весь день проездили и вечером вернулись в ту же Ригу. Позор! Я понимаю, что водитель «Чайки» не знает дорогу на полигон, но командующий?!

Я молчал. Действительно, был такой печальный случай. Он стал нам известен через генштабистов (специально сообщили, чтобы еще кто-нибудь не попал в такую историю). Командующие друг другу об этом не звонили, а на первом же совещании у министра обороны друг у друга ничего не спрашивали. Мало ли что бывает. Но самое главное — министр обороны, выступавший на этом совещании несколько раз, и словом не обмолвился, что в Прибалтийском военном округе был такой случай. Это говорило о благородстве А. А. Гречко, и каждый из нас был ему за это благодарен.

— Ведь получается точь-в-точь как в «Недоросле», — не унимался на этот раз министр. — «А зачем ему изучать географию? Его извозчик всегда довезет!» А здесь и извозчик, и начальник оказались несостоятельными.

Продолжаю молчать. Тогда Андрей Антонович вдруг переходит на другую тему — спрашивает, как у меня сложились отношения с украинским республиканским руководством и с областными руководителями. Я почувствовал себя как рыба в воде. Ведь со всеми, о ком спрашивал Гречко, отношения были просто прекрасными. Вначале я подробно рассказал о киевском руководстве, причем не только о Владимире Васильевиче Щербицком и Александре Ивановиче Ляшко, а и о всех их заместителях, т. е. о всех членах Политбюро и секретарях ЦК Компартии Украины, а также о всех заместителях Председателя Совета Министров Украины. Затем о Львовской области, имея в виду, что штаб округа стоял во Львове, а первый секретарь обкома Виктор Федорович Добрик был членом Военного совета нашего округа. А потом уже обо всех остальных, т. е. еще о девяти областях. Говорил я с вдохновением, иногда прибегая к подробностям, чтобы хорошо и всесторонне представить ту или иную фигуру.

Министр обороны меня не перебивал. Очевидно, от его внимания не ускользали такие моменты, когда я по ходу доклада вдруг обращаюсь к водителю и говорю: «Через 200 метров будет поворот направо. Нам надо свернуть и далее ехать аккуратно, не на повышенной скорости». После чего продолжал повествовать далее. К моменту прибытия к центральной вышке танковой директрисы я и закончил свой доклад.

Сразу же у машины министру обороны доложили вначале первый заместитель командующего войсками округа генерал-полковник Н. Б. Абашин, а затем — генерал из Генерального штаба, что все к стрельбе готово. Гречко решительно направился к вышке, на ходу говоря: «Надо подняться наверх, а там доложите подробности». Я пошел вперед и завел Андрея Антоновича на второй этаж, где была огромная, со всех сторон застекленная комната, откуда прекрасный, на все 360 градусов обзор. Местность просматривалась в радиусе от трех до семи километров. В передней части комнаты находился пульт управления (такой же пульт был продублирован на третьем этаже, где сидела вся служба). Справа стояли столы и стулья, за которыми можно было бы работать. А слева — стол, накрытый для чая, который должен был заменить обед.

Генерал Генштаба доложил, что из танкового полка «Железной» дивизии прибыли все офицеры и все командиры танков, которые будут выполнять упражнения стрельб. Учебно-боевая группа танков проверена и к стрельбе готова. Боеприпасы подвезены.

— Какая учебно-боевая группа? — возмутился Гречко. — О каких командирах вы говорите? Где танковый полк дивизии?

Я решил немедленно вклиниться в этот разговор, чтобы он не приобрел опасно острого характера.

— Товарищ министр обороны, позвольте доложить?

— Что мне докладывать? Где полк? Я зачем сюда приехал? — распалился не на шутку маршал.

Чувствуя, что тоже начинаю закипать, я уже более твердо и решительно, независимо от того, слушает меня Андрей Антонович или нет, стал громко чеканить:

— Докладываю, товарищ министр обороны: вы мне приказали на аэродроме в Мукачево, чтобы к вашему прилету во Львов на танковой директрисе были сосредоточены все офицеры и командиры танков танкового полка 24-й «Железной» мотострелковой дивизии. Что и выполнено. Для стрельбы приготовлены танки учебно-боевой группы — это мое решение.

— Какие могут быть учебные танки, если к вам приехал министр? — не унимался маршал.

— Сейчас все это поправим. Через 30 минут весь полк будет на полигоне.

А. А. Гречко отвернулся от меня, отошел со своим генералом к противоположному окну и начал «чистить» уже его. Тем временем я звоню в полк, отдаю приказ начальнику штаба — поднять по тревоге весь полк и через 20 минут построить его на танковой директрисе. Начштаба приступил к действиям. Командира полка посылаю на «газике» с полигона в полк — для гарантии, чтобы ускорить дело и лично привести его на полигон. Генерала Абашина направляю на площадку проверки боя оружия — организовать выверку прицельных приспособлений каждого танка перед тем, как его выпускать на боевую стрельбу (у нас в округе на каждом полигоне, артиллерийской и танковой директрисах, на каждом стрельбище имелись такого типа контрольные участки для выверки и проверки боя оружия). Всех своих офицеров закрепил за каждым участковым направлением (а их шесть), поставил задачу проверить, обеспечить готовность участка и выпускать на стрельбу очередного только при полной готовности стреляющего и материальной части.

Учитывая, что для подхода полка (точнее — его материальной части) еще потребуется определенное время, а учебно-боевая группа уже готова к «бою», да и офицеры штаба танкового полка могут уже выполнять упражнения, я обратился к министру обороны с просьбой начать стрельбу и добавил:

— Офицеры управления и штаба полка, кроме командира, не имеют закрепленных танков, однако все без исключения независимо от профессии — техник, тыловик или химик — могут стрелять из танков. И навык такой имеют.

Министр заинтересовался и дал разрешение.

В первом заезде участвовало три танка. Экзамен в роли стреляющих держали: заместитель командира полка, заместитель командира по технической части и начальник тыла (в прошлом танкист). Руководил стрельбой первый заместитель начальника штаба полка. Стреляющие экипажи построились у танков, загрузили боеприпасы и по сигналу горниста через мощные динамики: «Попади, попади, попади» — бросились в танки, привели их в боевое положение, завели двигатели. Все выполнялось быстро, сноровисто, так как существовали определенные нормативы. Буквально через несколько секунд все три танка, фыркнув, выбросили из своих выхлопных труб сизый дымок, заработали двигатели, а еще через несколько секунд стреляющие доложили руководителю, что они готовы к стрельбе. Все это по системе громкоговорящей связи было отчетливо слышно у нас, на втором этаже вышки. Наконец руководитель дал команду: «Вперед!» — и все три танка почти одновременно двинулись с места. Началась стрельба. Танк должен пройти около 700 метров на второй передаче и за это время поразить две цели из пулемета и одну из орудия. Цели были появляющиеся и движущиеся. Время — весьма ограниченное. Упражнение — сложное.

По нашему визуальному наблюдению нам показалось, что все цели поражены. Однако пульт зафиксировал другие показатели: один выполнил задание на четверку, два — на тройку. Радоваться было нечему. Хорошо, что хоть заместитель командира полка все-таки стрельнул на четверку. Хотелось, конечно, чтобы на пятерку — он как-никак отвечает в полку за боевую подготовку, но не слишком высокий результат можно списать на министра — каждый в его присутствии от перенапряжения вообще мог сорваться. Так что эта оценка была еще высокой.

Мы переживали, а министр никак не комментировал результаты. Тем временем у нас готовился следующий заезд стреляющих: заместитель командира по политчасти, парторг полка и секретарь комитета комсомола. В это время подошел полк. Его командир поднялся на вышку и доложил министру обороны, что полк в полном составе прибыл для выполнения стрельб штатными снарядами. Гречко приказал следующий заезд делать уже боевыми танками и по всем шести дорожкам. Было принято решение стрелять не всем трем батальонам сразу, а поочередно — батальон за батальоном.

Второй заезд привез нам одну пятерку — ее «завоевал» комсорг, который еще недавно был командиром танкового взвода, одну тройку — ею был отмечен замполит полка. Еще одна оценка была под сомнением: то ли поставят двойку, то ли дадут перестрелять. Дело в том, что во время стрельбы из орудия случилась осечка, о чем стреляющий доложил по радио на вышку. Руководитель приказал: снаряд, давший осечку, извлечь, орудие перезарядить и продолжать выполнять упражнение. Однако экстрактор снаряда не выбрасывал. Пришлось этому танку стрельбу прекратить и с заряженным орудием возвращаться вместе со всеми в исходное положение. Парторг оказался в подвешенном состоянии — между двойкой и перестрелом. Но руководитель сказал, что вопрос будет решен в конце всех стрельб, а сейчас «на старте» уже стоял первый заезд на штатных машинах.

Экипажи этого заезда действовали эффектно, но «привезли» двойку, три тройки и две четверки. Причем двойку привез командир танковой роты, который всегда стрелял только отлично. Оказалось, что экипажи не успели «прогнать» через площадки контроля стрельбы и его танк, и весь заезд, т. е. все шесть танков. Прицельные приспособления лично на его танке были сбиты, что нам чести не делало — в парке стоянки машин танки должны быть в полной боевой готовности, в том числе с выверенными прицельными линиями. В общем, первый заезд на боевых машинах — и первая двойка…

Министр обороны посмотрел следующий заезд. Результаты были получше: одна пятерка, одна тройка и четыре четверки. Уже темнело. Гречко приказал перейти на ночные стрельбы и к утру доложить ему результаты. После чего, забрав Алексеева, Сидорова и меня, отправился прямо на аэродром. Дело в том, что все это происходило в среду. А в четверг на заседании Политбюро ЦК должны были рассматриваться военные вопросы. Поэтому ему обязательно надо быть в Москве.

Мы все уместились в одной «Чайке». Сидоров — впереди, а Гречко с Алексеевым — сзади. Я сидел на откидном кресле перед Епишевым, так что мог вполоборота отвечать на вопросы министра. Вопросов ко мне было мало. Разговор шел в основном между Андреем Антоновичем и Николаем Николаевичем по проблемам, которые завтра будут затрагиваться на Политбюро. Как я понял, Гречко сокрушался о том, что Устинов — секретарь ЦК КПСС, отвечающий за военно-промышленный комплекс, — хотел «протянуть» на заседании новый вид ракеты, а Гречко был против приобретения Вооруженными Силами еще одной разновидности этого оружия. Он стоял на том, чтобы совершенствовать существующие — и расходов меньше, и оборона гарантированная. Алексеев обосновывал эту позицию министра.

На аэродроме нас встречали Кутахов и Епишев, которые вместе с членом Военного совета округа Фомичевым уехали с полигона раньше — с целью заехать в «Железную» дивизию и познакомиться, как она устроена.

У трапа перед отлетом министр обороны вдруг задает мне вопрос:

— А что сейчас намерен делать командующий?

— Когда я буду убежден в том, что ваш самолет взял курс именно на Москву, позвоню в Генштаб и доложу о вашем вылете. Затем вернусь на полигон и пробуду там до полного окончания стрельб. Завтра утром доложу вам результаты.

— Правильное решение.

Мы попрощались, и министр обороны улетел.

Возвращаясь на полигон, я думал о министре, его методах, его неповторимых способностях всегда схватить главное, принципиальное. Если же вдруг начнет муссировать какой-то частный вопрос, то лишь для того, чтобы повлиять на обстановку в целом. Так было, например, когда командир танковой роты стрельнул плохо.

— Вы представляете — это главный учитель и основной воспитатель всего личного состава роты! Он претворяет теорию в практику и, наоборот, — дает теории пищу для развития. И этот главнейший из главных вдруг на глазах подчиненных из божества превращается в нуль! Кто в этом виноват? Не только он сам, но и командир полка, командир дивизии, которые обязаны буквально лелеять ротных. Да и командующий тоже повинен — он обязан постоянно следить, создают ли эти начальники ротному благоприятные условия для работы, службы и жизни. Предположим, что ротный действительно стреляет, как мне доложили, только на отлично, а оружие на его танке не выверено. Значит, в мирное время это в потенциале — двойка, и он просто не имеет морального права обучать. А в военное время — это погибель! Рота в бою осталась без командира —  а это очень большая потеря, а ведь у нас в каждом полку есть целая служба артиллерийского вооружения, которая обязана, помимо поставок, ремонта и контроля за правильным хранением вооружения, следить, чтобы оно было выверено и пристреляно. Если это не сделано — надо потребовать.

И в таком духе он, казалось бы, по частному факту читал целую лекцию, которая не просто остается в памяти, но и, конечно, подталкивает к активным практическим действиям. Плеяда полководцев типа Жукова, Василевского, Тимошенко, Малиновского, Гречко, которые в разное время были министрами обороны СССР, оказала значительное влияние на строительство и развитие Вооруженных Сил. Она была воспитана Сталиным, и тоже таким же методом. Естественно, если человек тупой, как пуговица, то будь у него педагогом хоть Петр Великий, Карл Маркс, Михаил Ломоносов или Циолковский, а не только Сталин, — все равно ничего не сдвинется. Но в том-то и дело, что Сталин подбирал такие личности, которые в перспективе могли быть и министрами. Ведь Гречко уже в 1945 году, сразу после войны, стал командовать одним из основных объединений — Киевским военным округом. В год смерти Сталина был назначен Главнокомандующим Группы Советских войск е — Главнокомандующим Сухопутными войсками — заместителем министра обороны.

Возможно, читатель упрекнет меня за то, что я частенько возвращаюсь к Сталину. Но он действительно этого заслужил. Ведь он и своих соратников, и полководцев приучил мыслить «по-сталински» — масштабно и глубоко, предвидя последствия на многие годы вперед, маневрируя, исходя из складывающейся обстановки. Взять, к примеру, хотя бы заключительный период Великой Отечественной войны.

Мы вышли на государственную границу с Германией. Вот она, зловещая страна, которая принесла столько горя и страданий нашему народу. Немецкие полчища разрушили наши города и села, разграбили общенародное достояние, национальные святыни и ценности. Погибли миллионы ни в чем не повинных людей. Неспроста перу Ильи Эренбурга принадлежит грозная фраза: «Папа, убей немца!» Это поднимало людей на борьбу с фашистскими захватчиками. Да и призыв: «Воин, отомсти за свою Родину!» — тоже имел мощную движущую силу.

Казалось бы, Сталин мог сказать: «Воин, помни, что сделал немец на твоей земле и с твоим народом. Немец также должен поплатиться». И наши солдаты должны были крушить все на своем пути, не оставляя ничего живого и целого после себя. Имел советский солдат право на священную месть? Безусловно. Ну, а какие социально-политические последствия были бы у такой политики? Кем бы прослыл наш солдат в мире? И что этими действиями он мог бы вернуть советскому народу?

Понимая все это и глубоко предвидя развитие событий, Сталин накануне вступления на германскую землю говорит нашему народу, нашим воинам и народам всего мира: «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается!» Этим самым он спас миллионы немецких жизней, сохранил огромные ценности Германии. Немцы должны быть вечно благодарны Сталину за этот мудрый и великодушный шаг. Но немцы молчали и молчат. Они и будут молчать. А почему мы об этом молчим? Тем самым мы глупо выглядим. Глупцами были, когда поверили Хрущеву в необходимость, так сказать, разоблачения культа личности Сталина, а потом эта глупость по инерции пошла дальше. Вместо того чтобы опомниться и сказать, что с культом личности перегнули, руководители КПСС начали на разных этапах в разной степени обосновывать это решение. Таким образом, долгие десятилетия ничего положительного, сделанного Сталиным, не упоминалось. В общем, как в народе говорят: «Дурью маялись».

Ведь каждый начальник имеет свой культ. Разумеется, своего масштаба. Но разные начальники по-разному относятся к авторитету, общественному весу, словом, к культу своей личности. Одни никаких специальных мер не предпринимают, их авторитет складывается из их поступков и действий. А другие искусственно накачивают свой «культ» посредством дешевого популизма. Хрущев, например, проводя свои неуемные эксперименты, явно хотел прослыть великим реформатором. Но, кроме ущерба государству и народу, ничего доброго не сделал. А вот Горбачев и Ельцин уже без экспериментов, без шараханья в крайности, без метода проб и ошибок, а целенаправленно, прямолинейно и неотступно вели страну к развалу и разрушению. Все процессы доводили до необратимости. Однако все свои геростратовы шаги сопровождали, а точнее, прикрывали вполне приличными лозунгами. Например, Горбачев кричал: «Нам надо больше социализма, гласности и демократии». Народ, конечно, воспринимал это как чистосердечное желание генсека, а потом уже и президента, а не как наглую ложь. А вот Ельцин уже сузил свой лозунг до одной демократии, отбросив гласность и социализм. В социализме он уже «видел» все беды народов, поэтому в одной из поездок в Западную Европу заявил, что «теперь уже не будет бродить призрак коммунизма по Европе». В этих словах, как в фокусе, были сосредоточены и холуйство перед Западом, и предательство своего народа, и измена тем идеалам, которым верил народ и благодаря чему народ избрал его президентом, и убожество в мышлении. Ведь можно расстрелять коммуниста, запретить и разогнать коммунистическую партию, закрыв ее газеты и журналы, лишить ее общественной трибуны, но нельзя убить идею — идея социализма и коммунизма будет вечно жить в умах и сердцах народов мира, как она жила и до этого…

Так вот, ехал я на полигон и думал об А. А. Гречко. Да, это настоящий министр! Буквально за сутки он смог своей личной проверкой авиационного, мотострелкового и танкового полка по главным вопросам составить полную картину о состоянии дел в округе. И хоть танковые стрельбы меня пока огорчили, но хватка министра, конечно, достойна подражания. Его частная проверка совершенно никого не выбила из колеи программы, но стимулировала нас к более активным действиям, потребовала внесения поправок и дополнений в программу боевой учебы.