«Одного не пойму — за что меня посадили?» Дело Эдуарда Стрельцова. 1958 год

«Одного не пойму — за что меня посадили?»

Дело Эдуарда Стрельцова. 1958 год

Пианист Николай Рубинштейн говорил: «Если я день не подхожу к инструменту, то сам замечаю, как снизился мой уровень. Если я не репетирую три дня — замечают музыканты, а если пять дней — то публика меня и освистать может». Футболист Эдуард Стрельцов на пять лет был выброшен из большого футбола, валил лес, добывал кварц в шахте. Если у хирурга на пять лет отобрать скальпель, и направить укладывать асфальт, то кто же его после этого пустит в операционную? Или балерину Большого театра послать на пять лет в коровник — потом фуэте в 32 оборота ей уже не исполнять. Стрельцов, когда вернулся на футбольное поле, в первый же год стал лучшим игроком Союза. Уникально уже то, что он вообще заиграл после лагерной жизни. А что стал лучшим — просто феноменально.

И с горечью думаешь: а если бы 25 мая 1958 года не разыгралась в жизни Стрельцова трагедия?

«Эдик, что с тобой?»

26 мая 1958 года сборная СССР по футболу собралась в 9 утра на Ярославском вокзале, чтобы следовать на базу в Тарасовку. Последним, опоздав на 15 минут, прибежал Эдуард Стрельцов. Все сразу обратили внимание, что вид у него, мягко говоря, неважный. Лицо бледное, взгляд пустой. На лице царапины, палец в ранках. Костюм помятый, разные носки. От него за версту несло перегаром.

Яшин спрашивает: «Эдик, что с тобой? Что-то произошло?» Стрельцов вяло говорит: «Был у бабушки на даче, собака покусала». Яшин понимающее ухмыльнулся и сказал, повернувшись к другим: «Да-а, злая собака попалась». Ребята рассмеялись.

Врач сборной Белаковский обработал царапины, осмотрел палец — ничего страшного.

Прибыли в Тарасовку. Белаковский сообщает тренеру Гавриилу Качалину: «Эдик не в порядке, и надо ему лечь отдохнуть». Качалин, спокойно: «Положите его отдыхать, первую тренировку проведем без него, а потом разберемся». И Белаковский отправил Стрельцова спать.

Часов в двенадцать в Тарасовку нагрянули несколько черных «волг», приехали высокие спортивные чины, лица перекошены, бранятся. Насели на Качалина, но в чем дело, игроки не поняли. «Волги» умчались. Через час новые черные машины врываются на территорию базы. Опять шум, крики. Качалин совсем мрачный.

Стрельцов спит.

И спал до трех дня, когда на базу прибыл наряд милиции: «Где Эдуард Стрельцов?» Подняли футболиста: «Одевайся, пойдешь с нами». Затолкали в машину. Нападающего Бориса Татушина и защитника Михаила Огонькова отыскали на тренировочном поле и тоже в машину. Увезли. Все были в шоке.

Так началась драма Эдуарда Стрельцова, которая до сих пор будоражит футбольное сообщество. Но прежде чем пройтись по ее трагическим извивам, разберемся, что это за игра такая — футбол.

Выбегают на поле двадцать два молодых человека. Скажем мягко: не умнее нас

Кинорежиссера Анджея Вайду однажды спросили, с чего вдруг он, человек искусства, обладающий утонченным вкусом, глубоко и парадоксально мыслящий, ходит на футбольные матчи. «Это же примитив, — говорят ему друзья из мира искусства, — что ты там находишь?» «Сам удивляюсь, — отвечает знаменитый поляк. — Выбегают на поле двадцать два молодых человека. Скажем мягко: не умнее нас. И почти два часа держат сто тысяч зрителей в напряжении. Нет драматурга, способного написать такую пьесу, и не найдете такого режиссера, который бы сумел ее поставить, чтобы стотысячная аудитория, замерев, следила за действием. Это под силу только футболу. Потому, что он — драма, все случается на ваших глазах».

Уж если рафинированные интеллектуалы приходят от футбола в восторг, то что остается нам, простым смертным, — мы от него в упоении. Мы — это 1 миллиард человек. Именно такая часть человечества смотрела 2 июля 2000 года финал чемпионата Европы. И какая драма разыгралась на наших глазах! Как странен финал! Какая радость у победителей — французов! Какие слезы у побежденных — итальянцев. Было от чего рыдать. Им не хватило 30 секунд, чтобы стать чемпионами! 30 секунд — время, которое занимает у вас чтение страницы этой книги. Продержись ребята с Апеннин полминуты — и не французы, а они бы, радостно вопя, бегали по полю, обнимались, срывали майки и швыряли их ликующим болельщикам. А Зидан и его товарищи — без чувств, без мыслей — рухнули бы на газон.

А ведь как везло на Евро-2000 итальянцам до этой встречи, судьба бережно возносила их все выше и выше и донесла до финала. И финальная игра для них началась удачнее некуда. На 34-й минуте встречи они забили гол. И во втором тайме еще дважды могли послать мяч в ворота. Не судьба. До сих пор стоит перед глазами: на последней минуте вратарь французов Бартез без всякой надежды сильно подает мяч в сторону итальянских ворот, он, мяч, опускается на голову Трезеге, тот скидывает его Вильторду, чернокожий француз бьет наудачу с немыслимо острого угла, удар получается корявым, но надо же — го-о-о-ол! Вратарь Италии Тольдо потом будет оправдываться: мяч-де ударился о кочку, нырнул под руку — но это все объяснения для бедных. Такие мячи, милый, надо брать с закрытыми глазами, а не пускать пенку, как говорят в народе. Хотя вот наш рефери Валерий Баскаков и в таких нелепых голах видит прелесть игры: «Болельщики приходят на спектакль, где либо судья — дурак, либо вратарь — пеночник».

Гол Вильторда — это еще не конец игры, гол принес французам дополнительное время — еще 30 минут. Но такое условие: игра идет до первого забитого гола, кто забьет — тот победитель, тот чемпион, тот счастлив и богат. И французы через восемь минут — это совершил Трезеге — заколачивают золотой гол. Нация ликует. И не может успокоиться неделю. И Россия к итогу Евро-2000 причастна, хотя ее сборной не было на чемпионате. Мы играли с французами в одной группе и обставили их в Париже со счетом 3:2. А ведь по ходу матча проигрывали. Какая же была тогда, 6 июня 1999 года, радость на российских просторах! Какое счастье мы переживали! Политический комментатор Евгений Киселев даже пригласил тренера Романцев в свою программу «Итоги».

И до сих пор в памяти 9 октября — трагический для нас день. Последний матч в группе. В Лужниках сошлись Россия и Украина. Если мы побеждаем — едем в Голландию. Карпин забивает гол: вот она желанная путевка на Евро-2000! Но за три минуты до конца матча вратарь Саша Филимонов допускает пенку: неуклюже ловит мяч и закидывает его в свои ворота. Какое же горе мы тогда испытали.

Вот что такое футбол! Прав Вайда, прав, ничто в мире не может вызвать таких глубоких эмоций. То есть, разумеется, есть немало вещей, который потрясают — расставание с любимым человеком, прочитанный много-много лет назад роман «Сто лет одиночества», умопомрачительная постановка «Царя Федора» со Смоктуновским в главной роли, потеря пенсионером кошелька со ста тридцатью рублями, — но чтобы потрясение от одного и того же события охватило миллионы и даже миллиарды — этого, кроме футбола, ничто и никто не может сделать.

Но придержим наш разгоряченный восторг. Глянем холодно на это вселенское увлечение. С чего вдруг такие страсти? Один профессор, оторвавшись от микроскопа, в который он наблюдал за поведением амебы, скользнул равнодушным взглядом по телевизору, с экрана которого его аспиранты не сводили глаз: транслировался футбол. «До чего примитивно», — поморщился профессор, а к чему это относилось — к амебе или к футболу, никто так и не понял. Я как-то не представляю, чтобы Андрей Дмитриевич Сахаров отправился на футбольный матч — его натуре требовались раздражители иного рода. Ему, наверное, неинтересно было бы проверять теорию вероятности на примере исхода того или иного матча. Впрочем, мне невозможно представить в Лужниках или на «Динамо» Дмитрия Шостаковича, а оказывается — фанат. Драматург Евгений Шварц в своем дневнике оставил подробный его портрет, среди черт композитора называет и такую: «Он охотнее всего говорит о футболе, дружит с футболистами, следит тщательно за результатами матчей; если пропустит по радио — звонит знакомым, спрашивает, не слыхали ли, чем кончилась очередная встреча».

В футболе заложена — вы не смейтесь! — трагедия, может, это привлекало Шостаковича? Есть эстетика футбола. Привлекательность этой игры не только в победном счете, но и в том, как его добиваются. Зритель ликует не только от забитого мяча, он благодарно оценивает то, как же искусно, изящно, красиво это произошло на его глазах.

Пеле и Стрельцов могли сойтись в поединке на поле

Прощу прощение за столь долгое вступление к рассказу о драматической судьбе Эдуарда Стрельцова, игрока московского «Торпедо», центрального нападающего сборной СССР. Но нам необходимо представлять ту сферу человеческой деятельности, в которой он вращался. И тем печальнее повесть о трагедии великого футболиста.

Как имя Пеле знают во всем просвещенном мире, так и Стрельцов бесконечно знаменит на просторах бывшего Советского Союза. А ведь они — Пеле и Стрельцов — могли сойтись в поединке на чемпионате мира 1958 года в Швеции. И, как считают многие специалисты, еще неизвестно, кого бы короновали «королем футбола», попади Стрельцов в Стокгольм. Но 27 мая 1958 года 19-летний Пеле прибыл со сборной Бразилии в Париж (там команда делала пересадку на стокгольмский рейс), а за спиной 20-летнего Стрельцова в этот же день захлопнулись ворота Бутырок. На полях Швеции Пеле от матча к матчу набирал звездную высоту, и к концу чемпионата уже был на заоблачном пьедестале, а Стрельцов тупо и глупо отвечал на вопросы следователя: «В тот момент Марина мне нравилась, поскольку я добивался ее близости. Сколько лет Марине, из какой она семьи, чем она занимается, как ее фамилия — я не знаю… Все это произошло, потому что я был пьян».

Пеле сегодня жив и процветает. Он давно ушел из футбола, проявил себя как удачливый и расчетливый бизнесмен, стал миллиардером. А Стрельцов отбыл 5 лет в лагерях, возвратился в «Торпедо», снова стал играть. Умер в 1990-м. В нищете.

Есть в имени Стрельцова притягательность, обаяние.

Родом я из маленького провинциального городка. И там гремело имя Стрельцова. Не помню, как конкретно это случилось, но с детских лет я присох к футболу. Я ходил на городской стадион, на котором футбольные гранды провинциального разлива «Строитель» и «Горняк» выясняли отношения. Рубки были злые, напряженные, никто не хотел уступать. В перерыве распаренные игроки тут же у кромки поля пили воду и что-то возбужденно доказывали друг другу, мальчишки смотрели на них с обожанием. Мне футболисты казались гигантами.

Но главное счастье было в другом: безумное наслаждение от футбола я получал по радио. Я прилипал к радиоприемнику, когда репортажи вел радиокомментатор Виктор Синявский. Редкая знаменитость. Кто не слышал его голос — хрипотца, доверительная интонация, вычурные, но понятные фразы (однажды он для большой доходчивости матом объяснил радиослушателям напряженный момент у ворот, за что был отстранен от эфира на два года), — тому не объяснить, чем Синявский завораживал миллионы болельщиков. Игра в его рассказе представлялось волшебным действом, он плел словесные кружева — и я видел перемещения игроков по полю, их финты, броски вратарей… Игра представлялось чем-то вроде путешествия на Луну: таинственно, увлекательно, опасно. Я на полтора часа приникал к радиоприемнику — и ничто на свете не могло меня от него оторвать.

И вот я впервые попал на настоящий матч на московском стадионе «Динамо». Играли команды высшей лиги, какие точно — не вспомню. Велико было мое разочарование от увиденного. Эти вяло передвигающиеся по полю фигуры и есть те волшебники, которые творят чудеса? И это есть та самая волшебная игра, про которую мне рассказывал Синявский? Это и есть то космическое действо, которое лихорадочно пылало у меня в голове, когда я слушал задушевный голос радиокомментатора? Да это же скучное мероприятие навроде комсомольского собрания. С тех пор я бывал на стадионе от силы раз пять — шесть, предпочитаю смотреть футбол по телевизору, вживую игра для меня скучна, а на экране — телегенична.

Так почему я вспомнил о Синявском, если речь о Стрельцове? Вот почему: не миф ли сам Стрельцов? Дескать, и у нас был свой Пеле, да если б не трагедия, то он бы… А может, как раз трагедия и породила миф о великом игроке, таланту которого не дали развернуться во всю мощь? Да и была бы у него такая слава, если бы не злосчастное дело об изнасиловании? Будем разбираться.

Шаляпину достаточно промычать в нос одну — две ноты

Для начала я обратился к своему другу Александру Ткаченко. В нем редкое сочетание как бы двух натур: он бывший футболист, значит, понимает досконально суть футбола, и он же известный поэт — стало быть, знаток всех тонкостей человеческой души, в особенности — футбольной. Мнению Ткаченко о футболе я доверяю абсолютно: он его чувствует до крика в душе.

И вот что сказал о Стрельцове Ткаченко: «Пять лет не играть в футбол, глотать пыль в шахте, а в первый же год возвращения в большой футбол стать лучшим игроком Союза — это фантастика! Я скажу так: двадцатый век породил двух гениев футбола — Пеле и Стрельцова. Поверь мне на слово, а тот, кто знал и видел его, может подтвердить, что это так. Кобзон как-то сказал, что ему, чтобы подготовить свой вокальный аппарат к работе и не нагружать его бесполезно — требуется 20 минут перед концертом. А Шаляпину достаточно было промычать в нос одну — две ноты — и он шел на сцену. Так и Стрельцов: иногда казалось, что ему и тренироваться не нужно: выходит на поле и играет, как никто другой».

Верим Ткаченко на слово. Хотя у футбольных специалистов есть определенные формулы, по которым можно «подсчитать» значимость игрока. К примеру, Альф Рамсей, знаменитый английский тренер, вывел тройную формулу скорости игрока и сказал, что если тот обладает этими тремя качества сполна, то он велик. Рамсей исходил из того, что скорость классного футболиста складывается из скорости работы с мячом, физической скорости бега и скорости мышления — все это, естественно, должно проявиться в игре на поле. Стрельцов обладал всеми этими тремя качествами.

«Но было бы скучно пытаться вычислить его гениальность только таким способом, — останавливает меня Ткаченко. — Его нужно было видеть». И я о том же: нужно видеть. А если не посчастливилось, то приходится восстанавливать образ по воспоминаниям, по свидетельствам, по кинокадрам, по документам.

Рос Эдик Стрельцов в Перово, тогда в подмосковном городке. Рос без отца, тот ушел воевать на Великую Отечественную, нашел там другую жену и осел после штурма Берлина на Украине. Мать была слаба здоровьем — в тридцать лет перенесла инфаркт, заходилась в астме. Нищета в доме страшная. Еда после войны — жмых. И в этом судьба Эдика схожа с судьбами большинства сегодняшних футбольных знаменитостей. Рональдо, Анри, Зидан, Давидс и другие нынешние футболисты-миллионеры поднялись с самого дна. Я бы осмелился сделать такой вывод: зажиточность семьи глушит футбольный талант, даже если у подростка есть великолепные данные для игры. Богатые пристраивают своих детей в теннис, в конный спорт, в горные лыжи, в гольф — чтобы овладеть любым из этих видов спорта, семья должна располагать средствами.

А бедность заставляет мальчишек гонять мяч. Каждый маленький житель фавел в Рио-де-Жанейро знает: выбиться из нищеты можно только через футбол. В университет без денег не сунешься, а вот через футбол есть возможность выйти в великие и богатые люди. И не только через футбол — в легкой атлетике, в баскетболе, в хоккее то же самое. Дрянная девчонка Дарья Асламова описывает океанское побережье африканской страны Сьерра-Леоне: «Весь пляж длиной в несколько десятков километров играет в футбол даже под тропическим ливнем чудовищной щедрости. Каждый из этих ребят мечтает прославиться и уехать в Европу играть в спортивном клубе». Некоторые добираются до наших краев, 23 выходца из Африки играют в российском первенстве.

Но разница между Зиданом и Стрельцовым в том, что маленький бедный алжирец знал: на футбольной поле у него есть шанс стать миллионером, а парень из Перова играл в футбол в охотку, и если бы ему сказали, что футбол может сказочно обогатить его, то он даже не понял бы, о чем, собственно, речь. Обогатиться можно было на Западе. А в Советском Союзе тогда максимальная ставка для футболиста была160 рублей.

Сборная СССР стала в 1960 году первым чемпионом Европы. На Эйфелевой башне был устроен прием для победителей. К советским игрокам подвалил испанский миллионер и бесконечный фанат футбола Сантьяго Бернабеу, вынул чековую книжку и предложил: «Пишите сумму, которая вас устроит, всех вас забираю с собой». Игроки, как их учили на комсомольских собраниях, поставили воротилу на место: «Советские люди не продаются». После игры им выдали за победу по 200 долларов.

За свое искусство на футбольном поле Зидан имеет сумасшедшие деньги. Нападающий Рауль из мадридского «Реала» получает 8 миллионов долларов в год. Кинорежиссеру Вайде оценка его труда в таком количестве дензнаков и не снилась. И хирургу Амосову. И писателю Маркесу. И модельеру Юдашкину. Даже Кобзону. А ведь каждый из них уникален в своем таланте, они мастера, творцы — мирового уровня. Не снились такие деньги многим умным, талантливым, изобретательным, гениальным землянам. Скульптор Зураб Церетели только горестно вздохнул, когда узнал, сколько получает нападающий Рауль, а уж ваятель памятника Петру в Москве очень не бедный человек.

Футболисты — это товар, и очень дорогой товар. Андрея Шевченко продали из киевского «Динамо» в «Милан» за 25 миллионов долларов. А стоимость некоторых игроков в европейских клубах переваливает за 50 миллионов. Ну, скажите, разве это справедливо, что человек, только и умеющий, что попадать мячом в прямоугольник размером 2,43 на 9,16 метра, оценивается в такие невероятные суммы? Справедливо. Правда, при одном условии: если от его манипуляций ногами приходит в восторг 1 миллиард зрителей на всей планете. Между прочим, восьмимиллионный Рауль смазал пенальти в ворота французов — кстати, тоже на последней минуте. А забей он — и в финале бились бы испанцы с итальянцами.

Я спросил у Ткаченко, сколько бы сейчас стоил Стрельцов на футбольном рынке? «Вдвое больше самого дорогого сегодняшнего игрока», — оценил он. Ривалдо продали за 50 миллионов долларов, значит Стрельцов — не менее 100!

Голубев, великий защитник, и не таких ломал, ничего не может сделать с пацаном

Карьера у Стрельцова поначалу складывалась чисто рабочая: окончил семилетку — его ждал завод. Выучился на слесаря-лекальщика. В 15 лет играл за мужскую команду завода «Фрезер». Шаляпин пел на вечеринках сначала просто потому, что голос есть — почему не петь? Но скоро пение стало его профессией, куском хлеба. Эдуард Стрельцов играл в футбол потому, что просто игралось. И прекрасно это у него получалось в заводской команде. После игры было принято отметить. Либо садились прямо в раздевалке, либо после матча заходили в забегаловку выпить-закусить. Табачный дым, шум, ругань, увлекательные разговоры. Эдик думал, что это и есть настоящая жизнь и о другой не мечтал. Мечта сама обнаружила его.

Разглядел его, шестнадцатилетнего, Виктор Александрович Маслов, знаменитый торпедовский тренер. Он взял Стрельцова на южные сборы с командой мастеров после того, как сыграли между собой юношеские команды «Торпедо» и «Фрезера». Стрельцов пришел на вокзал в ватнике, с деревянным чемоданчиком в руках. Это был 1954 год. Кстати, такое совпадение: тогда же в «Спартак» взяли Бориса Татушина и Михаила Огонькова, имена которых через четыре года злым поворотом судьбы оказались связаны с именем Стрельцова.

Вряд ли кто начинал в большом футболе так рано, как Стрельцов. 16 лет, а он уже игрок основного состава «Торпедо». Чтобы не возникало вопросов по поводу возраста, добавили в документы ему четыре года. Он и выглядел на двадцать: плотный, с мощным разворотом плеч. И с первых же выходов его на поле по стране зашелестел слух: в «Торпедо» объявился невиданный талант.

Впервые в футболке «Торпедо» он вышел на поле 4 апреля 1954 года в Харькове. Выпустили его на замену под 12-м номером. И он забил мяч на 70-й минуте. 3 мая его впервые увидели москвичи. «Торпедо» играло с «Локомотивом» и победило — 1:0. Мяч забил шестнадцатилетний Эдуард Стрельцов.

Приезжают автозаводцы на игру в Киев, там уже наслышаны: в «Торпедо» завелся опасный мальчишка. А в киевском «Динамо» один из лучших защитников того времени Виталий Голубев, он сказал: «Надо с пацана спесь сбить». Голубев перед выходом на поле кинул Стрельцову: «Котлету из тебя сделаю». Эдик — ноль внимания. А после первого тайма Голубев зашел в раздевалку, сел на пол, достал «Беломор» и закурил. Никак не мог понять, почему пацан творит все, что его левая или правая нога захочет, а он, Голубев, великий защитник, который и не таких ломал, ничего не может сделать.

Игра юного Стрельцова сразу получила признание. Григорий Федотов в 55-м году, после того как 18-летний торпедовский центрфорвард съездил с составе армейцев на матчи в ГДР, обронил: «Знаешь, Эдик, я, конечно, игрок, но как ты играешь…» А Федотов был игроком от Бога. Это он вывел формулу: «Класс — это просто!» Стрельцов делал все просто — и классно! И в этом его гений как футболиста. Много лет спустя писатель Александр Нилин (он дружил со Стрельцовым) напишет: «Футбол в стрельцовском исполнении доходил до нас как нечто естественное, природное. Хотелось самому жить с такой же свободой помыслов, с какой играет он».

Стрельцова сравнивали с Всеволодом Бобровым. Слава Боброва тогда была оглушительной. Как, скажем, много позже у Владимира Высоцкого, который не имел ни наград, ни званий, а был — народным артистом, обладал высшей наградой — любовью народной. Бобров был народным футболистом. Евгений Евтушенко по его поводу разразился сточками:

И вечно — русский, самородный,

на поле памяти народной

играет Всеволод Бобров!

Бобров был свой, ходил в кепочке, лицо — проще некуда, нос картошкой. Выходил на поле — народ замирал в ожидании чуда. И чудо случалось в каждой игре. И Стрельцов — игрок народный. Но — стать другая, благороднее черты лица. Казалось бы, откуда эта породистость у парня из рабочих низов, но природа распоряжается иногда своеобразно с человеческим материалом. Бобров и Стрельцов — это все равно что Евгений Леонов и Иннокентий Смоктуновский. Оба великие артисты, но с разных художественных полюсов.

Так вот, Бобров, любимец народный, как раз в 1954 году покинул футбол. Открытый, искренний и добрый по натуре, он срывался, когда сталкивался с несправедливостью. Личная жизнь у него складывалась мучительно. Все знали о его тяжелых скандалах с женой, артисткой оперетты Татьяной Саниной. Она изменяла ему направо и налево. В результате развод. Бобров запил по-черному.

В 1954 году вышел на поле Стрельцов. И народ принял его как преемника Боброва. Эдик не играл, а жил на поле. Александр Нилин подметил, что Стрельцов выделялся на поле «среди искаженных гримасами напряженной борьбы лиц особой, артистической праздничностью, обещающей непременный сюрприз». Теперь Стрельцов вместо Боброва — кумир стадионов, герой футбольных сражений. Правда, стихов о Стрельцове ни Евтушенко, ни другие поэты не сочинили.

«Лучше бы они не догнали поезд», — скажет капитан команды Игорь Нетто

26 июня 1955 года Стрельцов впервые вышел играть за сборную. Против шведов, в Стокгольме. И как сыграл: заколотил три мяча! Наступит момент, и ему припомнят этот матч. В 1958 году за несколько дней до вылета сборной в Швецию на чемпионат мира начальника сборной Владимира Мошкаркина вместе с председателем Госкомитета по спорту Александром Романовым вызвали в ЦК КПСС, и там им говорят: «Есть сведения, что Стрельцов намерен остаться на Западе, потому есть мнение не пускать его туда». Романов и Мошкаркин рты разинули. Кинулись убеждать, что у Стрельцова и в мыслях такого не может быть. Кое-как уговорили. А причина в том, что после того матча, разгромного для шведской сборной, в местной газете написали: такой талант, как Стрельцов, может украсить команду любой страны свободного мира, а он вынужден выступать за сборную тоталитарного режима. Где-то в досье эта заметка отложилась. И дождалась своего часа.

Появился у Стрельцова потрясающий партнер в нападении — Валентин Иванов. Пара Иванов — Стрельцов наводила ужас на соперников «Торпедо» и сборной СССР. Иванов вспоминает: «Слава у Эдика была большая, но чаще всего мы делили ее пополам, потому что, наверное, никто в нашей дружбе не понимал друг друга так, как мы. Вот, например, он бежит ко мне спиной и другой бы на моем месте остановился, но я-то знал, что Эдик, не оборачиваюсь, отдаст мне свой знаменитый пас пяткой».

В 1957 году сборная СССР должна была ехать в Лейпциг, где ее ждала игра со сборной Польши. Этот матч был дополнительным в отборочном цикле, так как обе сборные набрали одинаковое количество очков. Кто побеждает — тот едет на чемпионат мира в Швецию. Точь-в-точь как 9 октября 1999 года в игре с Украиной: побеждаем — едем на Евро — 2000. Так вот, Иванов и Стрельцов умудрились опоздать на Белорусский вокзал к отходу поезда Москва — Берлин. Схватили такси — и в погоню. Руководство команды связалось с министром путей сообщения, тот лично дал указание машинисту сделать не предусмотренную расписанием остановку в Можайске. Нападающие, под хохот всей команды, поднялись в вагон. «Лучше бы они не догнали поезд», — скажет позже капитан команды Игорь Нетто.

Нетто так обосновал свою странную мечту: «А представьте, что если бы Эдик не попал на игру со сборной Польши и не забил бы полякам гол, то мы не попали бы в финал и, следовательно, не готовились бы к нему в Тарасовке, где случилось свидание с женщиной, которая позже обвинила его в том, что он якобы ее изнасиловал…» Ах, если бы, если бы…

Тренер сборной Гавриил Качалин сурово отчитал парочку и сказал: «Ну, если не забьете полякам…» Стрельцов забил. А не попади команда в Швецию, последовали бы такие оргвыводы, что мало бы никому не показалось. Сборная СССР была тогда на почти вертикальном взлете, крушила всех, кто попадался на пути. Убедительно сделали два раза сборную ФРГ, тогдашнего чемпиона мира, — 3:2 в Москве и 2:1 в Мюнхене.

Оглушительный успех на Олипиаде — 56 в Мельбурне. Стрельцов в Австралии блистал. Особенно в драматичной игре с болгарами. Получил травму ноги Иванов — и, хромая, кое-как передвигался по полю. А Тищенко вообще сломали ключицу — и тем не менее он полтора часа, преодолевая боль, бегал за мячом. Иванов и Тищенко не уходили с поля, потому что тогда действовало зверское правило: замены не разрешались, вышли на поле 11 игроков — они же и заканчивали игру, но в нашей сборной, по сути, на поле действовали только 9 человек. Вообще мужество советских спортсменов поражает. Владимир Куц за день до старта на 5000 метров в том же Мельбурне врезался на машине в бетонный столб. Вышел на старт — и победил.

Болгары забивают гол. Как вдевятером бороться? Бились, сжав зубы. Стрельцов спасает ситуацию. Рассказывает Никита Симонян: «До сих пор стоит перед глазами гол, забитый Эдуардом в ворота сборной Болгарии. Подхватив мяч на своей половине поля, он обыграл по пути едва ли не всю болгарскую команду и с лицевой линии закатил мяч в ворота. Это было потрясающе». А за пять минут до конца Борис Татушин забивает решающий мяч. И мы выходим в финал. Надо же такому случиться, что тренеры на финальную игру с югославами поставили вместо Стрельцова Никиту Симоняна, тот уже был на выходе из футбола и это был его последний шанс стать олимпийским чемпионом. Выиграли у югославов легко.

Сейчас, если команда завоевывает призовое место, то всем игрокам вручают медали. Даже если кто-то выходил на поле хотя бы на минуту. А тогда медали получали только те, кто выступил в финале. Стрельцов остался без золотой медали олимпийского чемпиона, хотя он больше чем кто-либо постарался, чтобы золото попало к нам. Несправедливо — это чувствовали все, ведь Эдик играл все матчи, кроме финального.

Больше других терзался Симонян: «Получил я золотую медаль, а никакой радости, совесть мучает. Иду к Стрельцову, говорю: «Эдик, эта золотая медаль не моя. Она твоя. Ты ее заслужил. Бери». Эдик наотрез отказался: за кого меня принимаешь? Но совесть меня мучает. На следующий день снова подхожу к нему с тем же разговором. Эдик даже покраснел: «Если ты еще раз предложишь мне свою медаль, обижусь». Отметим ради интереса, что в некоторых книжках к рассказу Симоняна добавлялась существенная деталь. Стрельцов в ответ говорит старшему товарищу: «Бери — тебе нужнее. Я молодой, еще выиграю». И выиграл бы, если бы не беда, обрушившаяся на него.

Подростком я запойно проглотил все книги об Олимпиаде в Мельбурне, изданные в конце 50-х — начале 60-х годов. В них красочно написано про то, как драматично складывалась игра с болгарской сборной, про подвиг Тищенко, про то, как Татушин забил второй мяч, нет только имени того, кто сквитал счет. Будто мяч сам закатился в ворота болгар. Когда те книги подписывались в печать, имя автора гола уже было исключено из истории советского спорта: зэк Стрельцов ворочал бревна в вятских лесах. И даже когда он в 1965 году снова стал игроком «Торпедо», имя его было полузапретным. По этому поводу важно свидетельство радио- и телекомментатора Николая Озерова: «Стрельцов вернулся в большой футбол, и мне, мягко говоря, начальство не рекомендовало часто упоминать его в репортажах. Но он вновь, как в молодости, играл так ярко, что умолчать об этом, несмотря на отрицательную реакцию моих начальников, я просто не мог».

С похожей ситуацией Озеров столкнулся, когда вел в 1963 году репортаж об игре сборной Англии и сборной мира. Матч был посвящен столетию футбола. В сборной мира — блестящие игроки, в том числе наш Лев Яшин. Вышел во втором тайме и Ференц Пушкаш. Он мадьяр, но после кровавых событий в Венгрии в 56-м покинул родину, стал игроком мадридского «Реала» и мощно помог этой команде пять рад подряд — грандиозное достижение! — взять Кубок европейских чемпионов. Озерова перед отлетом из Москвы предупредили: фамилию Пушкаша не упоминать! И, когда мяч попадал к венгру, Озеров частил: «Игрок под номером 14 проходит по краю, виртуозно обводит Бобби Чарльтона…»

Удел одних — таскать рояль, и таких большинство, и единицы — созидатели, они на рояле виртуозы

Но вернемся во времена, когда Стрельцов еще на свободе, когда он царствует на поле. Восхищает публику. Я знаю, что за игрок Пеле — видел его. Марадона — давно уже покинул поле, а его игра стоит перед глазами. Ну, про тех, кто сейчас блистает, — Зидан, Рональдо, Титов, Шевченко, де Бур, Клюйверт, список будет длинным, — тоже знаю. Стрельцова — не знаю, не чувствую. Приходится довериться рассказам очевидцев. Вот мнение знатока: «Удивительно видел поле, и его коронный пас пяткой, когда он как бы спиной чувствовал выход партнера на свободное место и, не оборачиваясь, отдавал ему мяч, был только весьма частным проявлением этого видения и понимания игры. Пас пяткой делал он виртуозно, эффектно и всегда неожиданно для соперника. Этот футбольный трюк неизменно вызывал восхищенный рев трибун».

Ох уж этот знаменитый пас пяткой! Когда Стрельцов вернется в футбол, от него будут ждать именно этого знаменитого приема. И он не обманет ожиданий публики, будет по-прежнему завораживать своим знаменитым пасом новое, выросшее без него поколение болельщиков. Испанского футбольного виртуоза Альфредо ди Стефано, который обращался с мячом так, как мы с ложкой, хлебая щи, спросили: почему он никогда не играет пяткой, ну, как Стрельцов? На что ди Стефано якобы ответил: «А зачем мне пяткой, когда я и так могу?»

Поняли суть? Если нет, то разъясняю: ди Стефано имел в виду, что пас пяткой — это чтобы покрасоваться, это игра на публику, излишество, без которого можно обойтись, если умеешь на поле все. Но, как утверждают свидетели, почти всегда стрельцовский пас был самым экономичным и элегантным способом решения игровой ситуации. А с другой стороны, десятки тысяч болельщиков, валом валивших на Стрельцова, ждали этого паса пяткой, и разочаровать народ, не показать ожидаемый им, народом, финт было бы крайне невежливо. Народ бы не понял. Так что и ди Стефано прав: это была игра на публику. И ничего в этом плохого не вижу. Стрельцов однажды сказал Александру Нилину: «Ты же, когда пишешь — фантазируешь? И никто приказать тебе не может, правда? И я вот на поле фантазирую».

Но продолжим слушать тех, кто вживую видел игру Стрельцова еще в 50-х годах: что же он был за игрок, что же такого изумительного, кроме паса пяткой, демонстрировал на поле, так что все приходили в экстаз? Факты всплывают неожиданные, вот, например: «Игрок Стрельцов был ленивый. Ему даже с трибун иногда кричали: «Стрелец, бегай!» — а он ноль внимания. Стоит, стоит, стоит. Но вот дожидается мяча, рванет, забьет — снова стоит…» Ди Стефано тоже не особо усердно передвигался по полю. Испанские журналисты разносили его за лень. Ди Стефано однажды отрезал: «Пусть рояль таскают те, кто не умеет на нем играть». Скажут: зазналась испанская звезда. Но в футболе как в жизни, одни — исполнители, их удел таскать рояль, и таких большинство, и единицы — созидатели, они на рояле виртузы. Должны быть подносчики снарядов, чернорабочие, работяги, и должны быть такие, как Стрельцов: стоит, даже в сторону трибун отвернется, а потом удар — гол! Буря восторга. Ради них и ходят на футбол.

«Стрельцов был очень атлетически подготовленный спортсмен, — вспоминает врач сборной тех лет Олег Маркович Белаковский. — С прекрасными функциональными возможностями. У него была гармонично развита опорно-двигательная система, хорошая сердечно-сосудистая система. Он был абсолютно здоровым спортсменом. Эдик прекрасно переносил тренировочные и соревновательные нагрузки. За три летних месяца в 1957 году Стрельцов выходил на поле 19 раз, забил 31 гол — такие нагрузки мог перенести только железный организм. А было ему тогда 19 лет».

Болельщик с дореволюционным стажем вспомнил о Стрельцове следующее: таран, пробивной, защиту разносил в щепки. Еще один свидетель стрельцовских чудес говорит, что чувством гола тот обладал в высшей мере, в штрафной был опасен, как летчик Покрышкин в воздухе. Вы представили себе Стрельцова образца 1957 года? Я, к сожалению, не очень. Да, его надо было видеть, как надо было видеть на сцене великого Михаила Чехова, чтобы, так сказать, ощутить масштаб…

«Не штенка», — сказал товарищ Тимошенко

Тут вот еще о чем надо обязательно сказать: чем был футбол в СССР в конце 40-х годов и все 50-е годы? Он был составляющей системы. А система провозглашалась самой передовой в мире, так что она должна была быть передовой во всем, в том числе и в спорте. В ФИФА СССР вступил еще в 1946 году, а на официальные международные соревнования сборная по футболу вышла только в 1958 году. Боялись проигрыша. Московское «Динамо» отправилось на товарищеские матчи в Англию в 1945 году, конечно, ради спортивного интереса: а как мы с родоначальниками футбола — справимся? Но не в последнюю очередь поединкам придавалось и политическое значение. Ставилась задача: во что бы то ни стало победить представителей идеологического враждебного общества. И когда динамовцы выиграли у англичан, у спортивных чиновников отлегло от сердца: могли ведь и на архипелаг ГУЛаг загреметь. Уместно привести свидетельство генерала КГБ Павла Судоплатова: «Я помню, одно заседание Спецкомитета в 1945 году проходило в часы трансляции из Лондона футбольного матча между нашей командой и английской. Члены Политбюро и правительства были шокированы, когда Капица предложил прервать заседание и послушать матч. Возникла неловкая пауза, но Берия, ценивший юмор, к всеобщему изумлению, объявил перерыв. Напряжение спало. А затем настроение присутствующих поднялось, поскольку наша команда победила».

После проигрыша советских футболистов на Олимпиаде в Хельсинки сборной Югославии оргвыводы последовали мгновенно: разогнали и сборную, и команду ЦДКА, большинство игроков которой составляли сборную. И поделом: проявили политическую незрелость — проиграли команде Югославии, которая олицетворяла клику Тито.

Но футбол был и зрелищем, которое отвлекало народ от мыслей о хлебе насущном. Наверняка вы хотя бы раз видели документальные кадры, как люди валят на стадион «Динамо», как залезают прямо в окна трамваев. Трибуны, забитые под завязку бедно одетыми людьми. «В 50-е годы ходить на спортивные зрелища было и модно, и частью жизни, — вспоминает Нами Микоян, мать Стаса Намина и жена…. — На стадионах в перерывах прохаживались самые красивые девушки, специально для этого принаряженные. Особенно привелекала внимание жена Константина Бескова, уже тогда выдающегося футболиста, Лера Бескова». Кадры кинохроники не зафиксировали красавицу Леру, только трибуны, а на них море замерших, внимательных лиц, и наконец — гол! Стадион превращается в море ликующее. Вот оно счастье народное: Бобёр забил гол.

О, Бобров, как много ты значил для народа! Твои финты, рывки, голы давали выход эмоциям, отвлекали от изматывающего труда и жуткого быта, позволяли забыть об униженности, забитости, беспросветности. Тогда сложились футбольные поговорочки, прибауточки, выраженьица. Мазила! — понятно, в чей адрес крик. Дырка! — это о вратаре. «Не штенка», — сказал товарищ Тимошенко — прибаутку помнят, а что она значит, не сохранила народная память. Класс игры на патефоне — это если игрок сыграл блестяще. Вместо офсайда говорили овёс, вместо корнера и пенальти кричали корень и пендаль. В футболе в то время находили выход свободомыслие и даже диссидентские настроения.

Футбол был в чести у партийного начальства. Оно приходило на матчи, усаживалось на лучшие места. Был даже такой случай в Ленинграде — местный партийный бонза отменил гастроли театра «Современник» и с ленинской прямотой так аргументировал свое решение: «Питерский пролетариат хочет смотреть мужественные спектакли своей команды «Адмиралтеец», а не заезжих скоморохов». На матче «Адмиралтейца» с «Торпедо» случился поэт Анатолий Найман, который стал свидетелем такого «спектакля»: «Вратарь «Адмиралтейца» вышел на поле пьяный… Стал без нужды поправлять сетку, запутался в ней. Вдруг рядом с ним оказался болельщик, неизвестно как проникший на поле, тоже пьяный. Он вытолкал вратаря из ворот, встал в них сам; примеряясь, несколько раз подпрыгнул, имитировал бросок в угол. С трибуны полетели пустые бутылки, одна ударила ему в спину, он вгорячах метнул ее обратно. Кто-то не успел отклониться, бутылка попала в лоб, лицо залилось кровью. Через минуту весь стадион дрался». Вот такое представление увидели ленинградцы вместо «Вечно живых», знаменитой постановки «Современника».

Словом, футбол был не только любимым народом зрелищем — футбол был государственным делом. И те, кто исполнял это государственное дело, должны были быть образцом поведения. Советский спортсмен олицетворял собой советский образ жизни — морально устойчив, всех крушит на соревнованиях, скромен в быту. Вообще скромен. Вот кадры матча 1954 года с ФРГ, западные немцы — тогда чемпионы мира. Наши победили 2:1. Забили гол — побежали на свою половину поля. Ни вскинутых рук, ни кучи-малы, ни целования перстня, ни воздушных поцелуев на трибуну любимой девушке или жене — эти сегодняшние вакханалии чудно даже представить в 50-е годы. Забили советские игроки второй гол — и опять, как роботы, потрусили, опустив голову, к своим воротам. Вот это истинно советский характер: сильный, но скромный.

Советская команда по своей идеологической основе была сборной равных, если кто высовывался — ему сразу ставился диагноз: звездная болезнь. И будь ты по игре на десять голов выше Пеле — тебя сгноят, если позволишь себе пренебречь идеологическими устоями. На чемпионат мира 1962 года в Чили не взяли Валерия Лобановского. Причина: заболел звездной болезнью. «Комсомольская правда» писала: «И какой только умник внедрил эту голливудскую терминологию в наш спортивный лексикон!» Лобановского же припечатали за то, что не скромен, заносится. И уж совсем немыслимое: заявил, что у него есть дела поважнее, чем комсомольское собрание. Действительно, как после таких демаршей брать игрока на чемпионат мира?

Вот и Стрельцов. Классный игрок. Народ от него в буйном восторге. Ни «Торпедо», ни сборную СССР без него представить невозможно. И вместе с тем он вызывал стойкое раздражение у спортивного начальства. Оно чувствовало, видело, что талант Стрельцова выламывается из общего ряда. Что на поле он независим и неуправляем, делает то, что сам хочет, а не то, что прикажут. И начальство дает команду: проработать. В газетах, журналах появляются статьи, в которых Стрельцова пытаются осадить, указать ему его скромное место. Вот, к примеру, воспитательные строки из фельетона Семёна Нариньяни «Звездная болезнь», опубликованного в июльском номере журнала «Огонек» за 1957 год: «У нас среди молодежи есть много замечательных футболистов, которые с успехом выступают сейчас и в играх на первенство страны, и в международных матчах. Один из них — Эдуард Стрельцов. Центр нападения «Торпедо» может ударить по воротам, как Федотов, выкатить мяч партнеру, как Бесков. Это, если он хочет. А если Стрельцов не захочет, он будет стоять оба тайма, как Бобров, и ждать, когда товарищи поднесут к его левой бутсе мяч на блюдечке с голубой каемкой». Помните де Стефано с его роялем? А знаете, как Нариньяни назвал тренера? Технорук! Если в двух словах, то технический руководитель.

Сила печати тогда была огромна, газетной статьей можно было сокрушить любого. Вот появляется в «Правде» статья «Сумбур вместо музыки», в которой опера Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» признается идеологически вредной. Поневоле ополоумеешь после таких строк: «Музыка крякает, ухает, пыхтит, задыхается, чтобы как можно натуральнее изобразить любовные сцены… Композитор, видимо, не поставил перед собой задачи прислушаться к тому, чего ждет в музыке советская аудитория». И после этого выступления начинается погром в музыке, Шостаковича смешивают с грязью. А не будь талантлив! Звезд полагали необходимым ставить на место и давать им понять, что место это определяет власть, а не данный Богом талант.

Знатно прошелся по Стрельцову Нариньяни. У фельетониста был свой талант — так словом унизить, уничтожить человека, что тому иногда не оставалось ничего другого, как сунуть голову в петлю. Насчет петли — это не преувеличение. Герой одного из фельетонов Нариньяни повесился. ЦК КПСС специально разбирал этот случай, было принято постановление, смысл которого сводился к следующему: можно, конечно, критиковать, но не до такой же степени, чтобы люди кончали с собой.

На общество фельетон «Звездная болезнь» произвел впечатление. Со Стрельцовым, понятно, официально провели воспитательную работу, где только можно было. Но и в дружеских компаниях его воспитывали. Рассказывает одна из его знакомых: «Эдик был у меня дома в гостях. Тогда были мои друзья по МГУ. Эдик всем понравился. Вел он себя хорошо. Это было вскоре сразу после фельетона. Мои друзья поучали Эдика, чтобы он больше не допускал безобразий, о которых указывалось в фельетоне».

Стрельцов раздражал. Тем, что кумир, тем, что народный любимец, тем, что такой независимый. Да, власть отмечала кумиров почетными званиями, вешала на их грудь ордена, не жмотничая, подкармливала материально — для знаменитостей было не проблемой получить квартиру, обзавестись машиной, достать шмотки из особого магазина. Но если избранника народа уличали во фронде, он запросто мог отправиться в небытие. Кумиры, дерзнувшие думать самостоятельно или, как Стрельцов, пренебрежительно махнувшие рукой на отведенное им властью высокое и ответственное предназначение и решившие пожить в свое удовольствие, рисковали. Ведь бросил же Стрельцов однажды: «Если что, уеду во Францию. Приглашают!» Кто-то настучал, где-то отложилось в папочке. Во Францию захотел! А на лесоповал вместо Елисейских полей — слабо?

В обществе, где царил культ великого общего дела, где славился человек труда, где рабочий, пролетарий был объявлен главной социальной фигурой, на талант смотрели с подозрительным, порой враждебным прищуром. Не могли смириться — ну как это, стоит, стоит, руки в боки, потом, глядь, оторвался от защиты, протащил мячик через полполя, обвел на ходу пару защитников, забил — и снова стоит. Неправильно это, идеологически и политически. Когда Стрельцову в 19 лет дали заслуженного мастера спорта, «Огонек» возмутился: «Ни Шостаковичу, ни Хачатуряну, ни Туполеву, ни Улановой, ни Рихтеру, ни Долухановой не присваивали почетных званий в девятнадцать лет… Почетные звания нужно завоевывать, заслужить, выстрадать подвижническим трудом в спорте». Чужд и подозрителен был тот, кто достигал успеха за счет Богом данного таланта, а не изнурительного труда. А если его еще и за рубеж тянет? Не наш человек, не наш.

А деньги Стрельцову в той же Франции могли предложить немалые. Валентин Бубукин, игрок сборной 60-х годов, вспоминает: «Мне как-то в Англии сделал предложение «Вест Бромвич», зарплату обещали 800 фунтов в месяц и по 100 фунтов за каждую победу. Конечно, я не стал бы там самым оплачиваемым игроком, но сравните: новая модель автомобиля «ягуар» стоила тогда всего 600 фунтов». И что же Бубукин? Он ответил: «Спасибо за предложение, но у советских собственная гордость».

Подхожу к самой горькой странице в судьбе Эдуарда Стрельцова. Оттягивал, оттягивал, все-таки приятнее писать про звездные часы человека, чем про грязь и несправедливость.

Воздух футбола всегда пахнет славой, деньгами, женщинами

Данный текст является ознакомительным фрагментом.