Глава четырнадцатая. ГИБЕЛЬ ФРОНТОВ. ВЯЗЬМА — ОКТЯБРЬ 1941-го

Глава четырнадцатая.

ГИБЕЛЬ ФРОНТОВ. ВЯЗЬМА — ОКТЯБРЬ 1941-го

Наверное, это был самый сложный, самый трагичный период в истории Великой Отечественной войны. Да и в жизни Конева тоже. Немецкие танковые клинья, прорвавшие оборону наших войск и смявшие, разметавшие за несколько суток в жесточайшей схватке армии Западного и Резервного фронтов, оказались в нескольких десятках километров от пригородов Москвы. Командующего войсками Западного фронта генерал-полковника Конева, допустившего серьёзные просчёты в ходе боёв на Ржевском и Вяземском направлениях и фактически утратившего связь с рассечёнными на части и окружёнными армиями, обречёнными на уничтожение, ожидала участь генерала Павлова.

Однажды кто-то из иностранных журналистов в интервью, где речь шла о Берлинской операции, во время которой танки 1-го Украинского фронта первыми ворвались в столицу фашистской Германии, спросил маршала, что, видимо, эти события и были высшей точкой его военной судьбы…

— Нет, — ответил маршал. — Какая же это высшая точка? Высшая точка моей военной судьбы — это Москва, Московское сражение, когда терпели поражение от немцев, потом погнали их от Москвы.

Высшей точкой судьбы, таким образом, для Конева был не успех, не слава, а ответственность, исполнение долга на грани невозможного. Дни жесточайшего противостояния, когда на подмосковных рубежах решалось, кто кого.

Окрылённый относительным успехом под Духовщиной, внеочередной звездой в петлицы и новым назначением, Конев принялся готовить свои армии и соединения к предстоящим боям.

На центральном участке советско-германского фронта установилось временное затишье.

По плану «Барбаросса» немецкие войска должны были войти в Москву 1 октября.

Ещё 4 августа Гитлер прилетел в Борисов, в штаб группы армий «Центр», и провёл там совещание. Фюрер слушал доклады своих фельдмаршалов и генералов, командующих армиями и танковыми группами, и решал с ними главный вопрос: где, на каком участке Русского фронта сосредоточить основные усилия — наступать на Москву или всё же вначале взять Киев? Он заявил:

— Я рассчитывал, что группа армий «Центр», достигнув рубежа Днепр — Западная Двина, временно перейдёт здесь к обороне, однако обстановка складывается так благоприятно, что нужно её быстро осмыслить и принять новое решение. На втором после Ленинграда месте по важности для противника стоит юг России, в частности Донецкий бассейн, начиная от района Харькова. Там расположена вся база русской экономики. Овладение этим районом неизбежно привело бы к краху всей экономики русских… Поэтому операция на Юго-Восточ ном направлении мне кажется первоочередной, а что касается действий строго на восток, то здесь лучше временно перейти к обороне.

Экономической концепции войны воспротивился главный на тот момент оппонент Гитлера фельдмаршал фон Бок. Командующий группой армий «Центр» хорошо понимал, что главная цель — разбить русские армии, истребить Красную армию как таковую — не достигнута. Русские ускользнули и из-под Минска, и из-под Смоленска, что ничего не даст и поворот танковых групп на юг и на север. Фон Бока и его сторонников из числа фронтовых генералов, реально оценивавших обстановку, беспокоило, кроме вопросов тактики, главное: пока Красная армия не разбита, продвигаться вглубь России опасно; необходимо навязать противнику, его основным силам, решающее сражение. Основные же силы русских, поданным разведки, концентрировались на фронте группы армий «Центр».

— Наступление на восток в направлении Москвы будет предпринято против основных сил противника, — заявил фон Бок. — Разгром этих сил решил бы исход войны.

Окончательное решение, тем не менее, осталось за Гитлером, и оно было экономическим: «Важнейшей задачей до наступления зимы является не захват Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на реке Донец и блокирование путей подвоза русскими нефти с Кавказа. На севере такой задачей является окружение Ленинграда и соединение с финскими войсками». В результате этого решения 2-я армия и 2-я танковая группа пошли с Московского направления на Киевское.

Решение Гитлера вызвало неоднозначную реакцию среди немецкого командования. Командующий 3-й танковой группой генерал Гот поддержал это решение и впоследствии аргументировал его в своих мемуарах: «Против продолжения наступления на Москву в то время был один веский аргумент оперативного значения. Если в центре разгром находившихся в Белоруссии войск противника удался неожиданно быстро и полно, то на других направлениях успехи были не столь велики. Например, не удалось отбросить на юг противника, действовавшего южнее Припяти и западнее Днепра. Попытка сбросить прибалтийскую группировку в море также не увенчалась успехом. Таким образом, оба фланга группы армий “Центр” при продвижении на Москву подверглись опасности оказаться под ударами, на юге эта опасность уже давала о себе знать…»

Мемуары немецких генералов нам, русским людям, всегда надо читать особенно внимательно, если не сказать осторожно. О неуспехах южного и северного крыла Восточного фронта Гот говорит свысока. Но при этом не бог весть какими оказались успехи и в центре. При том, что Гитлер отдал основные ударные силы, танковые корпуса, именно группе армий «Центр». Мемуарист Гот словно забыл, что генерал Гот почти весь июль, август и первую половину сентября практически топтался на стокилометровом участке — вперёд-назад — перед 19-й и 16-й армиями советских генералов Конева и Рокоссовского и добился при этом не особенно большого успеха. Но потерял своих верных ветеранов, целые батальоны, полки и почти целиком одну дивизию (161-ю пехотную), которых потом будет так не хватать в октябре—декабре на подступах к Москве и к Калинину.

Фон Бока на совещании поддержал командующий 2-й танковой группой Гейнц Гудериан. Его порядком изувеченной под Ельней и Рославлем танковой группе предстоял 400-километровый марш-бросок с Московского направления на Киевское. Всегда имевший своё мнение в вопросах тактики, он высказался против решения Гитлера:

— Бои за Киев, несомненно, означают крупный тактический успех. Однако вопрос о том, имеет ли этот тактический успех также и крупное стратегическое значение, остаётся под сомнением.

В «Воспоминаниях солдата» Гудериан написал по поводу дискуссии и окончательного решения Гитлера: «Теперь всё зависело от того, удастся ли немцам добиться решающих результатов ещё до наступления зимы, пожалуй, даже до наступления периода осенней распутицы».

Вскоре последовал стремительный удар Гудериана во фланг и тыл Юго-Западного фронта, который привёл к разгрому советских войск на Украине и открыл немцам путь в Крым и на Кавказ. И тут фюрер снова почувствовал непобедимость немецкого солдата, его сверхволю и способность решать на поле боя в России любые задачи. «Убеждённость Гитлера в неполноценности всех славян была так глубока, — пишет исследователь Московской битвы и автор книги «Укрощение “Тайфуна”» Лев Безыменский, — что он не допускал и мысли о возможности серьёзного сопротивления со стороны Красной армии». 6 сентября 1941 года он подписал директиву № 35 — приказ о наступлении на Москву. Фон Бок понял, что сбывается его мечта. Должно быть, в какой-то момент именно он больше, чем кто-либо другой из немцев, почувствовал себя Наполеоном. 16 сентября фон Бок отдал войскам группы армий «Центр» приказ о подготовке операции по захвату советской столицы. Фюрер план одобрил и дал ему символичное кодовое название — «Тайфун».

По замыслам немецкого командования «Тайфун» должен был стать завершающей стадией «Барбароссы». План «Тайфун», разработанный штабами с особой тщательностью, учитывал, казалось, всё.

Немецкая группировка насчитывала 1 800 000 солдат и офицеров. Их вооружение: более 14 000 орудий и миномётов, 1700 танков. В ближних тылах для обеспечения группировки, изготовившейся к броску на Москву, были сосредоточены многочисленные склады с боеприпасами, горючим, продовольствием, медикаментами и обмундированием. 2-й воздушный флот — 1290 самолётов различных типов — занял наиболее удобные аэродромы и базы. Некоторые зарубежные историки называют цифры, которые значительно выше общепринятых. К примеру, американский исследователь Второй мировой войны Дэвид Гланц утверждает, что в последний и решающий бой Гитлер послал на Москву 3350 танков и 2770 самолётов. С учётом трофейной техники и вооружения, а также частей, формально принадлежавших в этот период группам армий «Север» и «Юг», но действовавших в полосе наступления центральной группировки, возможно, так оно и было.

Получив в распоряжение такой ресурс, равного которому за всю историю войн не имел ещё ни один военачальник, фон Бок, до этой поры довольно осторожный, готов был броситься вперёд даже с открытыми флангами. Ему казалось, что такую махину не остановит никто. Разведка подогревала его мечты: главная группировка советских войск стоит непосредственно перед ним, а дальше — пустота.

Под Вязьмой фельдмаршал готовил основным силам Красной армии новый Верден.

Читая немецкие документы того периода и дневники фон Бока, Гальдера, Гудериана, мемуары офицеров, командовавших в период московских боёв полками, батальонами и ротами, а также воспоминания рядовых солдат вермахта и СС, невольно приходишь к мысли, что все они не вполне отдавали себе отчёт в том, с кем имеют дело.

Гигантской группировке фон Бока, которой предстояло исправить историческую ошибку Наполеона, а именно — разбить русские войска и с триумфом войти в Москву — противостояли три фронта: Западный (генерал-полковник Конев), Резервный (маршал Будённый) и Брянский (генерал-полковник Ерёменко).

По данным Института военной истории, силы советских фронтов насчитывали 1 250 019 человек.

В центре обороны стояли армии Конева. Их было шесть: 16-я (генерал-лейтенант К.К. Рокоссовский), 19-я (генерал-лейтенант М.Ф. Лукин), 20-я (генерал-лейтенант Ф.А. Ершаков), 22-я (генерал-майор В.А. Юшкевич), 29-я (генерал-лейтенант И.И. Масленников), 30-я (генерал-майор В.А. Хоменко).

Согласно решению Ставки, к осени был практически завершён переход к системе небольших армий в пять, максимум шесть дивизий без корпусных управлений. По штату от 29 июля 1941 года дивизии, в свою очередь, тоже были уменьшены почти на 30 процентов и теперь имели в своём составе 11 634 человека. К 17 сентября из стрелковых дивизий изъяли вторые артполки. В распоряжении командира дивизии для огневой поддержки полков оставался один артполк при 16 орудиях калибра 76 миллиметров и восьми — 122 миллиметра. Сократилось также количество автомобильного и гужевого транспорта. Таким образом, к началу осеннего немецкого наступления на Москву советская стрелковая дивизия, укомплектованная по полному штату, в полтора раза уступала немецкой пехотной по всем основным показателям, а по орудиям и миномётам — более чем в два раза.

Кроме того, многие дивизии с августа практически не выходили из боёв, проводя частные наступательные операции, и не имели даже сокращённого штата.

Когда Конев объехал свои войска и на месте ознакомился с обстановкой, когда воочию увидел то, о чём докладывали командармы, — растрёпанные в летних боях дивизии, маршевые роты, поступающие из тыла необученными и безоружными, лейтенантов, командующих батальонами, сержантов из числа резервистов на должностях взводных командиров, когда выяснилось, что многие бойцы не знают материальной части винтовки, что не хватает специалистов — пулемётчиков, миномётчиков, артиллеристов, — когда новый комфронта понял, на какое хозяйство его определила Ставка, он с присущей ему энергией принялся наводить порядок. Уже 19 сентября был издан приказ по фронту о переходе на сокращённые штаты и полном укомплектовании подразделений. Приходилось идти на самые радикальные меры, чтобы повысить боеспособность войск. К примеру, были расформированы 170-я и 98-я стрелковые дивизии, а их остатками и матчастью доукомплектовали дивизии 22-й армии, которая особенно нуждалась в пополнении и оснащении.

«Мне было ясно, что войска Западного фронта ослаблены, — вспоминал маршал, — имеют недостаточную численность, были полки, которые насчитывали всего 120 человек, в некоторых дивизиях осталось по 7—8 орудий. Мы испытывали недостаток в артиллерии, в противотанковых средствах, даже бутылок с горючей смесью не хватало, а в то время они были основным средством борьбы с танками. Были и такие части, где недоставало стрелкового оружия. К моменту, когда я принял фронт, запасный полк, например, совсем не имел винтовок. Дело не в том, что кто-то этого не предусмотрел, а в том, что немцы разгромили ряд складов, находившихся на территории Белорусского военного округа, и оружие приходилось доставлять с центральных складов, которые были от Москвы на большом удалении».

К сожалению, противник не позволил Западному фронту произвести полную перегруппировку с целью создания прочной обороны на ржевско-вяземском рубеже, прикрывавшем Москву. Некоторые меры, предпринятые и Ставкой, и штабом Западного фронта, слишком запоздали. К примеру, из тыловых районов для пополнения частей Западного фронта с 3 по 7 октября под Вязьму, Ржев, Сычёвку и Спас-Деменск прибыли 47 маршевых рот и три роты специалистов. Потребность в них была огромной. Но многие дивизии, которые в них всё это время остро нуждались, оказались либо уже в бою, либо уже были смяты и в лучшем случае отходили на запасные позиции, в худшем — дрались в окружении.

Четырнадцатого сентября 1941 года Сталин срочно вызвал Конева в Ставку. Новый комфронта прервал свою поездку по армиям и дивизиям и прибыл в Москву.

«Встреча со Сталиным происходила в присутствии членов Государственного Комитета Обороны, — вспоминал Конев, — Сталин предложил мне доложить о состоянии фронта и о положении войск. Однако в ходе дальнейшей беседы обсуждению подвергся ряд вопросов, непосредственно не относившихся к фронтовым делам, — это были общие вопросы строительства Советской Армии. Обсуждался также вопрос о награждении командиров орденами, не следует ли создать отдельные ордена для командиров частей, соединений, командующих армиями и фронтами, а также офицерского состава. Сталин спросил, как я смотрю на то, чтобы установить ордена Кутузова и Суворова. Конечно, я поддержал это предложение, поддержали его и присутствовавшие члены Государственного Комитета Обороны. Сталин тут же поручил начальнику тыла Советской Армии А.В. Хрулёву разработать статут полководческих орденов, которыми во время войны стали награждать офицеров и генералов Советской Армии».

Эти воспоминания маршала появились уже после «Записок командующего фронтом». Прошли годы, и стало возможным кое-что (пока ещё немногое) осмыслить по-новому. И не важно, что, видимо, по инерции маршал называет Красную армию Советской армией. Суть в другом.

Самое тяжкое своё поражение Конев испытал именно тогда, под Москвой, когда ему был передан Западный фронт.

Конечно, когда только что назначенного на должность комфронта, прибывшего с передовой, где не хватало винтовок и бутылок с горючей смесью, в Ставке начали спрашивать, что он думает по поводу учреждения орденов Суворова и Кутузова, ему ничего другого не оставалось, как отвечать по существу заданного вопроса и надеяться, что разговор всё же вернётся к более насущному. Но надежда оказалась тщетной: «Ставка на этом совещании не обсуждала со мной задачи фронта, ничего не было сказано об усилении фронта войсками и техникой, не затрагивался вопрос и о возможности перехода фашистских войск в наступление. Генеральный штаб также не дал никакой ориентировки».

Конев вернулся в штаб фронта в Касню. На душе было неспокойно. Начальник штаба фронта генерал Соколовский тут же подал донесения авиационной и агентурной разведки: противник, прикрываясь вялыми действиями на фронте своей обороны, производит активную перегруппировку в своём тылу; установлен подход к фронту новых частей, в том числе танковых и моторизованных, в частности, в районе Духовщи-ны на стыке 19-й и 16-й армий, в районе Задня-Кардымово и на левом крыле 20-й армии. Армейская и дивизионная разведки подтверждали эти данные.

В ту же ночь штаб подготовил директиву для командармов: активизировать непрерывную боевую работу всех видов разведки на всех участках; действовать сильными разведотрядами, главным образом ночью; держать противника в постоянном напряжении, проникать в его тыл, дезорганизовывать работу штабов; уточнить группировку противника, стыки подразделений, резервы перед фронтом армий.

«В то же время был осуществлён ряд мероприятий, связанных с усилением обороны, — рассказывал Конев. — К ним относится, в первую очередь, переход на траншейную оборону. Войска Западного фронта напряжённо строили инженерные укрепления, “залезали в землю”. Кстати, траншеи впервые появились именно на Западном фронте. До этого в Красной Армии была разработана несколько другая организация инженерных сооружений с так называемыми ячейками — отдельными окопами для одного солдата, с нею мы вступили в войну. Война показала, что это неправильно, невыгодно, и полагаться на то, что каждый солдат, каждый воин должен знать свой манёвр, нельзя, особенно когда солдат находится в тяжёлой обстановке, не видит никакой поддержки. Кроме того, метод одиночных ячеек не даёт командиру возможности контролировать действия солдат. А когда солдат находится в траншее, он видит поведение других солдат, они могут его поддержать, он сам может оказать помощь. К тому же в траншеях незаметны всякого рода передвижения, а если это траншеи с хорошо развитыми ходами сообщения в глубину, то манёвр осуществляется буквально под землёй, он чрезвычайно выгоден для организации борьбы с наступающим противником».

Учитывая опыт августовских боёв, Конев приказал создавать противотанковые районы. День и ночь работали оперативные группы штабов дивизионного и армейского уровня, выявлялись направления наиболее реальных ударов противника, создавалась система артиллерийско-миномётного и ружейно-пулемётного огня. Бойцы на какое-то время стали землекопами, плотниками, лесорубами. Как вспоминал маршал, «…командармы получили приказ создать прочную оборону с выводом войск в резерв».

Конев-мемуарист очень деликатен. Нет в его книгах попытки перевоевать какое-то сражение или бой задним числом и навязчивой идеи поиска виновных. Вот и здесь он словно мимоходом говорит о создании прочной обороны с выводом войск в резерв. Что это означало? А означало это то, что войска обучались манёвру отступления, отходу на резервные позиции. Второе: как бы ни было тяжело на передовой, командиры частей и соединений получили приказ комфронта создавать собственные резервы. И резервы создавались. Вскоре это поможет некоторым дивизиям и полкам вырваться из окружения с минимальными потерями, более успешно действовать во время обороны и в момент прорыва.

Имел некоторый резерв и командующий: дивизии, которые были особенно ослаблены и нуждались в пополнении и вооружении, он приказал вывести во второй эшелон и пополнять их по мере поступления из тылов маршевых подразделений. Вооружали их тем, что поступало из оружейных артмастерских, а также передавали новую технику, винтовки и автоматы, выделенные Ставкой для оснащения и усиления Западного фронта. Однако доставка основных грузов, обещанных фронту, — пушки, гаубицы, миномёты, грузовики, пулемёты, автоматы, винтовки, гранаты и бутылки с КС, — как говорят военные, задерживалась.

Поскольку новой техники и вооружения поступало мало, Конев приказал отремонтировать и поставить в строй всю покалеченную, но вывезенную с поля боя технику, особенно танки и артиллерийские орудия, миномёты. Ремонтировалось и стрелковое вооружение. Особенно не хватало пулемётов — чтобы перекрыть надёжным огнём особенно беспокойные и опасные участки обороны.

«Несмотря на принятые меры, плотность обороны и в противотанковом отношении, и в артиллерийском была явно слабой, — рассказывал Конев. — Ощущался острый недостаток стрелкового вооружения».

В конце 1970-х годов в одной из деревень, входившей в 1941 году в Смоленскую область, мне удалось отыскать бывшего старшину, воевавшего под Вязьмой и попавшего там в плен. Ефим Трифонович Половой осенью 1941-го призывался уже на четвёртую войну. Сейчас бы такого назвали профессиональным солдатом. Таковым он, по существу, и был. На призывной пункт он прибыл в форме, в которой полгода назад вернулся домой из похода в составе наших войск в Западную Белоруссию. Затем, когда из запасного полка их маршевый батальон прибыл на передовую, он, кроме кадровых офицеров, командиров рот, был единственным, кто имел военную форму Возможно, именно поэтому ему дали винтовку. Большинство были вооружены винтовками старого образца, по три-четыре винтовки на отделение, из них половина учебные, с рассверленными и кое-как заклёпанными патронниками. Когда стали приближаться к передовой, всем выдали по тридцать патронов, даже тем, у кого не было винтовок, и по три запала для гранат образца 1914 года. «Когда те запалы раздавали, — вспоминал Ефим Трифонович, — я спросил: а где же, мол, гранаты? Там, сказали, на передовой, там и гранаты, и винтовки, и пулемёты. На передовой, сказали, всё получите. Получили…» А получил Ефим Трифонович 8 октября 1941 года контузию и осколок в бедро размером с ладонь, который ему вытащили уже в лагерном лазарете. Чудом выжил в плену. Вернулся в родную деревню и всю жизнь вспоминал свой единственный бой под Вязьмой, который начался утром на рассвете 8 октября и закончился для него пополудни того же дня.

За неделю до немецкого наступления начальник Генерального штаба маршал Шапошников позвонил по бодо:

«Шапошников: — В связи с переходом к временной обороне Верховный главнокомандующий считает необходимым взять от вас в свой резерв две дивизии. Дивизии должны быть достаточно укомплектованы и с артиллерией. Какие дивизии вы можете выделить?

Конев: — Докладываю: ни одной дивизии укомплектованной нет. Все дивизии, выведенные в резерв, слишком малочисленны. Укомплектование ещё не прибыло. Могу выполнить через пять дней по прибытии пополнения.

Шапошников: — Кто командует этими дивизиями? В какой численности эти дивизии и какие номера этих дивизий?

Конев: — Могу выделить с большим ущербом для фронта 64-ю СД и 1-ю МСД. 1-й командует Герой Советского Союза Лизюков, 64-й — полковник Грязнев. Прошу взамен этого 10-ю ТД не расформировывать, а сформировать и сделать её мотострелковой дивизией».

Шапошников попросил охарактеризовать выделяемые дивизии: численный состав стрелковых полков и танкового полка 1-й мотострелковой дивизии. Как оказалось, он насчитывал 45 танков. Правда, все танки были старых образцов.

Любопытная деталь. Во-первых, диалог начальника Генштаба и комфронта демонстрирует проблему, которая в первый период войны буквально по рукам и ногам связывала командный состав Красной армии, — несамостоятельность в принятии тех или иных решений, полное отсутствие командирской инициативы. (Впоследствии этот стиль работы Ставки и Генштаба исчезнет.) Шапошников действует как офицер по особым поручениям Верховного главнокомандующего. Ни больше ни меньше. И, во-вторых, Конев, хорошо понимая ситуацию и то, что отказать он не может, пытается затянуть сроки передачи дивизий. Можно предположить, что он ожидал: немцы ударят раньше, чем истечёт пятидневный срок. Затем, когда его дипломатия не удалась, делает ещё одну попытку хоть что-то выторговать: оставить ему 10-ю танковую, пополнить её и реорганизовать в мотострелковую.

Но в разговоре с маршалом Шапошниковым Конев отступает до определённого рубежа. Более того, несколько дней назад со смутной душой возвратившийся из Ставки, где ожидал иного, более конкретного разговора о предстоящих боях, комфронта обрушивает поток информации на начальника Генерального штаба в надежде на то, что отреагирует хотя бы он, не просто профессиональный военный, а маршал, понимающий всю сложность обстоятельств, сложившихся в секторе Вяземской обороны.

«Шапошников: — Я считаю, что вы мало выделили стрелковых дивизий, можно выделить больше. Какую, кроме 64-й, можете дать в резерв Ставки?

Конев: — Из стрелковых дивизий выделить больше никого не могу, так как все остальные дивизии исключительно малочисленные. Прошу утвердить названные мною 1-ю МСД и 64-ю дивизии. У нас это лучшие дивизии. И они дрались крепко. Всё, что могу сделать для их укомплектования, сделаю из внутренних ресурсов, но чего-либо значительного из людского пополнения наскрести не смогу. Ваши указания — побольше выделить резервов — сейчас выполнить не сумею. Армии занимают широкие фронты, плохо укомплектованы, имеют недостатки пулемётного и артиллерийского вооружения; на ряде участков фронт обороны вытянут в линию, не имея вторых эшелонов в полках и дивизиях. Есть полки, имеющие численность 130—200 человек. Ваши указания приму к исполнению и всё, что позволит обстановка, вытяну в резерв. Докладываю, что положение 22-й армии немного улучшилось, но ещё стабильность не достигнута. Поэтому резерв на правом фланге иметь крайне необходимо, но сейчас создать их не имею возможности. Сегодня приказал 243-ю стрелковую дивизию 29-й армии, находящуюся в армейском резерве, ввести в бой на направлении Ивашков на участке 22-й армии с тем, чтобы ликвидировать группу противника, переправившуюся на восточный берег реки Западная Двина. Прошу ускорить присылку нам пополнения. Повторяю, что фронт у нас очень жидкий. Всё».

В двадцатых числах сентября из штаба в Касне в Москву были направлены ещё несколько документов, которые подтверждали предыдущие сообщения — противник вот-вот атакует в ближайшие несколько дней.

Конев не ошибался.

Двадцать четвертого сентября по ту сторону фронта в Смоленске в штабе группы армий «Центр» состоялось последнее оперативное совещание всех командующих пехотных армий и танковых групп. На совещание из Берлина прибыли главнокомандующий сухопутными войсками Германии фельдмаршал Браухич со своим начальником штаба генералом Гальдером. 26 сентября командующие армиями и танковыми группами получили приказ о наступлении: 4-я полевая армия и 4-я танковая группа должны наносить удар по обеим сторонам шоссе Рославль—Москва, затем, наступая по линии шоссе Смоленск-Москва, замкнуть кольцо вокруг Вязьмы. Их действия дополняло наступление частей 9-й полевой армии и 3-й танковой группы. Подвижные части этих соединений должны были выйти восточнее верховьев Днепра и соединиться с подразделениями 4-й танковой группы. Тем временем части 4-й и 9-й армий, которые расположены между ударными группировками, наносят сковывающие удары в районе Ярцево—Ельня. А на южном крыле 2-я полевая армия получила задачу наступать в направлении Сухиничи—Мещовск с обходом Брянска с северо-запада. 2-я танковая группа должна была наступать на Севск—Орёл и во взаимодействии с частями 2-й полевой армии окружить и уничтожить советские войска в районе Брянска.

Словно предвидя это, 26 сентября Конев вновь направил Сталину и Шапошникову донесение:

«Главковерху товарищу Сталину.

Нач. Генштаба товарищу Шапошникову.

26.9.41 года, 15.30.

Данными всех видов разведки и опросом пленного фельдфебеля лётчика-истребителя устанавливается следующее:

1. Противник непрерывно подводит резервы из глубины по жел. д. Минск—Смоленск—Кардымово и по шоссе Минск—Смоленск—Ярцево—Бобруйск—Рославль.

2. Создает группировки: против Западного фронта на фронте 19, 16 и 20-й армий в районе Духовщины, Ярцева, Соловьёвской переправы, ст. Кардымово, Смоленска и против Резервного фронта в районе Рославля, Спас-Деменском на правлении.

3. По показаниям пленного лётчика, противник готовится к наступлению в направлении Москвы, с главной группировкой вдоль автомагистрали Вязьма—Москва. Противник подтянул уже до 1000 танков, из них около 500 в районе Смоленска—Починок. Всего для наступления будет подтянуто противником, по данным пленного лётчика, до 100 дивизий всех родов войск. (Последнее показание лётчика показалось нам малоправдоподобным, но впоследствии это подтвердилось. Действительно, противник сосредоточил на Московском направлении до 80 дивизий, так что пленный ошибся не очень намного. — И. К.)

4. Начало наступления 1 октября. Руководить операцией на Москву будет Кейтель и Геринг, прибытие которого на днях ожидается в Смоленске. Авиация для этой операции перебрасывается из-под Ленинграда и Киева. Войска перебрасываются из Германии и киевского направления (показания пленного лётчика).

5. Наши фронтовые резервы подтягиваются на Ярцево-Вя-земское направление, район станции Дорогобуж и севернее. Создаются противотанковые рубежи. Фронтовые резервы ограничены: всего четыре СД и три ТБР. Прошу сообщить, будут ли даны фронту дополнительные резервы, в каком количестве и когда?

Конев, Лестев, Соколовский».

Независимо от ответа из Москвы и не дожидаясь его, штаб Западного фронта издаёт срочный приказ. Его сразу же передают в штабы 16-й, 19-й, 20-й, 22-й, 29-й и 30-й армий:

«Имеющимися данными, противник создает сильную группировку танков, авиации, пехоты в районах Духовщина, Смоленск, Задня, Ярцево, имея в виду в ближайшие дни перейти в наступление в общем направлении — Вязьма.

Приказываю:

1. Усилить бдительность и всеми видами разведки вскрыть группировку и направление ударов противника.

2. Подготовить артиллерию для контрподготовки.

3. Тщательно продумать и подготовить вопросы противотанковой обороны, а также частных и общих контратак.

4. Подготовить противовоздушную оборону для отражения атак авиации противника.

5. Получение и мероприятия донести… Конев, Лестев, Соколовский.

26.9.41 года».

Последний приказ перед бурей предписывал командармам: «Жёсткой обороной в тактической полосе разбить наступающего противника».

«Тайфун» взревел под Ярцевом, Рославлем и Глуховом и двинулся на Москву 30 сентября 1941 года наступлением 2-й танковой группы Гудериана на позиции советских войск в районе Брянска и Орла. 2 октября за час до рассвета обращение Гитлера зачитали солдатам группы армий «Центр», стоявшим перед обороной Западного и Резервного фронтов: «Солдаты Восточного фронта! <…> Мир ещё не видел ничего подобного! Территории, которые на сегодняшний день завоевали немцы и союзные нам войска, в два раза превышают территорию нашего рейха… <…> Сегодня начинается последнее величайшее и решающее сражение этого года. Эта битва должна поставить на колени не только противника, но и зачинщика всей войны — Англию. Ибо, разгромив противостоящего противника, мы лишим Англию последнего её союзника на континенте. Вместе с тем мы устраним опасность не только для нашего рейха, но и для всей Европы, опасность нашествия гуннов…»

Гуннами командовали два советских генерала и маршал — Конев, Ерёменко и Будённый. Под их рукой в тот период находилась, как однажды процедил сквозь зубы один из немецких историков, «последняя из советских воинских масс войск — отступавшие от границы остатки войск и мобилизованное ополчение». Немец не нашёл в себе сил даже на то, чтобы назвать наши фронты войском, при этом в скобках заметил, что необходимый профессионализм Красная армия наберёт только к 1944 году. (Тогда кто же бил-громил доблестные германские войска на Волге в районе Сталинграда зимой 1942/43 года? Кто их опрокинул на Курской дуге летом 1943 года и отбил Белгород и Харьков? И кто преодолел «линию Пантера Вотан» на Днепре осенью 1943 года?) Похоже, обращение Гитлера к солдатам Восточного фронта, которые должны были в октябре 1941-го исполнить сценарий «Тайфуна», на немцев действует до сих пор: «…этот враг, — напутствовал фюрер изготовившихся к броску на Москву своих верных ветеранов и молодых солдат, прибывших в качестве пополнения в дивизии группы армий «Центр», — состоит в основном не из солдат, а из бестий».

По приказу Ставки войска Западного фронта были сосредоточены на двух важнейших направлениях: на Вязьму и на Ржев. Именно там была сконцентрирована главная ударная мощь группировки. Ржевское операционное направление было усилено двумя резервными дивизиями, Вяземское — тремя стрелковыми, одной кавалерийской и тремя танковыми бригадами. Эти резервы были накоплены и сосредоточены для нанесения контрудара.

В какой-то момент у Конева возникли сомнения по поводу намерений противника ударить именно здесь, по оси Минского шоссе. Глубина обороны в районе Вязьмы достигала 55 километров, войска располагались в несколько эшелонов. Но на других участках, где, по мнению Ставки, наступление противника оставалось маловероятным, оборона была вытянута и строилась в один эшелон. На каждую дивизию здесь приходилось до 13—15 километров фронта. И если на предполагаемых участках прорыва было сосредоточено до 38 орудийных стволов, определены и подготовлены рубежи последовательного сосредоточения огня, то в местах пассивной обороны стояло по 10—12 орудий на километр фронта.

Сомнения усилились, когда 27 сентября в штаб на утверждение был доставлен план обороны 16-й армии. Конев знал Рокоссовского, доверял ему и как соседу — в августе их армии дрались бок о бок, — и как подчинённому — 16-я теперь стояла на реке Вопи и седлала Минское шоссе. И вот Рокоссовский предложил вариант отвода войск в глубину в случае развития событий по непредусмотренному варианту.

Как быть? Идти наперекор требованиям Ставки и директивам Генштаба, которые требуют жёсткой обороны? Жёсткой! Такого даже уставы не предусматривают, нет такого термина в уставах. Но кто он такой, две недели назад назначенный на должность командующего, чтобы напоминать об уставных требованиях Ставке и Генштабу?

План Рокоссовского Конев принял частично, наложив следующую резолюцию: «Рокоссовскому. Ваш план обороны не отражает задачи упорной обороны, напротив, предусмотренное планом перекатывание эшелонов от рубежа к рубежу имеет признаки только подвижной обороны. Отход 112 сд на р. Вопь открывает фланг 50 сд.

Кроме того, построение обороны 38 сд в три эшелона ведёт к возможности последовательного разгрома этих эшелонов и ослабляет силу сопротивления первого эшелона на наиболее подготовленных позициях по р. Вопь.

Приказываю:

1. Вести упорную оборону на занятом частями рубеже, опираясь на р. Вопь. <…> Драться упорно. Всякое понятие подвижной обороны исключить…»

Теперь можно только гадать, что заставило Конева отвергнуть в общем-то разумный план одного из своих подчинённых. С другой стороны, можно предположить, что план Рокоссовского Коневу понравился, но он, комфронта, не мог позволить маневрировать одной из своих шести армий и подвергать опасности фланги соседей. А перестраивать всю оборону под новую концепцию уже не оставалось времени.

Беспокоило Конева и ещё одно довольно серьёзное обстоятельство. Армии Резервного фронта частично стояли фронтом слева, южнее Ельни, прикрывая район Спас-Деменска и Кирова по оси Варшавского шоссе. Взаимодействие с южным соседом было слабое. Успокаивало то, что значительная часть войск Резервного фронта стояла вторым эшелоном в затылок его дивизиям. Позже выяснится, что это не так…

Немцы атаковали 2 октября на рассвете. День «Т» начался мощной артподготовкой. Затем в наступление пошли танки и лёгкая бронетехника с пехотой. В небе повисла штурмовая и бомбардировочная авиация. Сразу по нескольким командным пунктам, в том числе и по месту расположения штаба Западного фронта, были нанесены бомбоштурмовые удары. Связь с некоторыми частями и соединениями нарушилась и не была восстановлена уже никогда, вплоть до окончательного разгрома.

Вопреки ожиданиям, противник ударил в наименее защищенное место — в стык 30-й и 19-й армий. Вторым эшелоном, надёжно прикрывая стык, все эти дни напряжённо готовилась к обороне недавно сформированная 49-я армия генерал-лейтенанта И.Г. Захаркина — полнокровные кадровые дивизии. Но буквально накануне начала операции «Тайфун» по приказу Генштаба армия почти в полном составе была снята с обустроенных и пристрелянных позиций и начала грузиться в эшелоны для отправки на юг, в район Харькова.

3-я танковая группа Гота ударила из района севернее Духовщины и совместно с пехотными дивизиями 9-й полевой армии Штрауса повела наступление на Сычёвку, явно угрожая правому флангу 19-й армии Лукина, внезапно оказавшемуся открытым. Танковый клин начал охватывать Вязьму с севера, а затем, оттеснив и частично смяв войска 30-й армии Хоменко, и с северо-востока.

Исследователи вяземской катастрофы 1941 года говорят о том, что в полосе прорыва шириной до 16 километров удар наносила группировка, состоявшая из восьми дивизий. На их пути оказались 162-я стрелковая дивизия и примыкавшие к ней справа и слева два стрелковых полка.

Одновременно были атакованы порядки Резервного фронта на участке, прилегающем к Варшавскому шоссе. 4-я танковая группа при поддержке пехотных частей 4-й полевой армии, прорвав оборону войск маршала Будённого, вышла на шоссе. Часть сил ринулась к Юхнову, а часть начала загибать основание клина в сторону Спас-Деменска, охватывая Вязьму и всю группировку находившихся здесь войск с юга и юго-востока. Возникла реальная угроза окружения основных сил Западного и Резервного фронтов. Немецкий историк Пауль Карель в одной из своих книг, посвященных походу Гитлера на Москву, об этом наступлении не без восхищения сказал: «Это был, наверное, самый выверенный план за всё время войны, и всё в нём работало как часы».

С атакованных участков командармы сообщали о прорыве и попытках латания брешей резервами и усиленным огнём артиллерии. С каждым часом положение становилось всё хуже.

19-я армия. Лукин сообщает о том, что обозначился прорыв на его правом фланге, на стыке с 30-й армией. Принял меры по воспрещению охвата своего правого крыла, оказавшегося оголённым. Перебрасывает резервные части и артиллерию со слабо атакованных участков. «Связи с 30-й армией не имею».

30-я армия. Хоменко докладывает: противник силой до двух пехотных полков при поддержке большого количества танков и до 120 самолётов прорвал оборону 162-й и 242-й стрелковых дивизий. Полки дерутся изолированно. Противник наносит бомбовые удары по городу Белый и железнодорожной станции Канютино. «Прошу помочь авиацией фронта».

В 18.00 три группы пикирующих бомбардировщиков по 14—16 машин нанесли удар по командному пункту Конева в Касне. В налёте также участвовали бомбардировщики Ю-88, они сбросили несколько бомб весом в тонну каждая. Одной из таких бомб разнесло в щепки здание, в котором располагался оперативный отдел, управление ВВС фронта и шифровальное отделение. Десятки убитых и раненых. Среди погибших 20 офицеров штаба, из них три полковника.

Третьего октября по приказу Конева Лукин (19-я армия) и Ершаков (20-я армия) контратаковали частью своих сил в направлении Сафоново и Красный Холм.

16-я армия. Рокоссовский сообщает, что его дивизии продолжают удерживать район Минского шоссе. Противник контратакован и отброшен на исходные. «Перед фронтом армии противник имел свыше двух пд в первом и до восьми пд и двух тд во втором».

Рокоссовский твердил об этих танковых и пехотных дивизиях второго эшелона из сводки в сводку, и эти бодрые, победные данные сбивали с толку штаб фронта. Главный же удар противник развивал севернее автострады, в районе Холм-Жирковского. На фронте 16-й армии немцы лишь демонстрировали наступление, сковывая силы с расчётом, что противник не осмелится ослабить этот участок и перебросить часть войск в район прорыва. В своих мемуарах маршал Рокоссовский довольно сдержанно рассказывает об этих боях. Основное место в воспоминаниях о вяземской истории занимают описания того, как управление 16-й армии, получив приказ Конева, плутало по окрестностям Вязьмы, потом едва не попало под огонь немецких танков в самой Вязьме, а затем с боями пробивалось к Можайску.

Сведения, поступавшие от командармов, складывались в довольно противоречивую картину. Наметился явный прорыв в направлении на Белый и на станцию Канютино. Но одновременно Рокоссовский настаивает на том, что вдоль Минского шоссе противник накопил во втором эшелоне огромное количество войск, и их состав и конфигурация построения свидетельствуют в пользу того, что это и есть главная ударная группировка.

Противоречивость сведений, неясность ситуации, а также, возможно, нерешительность комфронта способствовали тому, что вскоре поправлять положение оказалось почти невозможным.

Фронтовые резервы по-прежнему находились в районах сосредоточения близ Вязьмы. «Судя по всему, — пишет в своей книге «Вяземская катастрофа 41-го года» историк Лев Лопуховский, — окончательно командующий Западным фронтом определился в обстановке лишь в ночь на 3 октября и в соответствии с планом операции принял решение на контрудар. К этому времени обстановка на канютинском направлении ухудшилась. Наша авиация обнаружила колонну противника глубиной 20 км головой у Крутицы — уже в 42 км от переднего края».

Никакой армии, никаких войск во втором эшелоне на этом направлении не оказалось.

Утром 3 октября в 5.00 в штабы 19-й и 30-й армий ушёл приказ, согласно которому объединённая группировка этих двух армий, стык которых проломило бронированное копьё «Тайфуна», должна была произвести частичную перегруппировку и контратаковать прорвавшегося противника. Основная роль в намечавшемся контрударе возлагалась на фронтовой резерв, сведённый в объединённую группировку. Командование этой группировкой Конев возложил на своего заместителя генерал-лейтенанта И.В. Болдина.

Болдина он спас месяц назад, когда тот выводил из окружения свою группу, пробираясь к Смоленску от самой границы. Теперь он, герой приказа № 270, ходил у него в заместителях. 11 августа, говорилось в приказе, подписанном Сталиным, «генерал-лейтенант Болдин ударил немцев с тыла, прорвал немецкий фронт и, соединившись с нашими войсками, вывел из окружения вооружённых 1654 красноармейца и командира, из них 103 раненых». На самом деле, как мы помним, всё обстояло не совсем так. Но теперь они были рядом, два генерала, на которых Ставка и судьба возложили огромную ответственность за судьбу фронта, Москвы и России. И теперь Болдин должен был спасти фронт.

Ударная группа состояла из одной стрелковой, одной кавалерийской и одной мотострелковой дивизии (69 танков), а также трёх бригад, в которых насчитывалось 172 танка. Удар оперативной группы генерала Болдина должны были поддерживать войска 30-й армии.

Из донесений генерала Болдина, сохранившихся в архиве Министерства обороны РФ, видно, что наше командование, к сожалению, даже к исходу 3 октября не имело представления, насколько серьёзная угроза нависла над войсками и судьбой фронта. Болдин доносил в штаб фронта о «танковых группах силами 15 и 40 танков», прорвавших оборону 30-й армии и вышедших в район севернее Вязьмы. Реальность была стократ (в буквальном смысле этого слова и этого числа) страшнее.

Части оперативной группы Болдина не смогли сосредоточиться для согласованного удара, а потому, выдвигаясь навстречу противнику, вступали в бой по мере соприкосновения с ним, то есть разрозненно, «пачками». К тому же опергруппа не располагала достаточным количеством противотанковой и зенитной артиллерии. Действовать пришлось одновременно на двух направлениях.

Немецкая разведка быстро определила состав и положение оперативной группы генерала Болдина. 4 октября на боевые порядки контратакующих частей обрушил всю свою мощь 8-й авиакорпус группы армий «Центр». В этот же день в воздух была поднята и наша авиация. Разгорелись ожесточённые воздушные схватки.

Особенно яростные бои группы Болдина развернулись в районе Холм-Жирковского. Поля, политые кровью русских солдат 1812 года, вновь стали местом жесточайшего встречного сражения.

Политрук Солдатов из 128-й танковой бригады повёл в бой два танка К.В. Навстречу нашим танкам вышли до десятка немецких средних танков. Бой длился около двадцати минут. Было подбито пять танков противника. KB вышли из боя без потерь. При этом, как сказано в боевом донесении, «экипажи двух вражеских танков бросили машины, не заглушив моторы, бежали».

Свою задачу — перехватить большак Батурино—Холм-Жирковский и занять важнейшие переправы через Днепр — оперативная группа генерала Болдина выполнить не смогла. Упорные бои в районах её действий продолжались до 5 октября, порой затихая, а потом снова вспыхивая с прежней яростью.

Четвертого октября Холм-Жирковский дважды переходил из рук в руки.

Тем временем генерал Лукин храбро и стойко отражал новые и новые атаки на своём фронте. Против него действовало до семи пехотных дивизий при поддержке 150 танков. Пока противнику не удавалось пробить или опрокинуть порядки его дивизий. 5 октября 19-я армия продолжала удерживать свои рубежи к северу от Минского шоссе.

В этот же день, 4 октября, с южного крыла пришло известие, смысл которого потряс всех офицеров штаба Западного фронта: противник, частично смяв и рассеяв, а частично оттеснив войска 33-й и 43-й армий Резервного фронта, сделал глубокий прорыв в районе Спас-Деменск, Ельня.

«Прорыв противника в этом направлении создал исключительно трудную обстановку и для 24-й и 43-й армий Резервного фронта, и для Западного фронта, — вспоминал Конев. — Наши 20, 16, 19-я армии оказались под угрозой охвата с обоих флангов. В такое же положение попадала 32-я армия Резервного фронта. Обозначилась угроза выхода крупной танковой группировки противника с юга со стороны Резервного фронта в район Вязьмы в тыл войскам Западного фронта и с севера из района Холм-Жирковского».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.