Глава 27 Подсадная утка КГБ

Глава 27

Подсадная утка КГБ

Неожиданно и, кажется, совершенно не обдумав свое решение, в марте 1976 года Светлана собрала вещи, продала дом на Уилсон-роад в Принстоне и переехала вместе с Ольгой в Калифорнию. Когда они были в гостях у супругов Хаякава на Рождество, журналист Айзек Дон Левин пригласил Светлану приехать к нему в Карлсбад, городок неподалеку от Сан-Диего. Увидев из окна его гостиной синие воды океана, Светлана почувствовала, что вернулась домой. Запах сосен, эвкалиптов, апельсиновых и лимонных деревьев пробудил старые воспоминания. Она словно бы вновь оказалась на Черном море времен ее детства. Жизнь в Принстоне была дорога, и доходов от вложенных средств ей не хватало. Левин утверждал, что жизнь в Калифорнии куда дешевле.

Ничего удивительного в том, что Левин заинтересовался Светланой, не было. Этот журналист белорусского происхождения был убежденным, даже можно сказать яростным, антикоммунистом. Он был известен тем, что помогал диссидентам, но порой использовал их в пропагандистских целях. Должно быть, он решил, что дочь Сталина станет прекрасным орудием пропаганды в его арсенале. Когда они встретились, Левин все уши ей прожужжал о либералах с Восточного побережья, которые, как Джордж Кеннан, работают на Госдепартамент и стараются угодить Советам. Но почти сразу же она начала подозревать, что он пытается ею манипулировать – он заставлял ее подписывать протестные телеграммы – и прервала начавшуюся было дружбу. К сожалению, это означало, что они с Ольгой оставались в Калифорнии практически совсем одни. Светлана надеялась на то, что их семьей станут супруги Хаякава, но Сэм, хотя и по-прежнему очень любил их с Ольгой, но не так давно был избран в Сенат Соединенных Штатов и совершенно не имел свободного времени.

Но к переезду Светлану подтолкнул все-таки не Левин и его политические игры. На самом деле, одной из причин, по которым она уехала из Принстона, стала ее личная жизнь. Прошло уже почти пять лет, как они с Уэсли Питерсом расстались, и, по всей видимости, она была готова попытаться еще раз. На одной вечеринке в Принстоне Светлана познакомилась с богатым бизнесменом Дугласом Башнеллом. Его трагическая история тронула ее до глубины души. Несколько лет назад его жена покончила с собой, оставив дочь-подростка и двух сыновей. Казалось, Башнелл так и не оправился от этой трагедии. Как позже Светлана сказала Кеннану, «такие вещи хорошо известны в нашей семье.

МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО ПРАВДА, что трудная жизнь делает человека лучше». Кажется, Светлана действительно часто привязывалась к людям с поломанной судьбой. В какой-то момент они почти стали одной семьей. Маленькая Ольга обожала этого забавного седоволосого мужчину, который, когда приходил к ним в гости, подбрасывал ее в воздух и катал на плечах. Светлана думала, что Башнелл сможет заменить Ольге отца, поскольку было очевидно, что Уэсли Питерс навсегда ушел из их жизни. Он четыре раза ненадолго приезжал в Принстон, а потом прекратил эти визиты и звонил очень редко. Он не появлялся почти пять лет, так что, в результате, дочь его даже не узнала.

Тем не менее, вскоре Башнелл дал понять Светлане, что он поддерживает с женщинами только романтические отношения. Как рассказывала Светлана, «все закончилось ужасным взрывом со стороны нас обоих, и этого следовало ожидать». Любой мужчина, который вступал в близкие отношения со Светланой, начинал бояться. Да и кто мог выдержать такую жизнь? Она жила словно на огромной театральной сцене, со всех сторон атакуемая политиками, пытающимися вовлечь ее в «холодную войну», с КГБ на заднем плане, и ко всему этому еще добавлялась ее собственная эмоциональная нестабильность. Вся ее прошлая личная жизнь оставила слишком много боли. Они с Башнеллом расстались, но остались друзьями. Он писал Светлане в Калифорнию теплые письма, где рассказывал о своих детях и задавал вопросы об Ольге, она отвечала ему тем же. Это разочарование подтолкнуло Светлану к переезду. Теперь она, должно быть, решила, что должна ждать того, что останется одна.

Приехав на Западное побережье, Светлана сняла квартиру в Оушенсайд, но вскоре она нашла маленький домик в Карлсбаде, который смогла купить. Домик был построен в японском стиле, около него был симпатичный дворик и небольшой сад камней. Светлана отдала пятилетнюю Ольгу в школу Монтессори и принялась за то, что она называла «творческой деятельностью». Она хотела написать еще одну книгу, но не могла работать. Жизнь Светланы стала пустой. Она возила Ольгу в школу, на уроки музыки и танцев и в бассейн. Пока девочка была на занятиях, Светлана сидела в своей машине на краю пляжа и часами смотрела, как волны бьются о берег. Постепенно, под давлением всех неприятностей, которые она испытывала, Светлана начала разваливаться на части.

В июле Светлана писала Джоан Кеннан, что с того времени, как они расстались с Уэсом, она чувствовала себя изломанной как физически, так и духовно, и теперь она по-настоящему боялась. «У меня было что-то вроде нервного срыва… Я все чаще и чаще пью одна (в так называемый «час коктейля»), и из-за этой привычки абсолютно не могу контролировать свои эмоции, которые стали совсем нестабильными. Теперь не я управляю своими чувствами, а они – мной. Джоани, я слишком хорошо знаю, куда могут завести такие вещи. Спиртное убило моего брата в сорок один год». Она объясняла, что ее спешный отъезд из Принстона был попыткой полностью сменить свое окружение.

Единственное, что она смогла придумать – это продолжать переезжать. За шестнадцать месяцев, которые они с Ольгой провели в Калифорнии, они переехали из Оушенсайда в Карлсбад, а из Карлсбада – в Ла-Холью, купив и продав два дома. Самой себе и окружающим Светлана объясняла, что ищет хорошую школу для Ольги. Но, на самом деле, она потеряла себя.

В ноябре она написала длинное удрученное письмо Джейми (Дональду Джеймсону). Она начала со своим обычным оптимизмом рассказывать, что пытается работать над новой книгой. В ней говорилось об СССР и США. Светлана хотела построить книгу в форме диалога, который превращает страны в обычных людей. Но она не могла найти никого, кому можно было бы доверить свою работу, и утратила желание ею заниматься.

Далее ее тон стал очень нервным:

С тех пор, как, к моему огромному несчастью, я приехала в Талиесин – и уехала из него, мне все время кажется, что меня загипнотизировали, что на меня влияют, что мной управляют – называйте это, как хотите. С тех пор я слишком часто НЕ БЫЛА САМОЙ СОБОЙ… У меня бывали моменты полного отчаяния, такого, что я просто ничего не могла с собой поделать… Когда на меня накатывает такая депрессия, Джейми, я не могу думать больше ни о чем, кроме как о том, что тайные экспериментаторы из Советского Союза пробуют на МНЕ свое новое секретное психологическое оружие. Парапсихологическое оружие, если такое вообще бывает…

Кто-то отчаянно пытается добраться до МОЕГО СОЗНАНИЯ… В результате – с моей стороны – я начинаю ужасно нервничать без всяких причин и по любому поводу и постоянно испытываю желание ПЕРЕЕХАТЬ, СМЕНИТЬ МЕСТО, отправиться куда-то еще, где эти ВОЛНЫ меня не достанут…

Иногда – по ночам – меня терзает ужасный страх за Ольгу, что ее могут похитить, а мне будет нечем заплатить выкуп. ЭТО мой самый страшный ночной кошмар. Меня совершенно не заботит, что может случиться со МНОЙ… Но больше всего МЕНЯ УЖАСАЕТ СИТУАЦИЯ, когда со мной все будет в порядке, а ОНА попадет в руки каких-нибудь политических спекулянтов…

Легко заметить, что мое поведение становится беспорядочным… А ОНО беспорядочное, Джейми, – это видно даже из этого моего письма. Я потеряла контроль над происходящим и не могу все держать в своих руках. Джейми, мне иногда нужна помощь, потому что я боюсь оставаться одна с моей прекрасной дочерью».

В конверт она вложила вырезку газетной статьи из «Кристиан Сайенс Монитор» от 22 ноября 1976 года, озаглавленную «РУМО ссылается на советские исследования микроволнового излучения»

Недавно рассекреченный доклад Разведывательного управления Министерства обороны сообщает, что интенсивные исследования микроволнового излучения в Советском Союзе могут привести к появлению методов, вызывающих дезориентацию поведения, нервные расстройства и сердечные приступы.

«Советские ученые сознают биологические эффекты низкочастотного микроволнового излучения, которое может стать мощным оружием», – говорится в докладе, основанном на анализе экспериментов на животных, проведенных в Советском Союзе и Восточной Европе.

Вырезка была приложена как доказательство тому, что в Советском Союзе действительно проводятся такие эксперименты. Далее она продолжила:

У меня головные боли (в тексте письма написано с ошибкой), боли в сердце, неожиданно поднимается кровяное давление, внезапно накатывает депрессия, я плохо вижу и чего еще только нет. И все, что я могу попытаться сделать – это только попробовать собрать себя обратно, как Шалтай-Болтай. Иногда это получается; присутствие любого ПРИЯТНОГО человека помогает…

Сейчас я чувствую себя совсем открытой, незащищенной и наполовину разрушенной… Мы только что переехали в эту квартиру. Но я уже собираюсь перебраться обратно в дом, который я купила. ЗАЧЕМ? Я НЕ ЗНАЮ. Это ПОБУЖДЕНИЕ приходит – и я действую. Все снова очень удивятся. Мне придется что-то придумать, чтобы объяснить свой поступок. Но я не знаю, чем его объяснить. Я уже зашла в тупик…

Пожалуйста, напишите, что вы обо всем этом думаете. Ваша Светлана.

Очень обеспокоенный этим письмом Джейми поспешил приехать в Калифорнию, чтобы хоть как-то помочь ей. Светлана была рада его приезду, но ею уже овладело побуждение вернуться обратно на Восточное побережье, так что он мало что смог сделать.

Создавалось ощущение, что Светлана больше не контролирует свои собственные поступки. Ее одолевали различные страхи, она чувствовала себя затравленной, захваченной ими. Она всегда сдерживала свои чувства, но теперь больше не могла с ними бороться. Зиму она встретила попыткой повеситься. Весной, все еще опустошенная, она писала Джорджу Кеннану:

Дорогой Джордж, я совсем не похожа на каменную стену и даже на бетонный блок. И я не унаследовала у отца знаменитые стальные нервы, которые дали ему его имя. Зато с материнской стороны мне достались повышенная чувствительность и способность реагировать даже на мелкие неприятности…

Джордж, я СЛИШКОМ ОСТРО реагирую на мысли, желания, предложения и просьбы других людей. Я ПОДАВЛЯЮ СВОИ СОБСТВЕННЫЕ инстинктивные желания, который часто ОКАЗЫВАЮТСЯ самыми правильными. Мой отец заметил во мне эту черту, когда я еще была подростком и часто говорил мне: «Что ты повторяешь все, что тебе скажут, как пустой барабан! Говори, что ты сама хочешь: да или нет!»

Боюсь, он верно заметил эту мою слабую сторону. ХОРОШИЕ вещи ОН никогда не замечал, зато обладал талантом видеть человеческие слабости.

В этих строках ясно слышится ее презрение к самой себе, и она все еще пропускает его через личность отца.

В конце концов, в марте Светлана проконсультировалась со своим семейным врачом и через него нашла психиатра. К этому отчаянному жесту ее привело неожиданное понимание того, что невысказанная злость на Уэса отражалась на ее взаимоотношениях с Ольгой. Светлана говорила Джоан Кеннан, что когда Ольга начинает упрямиться и командовать, она видит в своей дочери «точную копию Уэса». Это было «нездорово (Я знаю об этом!) и неправильно». Светлана запаниковала: «Ольга – мой самый дорогой ребенок (вне зависимости от того, кто ее отец)»

Раз в неделю она стала посещать психиатра. Светлана никогда не называла его фамилию, а упоминала просто как Питера, но важно было то, что Питер когда-то был иезуитом. Он не осуждал ее и не спешил с заключениями. Можно было себе представить, какой шок испытывал психиатр с Западного побережья, когда обнаружил у себя на кушетке дочь Сталина. Но Светлана говорила Джоан Кеннан, что с этим добрым и ласковым мужчиной она может обсуждать «всю свою жизнь». Он учил ее принимать себя такой, как есть, в чем Светлана очень нуждалась.

Возможно, именно психиатр помог ей увидеть, что краеугольным камнем ее теперешнего отчаяния стал разрушившийся брак. Не было никаких советских экспериментов по управлению сознанием, которые воздействовали на нее. Было горе. После ее побега на Светлану обрушился Талиесин, который вторично полностью разрушил всю ее жизнь и привел к жестокому предательству. Ей нужно было найти способ избавиться от злости, которая пришла, когда погибло все то, что она, как ей казалось, любила в Уэсе, вернуться к той череде предательств, когда отец планомерно уничтожал всех родственников и, в конце концов, – к той ужасной минуте в 1932 году, когда мать покончила с собой и оставила Светлану сиротой.

Из-за Уэса она потеряла деньги, а деньги означают свободу, особенно, в западном мире, и являются единственным способом добиться физической безопасности. Но гораздо более важно, что в отношениях с ним Светлана потеряла себя. Уэс полностью подорвал ее уверенность в своих силах. Потребовалось много времени, чтобы понять и признать это. Теперь Светлане надо было снова собрать вместе обломки своей личности. Судьба была к ней жестока, но она уверяла Джоан Кеннан, что постепенно к ней возвращаются храбрость и гордость, которые были у нее после побега в 1967 году и что она уже может представить, как к ней вернутся выдержка и спокойствие. Она начала посещать собрания христиан-сайентистов. Хотя Светлана и не прониклась этой идеологией, зато их методы самоконтроля помогли ей справиться с подступающим алкоголизмом.

В феврале 1977 года в международной прессе разразился скандал. Советы выслали из страны журналиста Джорджа Крымского (того самого Крымского, который пытался помочь Иосифу стать невозвращенцем весной 1975 года) за шпионаж в пользу ЦРУ. Глава московского отделения журнала «Таймс» Марк Кларк заявил: «Настоящей причиной высылки Крымского было то, что он покрывал диссидентов». Администрация Картера отплатила той же монетой, выслав из США советского журналиста. Но, по какой-то таинственной причине, к глубокому облегчению Светланы, имя Иосифа и его попытка стать невозвращенцем нигде не были упомянуты.

Позже, в марте, примерно в то же время, когда Светлана начала посещать психиатра, она получила письмо от Александра Карпеля, того самого русского, который устроил в Москве встречу Джорджа Крымского с Иосифом. Каким-то образом Карпель узнал ее адрес в Калифорнии.

На четырнадцати страницах, исписанных от руки, Карпель на ломаном английском долго, сбивчиво и испуганно возмущался. Он начал письмо так: «Я подставляю себя под удар в надежде, что вы не останетесь равнодушной к моей судьбе. С конца января 1977 года все перевернулось с ног на голову и очень успокаивает, что приподнялся так называемый «железный занавес». Он заявил, что после того, как Джордж Крымский был выслан из страны как агент ЦРУ, его, Карпеля, вызвали на семичасовой допрос в КГБ. Разговаривал с ним офицер по фамилии Севастьянов,

Который совершенно искренне пытался меня запугать и не менее искренне призывал сотрудничать с его организацией – «сделайте правильный выбор прямо сейчас: отправиться в трудовой лагерь или чистосердечно раскаяться и получить гарантированную свободу»Как много крови он из меня выпил, а в конце еще помотал нервы, сказав: «К сожалению, нам не удалось добиться успеха и узнать правду, а также убедить ваших подстрекателей из США, что вы всего лишь подсадная утка КГБ».

Я был обесчещен этими мерзкими обманами, которые были нужны, чтобы шантажировать и намеренно дискредитировать таких честных людей как мистер Крымский, и избавиться от высоко квалифицированного журналиста, а вовсе не от агента ЦРУ.

Карпель говорил непосредственно о ее жизни и детях. Он описывал встречу с Катей, которая «выросла стройная и с хорошей фигурой». Он предлагал Светлане написать в Белый дом от имени Иосифа. Карпель утверждал, что он пытается эмигрировать. Могла бы она помочь? У него есть иконы семнадцатого века на продажу за твердую валюту.

Кем был этот человек, который ее пугал? Его сбивчивое письмо было нелепым и зловещим. В панике Светлана написала Джорджу Крымскому. В начале мая она получила письмо из представительства «Ассошиэйтед пресс» в Никосии, на Кипре. Джордж Крымский писал ей в ответ:

2 мая 1977 года

Дорогая миссис Питерс!

Я был очень рад снова услышать о вас. Я должен признаться, что чувствовал себя немного виноватым из-за того, что не пишу вам… Честно говоря, у меня для вас нет никаких особенных новостей. Что качается вашего сына, я думаю, что в сложившихся обстоятельствах лучше всего было подождать, пока все не утрясется.

Да, именно Александр Карпель представил меня Иосифу, и я расскажу вам все, что знаю о нем. Во-первых, позвольте вас предупредить, чтобы вы были очень осторожны, поддерживая с ним какие-либо контакты. Хотя у меня нет никаких доказательств, но он очень спорная фигура, и я вообще жалею, что с ним познакомился. Я не верю, что он сослужит Иосифу хорошую службу, как вы совершенно верно подметили в вашем письме.

По моему мнению, Карпель или запутался и стал работать на КГБ, или был подослан Комитетом с самого начала. Насчет первого я даже не сомневаюсь, насчет второго есть некоторые доказательства, но, конечно, быть полностью уверенным в таких вещ, ах никогда нельзя.

Карпель… познакомил меня с Иосифом весной 1975 года… Ваш сын относился к нему достаточно подозрительно из-за длинного языка этого молодого человека и его неправдоподобных баек, которые противоречили друг другу. Я также должен добавить, что он явно гомосексуалист, выглядит и ведет себя очень женственно. Я упомянул об этом, поскольку мы оба знаем, что это означает в СССР и, конечно, появляются вопросы, каким образом и почему такой человек демонстрирует свои сексуальные пристрастия так широко и открыто, как этот парень, и не имеет никаких проблем с властью.

Мы с Иосифом решили встретиться вдвоем, так, чтобы об этом не знал Карпель, и обсудить всю ситуацию. Но Карпель какими-то образом прознал про эту встречу и был очень огорчен.

После того, как я вернулся из США в октябре 1975 года… у меня не было возможности встретиться с Иосифом. Собственно говоря, я больше его и не видел, если не считать встречи перед дверью его квартиры, когда он отказался говорить со мной. Было понятно, что он находится под плотным наблюдением. Иосиф подал мне сигнал, что за ним следят и он не хочет видеть меня…

В своих рассказах о вашем сыне Карпель всегда поднимал две темы: (1) Как ваш сын удручен и озлоблен на жизнь… и (2) Как его мать, если бы ей только как-то сообщить об этом, могла бы помочь Иосифу.

Я очень подозреваю (паранойя?), что там для вас готовилась ловушка, возможно, направленная на то, чтобы поднять новую волну пропаганды. («Предательница Светлана пытается сделать своего сына невозвращенцем»), Возможно, я тоже был намечен как одна из жертв («Журналист-црушник вместе с предательницей Светланой пытаются сделать ее сына невозвращенцем»).

У Карпеля всегда было какое-то нездоровое любопытство к вашей истории. Он знал дату вашего рождения и следил за всеми новостями о вас, какие только мог найти через «Голос Америки», заметки, на которые он натыкался в западной прессе и т. д. Его доступ к информации, которой обычно нет у советских граждан, всегда удивлял меня.

Крымский считал Карпеля причастным к его высылке из Москвы. Советы ни словом не упомянули о попытке Иосифа стать невозвращенцем и о роли, которую в этом сыграл Карпель, как о причинах выдворения Крымского из СССР. «Почему? – спрашивал Крымский Светлану. – Я могу предположить только одну причину – этому парню позволили продолжать работать над операцией и не стали засвечивать его имя в официальной прессе».

Крымский добавил большими буквами:

КАК БЫ ТО НИ БЫЛО, ЕСЛИ ОНИ СМОГУТ УБЕДИТЬ ВАС ПРЕДПРИНЯТЬ КАКИЕ-ЛИБО ДЕЙСТВИЯ В ПОМОЩЬ ИОСИФУ, ОНИСМОГУТ ЗАЯВИТЬ, ЧТО ВЫ НАЧАЛИ КАМПАНИЮ, ЧТОБЫ ЗАСТАВИТЬ ПРИМЕРНОГО СОВЕТСКОГО ГРАЖДАНИНА, КОТОРЫЙ ОСУДИЛ СВОЮ МАТЬ ЗА ПРЕДАТЕЛЬСТВО РОДИНЫ, ПОКИНУТЬ СТРАНУ, КОТОРУЮ ОН ЛЮБИТ.

Вы поняли мою мысль? Я сомневаюсь, что они будут поднимать эту тему, если не смогут доказать, что вы пытаетесь помочь Иосифу покинуть Советский Союз.

Это ставит вас в очень трудную ситуацию. Естественным образом, вы принимаете интересы Иосифа близко к сердцу. Они, несомненно, надеются, что ваш интерес к проблеме Иосифа (подогретый письмом Карпеля) заставит вас действовать. Это решение можете принять только вы сами, но, повторяю, я бы был очень осторожен.

Хотя я и не знаю точно, но полагаю, что Иосиф, возможно, нервничает, но физически с ним все в порядке. Думаю, он считает, что его робкая попытка встретиться с вами провалилась, еще не начавшись.

Что могла Светлана извлечь из письма Крымского? Самым важным было то, что Иосиф действительно пытался связаться с ней. Он скучал по ней и хотел ее увидеть так же сильно, как она мечтала увидеть его. Во-вторых, она поняла, что Крымский действительно считал Карпеля орудием КГБ. Его мартовское письмо было провокацией. Она была права, что не ответила ему. Любой ответ мог повредить Иосифу. И последнее – Карпель был чрезвычайно опасен. Его интерес к ней был более, чем омерзителен. Легко было представить отвращение и ужас Светланы.

КГБ снова прибегал к тем же самым грязным уловкам, но кто на Западе мог поверить, что они будут преследовать предательницу Светлану более чем через десять лет после ее бегства? Те, кто никогда не был советскими гражданами, не понимали! Она была дочерью Сталина. Как Карпель, КГБ зациклился на ней. Она была живым символом неудач советской системы, и они намеревались заставить ее заплатить за это.

После письма Джорджа Крымского первым порывом Светланы было защитить Иосифа, написав его отцу, Григорию Морозову, который теперь был известным профессором международного права. Также он занимал достаточно высокий пост в партии, был близок к Г. Арбатову, специалисту по политической науке, выражающему советскую политику во время перерыва в «холодной войне». Григорий мог бы стать защитой для их сына. Зная, что это письмо, конечно, вскроют, Светлана написала ему через советское посольство, чтобы убедить бывшего мужа, что она не собирается соблазнять Иосифа западной жизнью.

У Григория были основания злиться на Светлану. Когда она стала невозвращений в 1967 году, его назначение в Организацию Объединенных Наций было отменено. Но он был добрым и искренне любил ее. И он очень заботился об их сыне. Он ответил на ее письмо немедленно, отослав ответ из Нью-Йорка, где остановился по пути в Москву из Мехико, где был на конференции.

Дорогая Светлана!

Я получил твое письмо. Хочу сказать тебе откровенно, я был очень рад ему. Оно разъяснило очень серьезную ситуацию, созданную людьми, которые без твоего разрешения использовали твое имя в своих собственных целях.

Эти люди, которых ты называешь «ублюдками», уже сделали многое, чтобы запутать Иосифа и осложнить его жизнь здесь, и я очень беспокоился из-за этого. Он мне не менее дорог, чем тебе.

Я полностью согласен с тобой, что в настоящее время поездка в США для Оси абсолютно невозможна по многим причинам, в том числе и тем, о которых ты упомянула. Я должен сказать, что рад, что в очень сложной ситуации, которую провокаторы создали вокруг него, наш сын показал себя достаточно зрелым человеком. Твое письмо ко мне очень помогло ему, и он согласился с нашим мнением.

Как раз перед моим отъездом в Мехико, после того как я получил твое письмо, один из этих «ублюдков», о которых мы уже говорили, снова попытался подобраться к Иосифу – как бы от твоего имени. И не только к Осе, он таким же образом пытался связаться и с Катериной. Он пытался привести ее на встречу с одним из самых известных диссидентов, ведущим антисоветскую пропаганду. Катерина просто вышвырнула этого человека из дома, так и не став с ним разговаривать.

Я подозреваю, что вся эта деятельность ведется людьми, которые готовы на все, чтобы получить «громкое» дело, особенно, если оно будет достаточно сенсационным, чтобы привлечь иностранную прессу. Теперь я убежден, что ты действительно беспокоишься за Осю, который легко может стать жертвой этих провокаций. Этим типам нравится использовать Осю и Катю – и твое имя – для своих собственных целей. Просто не верится, до чего может дойти людская злоба.

Наконец, позволь тебе сказать… Я был очень рад получить весточку от тебя. За эти годы было много трудностей, но я не хочу останавливаться на них. В прошлом было и хорошее, и твое письмо, твое беспокойство за Осю очень сильно напомнили мне об этом.

Большое спасибо за фотографию Ольги! Я передал ее Осе… Береги себя, Григорий.

Светлана почувствовала огромное облегчение, узнав, что Ося в безопасности. Ее бывший муж дал ей свой адрес, что означало, что она может узнавать у него новости об Иосифе и Кате. Светлана подумала, что, может быть, когда-нибудь Григорию разрешат приехать в США для научных целей, и она сможет с ним встретиться. Но на самом деле их переписка закончилась этим письмом. Светлана писала несколько раз, но так и не получила ответа.

Светлана сразу написала Джорджу Кеннану, послав ему письмо Александра Карпеля и ответ Григория Морозова. Кеннан ответил ей очень душевным письмом. Он пришел к выводу, что сбивчивое письмо Карпеля было слишком неуклюжим для прямой провокации КГБ.

После прочтения этого документа у меня создалось впечатление, что его автор – психически неустойчивый человек, чье мнение часто меняется и чье воображение чересчур разыгралось, подогреваемое своеобразной атмосферой уловок и контр-уловок, возникшей между – или, точнее сказать, среди – диссидентов, агентов КГБ, иностранных журналистов и, возможно, нескольких не очень умных дипломатов низкого ранга, которые, вдобавок ко всему, пытаются возвыситься, вмешиваясь в отношения известных людей…. Я рад, что вы все обдумали и решили не впутываться в это дело…

Я всегда думаю о вас с глубокой нежностью и участием… Когда вы хорошо обдумываете свои проблемы и не поступаете импульсивно, вы первоклассно – как никто другой – выпутываетесь из всех ситуаций.

Наилучшие пожелания от нас обоих, Джордж К.

Но Светлана не была уверена, что Карпель сдастся так легко. Она знала КГБ лучше, чем Джордж Кеннан.

В книгу «Дочь Сталина: Последнее интервью», опубликованную в 2013 году, российские журналисты Ада Петрова и Михаил Лещинский включили взятое ранее интервью с Иосифом Аллилуевым, в котором ему задавали вопросы о попытке уехать к матери в Америку в середине семидесятых. Иосиф объяснил: «Я переживал трудное время. У меня были неудачи в личной жизни, на работе тоже все пошло не так. Неожиданно мне в голову пришло, что единственным выходом для меня было бы уехать к матери, связаться с моей дорогой родной душой. Как я понимаю сейчас, мне повезло, что этот порыв не вылился ни во что плохое».

Дело тут было вовсе не в везении, а в том, что главе КГБ Юрию Андропову не нравилось его желание увидеться с матерью. В записке в Центральный комитет партии, на которой не проставлена дата и которую Петрова и Лещинский нашли в партийном архиве, Андропов писал:

В письме, которое мы перехватили, Иосиф Аллилуев жалуется на свое одиночество после развода с женой, на то, что скучает по матери, хочет ее увидеть и т. д. Установлено, что он имеет намерение уехать за границу. За последние годы Иосиф Аллилуев стал раздражительным, утратил интерес к социальной жизни, завел привычку злоупотреблять алкоголем. Нам кажется рациональным со стороны Министерства здравоохранения СССР уделять больше внимания молодому врачу, а со стороны Совета министров – дать ему квартиру получше.

Этот доброжелательный тон записки звучит не очень убедительно. Иосиф очень испугался, когда понял, что КГБ перехватил его письмо к матери и следил за его контактами с иностранцами. Он предупредил Крымского: «Это все надо остановить», или он кончит врачом где-нибудь в сибирской глуши. Иосиф должен был четко дать понять, что не собирается становиться невозвращенцем, чтобы Андропов обеспечил улучшение его условий жизни. Но вся трагичность вмешательства тайной полиции в личную жизнь вылилась в его упоминании матери как «моей дорогой родной души», в чьем участии он нуждался, когда в жизни начались проблемы. Но возможности добиться этого участия не было.

* * *

Светлане стало легче от того, что она не ответственна за разрушение жизни своего сына. Теперь она начала подвергать переоценке свою жизнь в Америке. Светлана прожила в США уже десять лет, но иногда ей казалось, что она жила здесь всегда. Она прошла через тяжелый психологический кризис и теперь чувствовала, что возвращается к норме. Светлана начала работать над новой книгой в форме записных книжек – мысли о жизни, которые человеку нужно обдумать наедине с собой. Необычное смешение ее русского прошлого и американского настоящего обеспечивало книге самобытность.

Весной 1977 года Дональд Джеймсон из ЦРУ позвонил ей, чтобы сказать, что пора подумать о получении американского гражданства. В 1978 году кончался десятилетний срок пребывания в США, требовавшийся от тех соискателей, которые были членами коммунистической партии. Она начала медленный процесс сбора необходимых документов и сняла отпечатки пальцев в местном отделении полиции в Карлсбаде. Осенью Светлана написала Джейми, что все готово, но ей хотелось бы, чтобы получение гражданства стало более символическим жестом. Она решила, что станет американской гражданкой в Принстоне, среди людей, которые заботились о ней. Одно из самых добрых писем, поддерживающих ее, Светлана получила от Джорджа Кеннана. В сентябре 1977 года он уверял ее:

Я думаю, что понимаю некоторые ваши трудности, но моя вера в вас – в вашу порядочность и искренность – и забота о вас в вашей необычной и невозможной для большинства людей Одиссее никогда не поколеблются. Ваша дружба и понимание тоже очень много для меня значат и были для меня источником сил в трудные минуты. И так будет всегда.

В январе Светлана снова пересекла весь континент вместе с Ольгой. Их вещи везли за ними. Она принесла Клятву верности в зале судебных заседаний Нью-Джерси, среди своих друзей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.