Встреча с Гитлером

Встреча с Гитлером

Гитлер сидел за письменным столом, и в этом огромном зале его небольшая фигура в гимнастерке зеленовато-мышиного цвета была едва заметна. Рукав его гимнастерки охватывала красная повязка с черной свастикой на круглом просвете. На груди красовался железный крест.

Раньше я уже видел Гитлера — на парадах и митингах. Теперь же мог рассмотреть его поближе. Когда мы вошли, фюрер молча посмотрел на нас, затем резко поднялся и быстрыми мелкими шагами вышел на середину комнаты. Здесь он остановился, поднял руку в фашистском салюте, как-то неестественно загнув при этом ладонь. Не произнося по-прежнему ни слова, он подошел к нам вплотную, поздоровался со всеми за руку. Его холодная влажная ладонь напоминала прикосновение лягушки. Здороваясь, он как бы сверлил каждого буравчиками лихорадочно горевших зрачков. Над коротко подстриженными усиками нелепо торчал острый угреватый нос.

Сказав несколько слов о том, что он рад приветствовать советскую делегацию в Берлине, Гитлер предложил расположиться за столом, в той части кабинета, которая представляла собой гостиную. В это время в противоположном углу комнаты из-за драпировки, видимо, скрывавшей еще один вход, появился министр иностранных дел Риббентроп. За ним шли личный переводчик Гитлера Шмидт и хорошо знавший русский язык советник германского посольства в Москве Хильгер. Все расположились вокруг стола на диване и в креслах, обтянутых пестрой тканью.

Гитлер предложил Молотову занять место на диване, а сам опустился в кресло по другую сторону стола. По правую руку от него сидел Хильгер, далее Риббентроп и, наконец, Шмидт, сразу же по-деловому разложивший на коленях большую жесткую папку, обтянутую темно-синей кожей. На диване, слева от Молотова, сидел его заместитель, справа — я, а в кресле, между мной и Гитлером, — Павлов.

Беседа началась с длинного монолога Гитлера. Возможно, у него даже был приготовлен какой-то текст, но он им не пользовался. Речь его текла гладко, без заминок. Подобно актеру, отлично знающему роль, он четко произносил фразу за фразой, делая паузы для перевода.

С немецкой стороны роль переводчика выполнял Хильгер. Он много лет провел в Советском Союзе, русский знал не хуже своего родного языка. Он даже внешне походил на русского. Когда по воскресеньям в косоворотке и соломенной шляпе, с пенсне на носу он рыбачил где-нибудь под Москвой на Клязьме, прохожие принимали его за «чеховского» интеллигента. Хильгер даже хвастал, что, беседуя с другими рыбаками, нередко добывал интересную информацию. Теперь он сидел затянутый в черную парадную форму германского министерства иностранных дел и выглядел так, словно проглотил аршин. Рядом с ним, держа на коленях блокнот, переводчик Шмидт вел запись беседы. Отлично владея несколькими западноевропейскими языками, он не знал русского и поэтому теперь ограничился ролью протоколиста. Мы с Павловым поочередно переводили и записывали выступления участников переговоров.

Смысл рассуждений Гитлера сводился к тому, что Англия уже разбита и что ее окончательная капитуляция — лишь вопрос времени. Скоро, уверял Гитлер, Англия будет уничтожена с воздуха. Затем он сделал краткий обзор военной ситуации, подчеркнув, что германская империя уже сейчас контролирует всю Западную Европу. Вместе с итальянскими союзниками, продолжал фюрер, германские войска ведут успешные операции в Африке, откуда англичане вскоре будут окончательно вытеснены. Из всего сказанного, заключил Гитлер, можно сделать вывод, что победа держав оси предрешена. Поэтому, мол, настало время подумать об организации мира после победы.

Тут Гитлер стал развивать такую идею: в связи с неизбежным крахом Великобритании останется ее «бесконтрольное наследство» — разбросанные по всему земному шару осколки империи. Надо распорядиться этим имуществом. Германское правительство, заявил фюрер, уже обменивалось мнениями с правительствами Италии и Японии и теперь хотело бы узнать соображения Советского правительства. Более конкретные предложения на этот счет он намерен сделать в дальнейшем.

Когда Гитлер заговорил о «разделе британского наследства», Риббентроп стал одобрительно кивать головой и делать какие-то пометки в своем блокноте. Вообще же он сидел почти неподвижно, скрестив руки на груди и глядя на Гитлера. Лишь изредка он клал обе руки на стол, слегка постукивая по нему пальцами, а потом, обведя всех ничего не говорившим взглядом, снова принимал прежнюю позу.

Переводчик Шмидт, владевший стенографией, быстро рисовал значки на больших линованных листах бумаги, зажатых специальной прищепкой. Мы с Павловым тогда еще не изучили стенографию, но каждый из нас имел свой опыт быстрой записи. Для этого мы пользовались нами же придуманным шифром. Этот прием, хотя и примитивный, давал возможность с большой точностью воспроизводить текст беседы, особенно если расшифровка делалась сразу же.

Когда Гитлер окончил речь, которая вместе с переводом заняла около часа, слово взял Молотов. Не вдаваясь в обсуждение предложений Гитлера, он заметил, что следовало бы обсудить более конкретные практические вопросы. В частности, не разъяснит ли рейхсканцлер, что делает германская военная миссия в Румынии и почему она направлена туда без консультации с Советским правительством? Ведь заключенный в 1939 году советско-германский пакт о ненападении предусматривает консультации по важным вопросам, затрагивающим интересы каждой из сторон. Советское правительство также интересует вопрос о том, для каких целей направлены германские войска в Финляндию? Почему и этот серьезный шаг предпринят без консультации с Москвой?

Эти вопросы подействовали на Гитлера, как холодный душ. Несмотря на актерские способности, фюреру не удалось скрыть растерянности. Скороговоркой он объявил, что немецкая военная миссия направлена в Румынию по просьбе правительства Антонеску для обучения румынских войск. Что касается Финляндии, то там германские части вообще не собираются задерживаться: они лишь переправляются через территорию этой страны в Норвегию.

Однако это объяснение не удовлетворило советскую делегацию. У Советского правительства, заявил Молотов, на основании сообщений его представителей в Финляндии и Румынии создалось совсем иное впечатление. Войска, высадившиеся на южном побережье Финляндии, никуда дальше не двигаются и, видимо, собираются надолго задержаться в этой стране. В Румынии дело также не ограничилось одной лишь военной миссией. Туда прибывают все новые германские воинские части. Их уж слишком много для одной миссии. Какова же цель этих перебросок германских войск? В Москве подобные мероприятия не могут не вызвать беспокойства, и германское правительство должно дать четкий ответ на эти вопросы.

Тут Гитлер предпринял испытанный дипломатический маневр: сослался на свою неосведомленность. Пообещав поинтересоваться вопросами, поставленными советской стороной, Гитлер заявил, что считает все эти дела второстепенными. Сейчас, сказал он, возвращаясь к своей первоначальной теме, настало время обсудить проблемы, вытекающие из скорой победы держав оси.

Затем Гитлер стал снова развивать свой фантастический план раздела мира. Англия, уверял он, в ближайшие месяцы будет разбита и оккупирована германскими войсками, а Соединенные Штаты еще многие годы не смогут представлять угрозы для «новой Европы». Поэтому пора подумать о создании нового порядка на всем земном шаре. Что касается германского и итальянского правительств, продолжал фюрер, то они уже наметили сферу своих интересов. В нее входят Европа и Африка. Японию интересуют районы Восточной Азии. Исходя из этого, пояснил далее Гитлер, Советский Союз мог бы проявить заинтересованность к югу от своей государственной границы в направлении Индийского океана. Это открыло бы Советскому Союзу доступ к незамерзающим портам…

Здесь советский делегат перебил Гитлера, заметив, что он не видит смысла обсуждать подобного рода комбинации. Советское правительство заинтересовано в обеспечении спокойствия и безопасности тех районов, которые непосредственно примыкают к границам Советского Союза.

Гитлер, никак не реагируя на это замечание, снова стал излагать свой план раздела британского «бесконтрольного наследства». Беседа стала приобретать какой-то странный характер, немцы словно не слышали, что им говорят. Советский представитель настаивал на обсуждении конкретных вопросов, связанных с безопасностью Советского Союза и других независимых европейских государств, и требовал от германского правительства разъяснения его последних акций, угрожающих самостоятельности стран, непосредственно граничащих с советской территорией. А Гитлер вновь и вновь пытался перевести разговор на выдвинутые им проекты передела мира, всячески стараясь связать Советское правительство участием в обсуждении этих сумасбродных планов.

Беседа длилась уже два с половиной часа. Вдруг Гитлер посмотрел на часы и, сославшись на возможность воздушной тревоги, предложил перенести переговоры на следующий день.

Все поднялись со своих мест. Риббентроп спросил, нет ли возражений против того, чтобы пригласить прессу. Никто не возражал. Шмидт вскочил из-за стола, подошел к двери, высунул голову в вестибюль и что-то сказал. Кабинет тут же заполнился людьми с фотокамерами и киноаппаратами. Среди них был и фотокорреспондент «Правды» М. М. Калашников. По просьбе репортеров все участники переговоров снова заняли места за столом, и их стали фотографировать с разных точек. Затем было сделано несколько групповых снимков. Вероятно, все это продолжалось бы без конца, если бы Риббентроп не предложил репортерам покинуть кабинет.

Гитлер пожелал советским представителям хорошо провести время в Берлине. Молотов напомнил, что вечером в посольстве будет прием, и пригласил Гитлера. Тот неопределенно ответил, что постарается прийти. Попрощавшись, мы покинули кабинет Гитлера. Нас снова провели через анфиладу залов во внутренний двор имперской канцелярии.

На город уже спустились ранние осенние сумерки. Дул пронизывающий ветер, улицы опустели. Черные «мерседесы» быстро доставили нас во дворец Бельвю. Там за опущенными тяжелыми шторами ярко горел свет, было тепло, и воздух был напоен ароматом новой партии свежесрезанных роз. Сразу же был составлен отчет о состоявшейся беседе. Его зашифровали и отправили телеграфом в Москву.

Вечером в особняке посольства СССР на Унтер ден Линден был устроен большой прием по случаю пребывания в Берлине советской правительственной делегации. В мраморном зале стоял стол в виде огромной буквы «П». Его украшали яркие гвоздики и старинное серебро. Был извлечен сервиз на 500 персон, с незапамятных времен хранившийся в посольстве для особо торжественных случаев. Гитлер не явился на прием, из этого делали вывод, что он «недоволен» ходом переговоров. Зато присутствовали многие другие высокопоставленные нацисты во главе с рейхсмаршалом Герингом. Его грузная фигура, напоминавшая огромного разукрашенного павлина, привлекала всеобщее внимание. Пристрастие Геринга к мишуре, показной роскоши и театральности было поистине невероятным. Получив чин рейхсмаршала — единственный в третьем рейхе — он придумал для себя специальную форму из серебряной ткани. От плеч и по пояс его грудь украшали ордена, медали и пестрые ленты, как у чемпиона-тяжеловеса. На каждом пальце его рук красовалось по нескольку колец с драгоценными камнями и брильянтами. Рассказывали, что дома он любил одеваться в римскую тогу и носил сандалии, украшенные брильянтами. Его многочисленные виллы поражали своей роскошью.

Экстравагантность Геринга придавала ему своеобразную «респектабельность» в глазах западных политиков. Его считали «спортсменом» и «человеком света», что облегчало Чемберлену и другим мюнхенцам распространять на Западе перед войной версию о том, будто в нацизме есть нечто «порядочное».

Между тем Геринг был одним из подлейших нацистских преступников. Наркоман и психически неуравновешенный человек, он до прихода Гитлера к власти провел несколько лет в сумасшедшем доме. Когда же нацистский переворот вознес его на вершину власти, Геринг дал волю своим причудам и низменным страстям. Именно он был создателем концентрационных лагерей в первые годы нацистского рейха. Уже позднее их передали в ведение Гиммлера. Инициатива использования иностранных рабочих в качестве рабов на немецких предприятиях также принадлежала Герингу…

На приеме в посольстве присутствовал также Рудольф Гесс, считавшийся третьим человеком в рейхе после Гитлера и Геринга (в начале войны Гитлер объявил, что в случае его гибели первым наследником становится Геринг, а если и он погибнет, то фюрером должен быть Гесс).

Едва были произнесены первые тосты, как послышался рев сирен. Воздушная тревога возвещала о приближении к Берлину английских бомбардировщиков.

В здании посольства не было убежища, и гости стали поспешно тесниться к выходу. Первыми покинули посольство высокопоставленные нацисты. Прощаясь с советскими представителями, Геринг, несмотря на весь свой апломб, явно испытывал неловкость. Ведь он столько раз хвастал, что находящаяся под его началом «люфтваффе» сотрет Англию с лица земли. Между тем английская авиация все чаще подвергала бомбежке Германию. А нынешний налет на Берлин был особенно неприятен нацистским заправилам, поскольку они всячески пытались создать впечатление, будто с Англией покончено.

В сопровождении своих адъютантов Геринг, Гесс и Риббентроп второпях спустились по широкой мраморной лестнице к посольскому подъезду, где их ожидали черные «мерседесы». Когда они укатили, ушли и другие гости. Большинство из них, пройдя по Унтер ден Линден до Бранденбургских ворот, укрылись в метро.

Советская делегация возвратилась во дворец Бельвю, где в подвалах было оборудовано комфортабельное бомбоубежище. Здесь так же, как в залах дворца, на стенах висели дорогие картины и гобелены. Официанты подавали прохладительные напитки. Через два часа послышался сигнал отбоя, и все разошлись по своим комнатам.