Я – чиновник
Я – чиновник
Узнав о том, что А.С. Зверев подписал приказ об освобождении меня от должности, я сразу позвонил Николаю Петровичу Белянчеву, который занимал в то время должность начальника факультета в Военной академии бронетанковых войск, и рассказал ему о случившемся. В ответ он сообщил мне о том, что новый начальник бронетанковых войск маршал А.Х. Бабаджанян берет его первым заместителем вместо генерал-лейтенанта Кременского и посоветовал мне занять освободившуюся должность заместителя председателя научно-танкового комитета (НТК). Я сначала отказался, мотивируя тем, что с моим недругом Радус-Зеньковичем едва ли сработаюсь. Николай Петрович заверил меня, что его скоро не будет. После этого я согласился с его предложением, а он попросил меня на следующий день прийти на прием к Бабаджаняну.
До этого Бабаджаняна я видел всего один раз осенью 1944 г. в Прикарпатье, когда он, будучи новым командиром 11-го гвардейского танкового корпуса, стоял на возвышенности, наблюдая за продвижением нашей бригады.
Разговор с ним был не долгим, но продуктивным. Я счел его решение о назначении первым заместителем не строевого командира, а инженера правильным, так как управления начальника танковых войск больше всего были связаны с промышленностью. Оказалось также, что он органически не терпит Радус-Зеньковича, который был у него в подчинении в Одесском военном округе. Разговор кончился моим согласием занять должность заместителя председателя НТК. Приказ министра обороны Гречко о моем назначении вышел через три дня. К сожалению, приказ о назначении Н.П. Беляничева первым заместителем у Бабаджаняна министр обороны Гречко не подписал, мотивируя это тем, что Николай Петрович был уже начальником ГБТУ и не оправдал доверия.
Первым заместителем начальника танковых войск был утвержден Ю.А. Рябов – начальник Управления производства и заказов (УПЗ). Рябова я знал давно и всегда недолюбливал, считая его человеком, уходящим в сторону от решения вопросов государственного значения.
Через неделю пребывания на новой должности я узнал, что включен в группу, отправляющуюся в большой рейс по маршруту: Москва – Волгоград – Ашхабад – Тсджен – Ашхабад – Ташкент – Курган – Омск – Нижний Тагил – Свердловск – Москва. Организовал эту поездку, будучи заместителем министра оборонной промышленности, Ж.Я. Котин. В состав бригады вошли: А.Х. Бабаджанян, Ж.Я. Котин, начальник сектора оборонного отдела ЦК КПСС В.И. Кутейников, начальник отдела Военно-промышленной комиссии СМ СССР O.K. Кузьмин, председатель НТК Сухопутных войск В.И. Величко и его заместитель Д.М. Головин, начальник УПЗ П.Д. Сирик, начальник танкового полигона А.У. Тарасенко, О.В. Соич, А. А. Морозов и я.
Полет осуществлялся на правительственном самолете Ту-134, в передней части которого размещалась кухня, в средней – салон с большим столом, диваном и креслами, в задней части – кресла со столиками, как в обычных самолетах.
Как только самолет поднялся, Величко, Тарасенко, Головин и я в хвостовом отделении начали игру в преферанс. Минут через 10 в наше отделение зашел Бабаджанян. Увидев, что играют три генерала и один полковник Головин, он поднял его за шиворот, отвел в сторону и сел на его место. Играл маршал хорошо, но азартно, часто темнил на первой руке и поэтому периодически лез на горку. В самолете кормили три раза в день, с коньяком и икрой. Он не давал нам сделать перерыв, чтобы поесть. Мы были вынуждены питаться поочередно, оставляя за себя запасного – Митю Головина.
Видя, что я часто подсаживаю Бабаджаняна при игре в темную, в Волгограде Величко сказал мне: «Ты хочешь служить у него?» Я ответил: «А чего он зарывается?» После этого разговора мы с Величко начали маршалу немного подыгрывать, да и он стал играть поосторожнее.
В Ташкенте Бабаджанян сказал Тарасенко: «Вы дальше с нами не полетите. Вылетайте рейсовым самолетом в Москву». Последний принял приказ к исполнению, хотя очень хотел посмотреть заводы. Как только самолет поднялся в воздух, маршал произнес: «Захотел лететь дальше, а играть-то не умеет...»
Во время этой командировки под Волгоградом и в Теджене мы посмотрели, как испьггываются «объекты 172», на заводах ознакомились с производством, выслушали их руководителей. В Тагиле я набил рюкзак с одеждой для дочери, так как она к тому времени перевелась учиться из Тагильского педагогического института в Московский областной педагогический институт и жила у бабушки в Москве.
За этот период времени мой новый начальник Радус-Зенькович ушел в отпуск, и мне пришлось заниматься всеми делами НТК. У меня сразу стали возникать недоразумения с Рябовым. Например, главный конструктор ЧТЗ П.П. Исаков представил проект модернизации боевой-машины пехоты (БМП-1) с удлинением корпуса, а главный конструктор Курганского машиностроительного завода Б.Н. Яковлев – с сохранением старого корпуса. Создалась ситуация, аналогичная нашей в Тагиле при создании танка Т-62. Я, конечно, был за удлиненный корпус, при котором улучшаются условия обитания экипажа, уменьшается удельное давление на грунт, повышается плавучесть машины. Яковлев же делал упор на сохранение существующего производства корпусов, хотя трудности перестройки были незначительными. Рябов принял предложение Яковлева. История рассудила нас. Яковлев оказался недальновидным конструктором. У новой машины БМП-2 снизился запас плавучести.
Рябов начал наседать на меня с предложением о реорганизации НТК.
Многие годы в НТК существовали отдел танков и бронемашин, а также отделы вооружения и защиты. Он предложил эти отделы аннулировать и вместо них создать отдел танков и отдел легких бронемашин. Я это делать категорически отказался по двум причинам. Первая – это дело не мое, а председателя НТК. Вторая – пропадут узкие специалисты. Каждый будет знать кое-что обо всем, что затруднит работу с промышленностью и взаимодействие с другими родами войск.
После этого он ко мне не приставал, а я старался к нему не ходить. Когда оставался один, ходил к Бабаджаняну. У Бабаджаняна была хорошая черта – он доверял подчиненным. Поближе с ним я познакомился в командировках. Это был простой в обращении, жизнерадостный, кампанейский человек. Он рассказывал о многих случаях в его жизни, знал множество анекдотов и умел их рассказывать, разделяя по категориям: армянские, еврейские, солдатские и другие. К тридцатилетию Победы в Великой Отечественной войне Бабаджанян сам написал хорошую книгу «Дороги Победы», один экземпляр которой подарил мне с надписью: «Л.Н. Карцеву, славному конструктору наших боевых машин, от всей души. Бабаджанян. 9.4.75 г., г. Москва».
Где-то в двадцатых числах сентября мне позвонил Юрий Евгеньевич Максарев, который был тогда председателем Комитета по изобретательству при Совете Министров СССР. Он предложил мне должность его заместителя по военной тематике с оставлением в кадрах Министерства обороны и с перспективой занять его должность. Я ответил отказом, мотивируя тем, что мне надо добиться постановки на вооружение «объекта 172», в котором реализован весь конструкторский задел, наработанный при мне в Тагиле.
После выхода из отпуска Радус-Зеньковича его сразу уволили и назначили на его место пятидесятичетырехлетнего генерал-майора Дикого Валентина Петровича. Всю свою военную службу он провел в войсках, дослужившись до помощника командующего округом по бронетанковой технике, а перед прибытием в Москву два года был советником начальника бронетанкового управления в Египте.
Дикий оказался умнейшим человеком, чудесным дипломатом, тактичным и чинопослушным военным. Мы с ним проработали вместе 10 лет, как говорят, душа в душу, пе мешая друг другу, хотя попыток рассорить нас со стороны Рябова было множество. Мне досталась промышленность, ему – все остальное.
До нового года я практические все время был в Тагиле, настраивая Бенедиктова на нужный лад, хотя он и сопротивлялся. Так, после испытания первой партии «объектов 172», как я и предполагал, ненадежной оказалась харьковская ходовая часть. Мне с Вайсбурдом пришлось потратить много энергии и нервов, чтобы уговорить Бенедиктова войти с предложением об установке на этот танк ходовой части с нашего «объекта 167». Он все твердил, что против этого Зверев, с которым не хочет ссориться. В конце концов, это предложение Венедиктов вынес на обсуждение, и все его одобрили.
Кстати, в один из приездов в Москву я посетил Красногорский механический завод и договорился с конструкторами, чтобы они для «объекта 172» создали лазерный дальномер вместо оптического, который стоял на башне харьковского танка Т-64А. Они этот дальномер сделали очень быстро, это облагородило лобовую часть башни, упростило измерение дальности, повысило его точность.
С начала 1970 г. я объездил все заводы, с которыми имел дело НТК, и в первую очередь посетил Волгоградский тракторный завод, на котором до этого никогда не был.
В конце декабря 1970 г. Бабаджаняну позвонил из Мурома директор тепловозостроительного завода с жалобой на военпредов, которые не принимают бронелетучки, в связи с чем завод не выполнит годовой план, отчего материально пострадает коллектив предприятия. Бронелетучки состояли из бронированного тепловоза и двух платформ, на одну из которых устанавливался танк. С боков тепловоза за броней было пространство для размещения людей.
Дикий попросил меня поехать в Муром и разобраться на месте. Я взял с собой двух офицеров, которые занимались этим делом. Приехали мы во второй половине дня, посмотрели летучку, послушали директора и военпреда, приняли решение начать рассмотрение замечаний с 9 часов на другой день.
Директор решил провести совещание в зале заседаний. Когда мы зашли, зал был переполнен. Он стал представлять присутствующих: второй секретарь Горкома КПСС, секретарь парткома завода, председатель профкома завода и т.д. Я попросил принести тетрадь, расчертил ее на графы и записал первое замечание: «При выстреле из танка открываются дверцы тепловоза». Я спросил директора: «Что будем делать?» Он ответил: «Надо усилить запор у ручки двери». Я записал его предложение в соответствующую графу, а затем спросил: «С какого номера?» Он немного растерялся, а потом сказал: «С первого». Дальнейшее рассмотрение пошло таким же порядком.
Дошли до самого крупного замечания. Во время испытаний образца на Дальнем Востоке кто-то предложил на пустой платформе поставить бронированный ящик шириной и высотой 120 сантиметров, чтобы туда сажать солдат. С этим ящиком попали под какой-то дождь, после чего ему приделали крышу. Солдаты прозвали это сооружение «собачья будка». Так как в этом ящике стало темно, ПTK потребовал провести в него свет от тепловоза. Посмотрев на директора, я сказал: «Этот ящик вообще надо убрать. Вы согласны?» Он, конечно, с радостью согласился, при печальных лицах приехавших со мной офицеров. И так до обеда мы рассмотрели почти все замечания.
После обеда в зале остались только заводчане, и мы решили быстро все оставшиеся вопросы. До конца дня протокол был отпечатан и подписан, и мы на другое утро поехали домой.
После Нового года директор завода позвонил Бабаджаняну и сообщил о том, что они программу закончили полностью, поблагодарил маршала за помощь и попросил назначить председателем комиссии по утверждению чертежно-технической документации на бронелетучку Л.Н. Карцева. После утверждения этой документации мне пришлось утверждать документацию в Мариуполе и на бронепоезд.
На Кировский завод в Ленинграде по своей воле я не ездил, так как считал их работу бесперспективной, а руководителей КБ зазнайками. Создавали они танк с газовой турбиной, составляли всяческие решения с Рябовым, которые потом полностью не выполняли, из-за чего у них бывали трения с военной приемкой, которые кончались последующими решениями ГБТУ и завода.
Однажды проверить выполнение очередного решения послали меня. Проверка проводилась на заводе им. Климова у главного конструктора газотурбинного двигателя С.П. Изотова, в кабинет которого набилось много народа. Главный конструктор Кировского завода Н.С. Попов представил некоторых из них, в том числе и двух инструкторов Обкома КПСС, которые курировали оба завода. Докладывал районный инженер, полковник И.П. Афанасьев. Он начал перечислять пункты последнего решения и результаты их выполнения. Вдруг Попов вскочил со своего места, истерично закричал: «ГБТУ против нашего танка!» – и выскочил из комнаты.
Я повернул голову в сторону инструкторов обкома и сказал: «Попов пока не Герой Социалистического Труда, а так себя ведет. Когда вы его сделаете Героем, с ним вообще не справитесь. Ему надо заниматься не политикой, а своим делом, выполнять решения по доработке конструкции танка, которые он сам подписал. Афанасьев выполняет свои обязанности и получает за это деньги». Видя такое дело, Изотов вышел из комнаты и через некоторое время привел успокоившегося Попова. Дальше совещание прошло без истерик. Все вопросы были согласованы.
Вскоре меня назначили председателем комиссии по рассмотрению деревянного макета нового танка у Попова. Замечаний было много, но одно было особое – по башне. Для того чтобы уменьшить массу танка, кировчане решили уменьшить высоту башни по бокам, в зоне экипажа, в результате чего в середине образовался прямоугольный выступ для пушки, который не позволял установить люки экипажа, как положено, большой осью поперек башни. Они же поставили люки так, что члены экипажа должны были садиться в танк и там поворачиваться на 90 град. Это сильно затрудняло вход и выход из машины. Когда поднялся этот вопрос, Попов показал мне ГОСТ на размеры люка, которые соблюдены у них. В ответ, указав на дверь, я спросил: «Николай Сергеевич, дверь в вашем кабинете сделана по ГОСТу?» Он ответил: «Да». Я предложил ему перевернуть дверь на 90 град., а потом через нее выйти... На том обсуждение было закончено. Мы уехали, не утвердив макет.
После этого Попов установил башню с автоматом заряжания харьковского танка Т-64А. Видимо, по его просьбе меня не стали посылать на Кировский завод. Позднее Н.С. Попов стал Героем труда, Лауреатом Ленинской премии, членом ЦК КПСС, сумел организовать на Омском заводе производство танка Т-80, который был хуже и дороже уже стоявших на производстве танков Т-72 и Т-64А.
В 1974 г. Генштаб заказал нам научно-исследовательскую работу по определению боевой эффективности наших танков, в результате которой составить таблицу коэффициентов военно-технического уровня по отношению к танку Т-55, приняв его коэффициент за единицу. Председатель НТК решил сам стать руководителем этой темы. Участниками этой работы стали два научно-исследовательских института и Военная академия бронетанковых войск. Срок на проведение этой НИР – два года. В течение этих двух лет Валентин Петрович периодически собирал исполнителей. Они о чем-то спорили, но решение было стандартным – продолжить работу. Я в этой работе не участвовал, так как не видел в ней никакой продуктивности: танки оставались такими, какими они есть.
Как-то вечером в воскресенье Дикий звонит мне и сообщает, что заболел, а в понедельник на десять часов назначено последнее заседание по этой теме, так как во вторник из Генштаба приедет полковник за таблицей коэффициентов. Он попросил меня провести это совещание и сделать таблицу для Генштаба.
Собрались мы в кабинете председателя НТК. Как и на предыдущих совещаниях, единого мнения не было. Я обнаружил, что большинство разногласий по сотым долям, поэтому предложил их не считать, а оставить только десятые. Присутствующие с моим предложением согласились. Оказалось, что почти все коэффициенты по каждому танку стали одинаковыми... Например, коэффициент танка Т-62 стал 1,1 у всех. После этого я спросил: «Кто знает, как выбирают Папу Римского?» Из присутствующих никто не знал. Я рассказал, что епископов-выборщиков запирают в комнате с печью и не выпускают до тех пор, пока из нее не пойдет дым, означающий, что Папа избран. Затем я сказал, что иду на обед, запру их, а потом выпущу после того, как они согласуют остальные пункты. После обеда я открыл дверь и спросил, как идут дела. Они сказали, что согласованы все коэффициенты, кроме перспективного танка. Я рассказал исторический случай. Когда Суворов взял Измаил, к нему зашел в палатку адъютант и доложил, что Царица хочет знать, сколько убито турок? Он ему ответил: «Пиши больше, жалко что ли, этих басурманов?» Следуя Суворову, возьмем наибольшую цифру из всех предложенных, потому что из нас никто не знает, что это будет за танк и когда. Все согласились с моим предложением и пошли на обед. Я начисто переписал таблицу и отдал в печать. Через час она была отпечатана. Все участники ее завизировали. Я зашел к Бабаджаняну, он ее без замечаний утвердил. На следующий день таблица была в Генштабе. НИР была закончена в установленные сроки. Валентин Петрович сразу выздоровел и вышел на работу.
Читатели, видимо, заметили – решения я старался писать сам, так как в результате они были уже отредактированы и написаны четким, разборчивым почерком, что облегчало труд машинисток.