«Всех наших помню и люблю…»

«Всех наших помню и люблю…»

Маленькая тоненькая девочка в цветастом платьице стремительно и легко бежит по аэродромному тюлю и радостно машет кому-то рукой.

— Откуда это у нас тринадцатилетняя девочка появилась? — недоумевает кто-то.

— Девочка? Да это же Раечка Орлова, не узнаешь?

Всего несколько дней назад в саду под цветущими магнолиями мы отметили День Победы, такой долгожданный день. Ночью Раю разбудила Вера Князева:

— Рая! Раечка! Вставай, стреляют!

Подруги выглянули в окно и увидели, что стреляют наши девушки, первыми услышавшие весть об окончании войны и устроившие салют в честь Победы…

И вот промчалось несколько мирных дней, и наши девушки словно переродились. Когда сняли форму, все разом похорошели, помолодели. И уже не верится, что это те самые девушки-воины, девушки-солдаты, которые вчера еще шагали нелегкими дорогами войны, своим ратным трудом приближая час Победы. А черноглазая худенькая Раечка в своем пестром платьице выглядит совсем школьницей.

— Буду рекомендовать тебя на комсомольскую работу в армию, — сказала ей комсорг полка Саша Хорошилова. — Как сама-то на это смотришь?

— Не сердись, Саша, но я хочу демобилизоваться. Война кончилась, буду учиться. По сути своей я ведь совсем не военный человек. Да и маме нужна помощь — отец в сорок первом ушел в ополчение и погиб, старший брат в сорок третьем вернулся с фронта инвалидом первой группы. Сама мама очень слаба…

В числе первых Орлова демобилизовалась. Вернулась в Москву, стала работать в школе и одновременно учиться в педагогическом институте. И после его окончания в 1951 году продолжала работать учителем географии в своей родной школе, той самой, где когда-то училась сама.

Всю жизнь учитель, человек самой мирной профессии, Рая действительно меньше чем кто-либо была военным человеком: маленькая, хрупкая, очень нежная и деликатная. Но это не мешало ей быть добросовестным воином. О своем ратном труде она вспоминает с присущей ей скромностью — буднично, просто. «Я мало написала о своей работе. Это работа обычного механика. Каждую ночь на старте. Подготовка к полету, проверка, исправления. Агрегаты размещались начиная от кабины штурмана и по всему гаргроту, в приборной доске, под сиденьем. По этой специальности я была одна, и специальность для меня новая, но работала я нормально. Отказов не было. За что и удостоена медали „За боевые заслуги“. Всегда была в передовых командах и на подскоках».

Вспоминается такой случай. Под руководством начальника штаба полка Ирины Ракобольской группа наземных специалистов выехала на полуторке в Шарлотенвердер, чтобы подготовить площадку и встретить самолеты. Эта была первая наша точка в Восточной Пруссии.

Добирались довольно долго. Приехали — населения в Шарлотенвердере не оказалось. Ракобольская сказала:

— Летный состав поселим в имении, а техники могут устраиваться в домах.

Но девушкам не хотелось разделяться в эту первую ночь — было тревожно и неуютно. Наземная команда была невелика, где-то рядом прятались местные жители, чувствовалось, что они совсем недавно покинули свои дома. Решили ночевать все вместе в имении. Спали плохо. Утром пошли посмотреть, как живут немцы.

Стали осматривать дома. Зашли в один — и вдруг слышат резкий, громкий и непривычный крик. Испугались от неожиданности. А потом увидели: на двери сарайчика сидит какая-то большая незнакомая птица. Расхохотались над своим испугом, но тут из подпола появилась фигура в одежде немецкого офицера. Это была Катя Бройко, решившая напугать товарищей. Крепко досталось ей от перенервничавших подруг.

Прошли еще несколько домов и встретили заместителя командира полка по летной части Серафиму Амосову и штурмана полка Ларису Розанову.

— Товарищи, не расходиться! Всем собраться в одном месте! — приказала Амосова.

В первый момент, увидев Амосову и Розанову в Шарлотенвердере, Рая удивилась. «Как они здесь очутились, ведь их не было в передовой наземной команде?» Оказалось, что гитлеровцы вырвались из котла и крупным отрядом двигаются в направлении к Шарлотенвердеру. В труднейших метеоусловиях Амосова с Розановой прилетели к наземникам, чтобы предупредить их об опасности.

— Всем быстро к машине! — скомандовала начштаба Ирина Ракобольская. Надо решать: поедем к передовой или в полк? В полк опаснее. Точное направление движения гитлеровцев неизвестно.

— Все равно, лучше в полк, — дружно ответили девушки.

— Бедная наша полуторка, — забираясь в машину, говорила Рая Ане Лаптевой и Вере Бондаренко. — Она сюда-то еле доползла, а теперь надо столько же обратно проехать…

В это время Ракобольская, стоя на подножке кабины, обратилась к девушкам в кузове:

— Девочки, фашистов увидите, стучите по кабине! И мелкими группами в разные стороны…

Кузов многострадальной полуторки каким-то чудом держался под углом сорок пять градусов. Девушки стояли, ухватившись друг за друга. Навстречу машине тянулись обозы, направлявшиеся к передовой.

— Девчонки, куда? К фрицам в лапы едете! — кричали обозники.

Еще томительные полчаса дороги, и наконец девочки увидели впереди советские истребители.

— Ура! Вот и наши. Бежим через поле, все равно быстрей доберемся, чем на нашей колымаге в объезд…

Спрыгнули с полуторки, измученной не меньше своих пассажиров, и торопливо зашагали по снежной целине. В полк добрались вымокшие по пояс, усталые, переволновавшиеся, но счастливые уже одним тем, что дома, со своими. Женя Сапронова, увидев мокрую, озябшую Раю, бросилась оттирать ее, переодевать в сухое.

А через сутки передовая команда снова уехала готовить площадку — теперь в местечке Хайнрих-Хау. Аэродром должен был располагаться на озере, недалеко от старинного замка. В нем и разместились наши наземники.

Перемерзнув по дороге из Шарлотенвердера, девушки на этот раз решили надеть валенки. Но днем выглянуло солнце, началась бурная оттепель. Планы на войне часто приходится менять. Случилось так, что полк перелетел вперед, в Шарлотенвердер, а передовая группа осталась позади. Позже Рая рассказывала:

— Стали готовить площадку, вдруг видим — По-два летит. Девчата говорят: «Марина Чечнева полетела, крылышками помахала — значит, не прилетят наши» (такой у нас сигнал был). В замке нас всего ничего, вокруг немецкое население, и оружия у нас почти нет, только у часового. Выйти из замка и то не можем — кругом вода, а на нас валенки. Часовых меняли через час. В общем состояние неприятное, но бодрости не теряли.

Через день за наземной группой пришла машина. Доехали, высадились у штаба. Как ни старалась Рая ступать аккуратно, все же провалилась в воду, которая была под снегом. Вытащила ноги, а потом и валенки и вприпрыжку побежала в дом. И снова подруги с веселыми шутками приводили ее в порядок.

«Я все вспоминаю нашу дружную полковую семью, — пишет Рая в одном из писем. — Сколько тепла, заботы видела от наших девочек. Помню, кажется в Далеке, зимой были сильные морозы. Я стояла на посту у самолетов. Очень холодно и стоять еще долго. Смотрю и глазам не верю — смена идет. Но ведь рано еще! И вдруг слышу голос Верочки Бондаренко: „Так холодно, ты, наверно, замерзла, я и решила сменить тебя пораньше“.

Если кто-то отдыхал после наряда, то всегда старались не шуметь. Дружно жили, заботились один о другом, помогали… Трудно найти слова, чтобы передать ту искренность и высокую человечность, что была в наших отношениях…

А как переживали друг за друга, как волновались за улетевших. В Сомянке как-то не вернулась вовремя Клава Рыжкова. Оказывается, у них кончилось горючее, и Клава произвела вынужденную посадку. Штурманом у нее была Оля Яковлева. Она осталась у самолета, а Клава пошла на разведку. Встретила капитана, который руководил наведением переправы через реку Нарев. Он спросил Рыжкову, кто она и как здесь оказалась. Когда Клава сказала, что она посадила здесь самолет, он никак поверить не мог. „Как же вы могли, сесть, тут все изрыто?“ И правда, ночью Клава посадила самолет, а днем взлететь не смогла, пришлось выруливать на шоссе. А мы на старте переживали, ждали до утра и все надеялись — утром узнали, что Рыжкова с Яковлевой произвели вынужденную посадку…»

Фронтовая дружба не остыла за десятилетия. Будни мирной жизни несут свои бесконечные заботы и дела. У нашей Раечки — Рахимы Рахимовны Орловой семья — сын и дочь, любимая работа. Времени, как и всем, часто не хватает. А сердечная связь с фронтовыми друзьями не слабеет.

«Времени мало, и я редко пишу письма. Как-то была в Минске. Там живут Женя Сапронова и Валя Румянцева. Проговорили две ночи напролет. Сразу после войны часто виделась с Олей Фетисовой, мы на одной улице жили. Виделись каждый день до последних минут ее жизни. Она была для меня и наставником, и товарищем, и старшей подругой. В моей жизни оставила большой след. Это был кристально чистый человек. Она меня и в партию рекомендовала. На нашей же улице жила раньше и Верочка Бондаренко, так мы на все встречи ходили втроем. Всех наших помню и люблю…»

К нам в полк Рая Орлова пришла осенью 1944 года. До этого она окончила военное авиационное училище разведчиков, отделение грамметристов-дешифровщиков, откуда попала в 47-й гвардейский дальний разведывательный авиаполк.

С этим полком сержант технической службы Орлова прошла немалый путь: Монино — Выползово Калининской области — Макарово — Псков — Гатчина Смоленск — Минск — Крынки Западной Белоруссии. Из Крынок Рая получила направление в авиаполк, летавший на Пе-2, а ее подруги Женя Сапронова, Валя Князева и Женя Журавлева — в наш полк. Рая очень огорчилась, когда пришлось расставаться с друзьями и обратилась в штаб 4-й воздушной армии к генералу Ф. Ф. Верову с просьбой направить ее в женский авиаполк.

— Так ведь в сорок шестом гвардейском полку не нужна ваша специальность!

— Товарищ генерал, я на любую работу согласна, — тихо, но решительно произнесла Рая.

— И штурманом не испугаетесь? — спросил Веров, внимательно глядя на стоявшую перед ним и тянувшуюся изо всех сил вверх девчонку.

— Не испугаюсь, — вспыхнула Орлова…

Военные дороги, тревожные, беспокойные, нередко опасные. Осенняя распутица. Не так-то просто оказалось добраться до места назначения. По военным дорогам не ходили рейсовые автобусы или поезда по расписанию. Рая знала, что полк в эти дни базировался в Далеке, з 16 километрах юго-западнее города Острув-Мазовецки. Регулировщица на перекрестке шоссе посадила Орлову в санитарный автобус, ехавший к линии фронта. Через некоторое время Рая сошла — дальше ее дорога лежала в другую сторону.

Наступали ранние осенние сумерки. Нечастые машины проносились мимо на скорости, не обращая внимания на маленькую съежившуюся фигурку в поношенной шинельке на обочине дороги. Рая, очень застенчивая и робкая, совсем озябнув в ноябрьской промозглой сырости, никак не решалась сделать шаг вперед и проголосовать…

Стемнело. Где-то на хуторе залаяли собаки. Машины пролетали все реже и все стремительней. Девушка почувствовала себя совсем одинокой. Но свет не без добрых людей. Около перекрестка, взвизгнув тормозами, неожиданно остановилась полуторка.

— Девушка, тебе куда?

— В женский авиаполк, — и не успела договорить, как оказалась в кузове вместе со своим чемоданчиком.

— Давай смелей, соседка! Устраивайся поближе к кабине. Подвиньтесь-ка, ребята, устройте девчонку, промерзла, небось, — звучали доброжелательные, полные сочувствия голоса.

Оказалось, в машине ехали техники-авиаторы из соседнего с женским полка. Рая слушала их разговоры и невольно замечала, с каким уважением говорили они о женщинах-летчицах.

— От нас до вашего хозяйства всего километра два. Доедем, освободимся и проводим тебя до места, — пообещал один из попутчиков.

Но когда машина остановилась, Рая, поблагодарив, не стала дожидаться провожатых и, подхватив свой чемоданчик, бодро зашагала в указанном направлении. По дороге ей помогли встретившиеся артиллерист и два зенитчика. И от них Орлова снова услышала добрые слова о девушках-авиаторах.

Первые дни по прибытии в полк были очень трудными для Орловой. Ей нужно было освоить совершенно новую технику. Стояли холодные ветреные дни, руки мерзли и переставали слушаться.

— Какие душевные наши девочки, — думала не раз Рая. — Ведь то и дело ошибаюсь, а никто не сердится, помогают, объясняют терпеливо.

До этого Рая По-2 близко не видела, привыкла к громадинам «пешкам», не понимала, что «ласточка» — машина хрупкая. Как-то Галя Пилипенко послала Орлову что-то поправить, а она прошла прямо по плоскости и порвала перкаль.

— До сих пор удивляюсь доброму терпению наших девчат, — вспоминает Рахима Рахимовна, — они и виду не показали, а рассказали мне об этом уже гораздо позже. «Ну, Райка, маленькая-маленькая, а как медведь все передавила», — весело сказала Маша Кропина.

Через несколько дней Орлову вызвала командир пол;са подполковник Бершанская.

— Товарищ сержант, с аэрофотоаппаратами работать приходилось? спросила она.

— Видеть видела, а самой обслуживать не пришлось.

— Теперь придется освоить это дело вплотную. Есть приказ установить на два самолета НАФА-19 (ночные аэрофотоаппараты) для фиксации результатов бомбометания. Срок — два дня.

«Не знаю, что бы я делала, — пишет мне Рая, — если бы не Клавдия Илюшина. Инженер — это инженер. Хотя она с этими аппаратами тоже не сталкивалась, но сделала все расчеты. С ее помощью задание мы выполнили в срок».

Установили НАФА-19 на двух самолетах — заместителя командира полка Симы Амосовой, летавшей со штурманом полка Ларисой Розановой, и Кати Олейник с Олей Голубевой.

Аппараты эти были довольно капризные. Они состояли из нескольких агрегатов, размещавшихся в различных местах самолета. «Командный прибор» из шести лампочек разного цвета помещался в кабине штурмана. Загораясь в определенной очередности, лампочки сигнализировали об исправности агрегатов.

Мороки с аппаратами было немало, но отказов в работе ни разу не случалось. Каждую ночь наши самолеты летали на фотографирование, и каждую ночь Рая проводила на старте. Фотопленку с результатами бомбежек отправляли в дивизию, где ее дешифровали.

— Я поражалась самоотверженности, смелости экипажей, летавших на фотографирование, — вспоминает Рахима Рахимовна. — Какая выдержка им требовалась, сколько сил, умения! Вернутся из полета, спрашиваем штурманов: «Очень трудно было?» «Нормально», — отвечают. А я еще по работе в разведполку знала, как это опасно и сложно. Помню, опоздали из боевого вылета Сима Амосова и Лора Розанова. Все, кто позже вылетели, уже вернулись, а их все нет и нет. Хожу, места себе найти не могу. Села зачем-то в машину, что бомбы развозит, и слезы градом. Вдруг бегут девчонки, кричат: «Прилетели!» Оказалось, Симину «ласточку» «мессер» обстрелял, им пришлось делать несколько заходов и уходить на предельно малой высоте… Подбежала я к машине, Лариса обняла меня, закружила, а я и плачу, и смеюсь от радости… И сколько таких полетов они выполнили!

Меня в нашей Раечке всегда поражало удивительное сочетание душевности, нежной деликатности с очень веселым, полным юмора отношением к жизненным невзгодам, неурядицам.

Нужно было слышать, как Рая рассказывала, например, о своей учебе в военном авиационном училище разведчиков, в Башкирии. Орлова училась на отделении грамметристов-дешифровщиков. Трехгодичную программу в училище заканчивали за шесть месяцев, занимались исключительно напряженно. Кроме учебы приходилось работать и на поле, в колхозных огородах, проделывать марши по 15–17 километров по плохим дорогам. Ребята косили, а девушки вязали снопы. Рая тоже научилась вязать снопы, только они у нее получались совсем маленькие — сама-то она была тоненькая, как тростиночка, и ростом чуть повыше снопа. После обеда полагался час отдыха.

— И представляете, девочки, — рассказывала Рая, — заберемся мы в стог, уснем, и до чего же через час вставать не хочется, ну, просто сил никаких нет. Так наш командир батальона, внешне очень похожий на Суворова, на белом коне носится по полю, от стога к стогу, и призывает: «Мамаши, вставайте! Мамаши!»

Это «Мамаши, вставайте!» стало у нас потом, с легкой Раиной руки, крылатым выражением…

22 июня 1941 года. Более сорока лет прошло с этого дня. Война отодвинулась во времени, ушла в прошлое. Но и сегодня, спустя десятилетия, мы не можем говорить о ней бесстрастно, со спокойной объективностью ученого-историка. Нет, не можем! Вновь и вновь памятью сердца возвращаемся мы к этим огненным дням, вновь и вновь вспоминаем тех, кто на своих плечах вынес Родину из огня. И не было на войне маленьких людей — каждый выполнял самое главное, самое святое дело: защищал Отечество. Только одному выпала звонкая доля, а другому тихая, не очень заметная, но не более легкая оттого.

Просто рассказывать о ратном пути летчиков, десантников, разведчиков. В военной биографии каждого из них нередки дни — взлеты, яркие события, в которых зримо отразились силы души, мужество и самоотверженность защитников Родины. Но сколько было на фронте незаметных, скромных тружеников, без чьего великого труда и бесконечного терпеливого мужества не было бы наших маленьких и больших побед.

Техники, механики, вооруженцы, прибористы… Милые наши девчонки, самые надежные, самые бескорыстные друзья! В замасленных спецовочках, с обветренными лицами, простуженными голосами, с обмороженными руками, сколько же работы — тяжелой, утомительной и не имеющей конца — переделали вы. Ничто не могло остановить эту работу — ни морозы с ветрами, ни дожди, ни туманная слякоть, ни тьма кромешная. Без громких фраз, без слова жалобы, озябшие, бывало, голодные и всегда невыспавшиеся, готовили вы машины к вылетам, а потом с волнением вглядывались и вслушивались в ночное небо, ожидая нашего возвращения. Среди ваших наград немало орденов, чуть побольше медалей, но великая благодарность за ваш каждодневный подвиг всегда живет в сердцах боевых друзей.