19
19
— Как жаль, что Мак Гилмартин не смог тебе больше ничего рассказать, — расстраивается Рут. Мы прогуливаемся по центральной улице Дронмора после обеда.
Я беру ее под руку: меньше всего после возвращения из своего провального путешествия мне хотелось идти куда-то, но Рут настояла на том, что нам обеим нужно подышать свежим воздухом и заодно поговорить о том, что произошло со мной в Глэкене. Сначала я упорно отказывалась, но она практически выпихнула меня за дверь, и вот я уже с удовольствием шагаю по улице, несмотря на зверский холод и колючий морозный воздух.
— Разве тут не чудесно? — спрашивает Рут, будто читая мои мысли. — Я всегда говорила, что хорошая прогулка может исцелить любые душевные раны. Сразу забываешь обо всех проблемах.
— Угу, — рассеянно киваю я, потому что мои мысли витают где-то совсем далеко отсюда.
— Перестань изводить себя, Коко, — вдруг говорит бабушка.
— О чем ты? — спрашиваю я, хотя и так уже догадываюсь, на что она намекает.
— Ты злишься на себя из-за того, что не осталась с тем парнем и не копнула поглубже. Думаешь, Мак Гилмартин смог бы что-то еще рассказать тебе о Дюке?
— О Джеймсе, — поправляю ее я.
— Ах да, его ведь зовут Джеймс. Но я ведь угадала, да?
Я киваю.
— Я готова пощечин себе надавать, — признаюсь я. — Нужно было остаться и расспросить его, а у меня всего лишь замерзли ноги.
Примерно так все и было, только дрожь в коленках одолела меня совсем не от холода. Рут сочувственно берет меня за руку.
— Думаю, это Мак Гилмартин тебя так смутил, — улыбается она. — Я так понимаю, он очень видный молодой человек.
— Никто меня не смущал, — машинально возражаю я, но потом понимаю, что она совершенно права. Он действительно произвел на меня впечатление, мне давно уже никто так не нравился. Я действительно увлеклась этим парнем, и всерьез.
— Может, и не смущал, но в любом случае, можно же как-то разыскать этого Джеймса Флинна. Он ведь не мог просто взять и исчезнуть с лица земли.
— Не знаю, Рут, думаю, мы зашли в тупик. Возможно, пришло время забыть об этой истории.
— Ты не можешь сдаться сейчас! — говорит она, кивая проходящему мимо знакомому. — Ведь ты уже многого добилась.
Я ничего не отвечаю. Именно сейчас мне кажется, что самое время оставить эту историю в покое. Наверное, я ошиблась, подумав, что это приключение как-то связано с мамой. Пока мы были в Лондоне, я нисколечко не сомневалась, что просто обязана найти сына Тэтти и отдать ему письмо. А теперь я ни в чем не уверена. Может быть, правильнее будет забыть обо всем и спокойно носить сумочку. А письмо пускай остается в прошлом, где ему и место. Но легче сказать, чем сделать, все это никак не выходит у меня из головы: Тэтти, ее ребенок и их трагическая судьба. Если он еще жив, разве он не имеет права знать, что чувствовала его мать, отдавая его чужим людям? Тэтти тоже должна стать частью его жизни, ведь она так сильно его любила и так тяжело переживала разлуку с ним. Неужели он не имеет права узнать правду?
Мое сердце подсказывает мне двигаться дальше, но разум говорит, что лучше прекратить поиски. В конце концов, я и так сделала все возможное, но зашла в тупик. Наверное, это знак и пришло время отступиться.
Проблема в том, что надоедливый голос в моей голове продолжает настаивать на том, что я все же оставила за собой некоторые «хвосты». Я уехала прежде, чем Мак Гилмартин успел рассказать мне, что ему известно о Джеймсе, а что, если он дал бы мне новые подсказки, которые помогли бы найти сына Тэтти? Не могу избавиться от мысли о том, что что-то упустила. Не это ли имела в виду Кэт, когда сказала, что я не поехала с Томом в Новую Зеландию только потому, что всегда отступаю в последнюю секунду из-за страха перед чем-то новым? Должно быть, точно так же я поступаю и сейчас: я проделала огромный путь и теперь, когда осталось совсем немного, бегу от этой истории.
Рут снова сжимает мою руку, будто бы зная, какие сомнения меня одолевают, что происходит у меня в душе.
— Кстати, расскажи-ка мне, как поживают чудесные детишки Кэт? Ты собиралась сегодня вечером с ними посидеть? — спрашивает она, намеренно меняя тему.
— Да, собиралась, — отвечаю я. — Искренне надеюсь, что они будут вести себя хорошо!
Несмотря на мои шутки по поводу того, что я откажусь от своего обещания, я с нетерпением ожидаю встречи с малышами.
— Уверена, они тебя порадуют, — убеждает меня бабушка. — Ты отлично ладишь с детьми.
— Даже не знаю, — неуверенно отвечаю я, вспоминая, как испортила задушевный разговор с Марком.
— А как дела у Марка? — продолжает Рут, снова прочитав мои мысли. — Кэт, должно быть, очень беспокоится из-за того, что его отстранили от занятий.
— Еще как беспокоится, — говорю я. — Они с ним все время на ножах. Она не знает, что делать. Я попыталась поговорить с ним, знаешь, выяснить, что случилось, но он так и не доверился мне.
— О да, ужасы подросткового возраста. Но с тобой мы этот кошмар каким-то образом пропустили, — улыбается мне Рут так, что на ее щеках появляются милые ямочки.
— Правда? — спрашиваю я.
— Да. Я морально готовилась к худшему, потому что твоя мать была ужасно дерзкой девчонкой, но ты вела себя безупречно.
— Ты хотела сказать, скучно, — вздыхаю я. Я всегда была слишком тихим ребенком, чтобы устраивать подростковый бунт, подобно остальным своим сверстникам.
— Нет, милая, мы с тобой никогда не скучали. В любом случае, с Марком все будет в порядке, поверь. Меня тоже однажды отстранили от занятий, и после этого я немного пришла в себя.
— Тебя отстранили? — недоверчиво усмехаюсь я. — За что?
— За драку — за что же еще? — отвечает она, и в ее глазах загорается озорной огонек.
— И что же ты сделала?
— Повалила другую девочку на пол — и даже вырвала ей клок волос.
— Быть такого не может!
— Может-может. Настоящая кошачья драка. Нас потом еще не один месяц обсуждали. У монашек, конечно, чуть нервный срыв не случился.
— А что с той, другой девочкой? Ее тоже отстранили?
— О нет. Анна прикинулась невинной овечкой — она всегда вела себя хитрее, чем я.
— Анна? — восклицаю я. — Ты подралась с собственной сестрой?
— Да. И она это действительно заслужила, — гневно сверкает глазами Рут.
— Чем же она провинилась? — спрашиваю я, хохоча над ее рассерженным тоном.
— Сказала монахиням, что я сбежала ночью из обители, чтобы тайком встретиться со своим парнем.
— А ты этого, разумеется, не делала?
— Еще как делала. Но она всегда была такой правильной, не могла удержаться, чтобы меня не сдать. Думаю, на самом деле она просто завидовала.
— С ума сойти! И на сколько тебя отстранили?
— На неделю. Отправили домой. Родители тоже были не в восторге, я тебе так скажу.
— А они узнали, за что тебя наказали?
— Нет, я пригрозила Анне, что, если она расскажет, я выцарапаю ей глаза. И она мне поверила! — Она громко хохочет, запрокинув голову так, что ее серебристые кудри выбиваются из-под красной вязаной шапки.
— Рут! Это ведь ужасно!
— Знаю, но в этом была вся я. Бедная Анна… — Рут вдруг углубляется в свои мысли. — Она всегда ходила по струнке.
— А по-моему, ей удалось немного расслабиться, — пожимаю плечами я. — Вспомни наше путешествие.
Рут кивает:
— Да, оно пошло ей на пользу — нужна была своего рода разрядка. Долгие годы она была как натянутая струна. Ложь о Колине серьезно ее подкосила.
— Как думаешь, она когда-нибудь его простит? — спрашиваю я. Анна ни разу не вспоминала о бывшем муже с тех пор, как мы съездили в обитель святого Иуды, но, возможно, она все еще рассматривает такой вариант.
— Хотелось бы мне, чтобы она всерьез об этом подумала, ради ее же блага. Но мне кажется, она не сможет его простить, нет. Он причинил ей слишком большую боль, я ее не виню.
— Поверить не могу, что на ее долю выпали такие беды, а я об этом даже не знала, — задумчиво говорю я, пряча ладошки в карманы, чтобы хоть немного их согреть.
— Да, ей многое довелось пережить. Поэтому она и окружила себя панцирем, чтобы защититься от всего мира.
— Ты хорошая сестра, Рут, — говорю я бабушке. Хочу, чтобы она это знала.
— Я? — болезненно морщится Рут. — Ой, сомневаюсь. Иногда я нарочно действую ей на нервы, зная, как сильно она осуждает мое поведение.
— Никто не совершенен, — отвечаю я.
— Уж я-то знаю, — смеется она. — Хоть Карл и считает меня идеалом.
— Я смотрю, у вас все хорошо? — улыбаюсь я ей.
— Думаю, да, — признает бабушка. — Остался лишь последний камень преткновения: он хочет, чтобы я рассказала о наших отношениях Анне.
— А ты что?
— А я не знаю. Если я расскажу…
— …то ваши отношения станут крепче и превратятся во что-то серьезное, — заканчиваю я за нее.
— Именно так, — удивленно смотрит она на меня. — Когда ты успела стать такой мудрой?
Дальше мы идем молча. Поднимаемся на холм, уже за чертой города. Прохладный воздух пахнет свежестью, легкий ветерок дышит мне в лицо. Прогулка и вправду внесла кристальную ясность в мои мысли. Рут была права — после того, как мы с ней прошлись по свежему воздуху, мне действительно стало лучше.
— Вот мы и на месте, — объявляет Рут, резко останавливаясь. Я вдруг понимаю, что мы стоим у ворот кладбища, и мое сердце начинает биться быстрее. Так вот для чего она затеяла эту прогулку? Хотела сходить на могилу к маме и дедушке? Я давненько здесь не была — слишком больно вспоминать тех, кого мы потеряли. Рут молча подталкивает меня к воротам, и мы идем к месту, где похоронены наши близкие. Я бездумно следую за бабушкой: если она просто хочет с ними повидаться, то, разумеется, я тоже пойду с ней. Это мой долг, после всего, что она для меня сделала и продолжает делать.
— Здесь так тихо, — произносит она, когда мы оказываемся перед их могилой. Затем подходит чуть ближе и вырывает сорняк, пробивающийся между плит.
— Мне всегда казалось, что это самый лучший участок, потому что отсюда открывается такой прекрасный вид… — продолжает она.
С этого места видно, как зимнее солнце садится где-то вдалеке, за покатыми холмами. Серое небо подернуто алой дымкой, последние лучи света скрываются за горизонтом. Рут права: вид открывается фантастический. Если дедушка видит то же, что и мы, где бы он сейчас ни был, то этот пейзаж наверняка ему по душе. Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить его — таким, каким он был еще до болезни, когда в его глазах горел озорной огонек и он еще не утратил надежды. По вечерам он частенько ходил на прогулку, чтобы полюбоваться прекрасными видами нашего города. Он всегда повторял, что нужно уметь радоваться мелочам. Что же касается мамы, то я не знаю, что и сказать. Большую часть своей жизни она путешествовала по всему земному шару, следуя за своей далекой звездой. Мне не хочется думать, что эта скромная могила на небольшом местном кладбище стала ее последним пристанищем — вряд ли она представляла себе рай именно так.
— Я скучаю по ним, — просто говорит Рут.
— И я, — эхом отзываюсь я. Иногда я с трудом вспоминаю маму, так давно она умерла. Конечно, у меня остались фотографии и даже парочка видеозаписей, но часто она кажется мне словно бы выдуманным персонажем. Может быть, именно поэтому я в каждой мелочи хочу видеть послание от нее, — чтобы не терять эту тонкую, хрупкую связь.
Лицо Рут бледнеет в угасающем свете, она хмурится с каждой секундой все больше.
— А ведь он не был моей первой любовью, — вдруг признается она. — Твой дедушка.
— Кто же тогда? Тот парень, к которому ты бегала ночью из школы?
— Да, он. Поэтому я и разозлилась так сильно на Анну, когда она пожаловалась на меня. Вернувшись на занятия после отстранения, я узнала, что он изменял мне с другой.
— Не может быть! Ну и скотина! — возмущаюсь я. Бедная Рут — должно быть, это очень больно, особенно когда ставишь ради него на карту все, а потом еще и страдаешь от последствий.
— Согласна с тобой, — вздыхает она. — Но он разбил мне сердце. Долгие годы я не могла ему этого простить. Первая любовь навсегда остается в памяти.
— У вас ведь с ним ничего не было? Ну, ты понимаешь.
Рут — очень страстная натура, но заниматься сексом с парнем еще до окончания школы — слишком даже для нее.
— На самом деле было, — признается бабушка, лукаво поглядывая на меня и ожидая бурной реакции. — Какой же это был скандал! У меня было еще несколько мужчин после него, до встречи с твоим дедушкой.
— Ах ты, распутница! — заливаюсь я смехом при виде знакомого хитрого выражения на ее лице.
— Да, целомудренной меня не назовешь. И дедушка, кстати, по этому поводу нисколечко не переживал.
— Так ты еще и ему все рассказала? — Я изумленно смотрю на могилу, где покоятся мама и дедушка. Он так ее обожал — неудивительно, что ему не было дела до ее прошлого.
— Да, между нами не было никаких секретов. За это я его и любила — с ним я могла быть собой. Он никогда меня ни за что не осуждал и не пытался ничего во мне изменить.
Она подходит к надгробию и нежно проводит рукой по дедушкиному имени, выгравированному на холодном камне.
— Никто не понимал меня так, как он, — тихо шепчет она, и я слышу боль в ее голосе.
Не знаю, что и сказать. Она так печальна, что я не уверена, что мне вообще следует что-то говорить. Я думала, она обрела новое счастье, впустив Карла в свою душу, но теперь вижу, что бабушка по-прежнему не готова начать новую жизнь.
— Так что, Иезавель[21], может, возьмем домой чипсов? — предлагаю я. — Думаю, мы заслужили небольшую награду после такой долгой прогулки.
Знаю, я не слишком деликатно сменила тему, но, думаю, она не станет возражать.
— Ты — моя девочка, Коко Суон, — улыбается она. Но глаза ее остаются печальными, и я крепко, от всего сердца обнимаю ее, ведь именно это ей сейчас нужно. Прижав ее к себе, я смотрю поверх бабушкиного плеча на два имени, выведенные на надгробной плите. По правде говоря, я ненавижу это место. Приходя сюда, я никогда не чувствовала себя ближе к ним. Рут, кажется, находит здесь утешение, но я не думаю, что когда-нибудь смогу сказать о себе то же самое. Кладбище лишний раз напоминает мне о том, что я безвозвратно потеряла.
Глядя на надгробие, я вдруг случайно замечаю маленький белый цветочек, пробивающийся между плит, — должно быть, тоже сорняк. Я отпускаю Рут и наклоняюсь, чтобы вырвать докучливое растение, но она вдруг останавливает меня.
— Нет! Это не сорняк, Коко, — улыбается она, — это цветок.
Бабушка наклоняется к могиле, чтобы получше рассмотреть растение.
— Ну надо же, — восклицает она.
— Что такое? — спрашиваю я.
Рут присаживается на корточки и тянется к цветку, проросшему прямо из гравия.
— Поверить не могу. Это любимый цветок твоей мамы, — изумленно смотрит она на меня. — Не представляю, как он сюда попал и как вообще сумел выжить в это время года. Посмотри, нигде таких больше нет.
Я оглядываюсь по сторонам, но нигде больше не вижу таких же белоснежных бутонов.
— Действительно, нет.
— Странно. И как он сюда попал… Я всегда хотела посадить их здесь, но руки не дошли.
У меня по коже вдруг забегали мурашки. Мама любила такие цветы, и они загадочным образом выросли у нее на могиле. Настоящее чудо. Это… знак.
— Как они называются, Рут? — спрашиваю я.
— Гипсофила, ее еще перекати-поле называют. Хотя мне всегда больше нравилось другое ее название — «дыхание ребенка».
От волнения я едва дышу. Цветок называется «дыхание ребенка»? Разве это может быть простым совпадением?
Рут вопросительно смотрит на меня, и ручаюсь — она знает, о чем я думаю. Мы обе наверняка думаем об одном и том же: возможно, это еще один знак! Послание от мамы? Она не хочет, чтобы я бросала свое расследование истории Тэтти и ее ребенка.
— Что ж, если ты ждала знака, чтобы продолжить поиски, то, думаю, один ты уже точно нашла, — качает головой Рут, не сводя удивленного взгляда с маленького белого цветочка.
— Мама просто не могла остаться в стороне, — говорю я и, наклонившись, рассматриваю крошечные лепестки: такие нежные и изящные.
— Возможно, она просто не хочет, чтобы ты так быстро сдавалась, — усмехаясь, отвечает она.
— Угу, ты мне еще расскажи, что дедушка тоже этого не хочет!
— Думаю, и он тоже, — находится Рут. — Он обожал всякие детективы.
— Твоя правда… — Помню, дедушка действительно очень любил «Инспектора Морса»[22] и «Мисс Марпл»[23].
— Что скажешь, Коко? — спрашивает Рут, поднимаясь на ноги. — Станешь искать сына Тэтти дальше?
Я смотрю на цветочек, дрожащий на холодном ветру: такой хрупкий, но сильный.
— Думаю, оно того стоит. Не хочу, чтобы вы все разочаровались во мне!
— Умница! — хлопает она в ладоши. — И каков будет твой следующий шаг?
— Хм… Моим следующим шагом будет… покупка огромного пакета чипсов и какой-нибудь рыбки. А потом я поеду к Кэт, посижу с ребятами. А потом… еще не решила.
— Неизвестность всегда так манит, правда? — говорит Рут, и мы неспешно идем по тропинке к выходу.
Когда она произносит эти слова, мое воображение рисует лишь одну картину: затрапезно одетого черноглазого Мака Гилмартина.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.