Эпилог
Эпилог
КАЖДОЕ ЛЕТО В ИЕРУСАЛИМЕ проходит международный кинофестиваль. И хотя мы с Рахелью вовсе не фанатики кино, нас все-таки включили в список, по которому его организаторы рассылают приглашения и программы.
В этом году, просматривая программу фестиваля, я обнаружил в ней тайваньский фильм «Пыль на ветру». Мне вспомнилось, что этот фильм получил очень хорошие отзывы критики. Действие его происходило в сельской местности и показывало жизнь крестьянской семьи на фоне ненормальных отношений между Тайванем и материковым Китаем.
Рахель с восторгом поддержала мое предложение посмотреть этот фильм и предложила взять с собой Двору. «Что ни говори, в этом фильме показывается страна, в которой она родилась. Мне очень интересно, как она будет на него реагировать.»
Двора, напротив, отнеслась к предложению пойти в кино без всякого воодушевления. Но поскольку других дел на этот вечер у нее не оказалось, а мы, как она почувствовала, очень хотели взять ее с собой, то возражать она не стала. Впрочем, согласилась она очень неохотно.
В указанный в программе день мы все вместе отправились в кинотеатр, без труда нашли свои места и удобно расположились — я по одну сторону от Дворы, Рахель по другую. Когда, наконец, огни в зале стали гаснуть, мы уже сгорали от нетерпения.
На экране появилась пожилая китайская женщина, медленно бредущая по тихой, пыльной деревенской улице и зовущая своего внука: «А хвей! А хвей!»
Мне показалось, что я вдруг перенесся на Тайвань. Меня волной захлестнули воспоминания. Народная музыка, звучавшая за кадром, образы, проплывавшие на экране, китайская речь — все это возвращало меня к прежним временам. Я ощутил глубокое волнение. Давно забытые чувства и переживания снова всплыли в моей памяти в унисон с событиями, развертывавшимися на полотне. Я был растроган, глаза мои наполнились слезами. Я посмотрел на Рахель — по ее лицу тоже беззвучно катились слезы. И вдруг шопот Дворы вернул нас к реальности:
«Я не понимаю, что происходит — картина идет всего каких-нибудь две минуты, а вы оба уже наплакали целое ведро?!»
На обратном пути я спросил Двору, как ей понравилась картина.
«Это было, в общем, неплохо, только слишком медленно и затянуто. А в одном месте я совсем запуталась — никак не могла понять, кто из них рассказчик…»
Я ждал продолжения, но оно не последовало.
Поздно вечером, воспользовавшись редким моментом, когда мальчики уснули, и в доме наступила та особая мирная тишина, которая ассоциируется у меня только с субботой, мы с Рахелью и Дворой сидели при свечах на кухне.
«Двора, — спросил я, — скажи, неужели ты совсем ничего не почувствовала, когда смотрела этот фильм?»
«Кажется, нет, — ответила она. — А что, я должна была что-то почувствовать?»
«Ну, все-таки, что ни говори, там показывали Тайвань, и потом, некоторые дети в картине были примерно твоего возраста.»
«Слушай, па, — решительно сказала Двора. — Я знаю, вы с мамой все время думаете, что у меня должно быть какое-то особенное отношение ко всему китайскому. Я, конечно, благодарна вам за то, что вы так старались, когда я была маленькая, чтобы я умела говорить по-китайски, за все ваши хлопоты с китайской едой и каллиграфией и все остальное, и я хочу, чтобы вы знали, что я совсем не стыжусь того, что родилась китаянкой и выгляжу, как китаянка, потому что такой меня сделал Всевышний, — но если сказать честно, весь этот ваш Китай не так уж много для меня значит. Для меня важно, что я еврейка, и все остальное меня мало волнует.»
Второй раз за этот вечер я почувствовал, что на мои глаза навернулись слезы.