33

33

Откровенный разговор накануне родов ничего не изменил в наших отношениях с Бахрином – они оставались по-прежнему холодными и отчужденными. Через пару дней после моего возвращения из больницы он на две недели уехал в Куала-Лумпур, не обращая внимания на то, что в семье его поведение уже вызывало сплетни.

В первые же несколько недель жизни Шахиры мне пришлось выдержать нешуточную борьбу со свекровью, вдруг объявившей, что она уже начала подготовку к ритуалу суннат и что он обязательно должен состояться до того, как девочке исполнится сорок дней. Я пришла в ужас. Суннат – это своего рода обрезание для девочек, иначе говоря, клитородектомия – процедура, во время которой неграмотная деревенская знахарка без всякой анестезии удаляет у новорожденной клитор. Несколько дней я спорила с Мак и тетей Зейной и во время этих горячих дискуссий выяснила, что и моя свекровь и все ее сестры подверглись в свое время такой операции. Только тогда я поняла, чем объясняется их странное отношение к сексу и почему они неоднократно советовали мне лежать неподвижно и безмолвно терпеть, пока муж удовлетворяет свои потребности. Именно так им самим и приходилось поступать всю жизнь. Они никогда не получали от секса никакого удовольствия и скорее всего ни разу не испытали оргазма, хотя и я, конечно, не была особым экспертом в этой области. Попутно и мои родственницы, к своему ужасу, выяснили, что я больше двадцати лет живу на свете необрезанной, а следовательно, нечистой, но, к счастью, с этим они уже ничего не могли поделать.

Я точно знала, что ни при каких условиях не позволю калечить свою дочь и подвергать ее варварской операции. Это традиция пришла в Малайзию из арабских стран, где ее придумали якобы для того, чтобы сдерживать женский темперамент и склонность к разврату. Как мне объяснили, церемония напоминает веселую вечеринку, на которой близкие родственницы ребенка едят специально приготовленные блюда, смеются и сплетничают, а потом к гостям выносят девочку, прикладывают к ее гениталиям кусок льда, заменяющий анестезию, и знахарка у всех на глазах одним взмахом бритвы удаляет клитор вместе с кусочком кожи.

Борьба за спасение дочери потребовала от меня немалой дипломатичности и изобретательности. Прежде всего я бросилась к Бахрину, но тот заявил, что отец ребенка получает за согласие на подобную операцию несколько очков парлара, а кроме того, эта процедура должна благотворно подействовать на темперамент девочки, и та, возможно, не станет похожей на свою мать, когда вырастет. Поняв, что помощи от него не дождешься, я решила искать поддержки не где-нибудь, а в самом Коране. После нескольких богословских споров с Че Гу Али мне удалось доказать им всем, что по законам ислама для девочек суннат является не обязательной, а всего лишь рекомендованной операцией, и в Коране о ней даже не упоминается; распространение она получила только после того, как в давние времена ее начал делать один из мусульманских пророков. Победа в этом раунде осталась за мной, но все-таки я не переставала беспокоиться, что, стоит мне утратить бдительность, кто-нибудь из родных тайком искалечит моего ребенка.

Бахрин сумел отомстить мне за упрямство, проявленное в вопросе о суннате. Он прилетел из Куала-Лумпура за пару дней до того, как нашей дочери исполнялось сорок дней. В этот день полагалось устраивать праздник, частью которого был и талил – поминание покойного деда Бахрина. По традиции отец ребенка приглашал на обед священнослужителей, и те произносили молитвы о здоровье новорожденного и об упокоении его умерших родственников. Огромное количество угощений – карри, рис, соления, маринады и сладости – выставлялось на расстеленные прямо на полу белые скатерти, вокруг которых рассаживались гости, разумеется, только мужчины. Остатки угощения обычно посылались родственникам, а также раздавались бедным.

За день до праздника я с Аддином и малышкой играла в гостиной, когда вдруг услышала испуганное козлиное блеяние. Узнав голос нашего козленка, я выскочила на улицу и увидела сцену, память о которой преследует меня до сих пор. Ноненг за связанные задние ноги был подвешен к балке стоявшего в нашем саду домика, и вокруг него толпились какие-то люди в тюрбанах; чуть в стороне стоял Бахрин.

– Что вы делаете? – ахнула я, увидев, что один из незнакомцев туже затягивает веревку и поднимает козленка еще выше.

– Запасаемся мясом для завтрашнего талила, – со смехом ответил Бахрин.

– Нет! Не смейте! Нет! – отчаянно закричала я и бросилась к группе мужчин, но меня, схватив за руку, остановила свекровь.

Я все равно опоздала бы, потому что в ту же секунду увидела, как блестящий нож полоснул по горлу моего любимца и тот издал короткий, исполненный муки крик. После этого во дворе стало совершенно тихо.

– Я ненавижу тебя! Ненавижу! – крикнула я Бахрину, опустилась на землю и заплакала.

Свекровь и подоспевшие слуги помогли мне подняться и увели в дом, и там меня несколько часов безостановочно рвало, и Ноненг с перерезанным горлом все время стоял перед глазами.

На следующий день, когда гости разошлись, Бахрин вошел в спальню с подносом, полным еды, и ледяным тоном приказал мне поесть. Как он и ожидал, я отказалась притронуться к карри, приготовленному из козленка, которого я выкормила своими руками.

Мой отказ, похоже, даже обрадовал Бахрина. У него появился новый повод преподать мне урок. Схватив за волосы, он повалил меня на пол, а сам уселся сверху, крепко прижав мои руки к бокам.

– Ты съешь это вкусное и питательное блюдо! Ты сделаешь так, как я тебе велю.

– Нет!

– Тогда мне придется заставить тебя, так ведь, Ясмин? Зачем тебе обязательно надо все усложнять? – Он взял кусочек мяса и поднес к моим губам. – Я кормил это животное и истратил на него кучу денег, а теперь я просто вернул себе часть этих средств.

Он попытался засунуть кусок мяса мне в рот, а я извивалась, боролась и старалась освободиться, но все безуспешно. Наконец Бахрин сумел разжать мне зубы и втолкнуть мясо, а потом крепко зажал ладонью рот, для того чтобы я его не выплюнула.

– Жуй, сука! Жуй!

Я потрясла головой, и он несколько раз сильно стукнул меня затылком о мраморный пол, с каждым ударом повторяя: «Жуй!»

В конце концов мне пришлось покориться. По его глазам я поняла, что иначе он будет колотить меня головой об пол до тех пор, пока не убьет.

– Теперь глотай, – с удовлетворенной улыбкой скомандовал муж. – Умница.

Я боролась с судорожным приступом рвоты, а Бахрин наконец встал с меня и вышел из комнаты. Через минуту я услышала, как во дворе он заводит свою новую машину и уезжает прочь.

Две или три последовавшие за этим происшествием недели наш брак продолжал разваливаться прямо на глазах. Произошло несколько событий и перемен, после которых мне стало уже совершенно ясно, что он обречен. В кармане Бахрина я нашла чек на ювелирные украшения стоимостью больше десяти тысяч фунтов. Все чаще стала загадочно пропадать его одежда. Все чаще он спешил прервать телефонный разговор и повесить трубку, если я случайно заходила в комнату. Потом он наложил еще более строгие ограничения на мои передвижения по городу, а вскоре и вовсе запретил выходить из дому, не известив его предварительно по телефону. Теперь я не могла даже сходить подстричься в салон в отеле «Пантай». Мой дом стал совсем уж похож на тюрьму, а потом мне позвонила жена Касима, бывшего одноклассника Бахрина, и последний кусочек головоломки наконец встал на место.

Жена Касима пригласила меня к себе, чтобы рассказать что-то важное. Я ее едва знала, и это неожиданное приглашение удивило и заинтересовало меня. Получив разрешение Бахрина, я захватила с собой обоих детей и отправилась в гости. Мы немного поболтали, а затем женщина положила на низенький столик рекламную листовку с фотографией и откинулась на спинку кресла, молча наблюдая за моим лицом. Это был портрет женщины по имени Элми Саллех – малоизвестной певички из одного ночного клуба в Сингапуре. Ничего не понимая, я вопросительно подняла глаза на жену Касима, и та объяснила, почему решила, что мне надо увидеть это фото. По ее словам, это Бахрин привез Элми из Сингапура в Тренгану и устроил ее певицей в отель «Пантай». Она выступала там несколько месяцев и только недавно вернулась в Сингапур. Все это время женщина была официальной любовницей Бахрина, о чем, похоже, знали все, кроме меня. Жена Касима добавила, что сочла своим долгом, пока не поздно, рассказать обо всем мне.

Я смотрела на фотографию и чувствовала, как внутри закипает бешенство. Эта женщина с коротко, как у мальчика, подстриженными волосами, одетая в обтягивающие лосины из лайкры и крошечный топ, была полной противоположностью мне. Мне, его жене, которая носила только длинные свободные одежды, полностью скрывающие руки и ноги, которая не смела подстричь отросшие до пояса волосы, потому что не велел муж, которой запретили даже заниматься аэробикой во дворце, которая жила в постоянном страхе нарушить какое-либо из мусульманских правил – и ради чего все это?! Ради того, чтобы мой муж спал с вульгарной ресторанной певичкой, к тому же матерью восьмилетнего ребенка? Ради того, чтобы он бил и унижал меня, как последнюю рабыню? Ради того, чтобы он проводил надо мною эксперимент по обращению австралийки в ислам, а сам развлекался на стороне с малайской шлюхой, подцепившей его, потому что в ее кругу было модно иметь покровителя из королевской семьи? А я должна узнавать обо всем этом от совершенно чужого человека, чьи мотивы мне пока не ясны. Может, она сообщила мне эту новость только затем, чтобы потом обсудить с подругами мою реакцию. Или сделала это из сочувствия и жалости. Или потому, что ей стыдно за своего соотечественника, который так обращается с женой-иностранкой. Я этого не знала и, честно говоря, даже не хотела знать. Я знала только, что мне надо немедленно вернуться домой, выяснить всю правду и положить конец этой ужасной ситуации.

Чтобы Бахрин не мог улизнуть от ответа, я заперла на ключ дверь нашей спальни. На этот раз я не старалась сдерживать себя – мне любой ценой надо было узнать правду. Сначала муж все отрицал и утверждал, что жена Касима оговорила его из зависти. Ювелирные украшения стоимостью десять тысяч фунтов, уверял он, были просто взяткой какому-то чиновнику, а я совсем свихнулась и мое место в сумасшедшем доме. Но на этот раз я решила не отступать. У меня началась настоящая истерика, и, забыв о гордости, я вопила, рыдала и угрожала. Я знала, что борюсь за жизнь и будущее своих детей.

Внезапно я вспомнила о недавнем происшествии, которому до сих пор никак не могла найти объяснения: пару недель назад мой гинеколог обнаружил у меня какую-то инфекцию и прописал пенициллин. Он отказался назвать мне точный диагноз, а вместо этого позвонил моему мужу и о чем-то переговорил с ним. Теперь мне стало ясно, откуда взялась эта инфекция, и я почувствовала себя так, словно меня ударили – мне даже пришлось взяться рукой за дверной косяк, чтобы не упасть.

Я спрашивала мужа, как мог он все эти годы так низко манипулировать мной, как мог заставить меня принять ислам и в точности соблюдать все заповеди этой религии и в то же время изменять мне с малайкой, чье поведение было несравненно более западным, чем мое. Я крикнула, чтобы он не двигался с места, схватила лежащие на бюро большие ножницы и, захватив волосы в кулак, двумя движениями отрезала их, а потом швырнула длинные пряди прямо в лицо Бахрину. Я вспомнила о том, как муж всегда запрещал мне подрезать волосы, а потом использовал их же как оружие против меня. «Больше этого не будет! – истерически кричала я. – Больше не будет!» Если он предпочел мне шлюху с короткой стрижкой, то больше не имеет права указывать, как мне поступать с моими волосами.

Я плакала, я умоляла его, я угрожала, что пожалуюсь дяде-султану и ославлю его поведение перед всеми собравшимися в главной мечети. Я напоминала о его клятве на Коране. На этот раз я не боялась его и твердо решила не уступать.

На шум прибежала Мак и начала колотить в дверь так, что мне пришлось впустить ее. Я тут же, всхлипывая, выложила ей всю эту грязную историю, и свекровь пришла в ужас. Она набросилась на своего сына, а тот молчал, виновато повесив голову. Не знаю, искренним или нет было его раскаяние, но по крайней мере он больше ничего не отрицал. Мак предупредила его, что никогда не признает ни одну невестку, кроме меня. Она тоже напомнила ему о клятве на Коране и об ответственности, которую он взял на себя, когда женился на мне и в таком юном возрасте увез из родной страны в Малайзию.

Бахрин нервно переминался с ноги на ногу, будто школьник, застигнутый ночью у холодильника. По требованию матери он взял с полки Коран и поклялся, что немедленно разорвет связь с этой певицей и со всеми другими женщинами и отныне постарается жить нормальной жизнью со мной и детьми. Немного успокоившись, Мак отпустила его, а меня обняла, и я, уткнувшись ей в колени, долго плакала о потере своих волос и самоуважения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.