13

Наконец-то я была свободна! По крайней мере, так мне казалось, когда наш самолет оторвался от земли Мельбурна. Я смотрела в иллюминатор на знакомый, все уменьшающийся пейзаж с силуэтами домов, но думала уже только о другом, экзотическом городе, название которого было напечатано в билете.

Я улетала в канун Рождества, и в самолете итальянской авиалинии едва нашлось свободное место. Почти все из трехсот его пассажиров возвращались домой, в Рим. Но только не я. Я наизусть выучила свой маршрут. Сначала я летела до Сингапура, а там должна была пересесть на рейс до Куала-Лумпура, столицы Малайзии. Первый отрезок этого путешествия я навсегда запомнила как самый странный полет в своей жизни. Причиной тому стало весьма необычное поведение итальянского экипажа. Едва пассажиры успели занять места, как им в руки стремительно сунули подносы с едой, а потом столь же стремительно собрали их, практически выдергивая из рук. Сразу же после этого свет в салоне потушили, и все стюарды и стюардессы буквально испарились и так ни разу и не появились, несмотря на отчаянные призывы и звонки пассажиров. Спустя пару часов большинство моих попутчиков отказались от надежды когда-нибудь снова увидеть их и уснули, но мне не давало спать любопытство, а кроме того, я очень хотела пить, поэтому решила отправиться на разведку. Осторожно пройдя между креслами с дремлющими пассажирами, я подошла к портьерам, отделяющим салон первого класса, и услышала доносящиеся из-за них звуки музыки и пьяного веселья. Заглянув в щелочку между шторами, я обнаружила, что за ними бушует самая настоящая вечеринка. Тут меня заметил стюард по имени Паоло (о чем свидетельствовала таблички с именем, висящая у него на груди) и, схватив за руку, проворно втянул в салон. Выяснив, что я тоже работаю в авиакомпании, Паоло и его друзья настояли, чтобы я вместе с ними отпраздновала приближающееся Рождество. Остаток пути до Сингапура пролетел быстро: мы пили шампанское, распевали итальянские рождественские гимны и очень веселились. Мне было немного жаль всех остальных пассажиров, даже не подозревающих, что они пропускают.

В итоге я почти не помнила, как совершала пересадку в аэропорту Сингапура, в памяти осталось только то, что я все время хихикала, никак не могла расстаться со своими новыми друзьями, на прощанье спела им «Джингл беллз» и едва не опоздала на самолет до Куала-Лумпура.

К тому моменту, когда он приземлился в Малайзии, я уже совсем протрезвела и очень нервничала. Что, если Бахрин передумал и не встретит меня? Что, если вся эта поездка окажется большой ошибкой? Лучше бы я поехала во Францию и Шотландию, как собиралась сначала. Что, если? Что, если?.. А потом на сомнения уже не осталось времени, потому что с волной остальных пассажиров я быстро прошла иммиграционный и таможенный контроль, получила багаж, пересекла огромный, открытый зал прибытия и, увидев Бахрина, бросилась ему на шею. Тогда я почти не обратила внимания на то, что он едва отвечает на мои объятия; я видела только его улыбку и чувствовала, как испаряются мои страхи. Так в час ночи в рождественскую ночь я оказалась в незнакомой стране, где все говорили на непонятном языке и даже ночью было невыносимо жарко, а воздух пах странно и пряно. Но Бахрин встретил меня, он был мне рад, а все остальное не имело значения.

Еще в машине, на которой мы ехали в дом его отца, Бахрин ласково, но очень твердо объяснил мне, что в дальнейшем я никогда не должна обнимать его на людях, по крайней мере, пока мы находимся в Малайзии, потому что по мусульманским меркам подобное поведение считается крайне неприличным. Про себя я решила, что, пожалуй, не стоит рассказывать ему о моих итальянских друзьях и о том, как весело мы отмечали Рождество в воздухе. Тогда я еще не знала, что таким образом началась моя подготовка к совсем новой жизни.

* * *

Чтобы добраться до дома, принадлежавшего радже Ахмаду, отцу Бахрина, нам пришлось пересечь почти весь Куала-Лумпур – удивительный город, в котором современные небоскребы стояли бок о бок с жалкими хижинами, а величественные, старинные дворцы с белоснежными фасадами, красивыми балюстрадами и минаретами терялись в тени стерильных и безликих «Хилтонов» и «Холлидей-инн», свидетельствующих о расцвете туризма и бизнеса. Чем дальше мы удалялись от центра, петляя по бесконечным лабиринтам улочек, тем скуднее становилось освещение, и я уже почти ничего не могла различить снаружи. Лишь иногда в открытое окно машины врывался дразнящий аромат готовившейся прямо на улице пищи, а через минуту его сменяла невыносимая вонь из открытых сточных канав или от куч мусора, разлагающихся прямо у шоссе. Потом дорога вдруг начала забирать круто вверх, и мне показалось, что теперь мы едем прямо через джунгли. Незнакомая пышная растительность и лианы сплетались у нас над головой, образуя плотный шатер, сквозь который лишь изредка просвечивала бледная луна.

Пока по узкой, петляющей дороге мы поднимались в гору, Бахрин коротко и довольно сухо рассказал мне о своем отце. Выяснилось, что раджа Ахмад ведет холостяцкий образ жизни и в данный момент проживает в доме со своей любовницей-китаянкой, медсестрой Линой. Бахрин заверил меня, что такое положение дел абсолютно всех устраивает. Лина никогда не появляется со своим любовником ни на каких официальных или светских мероприятиях и не вхожа в его семью, но при этом она следит за порядком в доме, заботится об отце Бахрина и получает за это бесплатное жилье в престижном районе. Мне хотелось спросить, нашлось ли в этих отношениях место для взаимного уважения и любви, но я удержалась, вовремя вспомнив, что нахожусь на чужой территории, где обычаи и мораль, похоже, сильно отличались от тех, к которым я привыкла. Тогда я еще не знала, что начиная с этого вечера мне слишком часто придется сдерживать рвущиеся с языка вопросы.

Вскоре наша машина остановилась перед двухэтажным, довольно запущенным особняком – резиденцией, предоставленной радже Ахмаду правительством. Дом располагался на склоне холма в стороне от дороги, и, казалось, наступающие со всех сторон тропические джунгли должны были вот-вот сомкнуться и поглотить его. Пока Бахрин в свете фар возился с замком и ключами, я пыталась понять, для чего предназначены засовы и толстые решетки на окнах – для того, чтобы помешать грабителям забраться внутрь или – его обитателям выбраться наружу.

Внутри дом оказался сырым и каким-то нежилым. Похоже, он принадлежал страстному охотнику: стены были украшены чучелами раскинувших крылья орлов, на полах лежали тигриные шкуры с головами и стеклянными глазами. Кобра, застывшая в углу в угрожающей позе, свидетельствовала одновременно об искусстве местного таксидермиста и о дурном вкусе хозяев. Бахрин едва успел показать мне мою спальню и объяснить, что мы не сможем спать вместе, пока находимся в этом доме, когда у подъезда раздался хруст гравия, предупредивший нас о прибытии его отца.

Раджа Ахмад, который нетвердо вошел в комнату, опираясь на свою подружку Лину, оказался очень веселым и сильно пьяным человеком лет пятидесяти. У него были осанка отставного военного и выдающийся животик любителя пива. Копна черных кудрявых волос и такая же борода обрамляли лицо, покрытое сильным загаром, какой приобретается только после многих часов, проведенных на поле для гольфа. Отец Бахрина сердечно приветствовал меня на изысканном английском языке с легким британским акцентом, после чего поспешно удалился в спальню в сопровождении своей подруги. Мы с Бахрином остались в компании с чучелами убитых животных и в полной тишине, если не считать тихого гудения вентиляторов под самым потолком.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.