Торпеда
Торпеда
Собралась я уезжать до времени. Все. Сдаюсь. Нет у меня больше сил участвовать во всех безумствах Артёма. Детей жалко. Как они будут жить, видя в детстве такое?
Был бы у нас большой дом, приходил бы он в любом виде в свою комнату в другом конце, подальше от наших спален, ложился бы спать… Никто бы его не видел… В конце концов — распоряжаться собственной жизнью — это право каждого человека. Пусть. Я ему не воспитатель, не мать, не начальник. Я — человек, которого он ни в грош не ставит. И ладно. Мне бы только детей поднять.
Паспорта наши хранятся не у нас, у начальства.
— Принеси мой паспорт, я домой поеду. Не могу больше.
— Прости меня. В последний раз прости. Вот — прости, увидишь, как все будет хорошо.
— Я это слышу почти десять лет. Не будет хорошо. Дай своим детям жить без ужаса.
— Я виноват. Я очень перед вами виноват! Прости меня! Я — знаешь, что я сделаю? Я сегодня же зашьюсь!
— Где же ты зашьешься? Ты знаешь, где это делают?
— У нас в госпитале делают!
— Что ж ты раньше не говорил?
— Думал, что сам справлюсь. Но сейчас… Я не могу вас потерять. Я решил!
— Это же опасно! А вдруг ты сорвешься? Тогда люди умирают! Неужели ты сам не сможешь?
— Нет! Я столько боролся с собой! И теперь решил — все! Зашьюсь.
Он меня ни в чем не убедил. Но утром нет времени вести разговоры.
Днем он приходит на обед и показывает шов на попе. Свежий реальный шов, со стежками.
Зашился!
— Вот она, торпеда! Там!
— Кто ж это сделал?
— В хирургии.
Муж называет фамилию начальника хирургического отделения.
Мне его жалко. И страшно ужасно за него — лишь бы не сорвался теперь.
— Ты понимаешь, что тебе грозит? Ты должен держаться!
— Конечно, я понимаю. Я перетерплю. Ради детей я на все готов.
Как легко верить в хорошее человеку, обессиленному ежедневным ужасом! Целую неделю длится полное безоблачное счастье. Муж помогает искупать детей! Укладывает их спать. Сидит с дочкой за уроками!
Что ж мы раньше-то не догадались это сделать?
Вот дураки-то! Так просто! И так хорошо!
Но… Недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах… Через неделю муж приполз домой на карачках — такого я еще не видела! Лицо — красно-синее! Хрипит!
«Все, — подумала я, — выпил, а у него торпеда! Он же умрет теперь! Что делать?»
— Что ты наделал! — плачу я. — Что же ты наделал!
— Ыыыымммм, — мычит умирающий муж.
И тут, впервые в жизни (всегда что-то случается в первый раз), я говорю себе:
— Пить он сегодня начинал трезвым человеком. Знал, чем ему это грозит. Когда-то надо же за что-то брать ответственность самому. Прежде за все его выходки отвечала я. Врала, что у него температура, если он валялся пьяный и не приходил на службу, а однажды, придя в отделение во время его дежурства, обнаружила его (единственного дежурного врача!) совершенно «в дупель» и приводила в чувство — голову под кран с холодной водой запихивала, как он ни сопротивлялся… Он заплетающимся языком клял мою жестокость и бессердечность… А я молилась, чтоб никто только не зашел, никто не увидел… А сейчас… Что я могу сделать сейчас? У меня тут дети спят, я не могу их с ним наедине оставить, он на все способен, когда надрызгается. Но даже если оставлю, побегу в госпиталь просить помочь человеку с торпедой, где гарантия, что торпеда действительно существует? А вдруг он просто кого-то из друзей-докторов попросил наложить шов? Ведь были у меня сомнения на сей счет, были… Да… Но он сейчас какой-то не такой, как обычно. Синий прямо…
А оставшийся разум мне подсказывает:
— Синий он потому, что за один раз набрал недельную норму алкоголя. Торпеда к этому отношения не имеет, поскольку ее нет и не было.
И что же?
Разум оказался прав! Не было никакой торпеды. Был очередной спектакль с декорациями.
Поутру кающийся муж во всем признался. И снова обещал…
Я не уехала: в школе кончался учебный год, а вскоре и командировка наша заканчивалась вообще.
Я все еще любила мужа, да. Но не уважала его и не доверяла ему совсем.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.