Глава IX. Смерть Рафаэля

Глава IX. Смерть Рафаэля

Болезнь. – Завещание. – Письмо современника. – Скорбь народа. – «Преображение». – Гробница Рафаэля. – Вскрытие ее. – Гете о Рафаэле. – 400-летний юбилей. – Забвение Рафаэля и возвращение к нему. – Барельеф Торвальдсена. – Рафаэль в Эрмитаже. – «Мадонна Конестабиле». – Покупка ее и новый закон. – Три гения. – Слова Гете.

В 1520 году, среди новых замыслов и неоконченных работ, в расцвете сил, всего 37 лет от роду, в самый день своего рождения Рафаэль умер. Перенесясь мысленно в Рим Рафаэля, мы легко представим себе скорбь и отчаяние народа, папы и всех поклонников художника при вести о его болезни… Никто не успел привыкнуть даже к мысли об опасности – так недолго был он болен и умер почти внезапно от сильной лихорадки.

Схватил ли он простуду в катакомбах Рима при раскопках или иначе – неизвестно. Рассказывают между прочим, что, призванный вдруг к папе, Рафаэль поспешил в Ватикан и был очень разгорячен ходьбой. Проведя два часа в холодной зале Ватикана в ожидании и в горячей беседе со Львом X о храме Св. Петра, он, вернувшись домой, почувствовал озноб – и скоро его не стало. Благородный характер гениального художника успел проявиться и в последние минуты его жизни. Перед принятием Святого Причастия Рафаэль написал завещание, в котором не забыл ни родных, ни друзей.

Прежде всего он обеспечил, конечно, свою любимую и верную подругу; позаботился о тех из своих учеников, которым заменял отца. Дом подарил кардиналу Биббиене, а имущество оставил родным.

Во время его болезни папа посылал по несколько раз в день узнавать о положении своего любимца.

Современник Рафаэля, венецианец, случайно гостивший тогда в Риме, оставил миру эти подробности в письме к своему другу. Он свидетельствует также о том, каким благоговейным почитанием окружил народ имя Рафаэля.

За несколько дней до его смерти дрогнули стены папского дворца, угрожая падением, так что папа должен был временно переселиться в покои монсеньора Чибо. Разрушение грозило как раз тем комнатам, которые были расписаны Рафаэлем, и народ приписал это чудесному предсказанию неба о близкой смерти божественного гения. Венецианец кончает письмо свое тем, что велит приятелю предупредить знаменитого тогда в Венеции портретиста Катену: «Пусть приготовится к смерти – она угрожает теперь даровитейшим художникам».

Тело Рафаэля было выставлено в зале его дома на катафалке, окруженном восковыми свечами. Несметные толпы горожан приходили поклониться его праху. Над головой покойного поместили неоконченную им картину «Преображение», как бы символ того, что и его гений должен остаться жить в мире, преображенный нетленною славой. Как ни велика была художественная слава Рафаэля, его не менее оплакивали как человека, особенно те, кто успел убедиться на опыте в его доброте, дружелюбии и щедрости. То и другое выразилось во множестве сонетов на его смерть, в том числе оплакал его и Ариосто. Еще при жизни своей Рафаэль избрал для себя гробницу в церкви делла Ротонда, где в древности был пантеон Агриппы. По его же последнему желанию над гробом устроена была небольшая ниша со сводом и в ней алтарь. Ученику своему, Лоренцетти, завещал художник изваять и поставить близ алтаря статую Мадонны. Народ назвал ее «Мадонной дель Сассо», вероятно, в память прозвания Рафаэля, Санти. Эта прекрасная статуя, хотя и не представляет ничего необыкновенного в смысле исполнения, окружена была, однако, обаянием имени покоящегося близ нее Рафаэля в такой степени, что народ считал ее чудотворной.

Рафаэль Санти. Мадонна де Фолиньо. 1511-1512. Рим, Ватиканская пинакотека.

После того как кости Рафаэля триста лет покоились в могиле, среди антикваров Рима возникло сомнение о его гробнице.

Академия в Лукке получила каким-то образом череп, якобы принадлежавший Рафаэлю.

После многих споров и волнений решено было открыть его гробницу. Не сразу ее отыскали, так как она оказалась не под самым алтарем, как думали, а в стороне. Описание этого события находится в письме к приятелю Овербека, одного из ближайших по духу к Рафаэлю новых художников, случайно бывшего в то время в Риме. «С каким волнением, – пишет он, – заглянул я в гробницу Рафаэля, когда она открылась наконец перед нашими глазами».

Тело Рафаэля оказалось в полной целости и после осмотра, удостоверенного властями, врачами и нотариусами, было снова торжественно погребено в мраморном саркофаге.

Если справедливо сказал Гете о Микеланджело, что «Моисей его видел Бога», то, несомненно, о Рафаэле можно сказать, что он сам видел божество.

В некоторых его Мадоннах столько высокой человечности, материнской любви и женственной прелести, что, по счастливому изречению, «с ними не столько молишься, сколько дышишь вместе». В других же созданиях своих Рафаэль, как мы видели, низводил божество на землю, после того как, благодаря гениальному полету фантазии и непосредственному чувству, видел его сам.

В св. Агате запечатлел он такую идеальную чистоту, что Гете говорит: «С тех пор как он ее увидел, он будет мысленно перед ней читать свою „Ифигению“, и ни одно слово не выйдет из-под его пера, которого бы она не одобрила».

Его св. Маргарита переступает спокойно через дракона, извивающегося вокруг нее, но не могущего уязвить ее святую красоту.

Невыразимо прекрасна небесная гармония, исходящая от его св. Цецилии. Она слышит небесные мелодии, в божественном восторге обращает глаза к хору видимых одною ею ангелов, готовясь извлечь из своей лиры ответный звук, и заставляет зрителя забыть всю окружающую ее прекрасную группу. Она стоит на земле, но зрителю кажется, что вот-вот ее не станет, и глаза его невольно следят за удалением вдохновенной музыкантши в небесные сферы.

Никогда поэтический вымысел не находил такого глубокого, увлекающего и правдивого выражения на полотне.

А «Сикстинская Мадонна»?

Где слова на человеческом языке, чтобы передать настроение зрителя? У кого не вызовет слез на глазах эта близость божества, сознание высшего совершенства, стремления к бессмертному идеалу? Пройдут еще многие века, и ничто не сравнится с этой картиной, как ничто не сравнилось до сих пор с Венерой Милосской.

В этом создании – вечность.

Карло Маратти так выразил свое удивление перед Рафаэлем: «Если бы мне показали картину Рафаэля и я не знал бы ничего о нем самом, если бы мне при этом сказали, что это создание ангела, я бы этому поверил».

Великий ум Гете не только оценил Рафаэля, но и нашел меткое выражение для своей оценки: «Он создавал всегда то, что другие только мечтали создать». Это верно, потому что Рафаэль воплотил в своих произведениях не только стремление к идеалу, но сам идеал, доступный смертному.

Рафаэль Санти. Биндо Альтовити. 1515 г. Вашингтон

Неоконченное «Преображение» и «Сикстинская Мадонна» оказались последними произведениями Рафаэля. Было ли это случайностью? Он кончил, как и начал, Мадонной. Не указывает ли это лучше всего на преобладающий характер его гения – стремление к божеству, к преобразованию земного, человеческого в вечное, божественное?

28 марта 1883 года Италия и вся Европа праздновали 400-летний юбилей Рафаэля.

И у нас этот день был ознаменован торжественными собраниями в Академии художеств и в Эрмитаже. В зале академии был выставлен бюст великого итальянца, украшенный цветами. «Отрадно было смотреть на битком набитую залу академии, точно так же как и наблюдать за пестрой массой зрителей, тысячами толпившихся в галерее Рафаэлевых лож, где собрано было все, что могло напомнить о славной деятельности гениального художника».

Конечно, наиболее торжественно праздновал этот день Рим. Из Капитолия утром на могилу в Пантеон отправилась огромная процессия с венками, городскими знаменами и музыкой. В процессии участвовали 14 нотаблей, по числу округов. Среди лиц, несших знамена, были министры, посланники и так далее. Здесь же толпились представители всевозможных институтов, академий, школ и корпораций как итальянских, так и иностранных. Могила была буквально засыпана фиалками, не говоря о массе других цветов. В собрании присутствовали король и королева.

День этот был отпразднован также с особенным блеском в Трастевере, где жила, говорят, Форнарина.

Герцог Ринальто открыл в этот день знаменитый дворец «Фарнезина», где написана Рафаэлем фреска «Галатея» и для портика которого Рафаэль изготовил ряд картонов, изображающих сцены из мифа об Амуре и Психее.

Дом, где, по преданию, жила Форнарина, имевшая там, по одному из вариантов, булочную, был ярко иллюминован бенгальскими огнями и обвит снизу доверху цветами. Так чествовала Италия своего бессмертного сына.

Но «не будем искать живого среди мертвых».

Рафаэль жив, и жив именно между нами. Кто не знает его имени, не любовался его портретом, его картинами или хотя бы гравюрами и фотографиями?

Со смертью Рафаэля искусство Италии скоро пришло в упадок, и настали века почти всеобщего забвения об этой славной поре. До середины прошлого века изучение Рафаэля, как и всей эпохи Возрождения, подвигалось крайне вяло. Нужен был толчок, нужна была волна нового возрождения, чтобы напомнить старое, благодатное время, и этот толчок был дан «новыми идеями», пробудившими мир в конце прошлого века.

Революционное движение, казалось, было менее всего выгодно для искусства, оно было ему прямо враждебно; но когда утих первый взрыв негодующего протеста, когда стихла гроза, пролился дождь, а тучи рассеялись, тогда только сказались плоды бури богатым урожаем.

Когда в 1701 году в «Фарнезину» явился Ричардсон, едва нашли ключи от той залы дворца, где мы видели только что праздничные флаги, – в течение двухсот лет, как оказалось, никто не интересовался взглянуть на Рафаэля, хотя уже в XVII веке благодаря Пуссену началось внимательное изучение его творчества.

Начали заниматься реставрацией, делать снимки, гравюры… интерес все возрастал, появилось много охотников видеть Рафаэля на месте, и наконец фотография разнесла весть о нем по всем уголкам земного шара.

Рафаэль Санти. Магдаленна.

Стали отыскивать картины, и оказалось, что обладатели их часто совсем не знали им цены. Маленькая картина с изображением Мадонны вдруг превращала бедный домик чуть ли не в храм, куда стекался народ, и обогащала хозяев точно чудом.

Не только картины – разыскивались малейшие рисунки. Оказалось, что некоторым картинам предшествует иногда целый ряд набросков; это дало возможность изучать ход развития гения Рафаэля.

Появилась масса солидных трудов, составилась огромная рафаэлевская литература, продолжающая обогащаться обширными исследованиями и в наше время. Тем не менее до сих пор еще нет вполне достойного памятника Рафаэлю. Собрана уже значительная сумма, но не выбрано места, а главное, не решено, кому поручить драгоценную задачу сооружения.

В родном его Урбино мы находим лишь одну надпись на доме, где он родился, и портрет его в городской ратуше. Только Торвальдсен заплатил дань удивления Рафаэлю, изобразив его в барельефе: Рафаэль, погруженный в какой-то творческий замысел, держит доску для рисунка, Амур поддерживает ее правой рукою, а левой подает Рафаэлю розу и мак; два гения стоят по сторонам, один из них как символ божественного огня держит горящий факел, другой держит пальмовую ветвь и готовится увенчать Рафаэля лаврами.

В нашем Эрмитаже, в Петербурге, интересующиеся Рафаэлем могут видеть «Мадонну Альба», Лоджии Рафаэля и «Мадонну Конестабиле». Кроме этих произведений мы имеем его «Святое семейство», портрет старика, копии с фресок, «Три грации» и из новейших приобретений «Распятие с Богоматерью, ап. Иоанном, св. Марией Магдалиной и св. Иеронимом».

Рафаэль Санти. Мадонна с младенцем (Мадонна Конестабиле) 1500-1502 г.

В небольшой зале Эрмитажа, где находятся картины Рафаэля, посредине стоит мраморная группа: смертельно раненный мальчик лежит на спине дельфина; последний, изогнувшись, держит его за волосы и относит в морскую бездну. Если Рафаэль не сам изваял эту группу, то она, несомненно, исполнена по его рисунку.

«Мадонна Конестабиле» – одна из жемчужин Эрмитажа. Как единственное в своем роде произведение Рафаэля – первое, выполненное вполне в духе умбрийской школы, – она представляет особенно интересную и драгоценную редкость, помимо уже ее красоты.

Приобретение ее покойным государем Александром II у графа Конестабиле для императрицы взволновало всю Италию. Покупка ее была поручена графу Строганову. Государыня желала непременно приобрести эту Мадонну. Конестабиле требовал 400 тысяч франков. После торга картину уступили за 100 тысяч рублей, но с тем условием, что она останется за городом Перуджей, если муниципальный совет уплатит такую же сумму. Город, однако, не мог этого сделать, и граф, нуждавшийся в деньгах, поспешил окончить дело.

Теперь следовало получить разрешение министра во Флоренции – тогда столице Италии – на вывоз картины. Это оказалось, однако, не так просто. Министр настаивал на том, чтобы картина осталась в Италии, и требовал доставки ее во Флоренцию, чтобы все министры могли ее видеть и решить этот вопрос. После долгих хлопот и с помощью дипломатических влияний созван был наскоро совет министров, который, несмотря на разногласия, решил дозволить вывоз картины в Россию. Картину тотчас упаковали и в тот же день увезли в Вену, где ее встретил высланный навстречу чиновник из Эрмитажа.

Продажа «Мадонны» взбудоражила всю прессу Италии и Европы. В Италии негодовали, и граф Конестабиле должен был напечатать оправдательную брошюру.

В палате депутатов сделан был запрос министрам и требование об издании закона, воспрещающего вывоз из Италии памятников искусства. Министр оправдывался тем, что цена, заплаченная императором и потребованная графом, была непомерно велика. По такой оценке за «Сикстинскую Мадонну», проданную некогда за 50 тысяч франков, пришлось бы требовать 50 миллионов.

Как бы то ни было, мы имеем право приобретенную с таким трудом «Мадонну», проданную графом-итальянцем, «перекрестить» из «Мадонны Конестабиле» в «Мадонну Эрмитажа».

Рафаэль, Леонардо да Винчи и Микеланджело… Три имени, тесно связанные в истории, составляют одно прекрасное созвездие на горизонте Возрождения. Ярче всех из них сияет звезда Рафаэля. Леонардо, этот наиболее типичный представитель века: разносторонний, мужественный, блестящий, первый во всех состязаниях от живописи, архитектуры, скульптуры и механики до верховой езды и танцев, – не мог всецело отдаться искусству, победить своих чисто личных стремлений. Микеланджело, чей могучий дух является воплощением грозного протеста, истощил свой гений в усилиях создать нечто грандиозное.

Быть может, Гете прав, говоря, что человек столь ограничен, что хотя и может познать высокое, но не способен вполне постичь высоту гениев разных родов.

Преимущество Рафаэля – в его полной непосредственности, в особой небесной, ничем не возмущаемой гармонии, присущей ему. Он не видел окружающего зла и наперекор судьбе заставил говорить лишь истину и красоту.

Счастливы те, которые, подобно Рафаэлю, узнали рай флорентийского поэта (Данте), не проходя через его чистилище.

Впрочем, может быть, счастливы, а может быть, и нет. Моряк любит порывы ветра и волны морские.

Справедливее и успокоительнее слова опять-таки Гете: «Где бы вам ни пришлось встретить на пути картину Рафаэля, увидев ее, вы становитесь здоровым и бодрым».

Картины Рафаэля рассеяны почти по всему миру. Кроме Рима (Ватикан и так далее) и всей Италии их особенно много в Англии; но напомним еще раз, что и мы имеем возможность становиться здоровее и бодрее в нашем Эрмитаже, а фотографии и гравюры с картин Рафаэля довольно доступны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.