О Красной площади. Здесь говорится о молодости царя

О Красной площади. Здесь говорится о молодости царя

К 1941 году, когда мастер получил предложение написать сценарий об Иване Грозном, тема Ивана Грозного, тема измен, террора, казней и великого напряжения страны была самая злободневная.

Слово «злободневная» здесь даже мало передает горючесть темы.

В молодости Ивана Грозного загорелась Москва и восстал народ против Глинских. Глинские – родственники Ивана Грозного по матери; крупные бояре, очень богатые, по происхождению выходцы из Литвы. Насколько они были притязательны еще в своей литовской жизни, можно судить по тому, что один из Глинских, князь Михаил Львович, в бытность свою в Литве с братом Василием поднял бунт и обложил город Минск.

Минск взять ему не удалось, а Мозель он взял. Глинские заключали договора с послами московскими, молдавскими, крымскими, действуя как владетельные государи. Было это в 1508 году. Глинский отправился в Москву, где был принят весьма милостиво. Род Глинских и в Москве стал могущественным.

Во время московского пожара восстали против Глинских люди. Говорили, что Глинские-де вырезали у людей сердца, мочили их в воде и тою водой кропили деревянные здания, и от того и загорались дома.

Причиной восстания было, вероятно, угнетение людей сильной боярской группой Глинских и борьба с Глинскими других бояр.

Я пишу об этом потому, что для Грозного отъезд, бегство в Литву, было делом реальным, бытовым. Мать его из литовского рода и из русского племени.

В Литве было много русских; даже судопроизводство производилось там на русском языке или на латыни.

Но что же была такое сама Москва, каким был средний москвич, и что же был за город, в котором молодой Иван Васильевич короновал себя, приняв царский титул?

Москва была и тогда городом бо?льшим, чем Лондон, бо?льшим, чем Париж. В Китай-городе, по словам Маскевича (начало XVII века), было 40 тысяч лавок. В ней было больше тысячи церквей. Почти все храмы деревянные. От Москвы шли во все стороны реки. Она была новым путем с запада на восток, потому что старый путь был закрыт турками, взявшими Константинополь.

Был в этом городе высокий Кремль со стенами, сложенными по образцу стен Милана.

Лежал Кремль, как сердце в ребрах, между двумя реками – Москвой-рекой и Неглинной, тогда довольно широкой. К каменному высокому Кремлю примыкал Китай-город с приземистыми, новомодными стенами, приспособленными для подошвенного боя.

То место, которое сейчас славно как Красная площадь, тогда называлось Пожаром. Эта сторона, защищенная не рекой, а только рвом, была стороной, через которую могло прийти чужое войско приступом. Так ее и звали: «приступной» стороной. При опасности деревянные лавки, торговые ряды перед кремлевской стеной выжигали, чтобы враг, если он прорвется через Китайгородскую стену, не мог скрываться в обломках зданий.

Город был богат, быстро рос. Жили в нем люди, которые много умели. Если при постройке Успенского собора рухнули своды, то это зависело не от того, что русские зодчие не умели возводить своды, а от того, что в тот раз они захотели повольничать – вывести своды по-новому; дело кончилось катастрофой.

Вот на этой нашей Красной площади после взятия Казани в честь победы поставили храм Василия Блаженного.

Строили его или два архитектора – Барма и Постник, или один архитектор – Барма по прозвищу Постник. Стройка сделана по образцу русских деревянных храмов. Это как бы сдвинутые высокие башни. Причем каждая башня имеет свою вершину. Год храм стоял деревянным. Потом совершен в камне.

Кем был Василий Блаженный? Юродивым, московским сапожником. Когда он работал в подмастерьях, пришел к хозяину заказчик и заказал сапоги, чтобы были они без износу. Василий, выслушав заказ, засмеялся.

Заказчик обиделся. Василия хозяин бил: заказчик на другой день умер.

Сапожник был провидцем: он увидал, что недолго носить заказчику сапоги.

Эту старую историю Лев Толстой изобразил в рассказе для народа под названием «Чем люди живы».

Прослыл Василий-подмастерье предсказателем. Юродствовал, ходил зимой босиком, давал затейливые предсказания. Когда он умер, царь Иван, который считал Василия провидцем сердец и мыслей человеческих, пришел на похороны вместе с царицей Анастасией. Сам царь с боярами нес гроб.

Храм, около которого похоронен Василий, получил название – церковь Василия Блаженного. Потом был во имя этого провидца сделан к храму притвор.

Храм прекрасен.

Мне показывал храм Василия Блаженного Сергей Михайлович Эйзенштейн с кремлевской стены. Со стены храм логичен. Не только наряден он, но и прост, как цветок. У подножия его была вкопана батарея, защищая наплавной мост через Москву-реку, туда на Серпухов, туда к степям, в ту сторону, откуда набегали татары.

Москва была полна не только торговым людом, не только двором и церквами. Она была средоточием русской культуры.

Почему я так долго подхожу к теме «Иван Грозный»?

Был царь человеком большой культуры, тогдашней культуры. Много читал, любил цитировать, любил строить, понимал постройки. Был человеком великих замыслов и стремился одновременно и к Балтийскому морю, очень нужному морю, и к Каспийскому морю, тоже очень нужному, и к Черному морю, и к далекой Сибири. Старик Епишка в повести Толстого «Казаки» рассказывает легенду, что будто бы сам Грозный был на Тереке и дал правоустройство казакам, жившим тогда своею волею. А казаки были все старые, и бороды у них закрывали кинжалы, и были они смелыми людьми. А царь с ними говорил, как с большими воинами. Поговорил и ушел к себе, в «свою Сибирь».

Для Ивана Грозного русские реки были как руки обрубленные – все великие реки кончались в чужих землях.

Он хотел расправить плечи, владеть руками и дышать.

Это был большой человек, жил, сам того не зная, культурой народа, мыслями народа.

Толстой в 1870 году, читая историю Соловьева, записал, что кажется эта история списком преступлений: рубят головы людям, воюют русские с русскими, дарят послам соболей – но кто же поймал этих соболей, кто кормил всю эту страну?

«4 апреля. Читаю историю Соловьева. Все, по истории этой, было безобразие в допетровской России: жестокость, грабеж, правеж, грубость, глупость, неуменье ничего делать. Правительство стало исправлять. – И правительство это такое же безобразное до нашего времени. Читаешь эту историю и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершалась история России.

Но как же так ряд безобразий произвели великое, единое государство?

Уж это одно доказывает, что не правительство производило историю.

Но кроме того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли? А от этого вопроса к другому: кто производил то, что разоряли? Кто и как кормил хлебом весь этот народ? Кто делал парчи, сукна, платья, камни, в которых щеголяли цари и бояре? Кто ловил черных лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывал и рожал этих людей единого корня? Кто блюл святыню религиозную, поэзию народную, кто сделал, что Богдан Хмельницкий передался России, а не Турции и Польше?

Народ живет, и в числе отправлений народной жизни есть необходимость людей, разоряющих, грабящих, роскошествующих и куражущихся. И это правители – нечестные, долженствующие отречься от всего человеческого»[42].

В то время Толстой увлекался мыслью о казачестве. Он говорил, что казачество создало русскую землю. Казаки брали Азов и сидели в нем, отбиваясь от турок.

Ходили на Крым, на Сибирь.

Грозный считал себя не только самодержцем, он считал самого себя выразителем всей России: думать за всех, все решать. Часть его решений совпадала с необходимостью, с волей народа, так как он был геометрической точкой, в которой пересекались воля, напряжение народа, но был он не только грозным, но и великим царем, а слово «грозный» тогда было словом обыкновенным. Князя ярославского Василия Давидовича тоже называли Грозным. А был он сравнительно небольшим владельцем.

Жизнь Ивана Грозного изменила значение слова «грозный», придав ему понятие «страшный», «свирепый», «угрожающий». До него эпитет «грозный» прилагался ко многим и нашим и западным государям.

Про Ивана Васильевича, великого государя, который исторически виноват в том, что не умел ограничивать задачи, которому не удавалось ссорить врагов – они приходили на него сомкнутыми рядами, – в предвоенные времена писали очень много и похвально.

Но не будем глухи к голосу Ивана Васильевича. Время ломалось на нем. Ему приходилось стонать. Сделаем «дубль», поговорим еще раз о Дмитрии-царевиче и о его судьбе.

Царь ездил на богомолье с женой и ребенком. Грозный – человек беспокойный, не находящий себе места. В обширном царстве он чувствовал себя запертым в клетке. Он метался, искал себе убежища в дальних монастырях, в мирное время он искал в монастырях поддержку в молитвах. Когда он уезжал, то пользующийся большим авторитетом Максим Грек, афонский монах, ученый человек, полузатворник, полувождь, дал знать Грозному, что не надо брать Дмитрия в дорогу. Царь монаха не послушал. На Шексне младенца потопили, передавая с одной лодки на другую. Говорили, что великий старец Максим Грек как бы предугадал беду Грозного. Но, может быть, он был не провидцем, а человеком, который знал беду и хотел отвратить ее.

Беда ходила вокруг дома Грозного. Царь был могуществен и беззащитен. Он строил вокруг себя стены, уходил в самые дальние монастыри.

Перебирал людей; допрашивали его люди – кто к нему прихож. Перебраны были повара, квасники, сторожа, бояре и рынды – не только, кто они такие, а с кем они были связаны. Но новые люди и чужие люди, привезенные с Кавказа, и немцы, взятые в плен, входили в новый клубок и могли стать новыми заговорщиками; новых и старых людей Грозный боялся.

Жены у него в доме мерли. Человек имел право три раза жениться. По просьбе Ивана Грозного ему разрешили четвертый брак. На последний, четвертый брак уже не устраивалась свадьба, а давалась молитва, благословение. Царицы умирали.

Никому нельзя было верить, и нельзя было создать такую опричнину, которая была бы своя.

Теперь вернемся на Красную площадь. Смонтированная временем и вдохновением, она прекрасна.

Красная площадь славна Мавзолеем Ленина, стенами Кремля, храмом Василия Блаженного, памятником Минину и Пожарскому.

Ивана Грозного прославляли в годы работы Эйзенштейна за организацию государственной торговли, за завоевание Казани, взятие Полоцка, борьбу за Балтику.

В Москве он жил, но ее не любил и к ней не прижился, создав опричнину.

Вот что услыхал и записал про разговор о Грозном в Кремле Николай Черкасов, игравший Ивана Грозного, услыхал на заседании, на котором Сталин разговаривал главным образом с ним, не обращаясь непосредственно к Эйзенштейну.

Н. К. Черкасов в «Записках советского актера» писал про картину «Иван Грозный», критикуя сценарий:

«В течение съемок… ошибки были резко усугублены исторически неверным изображением прогрессивного войска опричников и искажением образа самого Ивана IV, который был представлен человеком нерешительным, слабохарактерным, безвольным»[43].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.