ГЛАВА 18 ВОЙНА ПРОТИВ «БЕЛЫХ» 23 сентября—6 декабря 1919 г.

ГЛАВА 18 ВОЙНА ПРОТИВ «БЕЛЫХ» 23 сентября—6 декабря 1919 г.

Итак, новая война, которую республиканские лидеры пытались всеми силами избежать, началась. Проигнорировав процедуру формального объявления войны, армия Деникина ударила по скоплениям войск противника на фронте Балта—Умань. Внезапность удара конницы обеспечила «белым» быстрый захват стратегических центров: Балты и Умани. Части сечевиков и Волынская группа петлюровцев вынуждены были отступить на Тульчин, открыв незащищенные тылы Повстанческой армии Махно.

Вечером 23 сентября, на совместном заседании Директории, правительства УНР и ЗУНР, армейского командования было принято важнейшее для республики решение — начать войну против белогвардейцев «единым национально-демократическим фронтом» с оглашения воззвания-призыва к украинскому народу — «Восстать против белогвардейцев». Петлюра решил в связи с наступлением на фронте провести быструю мобилизацию девяти возрастов. Вместе с тем в конце сентября решительного наступления армий УНР не было проведено, наблюдалась «странная война», когда петлюровские части застыли в обороне, а галичане с каждым днем все громче стали заявлять о своем нежелании воевать против «белых».

В первые дни войны лишь махновцы упорно сражались, стремясь не допустить полного окружения своей армии. Через два дня боев махновцы, перегруппировавшись, начали контрнаступление, выбив «белых» из Умани. Под Уманью, 26—27 сентября, состоялся грандиозный бой, последствием которого стал разгром махновцами пяти полков белогвардейцев. Убитыми, ранеными и пленными белогвардейцы потеряли до 8 тысяч человек. После этой победы Махно, поверив в свои силы, прорвал вражеский фронт, повел свою армию в грандиозный рейд по тылам противника, надеясь захватить всю степную Украину. Уже через неделю махновцы выходят к Днепру, а к 20 октября отбивают у «белых» просторы Екатеринославщины и Северной Таврии, с городами Александровск (Запорожье), Мелитополь, Бердянск, Павлоград, Мариуполь. У Махно появляется «собственное анархическое государство» с центром в селе Гуляй-Поле и с мудреным названием — «Южноукраинская трудовая федерация».

Это «государство» возникло в самом центре белогвардейского тыла, перерезав основные транспортные артерии. Вокруг Махно собираются все обиженные деникинским режимом, и уже к середине октября 1919-го его армия составила более 70 тысяч штыков и сабель. Успехи махновцев подтолкнули крестьян по всей Украине к повстанческой борьбе против «белых». Победы батьки Махно на некоторое время заставили белогвардейцев отказаться от общего наступления против петлюровцев. Две недели ушли на то, чтобы восстановить разгромленный фронт. Этим решил воспользоваться Петлюра, назначив на начало октября наступление своей армии.

Петлюра был доволен махновским прорывом, хотя он и был проведен в нарушение совместного договора и без консультаций с Главным атаманом и его штабом. Симон Васильевич вздохнул свободнее после ухода из пределов республики такого опасного союзника, как Махно, склонного с юных лет к террористическим актам и к резкому изменению как собственных настроений, так и политических симпатий. Ошеломляющая победа махновцев вселяла в Петлюру уверенность, что белогвардейцы вовсе не «непобедимые», раз их могли разбить слабо вооруженные и мало дисциплинированные крестьянские отряды анархиста Махно. Рейд Махно «белыми» тылами, по мнению Петлюры, должен был поднять всеобщее крестьянское восстание против белогвардейцев и облегчить новый поход армии УНР на Киев и Одессу.

«Пример Махно» толкал Петлюру к наступлению, хотя настроения в армии и ее состояние внушали серьезные опасения в успехе операции. Но Петлюра часто не считался с обстоятельствами, полагаясь на свою «счастливую звезду». Победное наступление нужно было и для укрепления пошатнувшегося после сдачи Киева личного престижа Петлюры. Разрывая с «белой» Россией, Петлюра провозгласил переход украинской православной церкви в автокефалию и призвал созвать Украинский Священный Синод, что провозгласит отделение церкви.

6 октября 1919 года неудача наступления армии УНР, казалось, пошатнула надежды на реванш. «Белые», отбив вялые атаки галичан, сами перешли в наступление и захватили Умань, Бершадь, Ольгеополь.

Не дождавшись помощи «в деле мира» от стран Антанты, Петлюра отсылает в адрес их правительств ноту, требуя помочь в установлении перемирия с Деникиным. Но Антанта уже сделала свой выбор, она помогала «сильному» Деникину, который был способен сокрушить большевиков, а не слабому Петлюре... Антанта просто закрывала глаза на все «шалости» своего фаворита. Так что просьбы Петлюры предоставить ему амуницию для армии в обмен на хлеб и сахар также не вызвали у стран Антанты никакой реакции.

10 октября Петлюра решается начать новое наступление на Балту и далее на Одессу. Он имел «правдивую информацию», что 30 тысячам армии УНР на фронте противостоит только тысяч пятнадцать белогвардейцев.

К тому же в эти октябрьские дни «красные», прорвав фронт под Житомиром ударили в тыл белогвардейцем и ворвались в Киев. Несколько дней бои проходили на окраинах «столицы». И хотя Красной Армии не удалось ни захватить центр города, ни закрепиться на окраинах, «престиж» белогвардейцев был подорван.

16 октября Петлюра подписал новый приказ о новом наступлении. Но это наступление, еще не успев начаться, «с треском провалилось», так как «белые» неожиданно развернули встречное наступление и ударили во фланги наступавшим петлюровцам.

Причин октябрьского поражения армии УНР, если разобраться, предостаточно. Во-первых, в объединенной украинской армии было множество офицеров бывшей русской армии, скрыто симпатизирующих «белому делу». Они были как среди петлюровцев, так и среди галичан. Отдельные офицеры тайно «работали» на «белых» или перебегали в их стан с ценной информацией. Измена была всюду... Зная точную картину предстоящего наступления петлюровцев, командование белогвардейцев сумело перекинуть под Умань и Балту лучшие части, о которые армия УНР и разбилась. Наступление захлебнулось в кровавых атаках на Балту, Липовец, Умань.

Во-вторых, галицкие генералы и офицеры еще с начала войны против «белых», с конца сентября 1919-го, саботировали приказы Петлюры и отказывались вести свои части в наступление. Так, приказ Петлюры о передислокации под Умань 2-го галицкого корпуса не был вовремя выполнен и наступать пришлось без него. Уже после разгрома этот корпус появился на южном участке фронта, но мог только отступать; 3-й галицкий корпус после первых боев вообще покинул позиции...

Исаак Мазепа вспоминал, что галицкие части в боях 17—20 октября под Брацлавом и Липовцем стремились использовать малейшее военное давление белогвардейцев как удобный повод, как причину для тотального отступления.

Галицкие офицеры была обижены на Петлюру следствием над генералом Кравсом. Они расценивали обвинения, выдвинутые Кравсу, как «оскорбление всего галицкого офицерского корпуса». У галичан был главный и постоянный ненавистный враг — поляки. Против них они готовы были пойти на союз «с самим чертом», а в белогвардейцах они видели силу, которая сможет разбить польскую армию, захватит Галичину и предоставить хотя бы «куцую» автономию западно-украинским землям. Галичане знали, что генерал Деникин недолюбливал поляков и считал Галичину «исконным русским краем».

В-третьих, в октябре 1919-го начался затяжной период дождей, потом ударили ранние морозы, а армия Петлюры была еще экипирована «по-летнему». Остро не хватало теплых вещей и особенно сапог и ботинок, К середине октября закончились запасы трофейных снарядов и патронов, полностью отсутствовали медикаменты. В октябре у объединенной армии УНР объявился самый грозный враг — страшная эпидемия тифа, что уже через месяц поразила до 30% бойцов.

Петлюра говорил, что тогда положение на фронте могло еще исправить «появление» 10 тысяч пар обуви, столько же винтовок и 5 миллионов патронов. Около десяти тысяч призывников находились на призывных пунктах, но их невозможно было использовать по причине отсутствия оружия, патронов, амуниции.

В таких сложных условиях Петлюре логичнее было бы отвести части в тыл и провести переформирование, дать бойцам отдых, попытаться найти амуницию, медикаменты. Но Петлюра просто не хотел видеть «внутреннего разлома». Он ввязался в драку!

Белогвардейцы умело навязали петлюровцам встречный бой и, прорвав фронт, что удерживали галичане, захватили обширную территорию Восточного Подолья с городками Брацлав, Гайсин, Тульчин. 24 октября штаб Галицкой армии, без одобрения Петлюры, издал приказ об общем отступлении галицких частей на позиции к местечку Бар. Этот приказ стал первым ударом по единству фронта. Белогвардейцы, немедленно воспользовавшись вялостью галицких войск и их отступлением, ударив всей свой мошью по позициям Надднепрянской армии, заставили петлюровцев отступить.

Хмурая, дождливая погода только усиливала подавленное настроение Петлюры. Он возвратился с фронта разбитым и расстроенным. Пожалуй, он уже знал, откуда будет нанесен очередной удар в спину, он уже знал о тайных настроениях среди галицкого офицерства. Главный государственный инспектор Кедровский, еще до провала наступления предупреждал Петлюру о «заговоре», но Главный атаман отмахивался — «авось рассосется». Но военный разгром обнажил проблему. А она была в том, что политикой стали заниматься галицкие генералы. Именно они стремились определить дальнейшую судьбу «украинской идеи». Генерал Тарнавский открыто требовал изменения курса правительства Мазепы и ареста одного из членов правительства УНР, генерал Курманович подал в отставку в знак протеста против войны с «белыми».

Сотрудничество с диктатором Галичины Петрушевичем также оказалась недолговечным. Петрушевича теперь не устраивал уже новый премьер Мазепа и его министры. Члены Директории Макаренко и Швец самоустранились от решения важнейших проблем, Петлюра постоянно находился на фронте.

Петрушевич почему-то перестал появляться на заседаниях Директории и того больше — самочинно вызвал с фронта в Каменец-Подольский бригаду Галицкой армии под предлогом «охраны правительства» несуществующей ЗУНР. Таким приказом он не только превысил свои полномочия, но и посеял подозрения в подготовке очередного заговора. Пока Петлюра находился на фронте, в Каменец-Подольском было неспокойно, постоянно говорили о возможном перевороте с помощью солдат-галичан.

Осип Назарук вспоминал: «Площадь перед губернским управлением, где происходило «единение политиков», заняли надднепрянские войска. Когда об этом узнал галицкий гарнизон, то пришел также на эту площадь, и даже с двумя пулеметами, чтобы, если потребуется, защитить диктатуру. Когда же надднепрянцы увидели, что галичане привезли «технику» (пулеметы), то послали за своей «техникой». И так стояли, друг против друга, почти целую ночь».

Газета галицкого правительства «Стрелец» развернула кампанию острой критики Петлюры и Мазепы. Чего-то явно опасаясь, Петрушевич неожиданно приказал «паковать» канцелярию диктатора и правительства ЗУНР и быть готовыми к отъезду из Каменец-Подольского. Все это очень напоминало подготовку к восстанию... Возможно, что диктатора к этому шагу настойчиво подталкивали галицкие генералы, уже договорившиеся с белогвардейцами о «смене режима». Адъютант Петлюры А. Доценко вспоминал, что Петрушевич хотел арестовать министров в Каменец-Подольском, однако опасался «эксцессов» среди населения и армии. В середине октября галицкие офицеры подталкивали Петрушевича к решительным действиям, к союзу с Деникиным.

Но Петрушевич снова не решился на серьезный шаг. Возможно, заговор сорвался из-за того, что Петлюра подтянул в Каменец-Подольский бригаду гайдамаков Волоха, который был особенно недоволен галицкими генералами.

А сам Петлюра решился только на символический шаг — объявил принятие присяги на верность Директории УНР, именем «всемогущего Бога», думая присягой связать руки заговорщикам. 14 октября в Каменец-Подольском состоялся праздник принятия присяги министрами, чиновниками и военными. Город расцветили флагами и транспарантами. Петлюра, вслед за чтецом, повторил слова присяги, поцеловал крест, Библию, украинский флаг. После общей присяги состоялся парад, служба в кафедральном соборе, артиллерийский салют.

Тогда же открылся украинский Синод, что принял решение об автокефалии православной церкви в УНР. После провозглашения автокефалии русская церковь рассматривала Петлюру только как «антихриста и раскольника».

Праздник присяги закончился торжественным собранием в местном театре и просмотром пьесы. И все. Уже через дней десять о присяге многие забыли...

Во второй половине октября 1919-го настроение у Петрушевича в очередной раз внезапно изменилось. Он, очевидно, «сделал выбор» и снова стал «поддакивать» Петлюре и исправно ходить на заседания Директории. 18 октября Петрушевич сообщил, что галицкие офицеры требовали от него согласия начать сепаратные переговоры с «белыми» и что он «принципиально отказался» от такого рокового шага. Петлюра, под воздействием откровений Петрушевича, пишет другу (30 октября 1919 г.): «С доктором Е. Петрушевичем у меня полностью хорошие отношения... Слухи о деникинском настроении Галицкой армии не соответствуют действительности».

В это время в Каменец-Подольский вернулся из Москвы «тайный дипломат» — швейцарский коммунист и давний знакомец Ленина Фриц Платтен. Он привез от «кремлевских мечтателей» обнадеживающие обещания помощи «врагу-другу» Петлюре. Дело в том, что не только петлюровцы терпели поражение за поражением от белогвардейцев. В середине октября, в пору максимальных успехов похода Деникина на Москву, Ленин уже подумывал об «эвакуации Москвы» «в Вологду». В Кремле тогда ждали самого худшего, даже перехода партии «в подполье» после победы Деникина.

Большевики судорожно искали союзника и тут даже «заклятый враг трудящихся Украины — Петлюра» мог подойти. Кремлем было дано согласие на военный союз с петлюровцами! Кремль обещал Петлюре военную амуницию и боеприпасы! Кремль обещал прекратить военные действия против Петлюры и проводить совместные военные операции — петлюровцев и красноармейцев 12-й армии! Кремль даже пообещал Петлюре «уступить» часть захваченной у него территории — Житомирщину! Кремль обещал, обещал, но в результате ничего из обещаний не выполнил. Хотя, по словам Платтена, сам Троцкий распорядился прислать Петлюре 12 пушек и 20 тысяч винтовок! К началу ноября страх перед «белыми» у Кремля прошел, «белые» были отброшены от Москвы и о союзе с «контрреволюционером» Петлюрой просто захотели забыть.

Петлюра же хотел всему этому верить... Да ему «другой веры» и не оставалось. Объединенная армия УНР к этому времени практически развалилась, приказы Главного атамана не выполнялись. Антанта упорно отмалчивалась и, казалось, даже не интересовалась последними событиями на Украине.

Петлюра огласил советские предложения на совещании государственного совета республики, и, к своему удивлению, нашел поддержку «правого» Петрушевича, который снова сделал «свой новый выбор». На союз с Красной армией смотрели тогда как на «военную хитрость», использование враждебного потенциала. Успокаивало, что в предложениях из Кремля ни слова не было о необходимости смены курса УНР или об отстранении Директории и Петлюры от власти.

Платтен, очевидно, фантазировал, убеждая Петлюру в том, что если будет заключен предложенный союз, Кремль рано или поздно признает независимость Украины. Он передавал слова Ленина, который якобы в частной беседе заметил, что ему все равно, будет ли на Украине советская система или демократическая, лишь бы у власти там стояли социалисты, что лучше хорошее социалистическое правительство, нежели плохая советская власть. Но ни Платтен, ни, наверное, Петлюра не знали цену ленинским словам и обещаниям. Для Ленина это была только «политическая игра». Командиры армии и государственные мужи УНР согласились на подписание союза с Кремлем, решив рассматривать этот союз только как временное военное сотрудничество против общего врага.

Еще 15 сентября, когда Платтен «проездом» первый раз оказался в Каменец-Подольском, Петлюра и Петрушевич дали свое согласие на проведение тайных переговоров с ленинским правительством относительно советской военной помощи. С начала октября признаком «новых отношений» между «старыми врагами» стало прекращение активных военных акций против армии Петлюры на советском фронте в районе Житомира. В начале ноября 1919-го Петлюра отослал делегацию в штаб «близлежащей» 12-й Красной армии, но переговоры «красными» к этому времени уже специально затягивались, «до выяснения» степени боеспособности белогвардейцев после разгрома под Орлом. (19—20 октября белогвардейцы были разгромлены Красной армией под Орлом и начали стремительно отступать на юг).

26 октября в Каменец-Подольском было созвано очередное государственное совещание. На нем было продемонстрировано полное согласие между Петрушевичем и Петлюрой и очень несвоевременно был поднят болезненный для галицкого офицерства вопрос об объединении двух украинских армий. Тогда создали даже специальную комиссию по объединению, которая подталкивала только к разъединению.

На галицких генералов сообщения о возможном союзе с «красными» и об объединении армий произвели угнетающее впечатление. Галицкое командование заявило, что по причине переутомления, отсутствия амуниции, патронов и эпидемии тифа продолжать бороться с «белыми» далее невозможно, и отказалось от любых операций на фронте против «белых». Разведка Петлюры доносила, что галицкие генералы зондируют почву для перехода на Сторону «белых». Подозрение вызывали и «странные бои» галицкой бригады за местечко Брацлав, когда пять дней четыре тысячи галичан не могли выбить из города 500 белогвардейцев.

Реакцией на заявление галицкого командования был немедленный приезд Петлюры, Петрушевича и Сальского в Винницу (28 октября), в штаб Галицкой армии. Петлюра еще надеялся убедить галицких генералов в возможности продолжения борьбы. Напрасно Петлюра доказывал, что положение объединенной армии не такое катастрофическое, что «красные» готовы помочь амуницией и боеприпасами, что белогвардейцы на фронте против УНР в два раза слабее республиканской армии, что время побед Деникина закончилось после разгрома похода на Москву и армия «белых» распадается, что «белых» с успехом бьет даже махновское «воинство», что недели через две наступит полный крах «белого дела». Глухая стена непонимания уже разделила два командования.

Командующий Тарнавский на совещании не проронил ни слова, а его офицеры выдвигали все новые и новые причины для отказа продолжать войну и говорили о необходимости немедленного заключения союза с Деникиным. Галичане требовали отставки кабинета Мазепы, созыва предпарламента, прекращения агитации против Петрушевича... Совещание ни к чему не привело и оставило тяжелое, гнетущее впечатление у всех присутствующих... Петлюру возмущало еще и то, что регулярная армия стала заниматься политикой и ставить политические требования. Петлюра только смог договориться с галичанами, что они еще неделю ничего не будут предпринимать в отношении сепаратного союза. Было решено, что через неделю соберется общее совещание командиров всех частей и представителей правительств для выяснения вопроса о войне и мире. Петлюра тогда стремился выиграть время, хотя во время совещания разведка и донесла ему, что галичане ведут какие-то тайные переговоры с Деникиным, однако Главный атаман не придал этому значения. Он не предполагал, что они так быстро договорятся.

После Винницкого совещания стало ясно, что Петрушевич оказался диктатором без армии, диктатором над сотней своих чиновников. Петрушевич уже не мог влиять на генералов УГА, которые стали «вести свою игру», разочаровавшись в осторожном и непоследовательном диктаторе, не способном возглавить заговор.

4 ноября в Жмеринке, в штабе Надднепрянской армии, собралось общее военно-государственное совещание. На это совещание ни командующий Тарнавский, ни его штаб не приехали, что знаменовало полный разрыв армий. Уже было доподлинно известно, что галичане за спиной петлюровцев ведут переговоры с «белыми».

На совещании командиры соединений докладывали о страшной реальности: в армии эпидемия тифа, отсутствует зимняя амуниция, паника на фронте... Опасным было еще и то, что командующий армией Сальский и начальник оперотдела штаба Капустянский, под влиянием последних событий, также разуверились в возможности продолжать борьбу. Их поддержали и некоторые офицеры-надднепрянцы...

Сальский заявил: «Армия находится в невозможном оперативном положении. Пять деникинских дивизий вышли в тыл, а галичане не хотят идти против. Мы здесь болеем душой... на фронте кровь проливается, но где же население? Оно и сейчас нас называет «петлюровцами», а галичан «австрияками»; активно никто не помогает... нет установившегося контакта и организованной связи с народом, который сам, иногда полностью самостоятельно и независимо от нас, партизанством проводит борьбу против своих врагов...». Действительно, тыл был одним из самых слабых мест фронта. Тылом практически никто не занимался, и в момент краха фронта тыл ничем не мог ему помочь. Трудовые Рады так и не были созданы, а комиссары и коменданты Директории на местах, став местными «царьками», не знали, как организовать народ, не умели и не хотели формировать народное управление.

Сальский заявлял, что если Петлюра не пойдет навстречу «галичанам», то последние сами пойдут на сепаратный мир, поэтому нужно идти на совместные переговоры с Деникиным. Но Петлюра снова потребовал отложить решения вопроса уже до 7 ноября.

На следующий день Петлюра решил отстранить «паникера» Сальского от командования армией УНР и заменить его «решительным» Василием Тютюнником, всегда выступавшим за Продолжение войны в любых условиях. Решение это было оправданно, и оно продлило еще на месяц существование агонизирующей разгромленной армии. Генерала Сальского отстранили от фронта, переведя на «почетную» должность военного министра.

Как чрезвычайную меру для выживания армии, Петлюра предложил провести немедленную реквизицию теплых вещей и обуви у населения, заявляя, что «красные» прибегали к этому и в 1918 и в 1919 годах. Петлюра все еще верил, что вот-вот из-за границы будут доставлены уже закупленные украинской миссией медикаменты и теплая одежда. Откровенный разговор с фронтовиками на митинге в Жмеринке ободрил Петлюру, вселил надежду, что солдаты готовы драться с противником до конца.

Но эта надежда быстро улетучилась после получения (в тот же день) телеграммы от Тарнавского, в которой командующий УГА ставил ультиматум: если Жмеринское совещание не одобрит проведения переговоров с Деникиным, Тарнавский решит эту проблему самостоятельно.

Никита Шаповал вспоминал: «Это предательство нанесло последний и сильнейший удар по правительству УНР и вообще Украинской революции... По сути все уже было кончено. Дух упал... Страх, обида, сожаление, гнев жгли грудь...»

Даже Петрушевич был вне себя от полученного известия, осознав, что за его спиной решается судьба Галичины, что бойцам УГА навязывает свою волю генералитет. Он предложил немедленно отправить в отставку и арестовать заговорщиков. На место Тарнавского Петрушевич назначил полковника Мыкитку (подняв его в звании до генерала), но Мыкитка сам тайно симпатизировал заговорщикам.

В начале ноября неоправданно большие надежды Петлюра возлагал на миссию Антанты, о которой было известно лишь то, что она собралась в Бухаресте и готова выехать на Украину для немедленного заключения перемирия между Деникиным и Петлюрой. Решения важнейших проблем отложили еще на три дня, до прибытия миссии... Но она так и не приехала, она была фантомом, фантазией — ложной информацией украинских дипломатов.

К 6 ноября Петлюра стал склонятся к мысли о необходимости отослать в штаб белогвардейцев в Одессу объединенную делегацию от командования армий УНР и УГА для переговоров о перемирии, с условием, что она не будет касаться политических вопросов. Но в тот же день стало доподлинно известно, что Тарнавский еще 5 ноября подписал сепаратный договор между УГА и «белой» армией.

«Белые», особо выделяя галичан, наотрез отказались вести какие либо переговоры с представителями Петлюры. Более того, белогвардейские генералы заявляли, что армия Петлюры состоит из подданных Российской империи и офицеров российской армии, которые как изменники будут привлечены ими к военно-полевому суду.

А уже 8 ноября вскрылись все «тайны» Тарнавского. Стало известно, что Тарнавский еще 25 августа издал приказ, в котором указывалось, что «генерал Деникин нам не враг», и завязал тайные контакты с командованием белогвардейцев. 25 октября Тарнавский, тайно от Петрушевича и Петлюры, отправил к «белым» свою делегацию для переговоров. Эта делегация подписала 1 ноября трехдневное перемирие, которое было вскоре продлено. Начиная с 1 ноября Галицкая армия не выполнила ни одного приказа Петлюры и объединенного штаба. По приказу Тарнавского, в тыл с фронта, оголив его основные участки, были тайно отведены войска УГА.

Генерал Слащов, который подписывал перемирие с Тарнавским, заявлял, что считает армию Петлюры только «группой повстанцев», подобной махновцам, а генерал Шиллинг заявил, что Петлюра — просто «бандит».

Тарнавский и «белый» генерал Слащов 5 ноября (украинские историки часто неверно указывают дату 6 ноября) подписали мирный договор, а скорее — почетную капитуляцию Галицкой армии. По этому договору вся Галицкая армия переходила в состав Добровольческой армии и обязывалась беспрекословно подчиняться приказам Деникина и непосредственно «командующего войск Новороссийской области» генерала Шиллинга. Правительство Галичины прекращало всякую государственную деятельность и должно было переехать в Одессу, под контроль «белых». В армейские штабы УГА направляются белогвардейские офицеры. Единственная «кость», которую «белые» бросили галичанам, — внутренняя автономия частей, с сохранением старого командования, а также обещание не использовать галичан в борьбе против петлюровцев, хотя махновцы назывались в качестве непосредственных противников.

Хотя галицкие командиры потом долго доказывали, что договор имел «чисто военный характер», в действительности это был акт политической капитуляции. Эта капитуляция стала возможна в силу особенностей УГА, что была создана на основе беспрекословного подчинения солдат приказам генералов и офицеров, т.е. на основе строжайшей дисциплины. В Галицкой армии не было сильного, революционного влияния солдат на офицеров, поэтому «нижние чины» оказались только пешками в «офицерской игре». Привыкнув подчиняться приказам, часто не раздумывая, галицкие солдаты обрекли свою армию на бесславный конец и переход от одного «хозяина» к другому... В 1920 году галицкие войска перейдут от белогвардейцев в Красную армию, а потом снова к Петлюре.

Итак, 8 ноября галицкий генерал Цириц привез в ставку Петлюры, что находилась в вагоне штабного поезда, текст договора. Адъютант Петлюры Доценко вспоминал, что Петлюра, получив бумагу с текстом договора, «прочитал и побледнел, а глаза смотрели куда-то в пространство... в вагоне застыла мертвая тишина», а Петрушевич удалился в свое купе... плакать.

Узнав содержание договора между УГА и «белым» командованием, Петлюра и Петрушевич подписали приказ об аннулировании «позорного» договора, о немедленном аресте Тарнавского и его начальника штаба и о суде над «изменниками».

Тем временем, договорившись с Тарнавским об отводе войск с позиций, белогвардейцы 7 ноября неожиданно ударили во фланги частей Надднепрянской петлюровской армии. Глубокий прорыв в петлюровские тылы конницы «белых» был воспринят как всеобщая катастрофа и привел к бегству частей с позиций. Окруженные части петлюровцев под угрозой пленения и уничтожения стремительно покидали позиции. Как бы довершая катастрофу, уже 9 ноября ударили сильнейшие для этого времени морозы и выпал глубокий снег. Стремясь оторваться от наседающих «белых», петлюровцы бросали артиллерию и обозы... Это отступление напоминало зимнее бегство французской армии из России в 1812 году. Солдаты бежали не только от пуль, но и от холода и болезней.

Белогвардейцы 10 ноября захватывают Жмеринку, 14 ноября — Могилев-Подольский, расколов фронт на две части. После этого прорыва прерывается всякая связь между армиями Петлюры и УГА.

В разгар всеобщего отступления Петлюра прибыл на фронт, которого уже не существовало. Он еще был уверен, что Надднепрянскую армию спасти возможно, что петлюровцы еще способны обороняться, несмотря на потерю Винницы, Жмеренки, Бара. Для сохранения остатков армии Петлюра подписывает приказ об отступлении армии к Проскурову. У него еще жила надежда удержать знакомые по былым сражениям земли Западного Подолья и Восточной Волыни. Но этот приказ был хорош пять дней назад, в начале наступления «белых», а ко времени его прихода в войска передовые части белогвардейцев оставили далеко позади арьергард отступающих к Проскурову петлюровцев.

Возвратившись в тыл, Петлюра увидел лишь предательство, панику и отчаяние... Но оптимист Петлюра 11 ноября пишет в письме Ливицкому, что у авантюры галичан есть даже «хорошие стороны». Петлюра надеялся, что Петрушевич уедет из УНР, а перед своим отъездом он «должен передать мне фактическое руководство Галицкой армией».

Петлюра еще надеется на возвращение Галицкой армии под свои стяги и считает, что сил петлюровской и Галицкой армий вполне достаточно, чтобы отбиться от «белых». Но Галицкая армия уже была полностью окружена «белыми» и освобождала фронт, отходя на юго-восток, в тыл «белых», к Балте. Несмотря на крах обороны, другой неисправимый оптимист — командующий Тютюнник, убеждал Петлюру, что есть еще надежда сохранить фронт и отстоять Западное Подолье.

Петрушевич, который всего четыре дня тому назад обличал Тарнавского как «предателя», отказавшись от своих слов, уже выступал за договор с Деникиным. Уже от имени нового командующего УГА Мыкитки в Одессе 17 ноября 1919 года был подписан новый сепаратный договор с «белыми», на тех же унизительных для галичан условиях. От каких-либо переговоров с представителями Петлюры белогвардейские генералы отказались...

Петрушевич метался... Он то требовал отстранить Петлюру и сменить министров, то, потеряв всякую надежду, предлагал отказаться от независимости Украины, то создать новое «правое» правительство УНР и «выпросить» у Деникина автономию... Вчерашний лидер независимой

Галичины заявлял: «...мы не доросли до самостоятельности», и все думы о самостоятельности Украины — «фантазия». Подписав себе этими словами политический приговор, Петрушевич, боясь ареста, не придумал ничего лучшего, как покинуть Каменец-Подольский и выехать в Румынию.

В то же время Совет министров УНР решил передать высшее руководство Галицкой армией Петлюре... и немедленно подписать договор с Польшей.

Поляки, видя успехи белогвардейцев, опасались «излишнего» усиления Деникина. Петлюра надеялся сыграть на «польских страхах», предлагая создать оборонительный военный союз из Польши, Украины, Латвии, Литвы, Эстонии, Грузии, Азербайджана. В принципе Пилсудский сам вынашивал эту идею, конечно, при сохранении верховенства Польши в этом союзе. Пилсудский видел в Деникине «реакционного генерала с антипольскими настроениями». Пилсудский опасался, что в случае победы Деникина над большевиками «белая» армия могла развернуться и против Польши. В принципе, Деникин если и допускал существование независимой Польши, так только в узких этнографических границах, без Волыни, Галичины, Холмщины, Западной Белоруссии, что также не устраивало поляков. Поляки делали ставку на поражение Деникина, хотя открытых действий не могли себе позволить, потому что Деникина опекала Антанта. Приходилось исподтишка вредить белогвардейцам, завлекая обещаниями Петлюру, ведя через посредников «сверхтайные» переговоры с Лениным. Позже Деникин обвинит Пилсудского в том, что тот в 1919-м помог спасти Советскую власть...

От Пилсудского ожидали удара по «красным» в направлении Мозырь—Гомель. На этот удар рассчитывали как Петлюра, так и Деникин, этот удар планировала Антанта. Однако войска Польши вплоть до разгрома «красными» Деникина не сдвинулись с занимаемых позиций.

Перед выездом Петрушевича за кордон, 14 ноября 1919 года, Петлюра лично приехал в «ставку» Петрушевича, потребовав от него передачи Главному атаману формальной власти над Галицкой армией. Петлюра надеялся на то, что солдатские массы Галицкой армии, возмутившись договором с «белыми», отстранят «изменников» и вернутся под «его руку». Но хотя власть диктатора была только на бумаге и Петрушевичу уже почти никто не подчинялся, диктатор наотрез отказался сдавать «булаву»..

Никита Шаповал вспоминал эту сцену: «Петрушевич лежал больной, с двумя револьверами при себе, а его дом был окружен верными солдатами с пулеметами и т. д., потому что он боялся ареста. Долгие разговоры не привели ни к чему, потому что Петрушевич категорически отказался передать командование Петлюре, говоря, что он не может отважиться передать армию людям, которые ее полностью разрушали, потому что он им не верит...»

Словом, даже криком дня была «Зрада!» (предательство). Солдаты-петлюровцы требовали расправы с предателями — галицкими генералами и Петрушевичем. Так что диктатору было чего опасаться в Каменец-Подольском...

Новый военный министр Сальский и командир несуществующего Объединенного штаба Юнаков находились в не меньшем, чем галицкий диктатор, смятении. Они считали, что нужно немедленно ликвидировать фронт и всем «спасаться» в Польше. Сальский констатировал: «Война для нас окончена... Уничтожила нас не военная сила противника, а тиф...»

И снова, как в критические дни конца июня 1919-го, командующий Василий Тютюнник настаивал на возможности продолжения войны. У Тютюнника, как всегда, уже был готов новый «спасительный» план: эвакуировать армию и все правительственные учреждения из Каменец-Подольского в Проскуров и далее в Староконстантинов, «на отдых», в то же время предложив польской армии занять своими войсками район Каменец-Подольского и Староконстантинова. Это защитит левый фланг армии Петлюры от наскоков «белых». Тютюнник считал, что тыл армии Петлюры также прикроют поляки, а вот правый фланг армии, в Полесье, уже был защищен частями Красной армии, что проявляли в ноябре—декабре 1919-го нейтралитет в отношении петлюровцев.

Сконцентрировав все войска в районе Староконстантинов—Шепетовка, Тютюнник планировал после непродолжительного отдыха и переформирования вновь повести их в наступление, ударив по тылам Деникина, армия которого, как многие тогда считали, уже через две недели потеряет всякую боеспособность.

К этому времени стало известно, что Красная армия, громя «белых», сокрушила оборону врага и подошла к Харькову. С юга также приходили обнадеживающие известия: повстанцы Махно уже три недели вели упорные бои на Запорожье и даже захватили крупнейший промышленный центр Екатеринослав (Днепропетровск).

Петлюра поддержал план Тютюнника, потребовав продолжения войны для сохранения государственности Украины (хотя бы уезда независимой территории). Реализуя план отступления, Петлюра отправил телеграмму польскому командованию с предложением занять своими войсками Проскуров и Каменец-Подольский, покидаемый армией УНР, при условии сохранения в этих городах украинской администрации и неприкосновенности оставшегося там имущества УНР. Польское командование на это согласилось с энтузиазмом, предоставив даже транзитный путь через свою территорию.

Поляки просили Петлюру удерживать армию от демобилизации еще недели две. И по их расчетам, к этому времени Деникин будет выбит с Украины, а польская армия выступит против «красных» и поможет петлюровцам в их борьбе. Однако, как только поляки вошли в Каменец-Подольский, они, забыв о своих обещаниях, арестовали несколько петлюровских министров, распустили украинскую администрацию и провозгласили присоединение города к «Великой Польше».

15 ноября в Каменец-Подольском состоялось последнее заседание Директории. На нем «директора» Макаренко и Швец, передав все свои полномочия Петлюре, заявили о своем отъезде за границу, на мирную конференцию, «от греха подальше». Тогда же в Польшу выехало три министра и более сотни чиновников учреждений УНР. Никита Шаповал писал об этом событии так: «Петлюра во время паники оформил свое самодержавие».

«Столица» была оставлена петлюровцами 17 ноября и в нее вошли польские войска, а в этот же день белогвардейцы ударили по Проскурову, стремясь снова расколоть остатки армии Петлюры.

В полдень 17 ноября Петлюра на автомобиле выезжает из Каменец-Подольского, предварительно отправив из города свою жену и дочь во Львов, откуда они перебираются в Варшаву.

А Петлюра на автомобиле в сопровождении двух адъютантов устремляется в неизвестность... На полдороге до Проскурова, из-за мороза, вода в моторе автомобиля замерзает и Петлюре приходиться ночевать в придорожной сторожке... Он тогда мог стать очень легкой добычей даже для небольшого разъезда «белых».

Переехав в Проскуров, украинское правительство перебралось «из огня да в полымя». Проскуров уже штурмовала конница «белых». Последним актом войны против белогвардейцев стала шестидневная оборона Проскурова (17—22 ноября) под командованием Василия Тютюнника. Все последующие события были незначительными локальными стычками и наскоками 300—500 «белых» кавалеристов.

Хотя армия уже была неспособна к боевым действиям, Тютюннику удалось каким-то чудом организовать оборону Проскурова. Оборона его была спасительной для государственного ядра УНР.

Дело в том, что поначалу ни Петлюра, ни его министры, направляясь в Староконстантинов, не думали больше одного-двух дней находиться в «опасном» Проскурове. Но Петлюру задержали в Проскурове переговоры с польским командованием, а потом случилось непредвиденное.

Задержка поездов на Староконстантинов была обусловлена восстанием крестьян «Республики Пашковская волость», которые, создав «пробки» на железной дороге, нападали на поезда с целью их грабежа. Пользуясь слабостью власти, эта волость «стихийной анархии» уже несколько месяцев никому не подчинялась. Да и сами восставшие не могли толком объяснить, за что и против чего они выступают. Они превратили разграбление складов и поездов в выгодный «промысел», но так и не смогли подвести под него идеологическую базу.

У Петлюры было еще несколько надежных полков, чтобы подавить эти выступления, но он предпочел не проливать кровь... Вскоре делегация республиканцев убедила крестьян пропустить поезда государственного центра и армии УНР через «свою» территорию. Но к этому времени было уже поздно пробиваться через Пашковскую волость, «белые» разъезды перекрыли железнодорожный путь.

«Белая» конница 22 ноября, прорвав оборону, вошла в Проскуров. На юг и на север от города пути уже были перерезаны. По железной дороге можно было двигаться только на запад. Петлюра и правительство были вынуждены эвакуироваться на станцию Черный остров и далее на станцию Вийтивцы, что находилась в 18 километрах от польского фронта.

Заехав к самой границе, Петлюра оказался в ловушке, Впереди поляки, позади и с флангов «белые». А «белые» Петлюре обещали суд и расстрел... На «выездном» заседании министров было решено кинуть вагоны и отступать на двух автомобилях и подводах на Староконстантинов. Это было безумное решение, ведь от Вийтивцев до Староконстантинова путь был неблизкий и очень опасный. «Белогвардейцы» и повстанцы «разной окраски» представляли вполне реальную угрозу. По дорогам рыскала конница «белых», имеющая предписание найти и захватить Петлюру, живым или мертвым.

Гораздо спокойнее было бы через полчасика въехать в «польские» владения, сохранив архивы и государственную казну (40 тысяч золотых и 30 тысяч серебряных монет царской чеканки, 200 тысяч франков и множество бумажных денег советского, царского и «директорского» образца). На эти деньги «головка» движения могла безбедно существовать и в Польше, изображая из себя «правительство в изгнании». Но жребий был брошен, борьба продолжалась... Петлюра еще не хотел добровольно оказаться в «польской клетке».

Не имея возможности вывести в Староконстантинов архивы и военное имущество, Петлюра приказал все оставляемое сжечь. Из 12 членов правительства с Петлюрой осталось только 5 министров и около 30 чиновников. Все, кто желал покинуть штаб, министерства, учреждения, могли выехать в Польшу, получив на первое время щедрое пособие.

Командующий армией Тютюнник убеждал потерявших надежду отступавших, что после захвата Проскурова в погоню «за Петлюрой» устремились не более тысячи белогвардейцев и чтобы отбиться от преследователей, нужно только дать армии «выспаться и вымыться», что все отступление происходит уже по инерции, перед врагом, которого нет. Очевидно, так оно и было на самом деле. Армия Петлюры просто не имела моральных сил остановиться и перейти к обороне. Трудно назвать численность боеспособных частей армии УНР, возможно, это примерно 8— 9 тысяч штыков, учитывая то, что около 10 тысяч солдат к декабрю 1919-го заболело или умерло от тифа.

В конце ноября петлюровцы немного оторвались от преследователей, а «белые», После захвата Проскурова, остались на позициях Проскуров—Хмельник—Казатин.

«Красные», пользуясь неразберихой, «под шумок» захватили «петлюровский» Бердичев.

26 ноября беглецы приезжают в Староконстантинов, где проводят спешное заседание правительства и командования. Исходя из того что враг мог штурмовать город в любую минуту, было решено, удерживая как можно дольше Староконстантинов, отойти дальше на север, оторваться от белогвардейцев и дать армии отдохнуть от переутомления.

Разложение бегущей армии не заставляет Петлюру сдаться. За годы войны он привык к экстремальным условиям, привык к временным проигрышам. И «ноябрьский крах» он еще рассматривал как временное затруднение. Петлюра надеялся, что Деникин в первых числах декабря 1919-го будет полностью разбит Красной армией (тогда в своих стратегических расчетах Петлюра ошибся всего недели на две). После краха Деникина Петлюра строил планы удара по тылам «белых», чтобы восстановить положение фронта, имевшее место в середине сентября 1919 года, и таким образом обрести территорию и республику.

Вместе с тем Петлюра считал, что переход к партизанской борьбе губителен для сохранения государственной структуры и «все уничтожит». Нужно было удержать хотя бы кусочек территории республики, чтобы с требованиями украинских министров и послов считались в мире. Для будущей борьбы необходимо было и сохранение армии.

«За время двухлетней борьбы мы создали украинскую нацию», «наша борьба в истории украинского народа будет записана золотыми буквами», — убеждал разочаровавшихся Петлюра. Он смеялся над слабыми, говоря, что просто «срам» — бежать от врага, численность которого в 6—7 раз меньше численности петлюровцев. «Уговоры» Петлюры сводятся к одному: «надо недели две потерпеть», а там нас признает Антанта, поляки подпишут союзный договор, Деникин будет разгромлен «красными». Он еще угрожал расстрелом за неисполнение приказов и уход с позиций, но уже никто не боялся его угроз.

Однако на заседании вспыхивает новый внутренний конфликт, который круто изменяет настроения Главного атамана. На этот раз Омелько Волох, постоянно позволявший себе язвительные замечания во время выступлений Петлюры, выступил с резкими обвинениями в адрес Петлюры и правительства. Волох кричал, что тот неспособен командовать войсками, что он в первую голову виновен в поражении армии и что его министры виновны в разграблении тыла. Волох призывал к признанию Советской власти, прекращению борьбы, переходу на советскую территорию, к вступлению в Красную армию... Рисуя перспективы ближайшего будущего украинской армии, Волох призывает в союзе с «красными» начать «войну против всего мира».

Это выступление почему-то резко переломило всегда оптимистическое настроение Петлюры. Он оборвал Волоха: «Пан атаман, нужно говорить всю правду!» В этот момент один из петлюровских командиров хотел застрелить Волоха за его «измену», но Петлюра остановил расправу. Выступление Волоха привело к хаосу в зале... Крики, свист, улюлюканье раздавались как в адрес Волоха, так и в адрес Петлюры. Главный атаман закрыл собрание и спешно ретировался. Опасаясь бунта, Петлюра засел в своем штабе, окружив себя многочисленной охраной.

Премьер предложил Петлюре немедленно арестовать Волоха, но Главный атаман ограничился только приказом о переезде государственного центра и штаба армии в местечко Любар (6 тысяч жителей), а Волоха оставил держать позиции у Староконстантинова. Уже было некому воевать, и даже несколько тысяч потенциальных мятежников Петлюра думал сохранить, успокоив боями на передовой.

27 ноября все присутствующие на новом совещании в Любаре увидели уже совершенно другого Петлюру. Вместо энергичного, бодрого, полного надежд и планов вождя, они увидели разбитого, подавленного, равнодушного человека. Надлом, огромная усталость, внутренний кризис, простуда выбили Симона из колеи. Он уже плохо воспринимал происходящее. Хотелось только спать и ни о чем не думать. Ему казалось, Что не только политический, но и жизненный путь подошел к неутешительному финалу. Да и нельзя было разделить жизнь Симона и политику. Он отказался от семьи, нормальной жизни, друзей, минимальных удобств ради... Украины? Народа? Революции? Масонской идеи? Славы? Амбиций? Личной власти???

Теперь Симон постоянно задавал себе этот вопрос: «Ради чего вся эта борьба?»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.