3

В один из этих тревожных дней Лихачев, вернувшись с завода, поднялся на чердак своего дома, к Анне Николаевне, которая была бойцом добровольной пожарной команды и дежурила на крыше.

Она еще в 1937 году окончила кружок Осоавиахима и была награждена грамотой за «высокие показатели». Теперь она уже умела тушить зажигалки, оказывать первую помощь и эвакуировать пострадавших с места происшествия в медицинский пункт.

С ее поста были видны вышки дозорных над зданием Моссовета, поросшая травой крыша соседнего дома.

Они посидели на мешке с песком, тесно прижавшись друг к другу. В слуховое окно было видно, как в темном военном небе суетятся прожекторы.

Лихачев смотрел на свою жену с удивлением. С первых же дней войны она проявляла не какую-нибудь особую храбрость, а просто хладнокровие, и ему не хотелось говорить ей то, что он должен был ей сказать сегодня. И она и мать слышать не хотели об эвакуации. И он медлил, вздыхал, спрашивал, где мать и Валя, хотя он отлично знал, что они в бомбоубежище.

При первом же налете на Москву фашисты встретили такое сопротивление, какого никак не ожидали. Страшный непрерывный грохот зениток то стихал, то усиливался.

Наконец Анна Николаевна встала и сказала необычайно твердым голосом.

— Кажется, пронесло!

Он понял, что она вложила вес свои силы в то, чтобы; голос не дрогнул.

Город замер.

Ветер стремительно мчался по улицам, врывался в окна, гремел железом крыш. Это был горький ветер войны, сиротливый, бесприютный.

И вдруг где-то далеко, точно в деревне, залаяла собака.

Лихачев посмотрел на жену, которая стояла рядом с противогазом через плечо, усмехнулся.

— Знаешь, что я сейчас вспомнил? Как мать говорила: «Хорошо в деревне, весело… Петухи поют… Собаки лают…»

И добавил негромко:

— Давай, Нюра, собирайся. Ничего сделать нельзя. Есть новый приказ эвакуировать женщин и детей. Надо ехать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.