Глава седьмая Судьбы Флоренции во второй половине XIII века

Глава седьмая

Судьбы Флоренции во второй половине XIII века

Флорентийская коммуна образовалась в середине XII века. Так же как в других итальянских городах, первоначально во главе коммуны стоял совет консулов. Пока Флоренция приводила в покорность графство, никто из граждан не покушался на авторитет консульской верхушки, но уже в конце XII века появились расхождения и несогласия между отдельными влиятельными семьями. Новые граждане феодального происхождения, пришедшие из замков, боролись со старыми патрициями за власть в коммуне. Экономическое развитие города выдвинуло на первый план разбогатевших купцов. Росло также влияние торговых и ремесленных цехов, где постепенно выделилась группа (или группы) людей, стремившихся к управлению общественными делами.

Еще в конце XII века во Флоренции образовался цех купцов Калимала, получивший свое название от переулка между Старым и Новым рынком, где размещались их склады и лавки. Разбогатев на торговле и ростовщичестве, купцы Калимала выдвинули из своей среды банкиров, раскинувших сеть контор от Малой Азии и северной Африки до Британских островов. В первой половине XIII столетия возникли цехи менял и банкиров, нотариусов и судей, суконщиков, торговцев шелком, затем врачей и аптекарей и меховщиков. Эти семь цехов (вместе с Калимала) именовали большими, или старшими, они объединяли самых богатых дельцов из флорентийских торгово-промышленных компаний. Наибольшим уважением пользовался цех юристов, наибольшее влияние на дела коммуны оказывал Калимала. Старшие цехи постепенно забрали в свои руки бразды правления в коммуне.

В начале XIII века исполнительная власть во Флоренции была доверена подесте, градоправителю, который в целях обеспечения беспристрастия и нелицеприятия власти приглашался из другого города. Почти всегда подесте принадлежали к сословию нобилей. Также нобилем и также, как правило, чужеземцем был Капитан народа, командовавший вооруженными силами республики.

Если мы бросим взгляд на политическую карту Италии XIII века, то она покажется нам похожей на шахматную доску, на которой гвельфские коммуны чередуются с гибеллинскими. Обычно соседние города принадлежали к различным партиям. Так, Пиза была традиционно гибеллинской благодаря старинным связям с империей и выгодам, которые она получала от этих связей, а Флоренция — традиционно гвельфской. Флоренция, в свою очередь, имела гибеллинских соседей — Ареццо и Сьену.

Названия «гвельфы» и «гибеллины», которые, как можно судить на основании хроник, появились во Флоренции еще в конце XII века, по существу, стали обозначать не столько приверженность к папе или императору, сколь противоречия в самой Флоренции, где в конце концов гвельфы восторжествовали как партия, обеспечивающая городу процветание. Не в интересах Флоренции было ссориться с папой, который мог помешать торговле флорентийских суконщиков и операциям флорентийских банкиров во Франции и в Провансе. После победы Карла Анжуйского над королем Манфредом и изгнания гибеллинов из города флорентийцам открылись новые торговые пути на юг, в королевство Неаполитанское, где воцарилась династия Анжу. Союз с папой, неаполитанскими Анжу и с французским королем стал основой флорентийской политики, диктуемой экономическими интересами города. Напрасна была попытка нейтрального папы Николая III из семьи Орсини помирить эмигрировавших гибеллинов с твердо сидевшими во Флоренции гвельфами. Данте, которому было около пятнадцати лет, присутствовал при переговорах папского примирителя, кардинала Латини Малабранка — впоследствии поэт назовет его именем одного из дьяволов ада. Этот папский племянник собрал представителей обеих партий (среди гвельфов находился будущий тесть Данте — Мането Донати), и противники при нем облобызались и поклялись в дружбе и христианских чувствах. Но поцелуи эти были поцелуями Иуды. Цели папы-«миротворца» были далеко не бескорыстны: он хотел ослабить своего союзника Карла Анжуйского и укрепить свое положение в Тоскане. После «мира кардинала Латини» много гибеллинов вернулось во Флоренцию.

В это время Рудольф Габсбургский, выбранный в Германии императором Священной империи, отправился в Рим на коронацию и потребовал от тосканских городов присяги на верность. Флоренция отказалась начисто, так как никогда не присягала императору. Рудольф, не будучи уверен в своем военном превосходстве, проследовал в Рим и не решился войти в Тоскану, чтобы наказать непокорную коммуну.

После смерти Николая III гвельфы стали притеснять гибеллинов, вошедших в «коалиционное правительство». Двухпартийный совет четырнадцати, состоявший из восьми гвельфов и шести гибеллинов, был упразднен, и заседавшие в нем гибеллины потеряли всякое влияние. Скоро начались репрессии против них, заставившие многих вновь пойти по дорогам изгнания.

В 1282 году во главе управления коммуной стала коллегия, или совет, из шести приоров, по одному от каждой из шести частей города. Кандидат в приоры должен был принадлежать к одному из старших цехов. Нововведением явилось создание совета цехов с капитаном-хранителем мира коммуны, призванным защищать цеховой строй республики. Двенадцать цехов — семь старших и пять средних — получили разрешение иметь своего знаменосца и организовать вооруженные отряды для защиты своих прав. Старейшины цехов стали заседать в совете при подесте.

Тем самым средняя буржуазия, поддерживаемая верхушкой ремесленников, как бы взяла верх в коммуне. На самом деле места в совете цехов и органах государственного управления захватили богатейшие и влиятельнейшие представители флорентийской плутократии, и власть оказалась в руках у сравнительно немногих фамилий богачей, связанных так или иначе с аристократией. Мало было во Флоренции богатых семей, которые не были бы родственниками магнатов. Само понятие «магнат» далеко не простое. Магнатами считались нобили по крови, как, например, Донати, но также семьи, породнившиеся с аристократами, жившие, как и они, в палаццо, как, например, Черки, деды которых были пришедшими из деревни мужиками. Черки купили дворец графов Гвиди, имели множество прислуги и поражали Флоренцию своей роскошью. Правда, они принадлежали к первому десятку европейских банкиров, ссужавших деньгами государей.

Один из представителей древней феодальной фамилии Джанно делла Белла, занимавшийся торговлей и банкирскими операциями, был выбран приором Флоренции 15 декабря 1292 года. Получив в руки власть, он решил расправиться с магнатами. Причину его ненависти к магнатам некоторые составители хроник усматривают в том, что однажды его грубо оскорбил, ударив по лицу, нобиль из рода Фрескобальди. Другие полагают, что и до этой пощечины делла Белла проявлял склонность к тощему народу, и именно за это с ним хотел расправиться разъяренный нобиль. При новом приоре были введены так называемые «Установления Справедливости», по которым магнаты сурово карались за малейшие проступки против пополанов. Джанно делла Белла поддерживали ремесленные цехи, на его стороне, по-видимому, были также бесправные массы горожан и поденщики. При делла Белла получили права еще девять ремесленных цехов победней, но и после этого далеко не все ремесла вошли в цеховую систему, включавшую теперь двадцать один цех. В совете капитана-хранителя мира коммуны поговаривали о том, чтобы дать права еще одиннадцати цехам, но этот проект встретил серьезную оппозицию и принят не был.

Текст «Установлений Справедливости» поручили составить, с согласия Джанно делла Белла, трем ученым судьям, рассказывает Дино Компаньи, современник и участник событий: Донато Ристори, Убертино деи Строцци, представителю банкирской семьи, с которой Джанно имел деловые связи, и небезызвестному Бальдо Агульони, который в зависимости от обстоятельств менял партийные группы, как перчатки. Комиссия начала работать 10 января, а через пять дней закон был готов. Принимая во внимание, что «Установления» являются документом довольно сложным и пространным, приходится удивляться быстроте работы этих ученых мужей. Можно почти с уверенностью сказать, что все они были учениками Болоньи, где, как известно, во второй половине XIII века происходили жестокие схватки между различными политическими группами. Между 1280 и 1282 годами были составлены «Священнейшие установления города Болоньи». По этому закону нобили не могли участвовать в управлении городом, если не были записаны в народные корпорации, то есть в цехи. Казнились также страшными казнями нобили, обвиненные в оскорблении или ранении пополанов. Чтобы покарать строжайшим образом такого правонарушителя, достаточно было свидетельства одного пополана, данного под присягой. Сверяя текст обоих «Установлений», нельзя не прийти к заключению, что флорентийская комиссия подражала Болонье и в значительной степени переписала «Установления» болонских законодателей, над которыми болонцы трудились два года.

Впрочем, флорентийские судьи увеличили наказания с таким расчетом, чтобы сделать само существование тех, кто был объявлен «магнатами», почти нестерпимым. К магнатам причислялись, во-первых, несомненные феодалы, которые еще существовали в флорентийском графстве и только наезжали в город. Список магнатов-горожан был составлен более чем произвольно. В нем фигурируют действительно несколько представителей старой знати; к ним присоединили имена некоторых давно разбогатевших купцов, в семействах которых имелись рыцари; но в магнаты попали также некоторые мелкие торговцы, которые имели свои лавки, были записаны в цех и давно забыли о своем «благородном происхождении». Между тем многие богатые купцы и банкиры, также живущие на широкую ногу и подражавшие нобилям в домашнем быту, в списке магнатов не оказались.

За малейшее оскорбление пополана магнат казнился сторицей, и дом его мог быть разрушен в присутствии знаменосца того или иного цеха.

Говорили, что если магнат ехал на коне и его лошадь хвостом задевала пополана в узких улицах Флоренции, то магнат этот был конченым человеком. Фактически магнаты или те, кого к ним причислили, оказались вне закона. На здании Барджелло, замке подесты, висел ящик, в который опускали анонимные доносы; власти не оставляли их без внимания, и часто они служили единственным поводом для репрессий. Достаточно было подозрения или доноса, чтобы гонфалоньер правосудия созывал милицию, которая уничтожала дом и имущество «виновного». Для этих мероприятий не нужно было ни судебного следствия, ни санкции суда. «Ни один обвиненный не остался без наказания», — писал Дино Компаньи, лицо, близкое к Джанно делла Белла, в своей хронике. Напротив Варджелло учреждена была специальная тюрьма для магнатов — «пальяццо» (соломянка), начальником ее состоял нобиль, человек жестокий и пристрастный. Заключенных кормили скверной пищей и нередко травили. Вряд ли можно усмотреть в событиях начала девяностых годов борьбу бедных с богатыми, но несомненно, что велась борьба за политическое равноправие средних цехов со старшими.

Трудно сказать, кого, как и почему уничтожал правитель города делла Белла. Мнения о нем современников противоречивы. Его сторонники называли его человеком порывистым и страстным. Любопытна характеристика Джанно, сделанная Дино Компаньи: «Мужественный человек, очень храбрый, он имел дерзость браться за дела, которые все другие оставляли. Он говорил о том, о чем другие молчали, и все это ради справедливости и против виновных». Папа Бонифаций VIII, отлучивший Джанно от церкви, называл его «камнем преткновения». По свидетельству современников, у делла Белла после периодов бурной активности случались приступы упадка сил и полнейшего безразличия ко всему. Весьма возможно, что он стремился к личной диктатуре и уничтожал прежде всего своих личных врагов, не щадя, впрочем, и тех, кто попадался под руку возмущенному народу. Тем самым в атмосфере страха и ужаса он расчищал себе дорогу к сеньории, как это случалось часто и в других городах Тосканы.

Бесспорно, что флорентийский народ возмущали нобили, укрепившиеся в своих башнях, не скрывавшие пренебрежения к плебеям и не брезгавшие рукоприкладством: нередки были случаи побоев и увечий, нанесенных магнатами пополанам. По существу, гранды были чужеродным элементом в городе, их терпели только потому, что во время войны они были необходимы коммуне как конное войско. В дни мира они представляли скорее обузу, поскольку не участвовали в торговых делах.

Поднять против магнатов, выставлявших напоказ свое богатство, пополанов среднего достатка и жестоко эксплуатируемый тощий народ было делом нетрудным. Если все же искать корни происшедших перемен, то, по-видимому, они уходят в стремление группы людей вокруг Джанно убрать с пути не только вечно угрожавших спокойствию города магнатов, происходящих от древних феодалов, но также ограничить влияние чересчур разбогатевших домов и облегчить выдвижение на первые места банкиров и торговцев более позднего происхождения, как, например, Альберти, Строцци и Медичи, которые достигнут в следующем столетии гегемонии во Флоренции. В XIV и начале XV века Медичи окажутся государями всей Тосканы, а Строцци и Альберти не только богатейшими купцами и банкирами, но и влиятельнейшими политическими деятелями.

Пришедшее к полноте власти сословие купцов и банкиров в конце XIII века захотело не только денег, оно стало подражать жизни аристократов других европейских стран, Флоренция вырабатывала постепенно буржуазное общество, не знающее жалости к конкурентам, подчиненное законам денег, прибыли. Все эти тенденции были представлены в партии черных гвельфов; она держала власть железными руками и постепенно освобождалась от всех нежелательных элементов. За борт прежде всего были выброшены те гвельфы, которые объявили себя сторонниками антипапской политики в Тоскане.

За время своего краткого правления Джанно делла Белла не смог сделать что-либо систематическое. Дело кончилось отдельными убийствами, разорением нескольких домов, изгнанием нескольких магнатов, в то время как огромный капитал магнатов и пополанов-патрициев он не затронул. Истинными хозяевами Флоренции остались плутократы, вне зависимости от их происхождения, которое уже не играло никакой роли и служило лишь для удовлетворения самолюбия. Основное были деньги, мешки с золотом, тысячи метров сукна, которое экспортировалось за границу, контроль над торговыми путями из Тосканы на Восток и на Запад.

Когда Джанно делла Белла слишком перешел границы, истинные хозяева города решили его убрать. Как рассказывают хроники, ночью по Флоренции стал бегать с фонариком небезызвестный мясник Пекора, вечно крутившийся в старших цехах. Ему покровительствовала и ввела его в высшие политические круги Флоренции семья Тозинги, издавна состоявшая при епископе и получавшая от него целый ряд привилегий. В случае смерти епископа Тозинги и Вичедомини оставались местоблюстителями епископской кафедры. Понятно, что нобилям из семейства Тозинги не очень нравились перемены во Флоренции, происшедшие при отлученном от церкви Джанно делла Белла. Говорят, что именно Пекора выдвинул в свое время кандидатуру делла Белла в приоры Флоренции. Пекора не жалел денег и обещаний, возбуждая народ против приора, и преуспел в этом. Джанно был свергнут и осужден на изгнание 5 марта 1295 года. Ему посоветовали уехать вместе с братом, обещая, что вскоре он сможет возвратиться. Джанно уехал не только из Флоренции, но и из Италии, куда больше никогда не вернулся. Этот бывший феодал, банкир по профессии, начал в Париже при дворе французского короля, вероятно не без помощи друзей, банкирские операции, в чем изрядно преуспел. Там он и умер, не успев добиться того, чтобы с него сняли интердикт (папское отлучение).

Представители младших цехов никогда не имели большинства в органах городского управления. Не следует забывать и о том, что политически активными членами цехов были только хозяева разных предприятий, так как только они могли вносить крупные членские взносы и платить довольно высокие ставки и налоги, обеспечивавшие ценз. Средний люд цехов: приказчики, весовщики, делопроизводители, мастера — не имел фактически никакого голоса. Что же касается чернорабочих, временных рабочих и поденщиков, то они были вообще совершенно бесправны.

Если не считать некоторых постановлений против магнатов, «Установления Справедливости» мало что изменили в общественно-политическом строении города-республики. После изгнания Джанно делла Белла стало ясно, что необходимо ослабить напряжение.

Флоренция хотела выглядеть как купеческая республика, управляемая «лучшими», то есть самыми богатыми, в которой не было бы военного сословия, представляющего опасность для спокойствия коммуны во время мира. Но что было делать без рыцарской кавалерии во время войны? Вопрос в конце концов решили в XIV веке так: вербовались вооруженные конники (рейтары), которыми командовал опытный кондотьер, профессиональный военачальник. Наемные отряды состояли обыкновенно из французов, каталанцев или немцев. Они стоили очень дорого, но республика была достаточно богата, чтобы им платить.

Между тем город рос; чтобы защитить многие новые поселения за стенами Флоренции, известный архитектор Арнольфо ди Камбио начал строить третью (а по современному археологическому счету — шестую) стену вокруг Флоренции и ее пригородов протяженностью в восемь с половиной километров. Стена окружала территорию в 630 гектаров и была укреплена шестьюдесятью тремя башнями. По плану мастера Арнольфо производилась перестройка главного городского собора Санта Мария дель Фиоре. В 1294 году Арнольфо приступил к строительству дворца сеньории, а через год заложил фундамент большой каменной церкви францисканцев Санта Кроче. Над Флоренцией постепенно росла огромная башня собора, возводимая по рисунку Джотто.

В мае 1289 года, когда Данте исполнилось двадцать четыре года, военные знамена взвились на Бадии и военные значки, предвещающие войну, были повернуты в сторону Ареццо, лежащего к юго-востоку от Флоренции. Флорентийские войска, вместо того чтобы двигаться по направлению к неприятельскому городу долиной Арно, предпочли более короткий, хотя и неизмеримо более трудный путь в обход горного массива, вдоль которого течет Арно, и, не боясь горных переходов, прошли через перевал, разделяющий Прато Маньо и Консума (отроги Апеннин) к истокам реки. Опираясь на замки графов Гвиди, они стали фронтом к войскам аретинцев, сгруппировавшихся около епископского замка Биббиена, представлявшего собой мощное укрепление. Позиция, занятая флорентийцами, была гораздо выгоднее. Один из предводителей аретинцев, Буонконте де Монтефельтро, опытный в делах войны, посоветовал епископу, который тоже происходил из известной военной семьи Убальдини, не нападать сразу на войско флорентийцев. Однако епископ, который к тому же был близорук, обозвал его бастардом и трусом. «В таком случае следуйте за мной, — сказал Монтефельтро, — но мы оба не вернемся назад». И действительно, так и случилось, и храбрый капитан и епископ погибли в бою.

Боевой порядок флорентийцев был такой: впереди большой отряд всадников, за ними пешие, наконец, под сильной охраной повозка с городским знаменем. Сбоку в засаде под командою Корсо Донати и подеста Пистойи разместилась рыцарская кавалерия. Главный начальник флорентийского войска французский рыцарь Аймерик де Нарбонн приказал Корсо Донати не двигаться до его распоряжения, пригрозив, что в случае ослушания ему не снести головы.

Аретинцы начали бой. Гибеллинская кавалерия врезалась в самый центр войска флорентийцев. Флорентийцы начали отступать, увлекая за собой вражескую конницу. Тогда Корсо Донати, не дожидаясь приказа Нарбонна, по собственной инициативе пустил своих рыцарей с фланга; неожиданно появившиеся конники смяли ряды наступающих и обратили их в бегство.

Трупы аретинцев покрыли поле Кампальдино. Благодаря непослушанию Корсо Донати флорентийцы одержали победу. Поведение в бою командира центра Виери да Черки, одного из первых богачей Флоренции, имевшего рыцарские шпоры, было менее блистательно, но победа была полной и ее последствием явилась сдача флорентийцам замка Биббиены.

Ни в одной из дошедших до нас хроник не упоминается имени Данте среди участников Кампальдинского сражения, что и понятно: он был слишком молод и мало кому известен. Правда, гуманист Леонардо Бруни утверждал, что читал собственноручное письмо Данте с описанием этой битвы. Данте писал, что, хотя со дня Кампальдинского сражения, в котором он участвовал будучи уже не ребенком, а юношей, прошло десять лет, он хорошо помнит страх, который он испытал в начале боя, сменившийся потом, в конце битвы, радостью. Свидетельство биографа Данте, жившего веком позже, подкрепляется свидетельствами самого Данте, которые мы снова находим в «Божественной Комедии». В пятом рву ада предводитель чертей, желая напугать Данте, изобразил из собственного зада трубу. Звук этой бесовской трубы вызывает в Данте воспоминания о трубных звуках Кампальдино, о битвах и походах:

Я конных ратей видывал движенья,

В час грозных сеч, в походах, на смотрах,

А то и в бегстве, в поисках спасенья;

Я видывал наезды вам на страх,

О аретинцы, видел натиск бранный,

Турнирный бой на копьях и мечах, —

Под трубный звук, набатный, барабанный

Или по знаку с башен, как когда,

На итальянский лад и чужестранный.

При Кампальдино Данте получил свое боевое крещение. Война с Ареццо была одной из многих войн, которые вела Флоренция за гегемонию в Тоскане.

В том же 1289 году, когда флорентийцы одержали победу на Кампальдино, отряд флорентийцев вместе с отрядом из Лукки осадил принадлежащий Пизе замок Капрону. Флоренция хотела обеспечить себе выход к морю по Арно, чтобы помешать пизанцам вмешиваться в ее торговые дела. Осада Капроны была недолгой. Испугавшись войска союзников, насчитывавшего 400 кавалеристов и две тысяч пехотинцев, гарнизон Капроны сдался при условии, что его не разоружат и разрешат выйти из крепости.

Командующий пизанскими войсками известный полководец Гвидо де Монтефельтро, услыша о постыдной сдаче крепости, рассвирепел и не пустил солдат Капроны в Пизу. Данте присутствовал при этой сдаче, когда трясущиеся от страха воины Капроны покидали крепость. Он вспоминает об этом в двадцать первой песне «Ада»:

Так, видел я, боялся ратный взвод,

По уговору выйдя из Капроны

И недругов увидев грозный счет.

Данте возвратился во Флоренцию и снова стал из воина частным лицом. Он писал стихи, занимался больше философией, чем своими хозяйственными делами. Так проходили годы, которые не затронули своим крылом Данте.

Ранней весной 1294 года, когда «Установления Справедливости» были еще в полной силе, через Флоренцию должен был проезжать Карл Мартелл, сын Карла II Неаполитанского, который поспешил в Тоскану, чтобы встретить своего отца, возвращавшегося после заключения договора с королем Арагона Яковом II. 2 марта анжуйский принц прибыл в Сьену, куда флорентийское правительство направило послов для его встречи. Среди почетной рыцарской стражи находился Данте Алигьери, а командовал почетным эскортом Джанно, сын Виери деи Черки. Напомним, что король Карл Неаполитанский был верховным покровителем гвельфской партии. Флорентийцы хотели показать свою любовь и преданность анжуйской династии. Через несколько дней Карл Мартелл вошел во Флоренцию. Он был принят самым торжественным образом.

На чепраках коней короля и его свиты сияли вышитые золотом гербы Венгерского королевства. Карл Мартелл считался номинальным королем Венгрии. Его мать Мария была сестрою последнего венгерского короля из рода Арпадов Ласло IV, умершего без наследников, поэтому Карла объявили королем, как ближайшего родственника по женской линии. Однако из-за узурпации престола Андреем, по прозвищу Венецианец, назвавшимся Андреем III, Карл в Венгрию не попал. Династию венгерских Анжу основал сын Карла Мартелла — Карл-Роберт.

Молодой король любил поэзию и искусство. Он посетил мастерскую Чимабуэ, помещавшуюся среди садов за воротами Сан Пьеро. По-видимому, Данте особенно понравился юному монарху, любителю стихов на народном языке. Образ просвещенного юного государя, друга поэтов и художников, запечатлелся в поэзии Данте. В восьмой песне «Рая» на небе Венеры Данте видит Карла Мартелла, горящего огнем небесной любви. Радуясь встрече, они произносят слова дружбы. Карл Мартелл говорит Данте, что он его любил и хотел многое сделать для него, но ранняя смерть помешала его милостям (король умер в возрасте двадцати трех лет). Его брат, Роберт Анжуйский, король Неаполя, стал одним из главных недругов Данте. Если бы Карл Мартелл остался жить, может быть, вся судьба Данте была иной и ему не пришлось узнать тягостей изгнания.