XV

XV

Средний сын Петра Степановича иногда приезжал в Харьков по служебным делам, останавливался у старшего брата, но обычно видался и с младшим. Он тоже решил с ним поговорить – Любовь Петровна просила, да он и сам хотел… Договорились встретиться в саду Шевченко, младший брат пришел прямо с работы, в руках у него был старый чемоданчик – он с ним столько лет ходил на тренировки. Они сидели на скамейке, уже стемнело, сильно пахли какие-то цветы. Может, сирень цвела?

– Ты стишки-то еще пописываешь? – спросил средний брат, чтобы с чего-то начать.

– Мне сейчас не до стихов. Ты же видишь, как жизнь меня прижала…

Да, все ополчились против него, он об этом долго рассказывал, с подробностями, вспоминал разные случаи, видно в голове он все свои обиды не раз прокручивал. И на жену, за которой вечно увивались ее баскетболисты, а что там между ними было, где-нибудь на сборах… «Не хочу грешить, но… Что-то я не видел, чтобы она кого-нибудь отшила». И на ее еврейскую маму: «Тебя никогда нет дома! ребенок тебя никогда не видит!». А как иначе, если у него и работа, и тренировки, и соревнования? И на Петра Степановича «с его прямоугольными правилами». А знает ли брат, как его засудили на первенстве Украины? Все ребята сказали, что он отлично выступал, а ему даже бронзы не досталось! Была упомянута и «эта идиотская мужская школа»…

– Что же тогда говорить об армии или тюрьме? – подумал средний брат, который побывал и там, и там и кое-что об этом знал. Но развивать эту тему не стал, а сказал совсем другое.

– Помнишь, я как-то приезжал на побывку из армии. Днем сидел дома без дела и решил пойти тебя встретить после уроков. А может, мне просто захотелось побыть возле школы, где учился до войны. Я подошел и увидел, как ты дрался с каким-то парнем, дрался серьезно, не по-детски, – с трудом вас растащил. Он был старше тебя, но драку затеял ты, чем-то он тебя обидел… Где же сейчас твои кулаки, братишка? Все тебя обижают, бедненького, все виноваты… Может, оно и так, а кого в жизни не обижали? Жизнь и отбирает – кто слабак, а кто – нет. Не думал я, что ты в слабаках окажешься!

– Быстро ты меня в слабаки записал? Потому что я пью? Да я в любой момент могу бросить.

– Почему же не бросаешь?

Братья сидели рядом, так даже проще было разговаривать – не глядя друг на друга, взгляды их иногда только встречались. Сейчас средний брат повернулся к младшему, но тот молча смотрел вдаль, как будто рассматривал громаду Госпрома, хорошо видного с их скамейки, часть окон в нем светилась. Обращенная к среднему брату щека младшего была подперта языком изнутри – средний брат знал эту его привычку. Еще в школьные годы, если ему не давалась какая-нибудь задачка по алгебре с тригонометрией или что-нибудь в этом роде и он внутренне сосредотачивался, точно также упирался языком в щеку. Или когда Любовь Петровна его отчитывала, как он считал, несправедливо. Но что означало это сейчас? Он думал о чем-то? Или просто отмалчивался?

– Мы столько времени не виделись, а ты меня даже про мою жизнь не спросил, – средний брат решил зайти с другой стороны. – Наверно, она сильно легче твоей.

Но это был ошибочный ход. Он только подбросил дров в огонь.

– Я слабак, а ты сильный. Но посмотри, как ты живешь! Вспомни всю свою жизнь, жизнь отца, жизнь нашего старшего брата. Кто-то же должен напиться за всех вас! – он засмеялся, ему понравился этот неожиданный довод. – Я в дерьме, но, видно, каждый должен побывать в своем дерьме.

Он вдруг прижался лицом к плечу среднего брата.

– Ты не обижайся! Как там Оксана, как дочки? Давай пройдемся, хочется подвигаться немного.

Они пересекли сад и вышли к памятнику Шевченко. Младший брат сказал:

– Ты посиди здесь, я заскочу в Гастроном напротив, у меня дома есть нечего.

– Пойдем вместе.

– Нет-нет, я один, так быстрее будет!

Младший брат перебежал через Сумскую, лавируя между машинами, и скрылся в магазине. Вернулся буквально через несколько минут, что у него лежало в чемоданчике, средний брат видеть не мог, но догадался.

– Потеряли мы братишку! – сказал он Оксане, вернувшись домой.

А дело-то оказалось не таким безнадежным.

У старшего сына Петра Степановича был давний знакомый, еще со студенческих лет, Даниил, странноватый немного. Учился в мединституте, чему его там учили мы, не будучи медиками, представляем довольно смутно, но знаем что он увлекался восточными методами врачевания. Чуть его тронь – сразу начинал травить про всякий оккультизм, про лечение наложением рук, гипнозом и прочие чудеса. Его пытались звать Данила, а он обязательно поправит: Даниил. Ну, за глаза все равно звали Данилой, даже еще с каким-то садистским сладострастием, как бы насмехаясь заодно над всеми его странностями.

Теперь он уже, конечно, был врач, говорили, неплохой, а все равно старший сын Петра Степановича считал его немного шарлатаном. Во время редких случайных встреч он довольно терпеливо выслушивал разглагольствования Даниила о трех стихиях, знаках Зодиака и прочем, иронические реплики допускал, но мягкие, все-таки чем-то Даниил ему нравился, наверно, своим идиотским энтузиазмом. А в общем – поговорили и разошлись, какой смысл спорить? Но во время последней встречи, дело было во время первомайской демонстрации, когда они стояли на дальних подступах к площади Дзержинского, – самое подходящее время для трепа, он вдруг возьми и скажи, тоже, скорее, в виде иронической реплики:

– Ты, Даниил (чуть не сказал Данила), рассказываешь про всякие чудеса, а у меня вот братец спивается. Ты можешь его вылечить?

– Заранее сказать не могу, надо сперва на него посмотреть, понять его карму. Давно это у него?

При слове «карма» старший сын Петра Степановича внутренне поморщился, но стерпел. Слово за слово, договорились свести Даниила с младшим братом. Лучше, сказал Даниил, чтобы это был не визит к врачу, а как бы случайная встреча, ее и подстроили хитроумно на следующей неделе. К концу рабочего дня подъехали в Гастроном на Пушкинской, где работал грузчиком младший брат, как бы ненароком наткнулись на него, купив предварительно бутылку водки, и потом все вместе поехали к старшему брату.

Лида, жена старшего сына Петра Степановича, была предупреждена заранее, она притворно удивилась, увидев младшего брата, как если бы ожидала только Даниила, накрыла стол, и они просидели весь вечер, на протяжении которого старший сын Петра Степановича непрерывно проклинал себя за то, что связался с этим шарлатаном.

Как условились, они навели разговор на лечение алкоголизма, ожидали, что Даниил все же убедит младшего брата попытаться пройти курс лечения. А Даниил, то ли забыл, то ли на него тоже водка подействовала, – старались же младшему брату меньше оставить, чтобы он снова не напился, – стал ругать это лечение.

– Это бесполезно, – говорил он. – Не смешите меня. А уж принудительное лечение – вообще кретинизм! Ничего они не вылечат, только еще больше здоровье загубят!

Младший брат поддерживал Даниила с некоторым даже знанием дела, они быстро спелись.

Старший сын Петра Степановича был просто возмущен, под конец не выдержал и язвительно спросил Даниила:

– И это все, что знает ваша медицина? Я вижу, вы ничего, кроме поноса, лечить не умеете. Что же ему теперь так и оставаться алкоголиком навсегда?

– Мы и понос лечить не умеем, – дружелюбно откликнулся Даниил, не вполне твердо выговаривая слова. – Медицина – это же не наука, как у вас, – все заранее рассчитал – и точно попал в ту точку, в какую целился. Кстати, кого ты имеешь в виду, когда говоришь об алкоголиках?

– Да вот, братца моего, – раздраженно кивнул старший сын Петра Степановича в сторону младшего брата. Надо было кончать бессмысленный разговор, он зря тратил время с этими двумя пропойцами. Шарлатан – он и есть шарлатан!

– А, ты о нем! – Даниил словно бы проснулся, повернул голову и уставился на младшего брата. – Но я не думаю, что у вас алкоголизм, у алкоголиков глаза не такие. Тут, возможно, какая-то другая интоксикация, это бывает. В таких случаях мы обычно можем помочь. У вас часто бывают судороги нижних конечностей?

Младший брат видел, что водки в бутылке осталось почти на донышке, на одну рюмку, а рюмки у всех были пустые. Как сделать, чтобы этот остаток достался ему? Неожиданный и довольно нелепый вопрос Даниила застал его врасплох, но в то же время дал возможность, отвечая ему, как бы невзначай вылить себе в рюмку остатки водки.

– Что-то не замечал, – промямлил он, уже держа бутылку в руке.

– Странно, – задумчиво произнес Даниил. – Должны были бы быть. Надо сделать анализы. Если хотите, зайдите ко мне, я дам вам направление на анализы, вот бумажка с адресом и моим телефоном.

Понятно, что ни за какими направлениями младший сын к Даниилу не пошел, бумажку потерял или выбросил, но этот Даниил оказался удивительно настырным. У него и со старшим-то сыном Петра Степановича было почти что шапочное знакомство, а о младшем – и говорить нечего. Тем не менее он вскорости заявился к нему в его Гастроном, уже по приятельски, и сказал, что прочитал кое-что обнадеживающее о его случае. Это не алкоголизм, конечно, другая болезнь, какой-то синдром… Младший сын забыл название. Внешние проявления сходные, но, в отличие от алкоголизма, за лечение которого Даниил ни за что бы не взялся, эта болезнь лечится гипнозом. Может, и врут, конечно, но почему бы и не попытаться.

– Риск небольшой, а там глядишь – и вернешься на свои параллельные брусья. Вообще-то я такие вещи делаю за деньги, но с тебя я денег не возьму, у меня здесь научный интерес.

Он уже перешел на «ты» и вообще сумел расположить к себе младшего сына Петра Степановича и таки затащил его к себе на сеанс гипноза.

Петр Степанович ничего этого не знал, на выздоровление младшего сына уже почти не рассчитывал… Так, цеплялся за надежду, больше по привычке, потому в каждом письме и спрашивал: нет ли перемен? А какие могут быть перемены?

А тут приходит письмо от старшего сына, в котором тот сообщает, что ему утвердили тему докторской диссертации. Это Петра Степановича не удивило, он уже привык к научным успехам сына, у него в особой папочке лежали копии всех его статей, напечатанных в разных журналах, две даже были опубликованы в «Успехах физических наук», а одна – на английском языке. Все же известие было приятное, Люба обрадуется. И Кузьме Алексеевичу надо, при случае, рассказать: знай наших!

Петр Степанович перевернул лист, исписанный с двух сторон, а на второй стороне оказалась еще одна важная новость. Сын так и писал:

А еще важная новость, вот какая. Братец мой, кажется, бросил пить. Во всяком случае, приходил трезвый, побритый и говорил, что полностью завязал. Сейчас, будто бы, собрался уходить из магазина и ищет другую работу. Поживем – увидим. Я звонил Даниилу, помнишь, я тебе рассказывал про него, любитель восточной медицины, я его когда-то познакомил с братом. Спросил, не его ли это рук дело. Он смеется, говорит: от врача в таких делах мало что зависит, главное – пациент. Выздоровление же брата вроде бы подтверждает. Я его считал шарлатаном, а сейчас– не знаю.

Петр Степанович дождался возвращения с работы Любови Петровны и прочитал ей вслух все письмо от первой до последней строчки. Ни слова не сказав, она ушла на кухню и там заплакала.

Легко сказать, «ищет другую работу», а какую? В большом спорте младший сын Петра Степановича себя уже не видел, это понятно. Стать тренером или преподавателем физкультуры в школе? После всего, что произошло, этот путь для него был закрыт, во всяком случае, в Харькове. Вообще из Харькова надо было уезжать, здесь его слишком многие знали – и по прежней жизни, и по годам пьянства, начать новую жизнь в Харькове он не мог. Так ему казалось, на самом деле, к нему, может быть, и не так плохо относились, пытались помогать. Предложили какую-то административную должность на стадионе «Динамо», он пока там устроился, но считал, что временно.

Как-то у них на стадионе проходили большие всесоюзные соревнования по волейболу, ему не понравилось: слабо играли и вообще был какой-то базар. Он разозлился и написал об этом заметку в «Советский спорт». Написал раздраженно, зло и в то же время с юморком. Послал в газету, ни на что не рассчитывая. А потом пробегает «Советский спорт», проходя мимо газетной витрины на стадионе, а там на второй странице… Он почему-то считал, что ему должны что-то ответить, вступить с ним в переписку. А так – несерьезно даже. Он позвонил старшему брату, говорит: посмотри сегодняшний «Советский спорт» на второй странице… Потом побежал в киоск «Союзпечати», купил пять экземпляров газеты и один послал отцу: «Дорогие папа и мама Люба, посмотрите эту газету на второй странице. Может быть, вам будет приятно…», и так далее.

Петру Степановичу как агроному тоже иногда случалось печататься в газетах, но только местных. К нему обращались. Ерунда, конечно, но Люба очень гордилась. А тут – центральная, «Советский спорт», надо же! Любовь Петровна перечитала заметку несколько раз, показала газету всем знакомым, подержала ее несколько дней на столике возле швейной машины, но, опасаясь за сохранность, отдала Петру Степановичу:

– Положи вместе со своими, целей будет.

Петр Степанович сначала взял было папку с научными статьями старшего сына, но потом передумал, достал большой серый конверт, в котором были собраны его собственные публикации в газетах, наскоро просмотрел их, поколебался немного – вырезать только статью сына или сохранить всю газету, – и, в конце концов, засунул в конверт всю газету, от чего конверт необычно вспух, обретя при этом солидность, какой у него прежде не было.

А младший сын Петра Степановича написал еще несколько заметок-репортажей, их каждый раз печатали. Он хорошо разбирался в разных видах спорта, не зря ведь оканчивал физкультурный институт. И, видно, старая тяга к литературе как-то сказалась. Спортивный репортаж, конечно, – не стихи, а, видать, стихотворные опыты тоже даром не прошли. Он сам удивлялся легкости своего пера. Нежданно-негаданно один чувак, знакомый еще со времен его тренерских поездок, предложил ему работу спортивного журналиста в Новосибирске, в тамошней газете. Ему даже обещали однокомнатную квартиру в Академгородке, правда, не сразу.

Далековато, конечно, но ведь это именно то, чего хотел в тот момент младший сын Петра Степановича. Он принял предложение, все уже было на мази. Он уволился со стадиона и приехал в Задонецк на три дня – попрощаться. Любовь Петровна никогда не отъезжала далеко от дома, да и не собиралась. Разве что в Кисловодске побывать – у нее была такая мечта, она об этом Кисловодске много слышала. Но Любовь Петровна знала, что в Сибири бывают большие холода, и все интересовалась, есть ли у младшего сына теплые вещи.

– Там нужно все меховое, – говорила она. – Оно лучше греет.

У нее у самой было зимнее пальто с каракулевым воротником, она им очень дорожила.

Младший сын улетел на самолете, это тоже тревожило Любовь Петровну. Но потом от него пришло письмо из Новосибирска: долетел благополучно, уже начал работать, работа интересная, зарплата приличная… Любовь Петровна успокоилась и почувствовала незнакомое ей, необычное облегчение. Как будто она долгие годы выплачивала огромный долг, и вот внесла последний платеж и была, наконец, свободна. Они с Петром Степановичем даже стали подумывать, не съездить ли им и впрямь в этот Кисловодск. Но не пришлось.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.