XI

XI

А что? Старший сын Петра Степановича в это время уже высоко летал, был кандидатом физико-математических наук.

Когда-то, еще до войны, когда Петр Степанович с увлечением описывал приключения братьев Морейко, ему приходили в голову разные мысли насчет будущего, и он, помнится, делился ими в письмах со своей сестрой Галей и ее мужем Грищенко. Что-то там было мечтами, что-то – просто шуткой, любил, любил пошутить Петр Степанович. Но ведь чтобы так шутить, надо быть в курсе новейших достижений науки. Петр Степанович этими достижениями всегда интересовался, понимая, что будущее принадлежит именно науке и, конечно, был очень доволен, когда старший сын после окончания университета не стал учителем физики в школе, а получил назначение в УФТИ, Украинский физико-технический институт.

В отличие от Петра Степановича, многие наши образованные читатели редко интересуются наукой, и, возможно, они даже и не знают, что именно физики из харьковского УФТИ в тридцатые годы первыми в мире расщепили атомное ядро? Ну, может быть, не первыми, но вторыми – это точно! А атомную бомбу кто первый придумал? То-то! Так что мы сочувствуем нашему неосведомленному читателю. О Лос-Аламосском проекте он, может, еще что-то и слышал, но у нас все было намного секретнее. Чуть что – сразу сажали и расстреливали. Чего же удивляться, если и особо умных физиков из УФТИ посажали и постреляли – в целях секретности, а Петр Степанович, при его давнем интересе к серьезным натурфилософским вопросам, ничего про это не знал?

Но все равно Петр Степанович очень уважал этот всемирно известный секретный институт и сильно переживал, когда устройство старшего сына на работу в УФТИ чуть не сорвалось. Время было такое, что одним расщеплением атома в лабораторных условиях уже нельзя было ограничиться, нужно было этот расщепленный атом практически использовать – и не хуже, например, чем американцы в Хиросиме. Институт расширялся, туда брали всех способных студентов из каждого выпуска физико-математического факультета, взяли даже двоих евреев, а у старшего сына Петра Степановича оформление на работу почему-то застопорилось. Почему – не говорили, но Петр Степанович считал, что из-за плена.

Петру Степановичу это казалось несправедливым. Если бы его сын сдался в плен индивидуально, к нему еще можно было бы предъявить претензии: почему не бился до последнего патрона? Но он же оказался в плену в составе большой воинской массы. Были ли у него условия продолжать бой в одиночку? А теперь, не разобравшись, ему это ставили в минус и не хотели допускать к секретной работе, хотя все признавали, что у него большие способности к физике. Разве обороноспособность страны от этого выиграет?

Петр Степанович приводил в пример Тихона Андреевича, своего харьковского знакомого. Тихон Андреевич много лет работал в Управлении Южной железной дороги, после войны его хотели назначить начальником отдела, но не назначили, потому что он оставался и даже, кажется, работал при немцах. Почему не эвакуировался? Как будто так легко было эвакуироваться?! И кто же думал, что немцы так быстро захватят Харьков! Тихон Андреевич так и остался старшим инженером, а начальником отдела назначили какого-то мальчишку, который не мог отличить вагон от паровоза. Чего же удивляться, что грузы все время опаздывают, а в Лозовой даже столкнулись два поезда!

Ну, а со старшим сыном все кончилось хорошо. Его руководитель дипломной работы, профессор Баренбойм, с кем-то там поговорил, и сына взяли на работу, несмотря на плен. Этот Баренбойм, по слухам, был большой дока в атомных делах, и с ним считались.

Теперь Петр Степанович был уверен, что его старший сын станет настоящим ученым, вроде Морейко. Это его радовало с точки зрения укрепления обороноспособности страны, и в то же время приятно было, что складывается уже династия ученых: он, Петр Степанович, – ученый-агроном и натурфилософ с широким кругозором, его сын – выдающийся физик, и, наверняка, будут внуки, которые полетят на Луну и дальше.

Старший сын был человек занятой, виделись они не так уж часто, больше общались письмами, и Петр Степанович всегда старался, чтобы его письма были содержательными, с научной подкладкой, а не просто бабскими разговорами про здоровье или кто что сказал. Например, сообщал он о незначительном событии – ремонте печи, но быстро с этого сходил на более серьезные вещи.

Тяга стала намного лучше, хотя теперь это уже не так важно. Позавчера выпал снег, но все равно у нас пахнет весной.

Я тебе очень рекомендую прочитать биографию академика В.И. Вернадского. Вернадский, как и ты, закончил в свое время физико-математический факультет (Петербургского университета) и специализировался на минералогии-кристаллографии. Но, не ограничиваясь этими двумя дисциплинами, Вернадскому пришлось создавать геохимию, изучать геологическую деятельность человека (да и не только человека, а вообще – флору и фауну). В общем, у Вернадского много описано о генезисах минералов и идей; о вечной жизни и бренности существования, о геологической деятельности человека, о химии жизни и т. д. Чего я тебе рекомендую этого Вернадского? Я с ним не сговаривался, ноу меня с ним здорово совпадают взгляды на окружающую природу. Разница только в том, что я дилетант, а Вернадский – классический ученый и опытник. Обязательно прочитай эту биографию.

Годика через два после начала работы в УФТИ старший сын женился, потом у него появилась дочка Леночка. Любовь Петровна всем показывала его карточку с девочкой на руках, но все-таки больше всего Петр Степанович был доволен, когда старший сын защитил кандидатскую диссертацию. Он рассказывал об этом сослуживцам и как бы невзначай говорил:

– Не знаю, сколько у нас на миллион населения приходится кандидатов наук. Надо будет поинтересоваться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.