У руля государства

У руля государства

Перед концом июля 1944 года стало ясно, что усилия, направленные на стабилизацию обстановки, были удачными. Соглашение с Риббентропом выполнило свою задачу. Сейчас надо было подготовить выход Финляндии из войны, но до этого должна была состояться смена главы государства. 28 июля президент Рюти в сопровождении министров Вальдена и Таннера прибыл в Ставку для того, чтобы сообщить мне о своём решении уйти в отставку. Как президент, так и оба министра настойчиво просили меня согласиться стать главой государства. На этот раз я посчитал своим долгом испить эту чашу.

Сначала разговор шёл о новом введении поста регента или альтернативно о том, чтобы я получил полномочия президента пожизненно. Я, однако, не хотел для себя никаких исключений. Заявил, что если я приму на себя управление государством, то даю гарантию в том, что, выведя страну из войны, отойду в сторону. После того как министр Таннер спросил, на какой срок я мог бы принять на себя этот пост, я ответил, что если мне будет оказано такое огромное доверие, что я буду избран на пост главы государства, то можно поверить, что у меня хватит мужества покинуть его, когда моя задача будет выполнена. Поскольку я болен и весьма изнурён многолетним бременем работы и ответственности, я против своего желания обещал возложить на себя новую тяжёлую задачу. Однако дать окончательное согласие смогу только после того, как члены правительства и другие политики, занимающие высокое положение, обратятся ко мне с такой просьбой.

События следовали быстро одно за другим. 1 августа президент Рюти отказался от своего поста, и в парламент срочно был передан проект закона, согласно которому меня должны были избрать президентом республики. После рассмотрения в нескольких положенных чтениях закон был единогласно принят на коротком торжественном заседании 4 августа, после чего действующий президент — премьер-министр — утвердил его и он вступил в силу. В тот же день я дал в парламенте торжественную клятву, что, действуя на посту президента, буду уважать Конституцию Финляндии и законы, а также все силы отдам на благо прогресса финского народа.

Первым делом мне нужно было сформировать новое правительство. Пост премьер-министра доверили вице-судье Антти Хакцеллю, бывшему министру иностранных дел и послу Финляндии в Москве, который в последнее время выполнял ответственные задачи в качестве депутата парламента. Министром иностранных дел после доктора Рамзая стал министр Энкелль, а министром обороны остался генерал Вальден. Новое правительство, важнейшей задачей которого было гарантировать стране мир, было назначено 8 августа.

Сейчас я был вынужден исполнять две требующие огромной ответственности должности — главы государства и главнокомандующего. Задачи второй я обязан был решать через Ставку, которую нельзя было перевести из Миккели, пока продолжалась война. И мне пять месяцев пришлось делить себя между Хельсинки и Миккели.

17 августа я принял генерал-фельдмаршала Кейтеля, прибывшего самолётом в Миккели, чтобы поздравить меня от имени рейхсканцлера Гитлера со вступлением на пост главы государства. Действительная цель Гитлера, конечно, состояла в том, чтобы ещё раз попытаться воспрепятствовать нам пойти своей дорогой.

Во время продолжительной беседы, на которой присутствовал начальник генерального штаба, я разъяснил значение политических событий последних недель. Генерал-фельдмаршал пожелал узнать, что означает на практике объединение гражданской и военной власти в одних руках и я, не скрывая ничего, сказал, что это сделано для того, чтобы предоставить народу Финляндии возможность поступать так, как требуют его интересы. Президент Рюти, как высший руководитель нашей внешней политики, не мог сохранить свободы действий в сложившихся обстоятельствах. Поэтому он и ушёл в отставку, а я пришёл ему на смену. Ещё я добавил, что хотел бы воспользоваться данной возможностью для разъяснения и доведения этих обстоятельств до сведения рейхсканцлера. Мои разъяснения явно произвели сильное впечатление на гостя, хотя он всё время вёл себя так, как будто ничего неприятного не произошло. Генерал-фельдмаршал до самого момента посадки в самолёт был внимателен и любезен. Проходя, он высказал сожаление, что те «честные товарищеские предупреждения», которые он высказал в апреле в Берхтесгадене генералу Хейнрихсу, «казалось, произвели на того плохое впечатление, несмотря на их доброе значение». Об общей ситуации он высказался оптимистически, как и требовала должность.

Генерал Эрфурт, сопровождавший Кейтеля до Хельсинки, где самолёт сделал промежуточную посадку, рассказал мне, что Кейтель в самолёте неоднократно возвращался к нашей беседе; заметно нервничая, он говорил, что вряд ли мог услышать от меня нечто иное, кроме того, что я в качестве главы государства стремлюсь делать все для вывода Финляндии из войны.

Первейшей моей задачей было добиться, чтобы правительство уяснило для себя, что значит поддержка, которую правительство Швеции обещало нам в случае, если будут разорваны наши отношения с Германией. В результате переговоров Швеция обязалась обеспечить нас зерном и некоторыми прочими продуктами питания на полгода.

Теперь наступило время снова вступить в контакты с Москвой, прерванные в апреле. 25 августа наши представители поинтересовались у посла СССР в Стокгольме, какие существуют предпосылки для начала переговоров о мире. В ответе госпожи Коллонтай говорилось, что советское правительство готово к мирным переговорам, если Финляндия выполнит два предварительных условия: немедленный разрыв отношений с Германией и вывод немецких войск из страны в течение двух недель, во всяком случае, до 15 сентября. Если немцы не пойдут на это, то следует интернировать их войска. Эти условия, говорилось в ответе, выдвигаются и от имени Великобритании, они также одобрены правительством США.

Правительство, желавшее вновь приступить к переговорам, к своему удовлетворению констатировало, что военные и политические усилия минувшего лета привели к отказу русских от требования безоговорочной капитуляции и что установлен срок, хотя и короткий, для предоставления немцам добровольно покинуть страну. Предложение правительства о начале переговоров на этих условиях было одобрено парламентом на закрытом заседании 2 сентября.

Послу Германии в Хельсинки в этот же день была вручена нота, которой дипломатические отношения разрывали и предлагали вывести немецкие войска из Финляндии в течение двух недель. Через генерала Эрфурта я послал германскому фюреру и главнокомандующему Адольфу Гитлеру письмо следующего содержания:

«В момент предстоящих трудных решений я испытываю необходимость сообщить Вам, что пришёл к убеждению, что спасение моего народа обязывает меня найти способ быстрого выхода из войны.

Неблагоприятное развитие общей военной ситуации всё сильнее ограничивает возможности Германии в грядущие моменты ещё больших бедствий оказать нам в достаточных размерах и в нужное время помощь, в которой мы неизбежно нуждаемся и которую Германия, по моему мнению, искренне хотела бы предоставить нам. Даже переброска в Финляндию одной-единственной немецкой дивизии займёт столько времени, что в течение его наше сопротивление может быть сломлено под нажимом превосходящих сил противника. К тому же, как я понимаю, обстановка не позволяет специально держать в Финляндии достаточное количество немецких дивизий, готовых к действиям. Опыт прошедшего лета подтверждает это предположение.

С оценкой военной обстановки, изложенной здесь, соглашается всё больше и больше избранников народа Финляндии. Хотя лично я был бы склонен придерживаться иного мнения, тем не менее конституция не оставляет мне возможности не принимать во внимание эту явную и постоянно растущую волю большинства народа. Когда господин генерал-фельдмаршал Кейтель по вашему поручению нанёс мне недавно визит, он подчёркивал, что народ Великой Германии, несомненно, сможет, если того потребует судьба, вести войну ещё десяток лет. Я ответил, что хотя, как надеюсь, это и соответствует действительности для девяностомиллионного народа, всё же мы, финны, полностью осознаем, что даже физически не способны выдержать эту войну дальше. Генеральное наступление русских в июне лишило меня всех резервов. Мы не можем больше позволить себе такого кровопролития, не подвергая постоянно опасности дальнейшее существование всего небольшого народа Финляндии.

Я хотел бы особо подчеркнуть, что даже если судьба и не подарит успеха вашему оружию, Германия все равно выживет.

Этого нельзя утверждать, говоря о Финляндии. Если наш всего лишь четырехмиллионный народ будет побеждён силой оружия, можно не сомневаться, что его изгонят из страны или доведут до вымирания. Я не могу поставить мой народ перед такой угрозой.

Хотя едва ли я могу надеяться, что Вы посчитаете правильным или одобрите эти мои соображения и мотивировки, всё же я решил послать Вам эти строчки до окончательного решения.

Вероятно, вскоре наши дороги разойдутся. Но память о немецких братьях по оружию в нашей стране будет жить. Ведь в Финляндии немцы были не представителями чужеземного ига, а помощниками и братьями по оружию. Но и в таком виде положение чужеземцев трудное и требует многого. Могу засвидетельствовать, что за все последние годы не случилось ничего, что дало бы нам повод смотреть на немецкие войска как на чуждых пришельцев и угнетателей. Уверен, что отношение немецкой армии, находящейся в Северной Финляндии, к населению и официальным органам страны, пожалуй, войдёт в нашу историю как исключительный пример корректности и сердечности отношений, сложившихся в такой обстановке.

Считаю своим долгом вывести мой народ из войны. По своей воле я никогда не мог бы и не хотел бы повернуть оружие, которое было нам передано в таком обилии, против немцев. Надеюсь, что Вы, хотя и не одобрите этого моего послания, всё же попытаетесь, как и я и все финны, прийти к окончательному уяснению существовавших до сих пор между нами отношений, всеми способами избегая их ненужного обострения».

Поскольку парламент одобрил предложение правительства о начале мирных переговоров, в Хельсинки и в Ставке надо было принимать срочные меры, ибо немцы должны уйти из страны в течение каких-то двух недель.

Генерал Дитл, молодцеватый и храбрый командующий немецкими войсками, несколько месяцев тому назад погиб в Германии во время авиационной катастрофы. Его преемник генерал-полковник Рендулич представлял собой совершенно иной тип человека. Вежливый и внимательный, но, видимо, более суровый и трудно идущий на сближение. Перед самым вручением ноты послу Германии генерал-полковник Рендулич нанёс мне визит в Хельсинки. Он сказал, что не может не выразить мне большой озабоченности по поводу того оборота, который принимают события. За короткое время пребывания на командной должности в Лапландии он успел убедиться, что финны хорошие воины, но тут же заметил, что никто не может отрицать факта, что и немцы являются бесстрашными бойцами, а при необходимости даже наглыми в военных действиях. При столкновении финнов и немцев война станет жестокой и кровавой.

Несмотря на этот угрожающий намёк, мы расстались по традиции любезно. То, что немцы уже догадываются, в какую сторону идёт развитие событий, ясно было уже из того, что, по сведениям нашей разведки, они приступили к широкому строительству промежуточных рубежей для ведения сдерживающих оборонительных боев.

Лично я не боялся, что предстоящий разрыв отношений с Германией вызовет кризис в оборонительных силах, а тем более среди гражданского населения. Народ Финляндии за последнее время научился думать реалистически. На своём опыте он смог убедиться, что и наша страна была пешкой в политической игре великих государств и что ни одно великое государство не побрезговало использовать малую страну в своих интересах. Лучшим свидетельством этого являются колебания в позиции Германии. Сначала немцы, будучи союзниками русских, принесли нас в жертву на алтарь своего русского союзника, потом, преследуя собственные интересы, поддерживали нас в период между войнами в 1940–1941 годах. Обстоятельства привели к тому, что эта поддержка превратилась в братство по оружию. Хотя мы и в этом качестве отказывались от ведения операции, которые были не в интересах Финляндии, и боролись только во имя своих собственных целей, всё же отношения между обеими армиями оставались корректными. Кроме того, общая борьба против Советского Союза уменьшила то горькое чувство, которое было вызвано позицией Германии перед Зимней войной и во время её. Шаг, который мы были вынуждены предпринять сейчас, был мучительным. Но выбора у нас не было!

Если учесть, что 20-я горная армия состояла из девяти дивизий (плюс специальные войска) и в целом в ней насчитывалось около 200000 человек, а также то, что на территории её дислокации были сосредоточены огромные склады, становится ясно, что вывод её в столь короткий срок был невозможен уже чисто по техническим причинам. Самая южная группа из трёх дивизий, находившаяся в полосе Ухта-Кестеньга, была в 200 километрах от ближайшей железнодорожной станции, а расстояние по железной дороге до портов Ботнического залива составляло 400 километров. Наземные пути в Норвегию были относительно хорошими, но от Рованиеми через Ивало, от Торнио через Ивало и от Торнио через Муонио до норвежской границы надо было проехать 400 километров, а осенние дожди вскоре превратили дороги в месиво. Не был я уверен и в том, что генерал-полковник Рендулич и его начальство пожелают облегчить наше положение и отвести войска в установленный срок.

Уже 3 сентября я отдал приказы о переброске шестой дивизии с Карельского перешейка в Каяни и о передислокации 15-й бригады в район южнее Оулу. Обстановка была сложной и неприятной. Ещё не было заключено даже перемирие, не говоря уже о мире, а нам уже пришлось ослаблять нашу группировку на фронте против Советского Союза и отправлять войска на север.

Перед тем как наши отношения с немцами были разорваны окончательно, я хотел попытаться ускорить уход германских войск, по возможности без военных столкновений с ними. Поэтому утром 5 сентября я пригласил к себе генерала Эрфурта, в способность критического мышления которого я привык верить, и попросил его воздействовать на генерал-полковника Рендулича, чтобы он ускорил отступление. Я заверил его, что мы со своей стороны сделаем всё возможное для облегчения перевозок немцев. Генерал сообщил мне, что незадолго до нашего разговора он связался с генерал-полковником Рендуличем, и тот уже начал отвод войск. Это было радостное известие. Если немцы пожелают быстро покинуть нашу страну и пожертвовать частью своих запасов, у нас появится возможность избежать печальных событий новой войны. Но такого счастливого случая нам не выпало.

К моей радости, и в этом случае генерал Эрфурт полностью понял наше трудное положение. Его симпатия к нашей стране до конца осталась неизменной. Я и раньше считал, что назначение такого получившего высшее гуманитарное образование и по характеру самостоятельного генерала представителем немецкого командования ко мне в Ставку, являлось счастливым решением. Когда на одной из стадий был поднят вопрос о его замене другим, который, как мы полагали, мог бы более жёстко проводить линию своего работодателя, я дал понять германской Ставке, сколь высоко оценил бы решение оставить генерала Эрфурта на посту офицера связи между нами. Теперь, когда дороги наши расходились, я выразил ему свою искреннюю благодарность за ту широту взглядов и тактичность, которую он проявлял в своей нелёгкой работе.

Руководителем делегации, которая должна была вести переговоры о мире, назначили премьер-министра Хакцелля. Остальными членами делегации стали генералы Вальден, Хейнрихс, а также О. Энкелль. Я сказал о мире, но на самом деле мы не знали, будут ли переговоры касаться вопроса о мире или перемирии, или разговор пойдёт о том и другом. Для того чтобы переговоры происходили в благоприятных условиях и дальнейшее кровопролитие было прекращено, я через Стокгольм предложил генералиссимусу Сталину приостановить военные действия в предложенные им день и час.

В ночь на 4 сентября, которую я проводил у себя на квартире неподалёку от Миккели, министр иностранных дел, позвонив по телефону начальнику генерального штаба, сообщил, что Сталин принял моё предложение. Если подтверждённый ответ доставят в посольство СССР в Стокгольме до двух часов этой ночи, то русские прекратят огонь в 7.00 на следующее утро. Прежде чем генерал Хейнрихс разбудил меня, он постарался убедиться, что приказ о прекращении огня можно довести до всех частей до установленного срока. Около часа ночи связались с министром иностранных дел и поручили ему сообщить о моём согласии с предложением. Спустя несколько минут он передал это сообщение далее, следовательно, мой ответ должен был поступить в посольство СССР в Стокгольме заблаговременно.

Приказ о прекращении огня на суше, на море и в воздухе передали в части в 7.00 4 сентября. После того как часы пробили семь утра, нам стали поступать донесения, из которых явствовало, что русские продолжают боевые действия, как будто ничего не произошло. В течение дня они предпринимали многочисленные попытки углубиться в наши позиции, и даже атаки с предшествующей артподготовкой. Некоторые командиры, послав делегатов, установили контакт с русскими, которые сообщили, что им ничего не известно о прекращении боевых действий. В этой неприятной обстановке нам пришлось дать новое распоряжение, согласно которому вся боевая деятельность запрещалась, за исключением случаев, когда войска противника попытались бы проникнуть на наши позиции, которые нам, пока обстановка не прояснится, следовало рассматривать в качестве демаркационной линии.

Так прошёл день и следующая ночь. Сразу после 7.00 следующего утра поступило первое донесение о том, что противник прекратил огонь.

Обстановка на севере была неопределённой. Она вызывала серьёзное беспокойство. 7 сентября был отдан приказ об эвакуации Лапландской ляни, откуда необходимо было перевести население либо в районы южнее реки Оулуйоки, либо же в Швецию. Благодаря помощи шведских официальных органов и прекрасной организации, мучительное перемещение населения через государственную границу прошло лучше и быстрее, чем мы позволяли себе надеяться. Снова дети, женщины и старики вынуждены были покинуть свои дома, и снова впереди была война и гонения.

В ночь на 15 сентября, когда мой поезд стоял на станции Коувола, из Ставки позвонили по телефону. Немцы потребовали сдачи гарнизона на острове Готланд, и, когда требование было отвергнуто, они пошли на остров в наступление. Командир береговой обороны генерал-лейтенант Валве приказал гарнизону перейти к обороне. После жестокого боя, в котором 700 немцев было взято в плен, подполковник Миеттинен вынудил наступающих отойти. Дело кончилось тем, что после того, как защитники острова умело отразили наступление немцев, русские их интернировали.

С одной стороны, я поблагодарил генерал-лейтенанта Валве за его решительное вмешательство в дело, а с другой — мог лишь констатировать тот факт, что немцы своей безумной попыткой облегчили наше положение именно в тот момент, когда Финляндия была вынуждена выгнать их из страны с помощью вооружённых сил.

Посол СССР в Стокгольме дала понять, что нашей делегации следует как можно скорее выехать в Москву. Прибыв в Москву 7 сентября, делегация всё же была вынуждена ожидать целую неделю приглашения в Кремль. Вечером 14 сентября, за день до первого совещания, премьер-министра Хакцелля разбил инсульт, что вызвало его отзыв, а затем, по прошествии нескольких месяцев, — привело к концу его деятельную жизнь. На переговоры, следовательно, пошли генералы Вальден, Хейнрихс, а также О. Энкелль. Руководителем делегации после премьер-министра Ханцелля был назначен министр иностранных дел Карл Энкелль, который тут же отправился в Москву.

Из донесений, полученных в те дни, постепенно стали ясны условия перемирия русских. Большинство из них мы знали и ранее. Новым было то, что русские вместо Ханко потребовали аренды на 50 лет основной части области Киркконумми, расположенной в непосредственной близости от столицы, с входящим в эту зону мысом Порккала, а также частей трёх соседних областей, так называемой территории Порккала-Удд. Кроме того, мы были обязаны передать весь район Петсамо, что означало лишение Финляндии единственного порта на Северном Ледовитом океане. Размер репараций с 600 миллионов был снижен до 300 миллионов долларов США, и нас обязывали выплачивать их поставками товаров в течение шести лет. Армию необходимо было отодвинуть на границу 1940 года (это следовало сделать за пять суток) и перевести её на мирное положение в течение двух с половиной месяцев со дня подписания соглашения о перемирии. Это означало также, что в ходе демобилизации нам следует изгнать из страны или интернировать немецкие войска. Далее, для облегчения достижения полной победы над Германией, мы должны были предоставить Советскому Союзу право использовать порты и аэродромы Южной Финляндии, а также наш торговый флот вплоть до окончания мировой войны.

За выполнением всех этих пунктов должна была наблюдать союзническая (русская) контрольная комиссия. Соглашение о перемирии вступало в силу в момент его подписания. Это означало, что его нельзя было ратифицировать в соответствии с существующим порядком и что одобрение его парламентом должно было произойти авансом.

Правительство собралось на заседание 18 сентября с целью определить своё отношение к условиям перемирия. Тем же вечером я беседовал с бывшим министром иностранных дел Рамзаем, который сказал, что условия ужасны, но если мы не примем их, то последствия могут оказаться роковыми. Однако уже в ранние часы следующего утра мы получили из Москвы сообщение, что советское правительство требует подписания соглашения до 12 часов следующего дня.

Поэтому я созвал правительство в 5.00 19 сентября. В резиденцию правительства были также приглашены генерал-лейтенант Айро и полковник Паасонен, выделенные в качестве технических экспертов в помощь правительству. Я информировал правительство об ультиматуме русской стороны, а затем предоставил слово генерал-лейтенанту Айро. Из его доклада стало ясно, что Финляндия при благоприятных условиях может продержаться всего лишь три месяца. Полковник Паасонен, в свою очередь, заметил, что наступление русских, как на Карельском перешейке, так и в полосе севернее Ладоги, уже миновало кульминацию и что оборону, прежде всего северо-восточнее Выборга, облегчают необычайно выгодные условия местности. То обстоятельство, что большая часть соединений, принимавших участие в наступлении, переброшена на фронт в Прибалтике, указывает на то, что наступления, во всяком случае, крупного, ожидать не приходится. Однако противнику потребуется не больше двух недель для сосредоточения новой превосходящей в силах группировки на Карельском перешейке. Кроме того, стратегическое положение нашей страны значительно ухудшится, если русские овладеют южным берегом Финского залива.

После выступлений военных экспертов я предоставил слово исполняющему обязанности премьер-министра фон Борну, который временно замещал на этом посту уехавшего в Москву Энкелля. Барон фон Борн не стал выступать против принятия условий перемирия, однако выразил в своём полном пессимизма заявлении огромную скорбь и обеспокоенность присутствующих по поводу судьбы, которая сейчас ожидает народ Финляндии. В моём присутствии правительство, испытывая тяжёлые чувства, решило внести в парламент проект решения об утверждении условий и предоставлении полномочий для подписания перемирия. Парламент, созванный на заседание в то же утро в 7.00, без долгих разговоров утвердил проект решения.

Когда делегация вернулась в Финляндию, я узнал, что информация о решении парламента не успела поступить вовремя, поскольку соглашение подписывали между 11 и 12 часами дня. Правда, посол Швеции Сёдерблум через Стокгольм сообщил, что он слышал об утверждении условий перемирия, как правительством, так и парламентом, но официального подтверждения этому не поступило. В эти тяжёлые дни наша полномочная, делегация встретила в Москве со стороны посольства Швеции необыкновенную доброжелательность и готовность оказать помощь.

Выборгская ляни опять оказалась в составе России, и народ Карелии вместе со скотом и всем движимым имуществом вновь отправился в путь на Запад. Благодаря тёплой погоде и существовавшей у нас возможности пароходных перевозок по озёрам, эвакуацию на этот раз смогли организовать лучше, чем в ноябре 1940 года. На дорогах тех времён, не расчищенных от снежных заносов, можно было видеть скорбь и печаль, несчастье и беспорядок: завязшие в сугробах сельскохозяйственные машины и рогатый скот, который едва мог двигаться. И всё же шествие изгнанных из своих домов жителей Карелии сейчас, если можно так выразиться, производило ещё более горестное впечатление, чем в прошлый раз.

Район Порккала-Удд, старую окультуренную территорию, где хозяйства процветали, а воды изобиловали рыбой, сейчас необходимо было освободить в течение суток до прихода гарнизона русских. Помимо того, что здешние жители потеряли свои дома и унаследованные от предков хозяйства, передача этой территории порождала большие трудности в снабжении столицы продуктами питания: перерезала прямые шоссейные и железные дороги, идущие в юго-западные районы Финляндии, оказались перерезанными. Тот факт, что с этого момента столица была доступна для прямого обстрела русской полевой артиллерией, представлял собой серьёзнейшую угрозу.

Второй раз за четыре года наши войска отступали на линию границы, установленную противником. И сейчас армия была вконец измотана в борьбе против превосходящего противника, но, как и в 1940 году отходила в боевом порядке, не разгромленная и сохранившая свою духовную твёрдость. Она не была разбита и могла бы при необходимости продолжать борьбу. Свидетельством этого являлись последние успешные бои под Иломантси. Однако общая ситуация требовала, чтобы боевые действия были прекращены и народ получил мир. С гордо поднятой головой финский солдат мог отправляться домой, хорошо выполнив свою задачу.

Свобода и на этот раз досталась нам дорогой ценой. Свидетельством этого служат 55000 белых деревянных крестов на наших погостах.

Правительство Хакцелля сразу, после выполнения своей задачи и заключения мира, ушло в отставку. Нелегко было подыскать подходящую кандидатуру, которая согласилась бы осуществлять руководство новым кабинетом министром, задача которого, несомненно, была более трудной по сравнению с любым из предыдущих правительств. Напрасно я обращался то к одному, то к другому парламентариям. Наконец это тяжёлое бремя согласился взять на себя президент верховного административного суда У. Кастрен.

Сейчас нужно было засучив рукава приступать к работе по восстановлению страны, возвращению торговых отношений и вообще к запуску производственного механизма, и всё это нужно было проделать наряду с вооружённой борьбой против нового противника, причём своего решения ждали и социальные проблемы, и, прежде всего поиск жилья для перемещённых лиц. Трудности, казалось, были непреодолимыми, если их рассматривать на фоне огромных экономических обязательств, предъявляемых репарационными требованиями.

Правительство Кастрена работало недолго, поскольку противоречия среди социал-демократов привели к сужению базы, на которую правительство опиралось. Уже 17 ноября оно посчитало необходимым уйти в отставку. За неполных два месяца кабинет министров под руководством Кастрена проделал значительную работу, на которую наложила печать принципиальная позиция премьер-министра в неравной борьбе за соблюдение интересов страны.

24 сентября русские захватили Таллинн, а спустя несколько дней в их руках оказалась почти вся Эстония. В связи с этим Германия не смогла предпринять против нас тех же мероприятий, к каким она прибегла годом раньше в Румынии и Венгрии, но всё же военные действия против немцев приносили нам огромные трудности. 15 сентября, ещё до подписания соглашения о перемирии, истёк исключительно короткий срок, который нам дали.

В разговоре с Рюти 2 февраля я положительно ответил на вопрос президента, считаю ли я, что офицерский корпус в любых условиях будет подчиняться приказам. Так и произошло. После смены фронта не было замечено каких-то фактов неподчинения приказам, хотя, многие офицеры, в особенности младшие, сражавшиеся бок о бок с немцами против общего врага, несомненно, оказались в эмоционально щекотливом положении. Если же принять во внимание известное недоверие к русским, которое господствовало не только в офицерском корпусе — можно сказать, что его испытывало огромное большинство народа, — едва ли стоит удивляться тому, что многие боялись возникновения внутренних конфликтов в результате военных действий на севере страны. Тем не менее, бесцеремонное ведение немцами боевых действий, завершившееся разрушением всей Лапландии, привело к тому, что все поняли необходимость освобождения Финляндии от армии, массовое присутствие которой продлевало нетерпимую ситуацию.

После вступления в силу соглашения о перемирии началась переброска на Север дополнительных войск, насколько это позволяла пропускная способность железных дорог. Так, в Оулу были передислоцированы бронетанковая дивизия, а также 3-я и 11-я дивизии. Бригаду егерей-пограничников перебросили в район севернее Каяни. Трудную задачу изгнания немцев из страны поручили генерал-лейтенанту Сииласвуо, чей командный пункт расположился в Оулу. Концентрацию войск было трудно осуществлять, поскольку одновременно полным ходом шла эвакуация гражданского населения из Лапландии.

Тем временем немцы приступили к выводу своих войск с полосы Ухта-Кестеньга, а русские даже и не попытались связать их. Фронт развернули против юга и под его прикрытием начали постепенно отводить войска в Норвегию. До завершения сосредоточения наших сил группировка немцев в составе трёх дивизий успела укрепить все коммуникационные линии севернее Оулу и Каяни. Это обстоятельство поставило нас при начале наступления в весьма невыгодное положение.

6-я дивизия и 15-я бригада получили приказ двинуться на север ещё до прихода наших основных сил. Немцы отступали, минируя дороги и уничтожая на своём пути все, даже малые мосты на шоссейных дорогах и путепроводы, не говоря уже о железнодорожных мостах через могучие реки Северной Эстерботнии. В связи с этим преследование шло медленно, и чем дальше продвигались наши войска, тем труднее было организовывать их снабжение. Появилась и ещё одна неприятность, когда русские войска, не объясняя ничего, перешли границу в районе Суомуссалми, а немного ранее, укреплённую границу в Кусамо.

Необыкновенно огромные трудности, которые были у наших войск в попытках настичь и связать отступающего противника, породили мысли о высадке десанта в тылу немцев. Эта задача была поручена генерал-майору Паяри и его 3-й дивизии. Генерал-лейтенант Сииласвуо наметил проведение этой операции на 30 сентября, а пунктом высадки морского десанта выбрал город Кеми. Вблизи его один батальон финских сил ещё до начала боевых действий занял позиции, прикрывая промышленные предприятия в районе Карихаара. Хотя в распоряжении десантируемых войск был плацдарм в тылу немцев, тем не менее, проникновение в Кеми морем представляло собой опасную попытку. Сам город был оккупирован немцами, и на побережье имелись их артиллерийские позиции. Поскольку глубинный порт был приведён в негодность путём затопления в его водах железнодорожных вагонов и различного металлолома, то десантирование должно было происходить с пересадкой войск на внешнем рейде с крупных на малые суда.

29 сентября вечером, когда войска уже готовы были к отплытию из порта Топпила близ Оулу, разыгралась жестокая буря и воспрепятствовала осуществлению идеи о высадке десанта в Кеми. Отсрочка же, в свою очередь, таила в себе опасность того, что внезапность, с которой замышляли провести операцию, могла оказаться утраченной. Войска получили приказ произвести высадку в ночь на 1 октября не в Кеми, а в порту Рёютя близ Торнио. После овладения городом одной части десанта было приказано перекрыть пути отступления немцев в долине реки Торнио, а другой — наступать в направлении Кеми, атакуя немцев с тыла. Одновременно по группировке в Кеми должны были нанести удар и с юга.

Высадка десанта в Рёютя без поддержки авиации была рискованной затеей, поскольку можно было полагать, что германская авиация, в распоряжении которой были все аэродромы этого участка, эффективно вмешается в дело. Следует считать заслугой талантливого руководителя генерал-майора Паяри то, что высадка и захват города Торнио, несмотря ни на что, прошли успешно. Успеху сопутствовало и то, что шюцкоровцы города Торнио и солдаты, находившиеся в отпусках, организовали что-то вроде народного восстания против немцев. Когда же к немцам подошло подкрепление, за удержание города пришлось вести упорные бои.

Свидетелями боев за Торнио стали в числе прочих и иностранные журналисты, которые были посланы убедиться на месте в том, сколь необоснованны были угрожающие обвинения русских, будто бы мы воюем с немцами лишь для отвода глаз. Они получили возможность наблюдать за высадкой десанта, за тяжёлыми боями и за народным восстанием и даже оказались под бомбовым ударом, нанесённым немецкой авиацией. С полным правом они могли засвидетельствовать, что наша война против немцев на Севере вовсе не была похожа на игру.

Второй эшелон, 11-ю дивизию генерал-майора Хейсканека, из-за все ещё продолжавшегося шторма удалось высадить только 6 октября. В упорном бою, продолжавшемся двое суток, войска немцев севернее Торнио были разбиты. 8 октября мы овладели городом Кеми. Операция по высадке десанта в соответствии с планом прояснила обстановку в прибрежной полосе, и сейчас можно было начать преследование противника в направлении на Рованиеми и вдоль долины реки Торнио. Генерал-лейтенант Сииласвуо в эти дни получил в своё распоряжение ещё одно соединение, 15-ю дивизию, снятую с Карельского перешейка.

Продвигаясь вперёд из Торнио и Кеми, наши войска встречали упорное сопротивление, прежде всего на промежуточных позициях, которые немцы выстроили по долинам рек. Местность — обширные болота и голые каменистые горы — требовала иных методов ведения военных действий, а не тех, к которым наши войска привыкли в южных районах страны. Особо утомительны были обходные манёвры, требовавшие огромного времени, и как только немцы обнаруживали, что им угрожает окружение, их пехота немедленно отступала, минируя местность и взрывая за собой дороги. Редкие наземные пути были раскатаны до непригодности, а распутица, порождённая осенними дождями, довела их до ещё более скверного состояния. Дни становились короче, и долгие марши и беспрерывные бои все больше изнуряли войска.

Когда посёлок Рованиеми, превращённый немцами в пепел, был 16 октября взят, группировка немцев в долине реки Торнио во избежание удара со стороны Киттиля была вынуждена отступить. Сожжённое село Муонио было освобождено 30 октября, и там встретились наши колонны, двигавшиеся из Рованиеми и Торнио. По петсамской дороге поспешили на высоты Лаанила. Противник был уже отброшен на 400 километров на север от своего исходного рубежа, но три самых северных финских коммуны — Инари, Утейоки и Энонтекиё — все ещё находились в руках немцев.

В соглашении о перемирии предусматривалось, что при необходимости русские примут участие в ускорении изгнания немецких войск. Содействие русских войск в операциях, несомненно, сократило бы военный поход и позволило бы нам избежать значительных потерь. Если бы они на начальной стадии войны в Лапландии активизировали свои действия против трёх немецких дивизий в полосе Ухта-Кестеньга, то это заставило бы немцев отступать быстрее. Даже фиктивное наступление с направления Петсамо, захваченного русскими 15 октября, заставило бы немцев поспешить с отходом, поскольку они были бы вынуждены опасаться, что их коммуникации, проходящие через Ивало, могут оказаться перерезанными. Когда я предложил контрольной комиссии, чтобы какая-нибудь небольшая часть русской дивизии, стоящая на новой границе в 70 километрах от Ивало, захватила бы перекрёсток дорог, ведущий в Инари, то получил ответ: предложение слишком запоздало. Однако потом, когда мы 4 ноября овладели населённым пунктом Ивало, оттеснив немцев в направлении Инари, русские не стали медлить с переходом границы и продвижением в направлении Ивало. После этого русские, держа палец на спусковом крючке, большими группировками севернее Ивало, в Кусамо и Суомуссалми взяли контроль над обстановкой на всей территории Северной Финляндии.

Установленный в соглашении о перемирии срок демобилизации армии заканчивался 5 декабря, и этого придерживались жёстко, хотя мы и просили о продлении. Вопрос демобилизации тех частей и подразделений, которые участвовали в лапландской операции, превратился в необыкновенно сложную проблему. Одновременно с демобилизацией солдат старших возрастов, более молодых бойцов свели в части, соответствующие по своему составу войскам мирного времени. И эта молодёжь должна была вести борьбу против немецких ветеранов, которые за четыре года войны успели привыкнуть к условиям Лапландии и ведению военных действий в глухих местах.

Просто чудо, что демобилизация не парализовала военную деятельность. В январе 1945 года только что сформированные войска были готовы продолжать наступление в северо-западном направлении на так называемый «рукав» Финляндии, который протянулся к общему пограничному столбу между Финляндией, Швецией и Норвегией, находящемуся в горах в нескольких десятках километров от атлантического побережья Норвегии. В этих неприветливых открытых всем ветрам местах немцы до апреля 1945 года продолжали удерживать в своих руках последний клочок финской земли.

В декабре 1944 года наступление против немцев продвинулось настолько далеко, что моё присутствие в Ставке уже не было необходимым. В середине этого месяца я перевёл свой командный пункт в Хельсинки и одновременно передал непосредственное руководство военными действиями начальнику генштаба генералу от пехоты Эрику Хейнрихсу. На пороге следующего года его официально назначили командующим оборонительными силами. За его заслуги во время войны в качестве начальника генерального штаба, а также за искусное руководство военным походом в Восточную Карелию я наградил Хейнрихса Крестом Маннергейма первой степени.

Последний приказ в качестве главнокомандующего я отдал 31 декабря 1944 года. Он звучал так:

«Солдаты Финляндии!

Покидая, теперь уже в последний раз, активное руководство оборонительными силами Финляндии, но будучи президентом республики и оставаясь главнокомандующим, я мысленно обращаюсь к воспоминаниям о последнем пятилетии и об обеих войнах, которые вынужден был выдержать финский народ.

С гордостью и благодарностью я вижу перед собой те бесчисленные серые ряды, которые, неколебимо верные своей задаче, оказали мне доверие и поддержку. Самые тёплые мысли приходят ко мне, когда я думаю о тех, кто после стольких лет борьбы и испытаний, выполнив до последнего свой долг, вернулся к мирным делам, а также о молодых людях, продолжающих служить в рядах оборонительных сил.

С глубоким благоговением и почитанием вспоминаю я тех из нас, кто не вернулся с полей сражения.

Сейчас все это уже позади, остались лишь следы, нанесённые обществу военными годами, а также славная память о победах финских мужчин и женщин. Народы мира стоят на пороге нового времени. Из ужасов войны поднимается иной мир, которому свойственны человеческие испытания и страдания, но который, уверенно можно сказать, принесёт с собой прогресс и новые достижения. Тяжёлым будет время для народов, пока не наступит день, который объединит нации в военном согласии и заложит основу мирного труда и взаимопонимания.

Перед нами встают бесчисленные проблемы, порождённые перемирием и послевоенным временем. Трудности могут показаться непреодолимыми, но сейчас как никогда нам, финнам, следует непрерывно проявлять те наши свойства, которые в прошедшие годы были нашей силой: солидарность и самообладание. Отдавая все наши силы настойчивому и бескорыстному труду, мы сможем выйти победителями из бурь современности и обеспечить существование и будущее нашего независимого государства.

Закалённые во многих боях бывшие солдаты, вернувшиеся сейчас в свои дома! Вам подлежит повсюду в стране поддерживать дух того взаимного доверия и товарищества, который родился в общих испытаниях войны, а также воспитывать в своём окружении уверенность и веру в будущее.

Мои братья по оружию! Я часто, как и сейчас, призывал вас постоянно напрягать силы, требовал от вас почти невозможного, и никогда мои призывы не оставались напрасными. Благодарю вас за блестящие действия на войне, которые не может затмить ничто в мире. Благодарю каждого руководителя в наземных, морских и воздушных силах, от высших командиров до рядового — офицеров, унтер-офицеров и солдат, не забывая высказать слова благодарности медицинскому персоналу, врачам и медицинским сёстрам.

Особо благодарю моих ближайших товарищей по работе, начальников генерального штаба, главного квартирмейстера, инспекторов и командующих родами войск, чьё умение и прилежность облегчали мою ответственность. Выражаю свою благодарность и командующим армиями и группами, руководителю работ по инженерному укреплению рубежей, а также командирам ВМС и ВВС, ополчения, зенитной обороны, корпусов и дивизий, которые самозабвенно и успешно справлялись с поставленными перед ними задачами.

Шлю свою тёплую благодарность тем десяткам тысяч рабочих, которые на фронте и в тылу, часто рискуя жизнью, трудились на благо нашей обороны. Их заслуги невозможно переоценить. Благодарю железнодорожников, которые не уклонялись ни от опасностей, ни от трудностей. В заключение шлю свою благодарность всем тем безымянным людям, которые самозабвенно работали в различных учреждениях и организациях на благо нашего общего дела и невозможное превращали в возможное.

От имени наших оборонительных сил — уверен, что выражаю мнение каждого солдата, — и от всего сердца я благодарю всех членов организации «Лоттасвярд», чья жертвенная деятельность даже в самых опасных точках навеки останется благородным примером для всех финских женщин.

Желаю вам всем успехов и счастья, которое рождается на почве свободного отечества.

Пусть высшая судьба служит процветанию Финляндии».

Перед концом рокового 1944 года я побывал в Миккели, городе, который в течение трёх войн гостеприимно принимал у себя высшее руководство оборонительными силами, и передал орден Креста Свободы для укрепления его на гербе Микаели на вечную память.

В 1945 году глава финского государства и правительство вынуждены были выполнять в наших условиях сложные задачи. В это время мне оказал огромную помощь премьер-министр Паасикиви, который, начиная с 17 ноября 1944 года, необыкновенно опытно и гибко выполнял трудные обязанности руководителя правительства.

На другого опытного государственного деятеля, который был моим помощником начиная с освободительной войны, на генерала Рудольфа Вальдена, я уже не мог больше опираться после того, как его в ноябре 1944 года хватил удар. От этого удара Вальден уже не оправился.

Важнейшим вопросом, который предстояло решить в ближайшем будущем, были выборы в парламент. Выборы не проводились с 1939 года, и после перемещения населения выборы технически требовали огромной подготовки, быстрая организация которой была неизбежностью. Выборы состоялись 17–18 ноября без каких-либо помех. Поскольку коммунисты на основе соглашения о перемирии получили право выступать в качестве политической партии, они создали вместе с левыми социал-демократами группу «народных демократов», которая получила 49 мест в парламенте. Социал-демократы получили 50 мест, аграрный союз — 49 мест, коалиционная партия — 28, шведская народная партия и левые шведы — в целом 15 мест и, наконец, прогрессивная партия — 9 мест. Как только стали ясными результаты выборов, правительство по сложившейся парламентарной традиции ушло в отставку. Премьер-министром остался государственный советник Паасикиви, его новый кабинет министров получил поддержку «трёх крупнейших», то есть социал-демократов, народных демократов и аграрного союза. Представители шведской народной партии и прогрессивной партии, работавшие в предыдущем правительстве, остались на своих местах. В программу коалиционного правительства входили широкомасштабные планы радикального реформирования общества в условиях, когда стремление к обобществлению орудий труда, с одной стороны, и развитие мелкого земельного хозяйства, с другой, плохо сочетаются друг с другом. Предполагались также сокращение чиновничьего аппарата и прочие меры. Главной задачей во время моего президентства было и оставалось выполнение требований соглашения о перемирии.

Из них самым щепетильным было требование о наказании военных преступников, содержащееся в 13-й статье соглашения.