Настоящий немецкий порядок

Настоящий немецкий порядок

В Освенциме, как штрафник, я носил красный круг, нашитый на груди и на спине. Нас называли «флюгпункт» — живая мишень.

Штрафникам миски и ложки не давали. Обед мы получали прямо в шапки. Они были настолько засалены потом и грязью, что суточная порция баланды — четверть литра отвара нечищеной брюквы — почти не вытекала. Да и не успевала: мы ее мгновенно выпивали.

Больше месяца штрафники не жили. Нас выгоняли на минные поля: пробежал 125 метров и падай камнем. А на огневом рубеже стояли эсэсовцы и тренировались в меткости стрельбы из всех видов стрелкового оружия — парабеллума, карабина, пулемета, автомата. Каждый день выбивали примерно десятую часть штрафников…

В 1942 году лагерь с инспекционной проверкой посетил Гиммлер. Через специальный глазок от начала до конца проследил за тем, как в газовой камере погибают от «Циклона Б» две тысячи людей. Пообщался с узниками. Ради этого наш блок выстроили на плацу.

Я привлек внимание Гиммлера, потому что по ранжиру стоял крайним левым — как самый низкорослый. «Спросите у этого русского, за что он попал в штрафники», — приказал Гиммлер офицеру-переводчику. Я знал, что отрицать свою вину — значит озлоблять фашистов, ставить под сомнение их право наказывать. Решил опять сыграть роль наивного простака, который раскаялся в ошибках, совершенных по молодости и неопытности.

Узники ловили каждое мое слово, понимая, что судьба всех и любого сейчас зависит от прихотей грозного и всесильного рейхсфюрера. Если бы я сказал что-то не то, погиб бы не только сам. Отправили бы в газовую камеру весь блок — две тысячи человек. Но, наверное, в те минуты мной руководило само провидение.

«Господин рейхсфюрер, разрешите ответить на ваш вопрос?» — сказал я по-немецки. Гиммлер изумленно шевельнул бровями: «Ты меня знаешь?» — «Вас знает вся Германия!» — не моргнув глазом, выпалил я. «Откуда немецкий язык?» — «Изучал в лагерях, он очень мне понравился». — «Похвально, похвально… — сказал Гиммлер, и его непроницаемое, каменное лицо ожило. — Ну а почему же ты, такой сознательный рабочий, попал в Освенцим?» — «Я убегал из Германии». — «Не захотел работать?» — «Работал я хорошо, и немецкие мастера были довольны мной, но меня плохо кормили, и я убежал, надеясь найти лучшее место и лучшее питание».

По правую сторону от Гиммлера стоял генерал с безобразным асимметричным лицом. Это был Кальтенбруннер. Рядом — Шелленберг. По левую сторону от Гиммлера — Рудольф Гесс, а возле него штандартенфюрер с внешностью непорочной девы. К нему и обратился Гиммлер: «Слышите, Эйхман, этот гефтлинг (узник) искал райский уголок и нашел его в Освенциме. — И опять ко мне: — Ну и как, ты нашел то, что искал? Тебе лучше здесь?» — «Здесь не лучше, но здесь настоящий порядок, немецкий, — ответил я. — Каждый гефтлинг знает свое место, никто не смеет нарушать приказ. Ну и думать не надо — начальство за тебя думает». — «Ты хотел бы быть на воле?» — вдруг спросил меня Гиммлер.

Свобода? Из рук Гиммлера? По горькому опыту других знал, что гестаповцы и эсэсовцы даром ничего не делают. Они даже могут выпустить меня на волю, чтобы потом устроить пропагандистский балаган: мол, отчаянного преступника, большевистского фанатика перевоспитали национал-социалистические идеи, работа, и он получил свободу. Нет, такой свободы мне не надо. «Я искренне признателен вам, господин рейхсфюрер, но не могу воспользоваться вашим предложением. Хочу разделить судьбу своих соотечественников. Кроме того, до конца войны мне все равно, где работать на великую Германию».