Мальта. Вопрос об объединении Германии и общеевропейской безопасности
Мальта. Вопрос об объединении Германии и общеевропейской безопасности
История распорядилась так, что президент Буш, пришедший на смену Рейгану, и его госсекретарь Бейкер также начали руководить американской дипломатией в более персональной и свободной манере, активно контактировать напрямую с лидерами других стран путем личных встреч, либо прибегая к телефонным беседам. Ни американский президент, ни Горбачев, судя по всему, не чувствовали особой необходимости консультироваться со своими правительствами или пояснять населению своих стран направление и существо их конфиденциального диалога и взаимных действий, хотя они во многом определяли будущее для всего мира. Особенно активным был личный канал Шеварднадзе — Бейкер. Последний многого добился с помощью этого канала. Податливость Шеварднадзе нелегко объяснить, как и то, кому он больше подыгрывал: то ли Горбачеву, то ли американским партнерам, с тем чтобы „успешные" переговоры привлекли внимание мировой общественности к его личности и принесли ему политические дивиденды на Западе.
Как известно, во внешней политике Горбачев провозгласил общую для всех стран приоритетную задачу — предотвращение ядерной катастрофы и окончание „холодной войны". Он ставил своей целью избавить советскую внешнюю политику от догматизма и идеологической зашоренности, придать ей определенную гибкость, динамизм, чтобы уменьшить международную напряженность, развязывать сложные узлы и преодолевать застарелые споры и противоречия, особенно на американском направлении.
Большинство советского дипломатического корпуса (и я в их числе) встретило все это с энтузиазмом. Однако постепенно наши дипломаты оказались в замешательстве. Горбачев слишком часто и с непонятной спешкой растрачивал переговорный потенциал нашей дипломатии. Практическая интерпретация того, что он громогласно провозглашал как „общечеловеческие ценности", подчас трансформировалась в решения, которые в какой-то степени игнорировали наши интересы ради достижения нужных, но слишком уж поспешных и не до конца продуманных соглашений с Западом. Такое поведение трудно оправдать, тем более, что Запад никогда не забывал о своих интересах на переговорах с Горбачевым.
Любопытно отметить, что Совет национальной безопасности США 13 марта 1989 года принял конфиденциальный документ о том, как администрации Буша вести дела с Горбачевым. В нем прямо говорилось, что целью американской политики должно быть не оказание „помощи" Горбачеву, а взаимодействие с Советским Союзом таким образом, чтобы „подталкивать его в направлении, желательном для нас".
И администрация Буша не без успеха подталкивала Горбачева и Шеварднадзе. Она совместно с Бонном добилась от Горбачева крупных уступок в другой ключевой области — объединении Германии.
Остановлюсь чуть подробнее на этом важном вопросе. Начиная с 1989 года МИД стал активно разрабатывать новые идеи глобальной и европейской систем безопасности (долгое время мы в своей политике исходили из того, что основным фактором нашей безопасности в Европе является наличие там сбалансированной двухблочной системы, однако события конца 80-х годов заставили подумать об альтернативах). Предполагалось, что эти системы должны существовать в рамках Объединенных Наций, а в Европе — в рамках совещания по безопасности и сотрудничеству. Таково было основное направление, предложенное нашей дипломатией, и Горбачев охотно поддерживал его. Он с энтузиазмом говорил о своем видении этой европейской системы безопасности в образе „общего европейского дома", где все нации Европы будут совместно мирно жить, как добрые соседи в одном „доме", причем США и Канада будут „проживать" на той же улице, если и не в этом „доме".
Вашингтон не разделял этот энтузиазм, но публично не возражал, будучи занят совместно с союзниками идеей объединения Германии.
Важное значение имела первая полномасштабная встреча Горбачева с Бушем 3 декабря 1989 года на Мальте (мне довелось участвовать в этой встрече). Значительное место на переговорах заняли проблемы разоружения. Но главными, по существу, были вопросы советско-американских отношений в свете прихода в США новой администрации, реформ Горбачева в СССР, развития событий в Восточной Европе и вокруг германской проблемы. Вопрос об объединении Германии не значился в подготовленной заранее повестке дня. Правда, Берлинская стена рухнула еще за месяц до встречи и идея объединения Германии получила новый импульс на Западе.
Буш осторожно прозондировал отношение Горбачева к этой идее. Горбачев высказался в том плане, что наша европейская политика основывается на приверженности „общеевропейскому процессу" и эволюционному построению „общеевропейского дома", в котором будут учтены интересы безопасности всех стран. Но он не уточнял, как это должно быть сделано, хотя у него и был с собой меморандум наших европейских и германских экспертов на эту тему („объединение Германии должно быть окончательным продуктом постепенной трансформации политического климата в Европе, когда оба блока — НАТО и Варшавский договор — будут распущены или объединены по взаимному согласию").
Вопрос о Германии подробно не обсуждался на Мальте, но для Буша и для Запада было важно в принципе, что Горбачев не отверг с ходу разговор об объединении Германии, как преждевременный, а именно этого опасались Вашингтон и Бонн{36}.
Не менее значительным по своим последствиям для развития событий в Восточной Европе было подтверждение Горбачевым — в ходе обсуждения с Бушем положения в странах этого региона, — что „доктрина Брежнева" мертва. Президент США воспринял это важное заявление как фактическое заверение Горбачева не вмешиваться в происходящие в странах Восточной Европы события, что, разумеется, активизировало деятельность Вашингтона по развалу социалистического блока. При этом США не брали на себя конкретных обязательств по созданию новой сбалансированной системы безопасности в масштабах всей Европы. Кто знает, быть может, уже тогда в кабинетах внешнеполитических ведомств стран Запада зарождалась идея продвижения НАТО на Восток, которая сейчас активно обсуждается.
Понимал ли Горбачев в тот момент (и позже) опрометчивость подобных своих поспешных заверений, хотя бы с точки зрения поддержания элементарного международного баланса сил, столь необходимого для дальнейших успешных переговоров и дипломатического торга? Или он был полностью заворожен обещаниями Буша не использовать во вред Горбачеву ослабление советских позиций в Восточной Европе, а также своим „новым мышлением" в отношениях с Западом? Не знаю. Но, во всяком случае, ясно, что в решающий момент он сознательно дистанцировался от бурных событий в Восточной Европе. „То, что происходит там, — прямо заявил Горбачев на заседании Политбюро 2 января 1990 года, — не должно нас сбить с пути, ни в мыслях, ни в действиях". Буш мог быть доволен. А Горбачев был удовлетворен полученным от президента США обещанием поддержать его реформы, а может быть, даже оказать экономическую помощь.
Любопытно, что сам Горбачев так охарактеризовал общий итог встречи на Мальте: „Отношения вышли на новый уровень". Бейкер также оценил эту встречу, как важный фактор в улучшении советско-американских отношений в 1990 году и как успех американской дипломатии в этой области.
Тем временем американский президент активизирует свои усилия в германском вопросе. Уже через неделю после Мальты Буш направляет Горбачеву личное послание, в котором на этот раз прямо ставился вопрос об объединении Германии. Президент писал, что этот процесс должен проходить в соответствии с принципом самоопределения без навязывания немцам каких-либо решений со стороны и с пониманием, что все это будет „частью растущей интеграции европейского общества", которая будет носить „постепенный и мирный характер и осуществляться в рамках эволюционного процесса".
Таким образом, обе стороны вроде согласились тогда с тем, что объединение Германии должно быть частью общего процесса, направленного на создание новой формы европейской безопасности и стабильности, которые до этого в течение сорока лет гарантировались сбалансированной, но жесткой структурой двух противостоящих блоков. Позиция в пользу эволюционных изменений в интересах создания новой общеевропейской системы была поддержана Политбюро.
Ключевым пунктом разногласий с Западом оставался вопрос о военно-политической структуре объединенной Германии. Вскоре, однако, стали происходить непонятные метаморфозы в поведении самого Горбачева, который взял практически все переговоры по Германии на себя. Под давлением США и ФРГ (Буш и Коль активно использовали конфиденциальный персональный канал связи) он начал колебаться. Правда, во время встречи на высшем уровне с Бушем в Вашингтоне (в конце мая 1990 года) Горбачев пытался маневрировать с идеями о нейтрализации объединенной Германии или об одновременном ее членстве в НАТО и в Варшавском пакте на период, необходимый для объединения обоих блоков. Однако все его зигзаги и колебания продолжались недолго. По мере того, как нажим со стороны западных держав усиливался, а реформы в стране буксовали, Горбачев начал сдавать позиции, уповая на сотрудничество с Западом как на свою основную козырную карту.
Еще в Вашингтоне, после напряженной дискуссии с Бушем, Горбачев неожиданно согласился с тем, что Германия сама должна будет решать вопрос о вхождении в НАТО, что было равносильно согласию на вхождение объединенной Германии в НАТО. Как пишет госсекретарь Бейкер, такое заявление Горбачева „привело в шок остальных членов советской делегации". Ведь речь шла не просто об объединении двух частей Германии, а о присоединении ГДР к ФРГ в рамках НАТО.
К немалому удивлению Запада, да и большинства наших дипломатов, вовремя „блиц-встречи" с Колем в июле 1990 года в одной из курортных зон Кавказа Горбачев практически снял все важные возражения и оговорки относительно объединения Германии, получив взамен некоторую денежную компенсацию, чтобы построить жилье в СССР для выводимых советских войск, и некоторые ограничения в отношении деятельности НАТО на территории бывшей ГДР, которые, впрочем, вскоре после объединения были тихо отменены. Важнейший вопрос о безопасности СССР в рамках новой системы безопасности в Европе даже не стал предметом сколько-нибудь серьезного рассмотрения, а тем более решения. Так, по существу, были сданы дальние западные рубежи безопасности нашей страны без какой-либо стратегической компенсации{37}.
Как мне впоследствии рассказал один из помощников Буша, Коль, по его собственному выражению, был поражен таким внезапным полным согласием Горбачева. Канцлер (как и весь Запад) готовился к долгими трудным переговорам с Горбачевым, и с таким настроением он приехал на встречу с ним. На обратном пути в Бонн Коль и его окружение на борту самолета бурно отпраздновали это историческое событие, которое вопреки их ожиданиям произошло так скоро. Вашингтон также не скрывал своего удовлетворения, ибо вопрос об объединении Германии под эгидой Запада был событием особой важности и для США, и для НАТО. Вашингтон, так же, как и Бонн, был готов к тому, что Западу, видимо, придется заплатить немалую политическую и экономическую цену — значительно большую, чем пришлось заплатить в действительности. Об этом мне впоследствии говорили и Бейкер, и Киссинджер, и многие другие в США.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.