Предыстория «Оптимистической трагедии»
Предыстория «Оптимистической трагедии»
Воля (домашнее имя Всеволода Витальевича Вишневского) с детства увлекался всем военным, поскольку в его роду было много военных. А еще он увлекался живописью, археологией, собиранием марок и монет, занимался борьбой, футболом, катался на роликовых коньках, любил сладости и глотал книгу за книгой. Учился он в Первой петербургской гимназии. Родители к тому времени разошлись, и Воля был предоставлен самому себе. Темперамент у него был необузданный, воля – неукротимая, и в декабре 1914 года (21 декабря ему исполнилось 14 лет) он сбежал из пятого класса на фронт. Какое-то время был «сыном» лейб-гвардии Егерского полка и разведчиком, участвовал в боях. Частые болезни, ранение, контузия, переформирование части давали ему возможность приезжать в Петербург. И тогда он догонял своих одноклассников по учебе в гимназии. В январе 1918 года уехал из полка, чтобы сдать экзамены на аттестат зрелости, а 19 февраля его рота почти вся погибла. Будущего писателя судьба берегла. Его аттестат зрелости от 13 февраля 1918 года имеет отличные и хорошие отметки. К этому времени у него уже было три георгиевских креста за храбрость!
В. Вишневский уехал из Петрограда в Москву с Первым морским береговым отрядом, охранявшим переезжавшее правительство. Не терпя бездействия, Всеволод постоянно что-то записывал в блокнот, писал стихи. Товарищи прозвали его «Стихоплетом». Летом 1918 года его отряд разоружал штаб анархистов на Поварской улице, дом 8. Комиссар отряда М. Якубович считал, что пьеса «Оптимистическая трагедия» была задумана Вишневским уже тогда!
Александр Таиров, ставивший пьесу в 1933 году в своем Камерном театре, говорил, что эмоциональный тонус пьесы – на грани кипения, ведь завтра многих, возможно, ожидает смерть, а потому сегодня для многих – «Да здравствует анархия!». Как музыкальное произведение звучит в контрастах, так и герои идут от хаоса к гармонии, от отрицания к утверждению. Комиссар в пьесе входит в разбушевавшийся анархический отряд, как начало ясности, целеустремленности.
В июле вместе с отрядом В. Вишневский был отправлен в Нижний Новгород. В гостинице «Сорокинское подворье» в Канавине шла запись в Волжскую военную флотилию, на стене висело обращение, написанное Н. Г. Маркиным: «От желающих поступить в морской отряд требуется признание платформы Советской власти и безукоризненная честность как по отношению к начальству, так и к своим товарищам. Не имеющих этих качеств, просим не беспокоиться». Маркин ко всем обращался на «вы».
Всеволод Вишневский на корабле «Ваня» встретил друга на всю жизнь – пулеметчика Петра Попова, а также Ларису Рейснер, которая не раз там бывала. Вот отрывок из стенограммы выступления Вишневского перед актерами Камерного театра:
«Лариса Рейснер – петербургская культура (сам Вишневский очень любил и хорошо знал историю Петербурга, особенно пушкинского времени. – Г. П.), ум, красота, грация. Человек, который как-то пришел на флот и как-то сумел подчинить реакционную группу офицерства.
Когда она пришла к нам, матросам, мы ей сразу устроили проверку: посадили на моторный катер-истребитель и поперли под пулеметно-кинжальную батарею белочехов. Даем полный ход, истребитель идет, мы наблюдаем за «бабой». Она сидит. Даем поворот, она: «Почему поворачиваете? Рано, надо еще вперед». И сразу этим покорила. С того времени дружба. Ходили в разведку. Человек показал знание, силу. Мы сначала не верили: «Пришла какая, подумаешь!»
Очень активная, очень напряженная, напористая и очень простая. Я помню такой случай. 1 октября 1918 года наш корабль погиб. В живых осталось тридцать человек. Мы сидим, греемся, дают кофе, спирт. Подходит Лариса: «Расскажите». Меня толкают: «Валяй, ты умеешь». Рассказал. Она выслушала, потом подошла и… поцеловала в лоб. Парни заржали, она посмотрела, и все утихли. Это было просто и у меня осталось на всю жизнь…»
«Будешь играть Ларису Рейснер, – сказал Вишневский Алисе Коонен. – Ты замечательно должна ее сыграть. У вас есть что-то общее. И в характере какие-то сходные черты, и глаза похожи. И имена рифмуются: Алиса – Лариса». Общее было – Алиса Коонен увлекалась фигурным катанием так же страстно, как и Лариса. При обсуждении пьесы Коонен неожиданно переименовала название пьесы. «Да, я понимаю, что это трагедия. Но пьеса-то оптимистическая», – убеждал Вишневский, как надо играть. «А почему бы именно так и не назвать пьесу – „Оптимистическая трагедия“?» – вмешалась Коонен. «Всеволод вскочил и, заключив меня в объятия, воскликнул – Ура! Роль Комиссара стала одной из самых дорогих моему сердцу», – вспоминала актриса.
Лариса Рейснер очень любила Камерный театр, послала им телеграмму в честь десятилетнего юбилея. Много раз смотрела любимый спектакль «Жирофле-Жирофля» с Алисой Коонен в главной роли. Лично они не встречались. А творчески соединены – Коонен тоже мечтала «об искусстве больших страстей, искусстве больших обобщений».
В первой сцене «Оптимистической трагедии» Комиссар приходит на анархический корабль. Ее встречают гоготом и собираются изнасиловать. Поняв, что моряки не шутят, Комиссар застрелила схватившего ее в охапку матроса. – «Ну, кто еще хочет попробовать комиссарского тела? …Нет таких! Почему же? Вас было так много… Когда мне понадобится, я нормальная, здоровая женщина, я устроюсь, но для этого мне вовсе не нужно целого жеребячьего табуна».
А как на самом деле встречали на военном флоте женщину? По-разному.
«Не считая, вообще говоря, полезным присутствие женщины среди войск, особенно в боевой обстановке, я в данном случае должен был признать, что наличие в армии таких женщин, как Лариса Михайловна, даже очень желательно. Она отличалась редкой наблюдательностью, быстро и правильно разбиралась в сложной военной обстановке, а главное, могла талантливо изобразить наблюдаемое на бумаге», – вспоминал Ф. Новицкий, военмор.
В книге Давидсона о Николае Гумилёве приводится рассказ литературоведа Виктора Мануйлова, который будто бы был на корабле, когда туда пришла Лариса Рейснер и матросы начали бурно высказывать свое возмущение. «Почему начальникам можно иметь своих жен рядом, а нам нельзя?» Лариса Михайловна, услышав недовольство, по словам Мануйлова, вышла к морякам, что-то такое им сказала, что больше они уже не возмущались и относились к ней с уважением.
Если быть фактически точным, то в 1918 году В. Мануйлов – еще новороссийский гимназист. На Волжско-Каспийскую флотилию он был мобилизован в 1920 или 1921 году, после окончания Гражданской войны. И пересказал Мануйлов одну из легенд о Ларисе Рейснер, бытовавших на флотилии.
М. Кулик, служивший в то время на флоте, рассказывал: «В кругу товарищей мы всегда вспоминаем Ларису Михайловну добрым словом. Моряки Волжской флотилии и красноармейцы 5-й и 2-й армий очень уважали и искренне любили Ларису Рейснер за ее революционную отвагу, за исключительную чуткость к людям. Маркин высоко ценил ее мужество. 1 октября наша канлодка „Ваня“ погибла. Погибло около половины команды. В числе погибших был и комиссар Маркин.
К месту боя прорвались наши катера и под огнем противника подняли из воды пятнадцать матросов. Среди них был и я. Всех нас доставили на штабной пароход «Межень», и там мы сразу почувствовали теплоту материнских рук и заботу Ларисы Рейснер. Перевязывая мне раненое плечо, она старалась успокоить меня, хотя сама безмерно горевала о гибели наших боевых товарищей. Благодаря личной заботе Ларисы Михайловны мы были все размещены в каютах, согреты, одеты и накормлены. Не чувствуя усталости, она продолжала так же заботиться и о четырнадцати матросах, выплывших на берег и тоже доставленных на «Межень», а затем с такой же неутомимостью ухаживала и хлопотала возле девяти человек, возвратившихся 2 октября с десанта».
Могла ли Лариса застрелить матроса? Из письма сигнальщика В. Таскина, флаг-секретаря комфлота к Наумовой, составителю сборника «Лариса Рейснер в воспоминаниях современников»: «Уважаемая Анна Иосифовна! Действительно, с июля 1919-го по май 1920 года, а затем месяца два в Петрограде я находился в непосредственной близости к Раскольниковой-Рейснер. Знал не только Ларису Михайловну, но и ее мать, отца, брата и даже свекровь. Но рассказчик я плохой… следовательно, мое выступление с воспоминаниями, да еще в таком журнале, как „Новый мир“, вообще исключается. Но помочь Вам хочу, ибо на всю жизнь сохранил чувство глубокого уважения к Федору Федоровичу и восхищение Ларисой Михайловной. Вы называете Ларису Михайловну воином. Вот тут что-то не то. Она была флаг-секретарем (адъютантом), комиссаром, политпросветработником, бесстрашным разведчиком, но… она не умела обращаться с оружием и не любила его. Она с отвращением отказалась даже от маленького дамского браунинга, предложенного ей из трофеев. Но она любила опасность и риск. И везде, и всегда, в любой обстановке она оставалась женщиной, с головы до ног».
Кстати, жен комиссаров, командоров на флоте было немало. Летом 1919 года Ларисе пришлось около тридцати жен отправлять в Астрахань поездом в очень трудных условиях успешного наступления белых.
Надежда Крупская ездила с агитпоездом по фронту, Екатерина Ворошилова была членом женсовета Первой конной армии в Царицыне в 1918 году, занималась детьми-беспризорниками.
В статье о Всеволоде Вишневском «Мальчик в красной рубашке» (Звезда. 2001. № 2) Борис Парамонов пишет о странных сближениях повести Германа Мелвилла «Билли Бад» и «Оптимистической трагедии» и о том, что в одной немецкой работе усматривались поражающие параллели между «Оптимистической трагедией» и «Доктором Живаго». Речь шла, предполагает Парамонов, о символике женского начала в русской революции.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.