Глаза Маши Рольникайте

Глаза Маши Рольникайте

Фото девочки, сделанное в Вильнюсе в 1940-м году, известно во многих странах. Девочку зовут Маша Рольникайте (окончание фамилии — атрибут литовского гражданства). Ее отец — адвокат с «левой» репутацией; семья счастливая, благополучная, четверо детей. Дома говорят на идише, с литовцами — по-литовски. Когда в Литву пришли русские, Маша могла объясняться с ними только жестами; за год она немного освоила русский язык. У нее огромные глаза, живые, улыбающиеся, красивые. Она, слава Богу, не знает, что им предстоит вскоре увидеть, что ей предстоит пережить.

21 июля 1941 года Маше исполнится 14 лет. Этот день она вместе с мамой, сестрами и братиком встретит в Вильнюсе, оккупированном гитлеровцами; в сентябре немцы сгонят 80 тысяч евреев в гетто. Машу ждут 45 месяцев мук, непосильных и зрелому человеку, — голод, физическая работа, от которой падают крепкие взрослые женщины, побои, издевательства, ежедневное ожидание смерти (слабых, больных, детей, стариков, просто заложников систематически вывозят из гетто в Понары — там расстреливают).

От 80 тысяч к весне 1945-го останется несколько сотен полутрупов. Мама, сестра, брат Маши погибнут в гетто, старшей сестре удастся бежать. После ликвидации гетто в сентябре 1943 года Машу ждут еще два концлагеря — в Штрасденгофе (под Ригой) и в Штутгофе (Польша) — один страшнее другого, — а в них путь от ворот до газовой камеры…

Когда Красная армия будет уже совсем близко и последних заключенных в бесшумной спешке погонят дальше на Запад, у Маши кончатся силы — сначала женщины еще поволокут ее, но, когда она уже не сможет передвигать ноги и ее оставят в кювете — умирать; Бог, терпеливо взиравший на все, что творится, пошлет ей узницу из Венгрии (все будет, как в тумане, и Маша не узнает ее имени) — она вытащит коченевшую девушку, и вдвоем, опираясь на палки, они поплетутся дальше. На следующий день, 10 марта 1945 года, их спасут бойцы Красной армии…

С первых дней гетто Маша вела дневник (она любила книжки и школьницей писала стихи). Записывала все, что случилось, что видела и слышала; первую тетрадку передала своему учителю Йонайтису (он, чем мог, помогал Маше и ее близким и тетрадку сохранил). Потом Маша писала на обрывках бумажных мешков из-под цемента и все заучивала наизусть — записки могли отобрать, а написанное нужно было сохранить. После освобождения, еще в карантине, Маша переписала весь дневник в три тетради…

Вернувшись в Вильнюс, она доучивалась в школе, работала, потом заочно кончила Литературный институт. В книге «Что было потом», над которой Мария Григорьевна Рольникайте работала немало лет, есть рассказ о том, как в 1946 году в Вильнюс приехал С. М. Михоэлс, великий актер, председатель Еврейского антифашистского комитета СССР. Михоэлс побывал в Вильнюсском еврейском музее, и там ему рассказали о дневнике Маши. Михоэлс захотел его прочесть. Он получил три тетради вечером, за день до возвращения в Москву, и на следующий день сказал Маше: «Я читал до пяти утра. Больше не хватило сил». Третью, непрочтенную, тетрадь Михоэлс увез в Москву. Он знал, какие препятствия чинят выходу «Черной книги» (сборника свидетельств об уничтожении гитлеровцами еврейского населения СССР, составленного под редакцией Ильи Эренбурга и Василия Гроссмана), и поэтому сказал Маше о ее тетрадях: «Издать это сейчас нельзя, — а чтобы подбодрить ее, добавил: — Надо строить новую жизнь, хватит плакать о прошлом». Голос у него был бодрый, а глаза печальные. В январе 1948 года Михоэлса убили, закрыли его театр, а вскоре и Еврейский музей в Вильнюсе…

В 1948 году в Австрии поймали коменданта Вильнюсского гетто Мурера — он лично с упоением избивал и расстреливал узников гетто. Мурера выдали СССР. Судили его в Вильнюсе; он держался нагло, с презрением глядел на свидетелей — недобитых им Juden. Ему дали 25 лет, но он не сник, верил, что выживет. В 1955 году СССР подписал договор с Австрией, и Хрущев в порядке дружеского жеста освободил из советских тюрем тысячу австрийцев. Среди них был и Мурер.

Рауля Валленберга, спасшего от гитлеровцев десятки тысяч евреев, Кремль распорядился уничтожить, и его убили в Лубянской тюрьме. Францу Муреру, убивавшему еврейских женщин и детей, Кремль даровал свободу, и его отпустили домой наслаждаться жизнью.

В 1961 году израильтяне отловили одного из главных палачей еврейского народа Адольфа Эйхмана, судили его и казнили. Процесс Эйхмана имел огромный резонанс в мире. Он всколыхнул и Австрию. Мурера снова арестовали и предали суду. СССР в этом процессе участвовать не стал. Долгое разбирательство кончилось позорно — Мурера оправдали. Это решение заставило Машу Рольникайте достать свой дневник, перевести его на литовский язык и отнести в вильнюсское издательство. Она назвала рукопись «Я хочу жить».

В Москве об этом узнал Илья Эренбург, он выразил желание познакомиться с рукописью. Но Эренбург не знал ни литовского, ни идиша, и Маша перевела свой дневник на русский язык специально для Ильи Григорьевича. 28 августа 1962 года он написал автору дневника: «Я прочитал Вашу рукопись не отрываясь, нашел ее очень интересной и надеюсь, что она будет напечатана. Перевод неплохой, но все же требует некоторой небольшой редакторской обработки… Последний мой совет — измените название, найдите другое, более спокойное. После того как эта книга выйдет на литовском языке, я помогу Вам в напечатании ее перевода на западные языки». Эренбург слово сдержал, и в 1966-м книга М. Рольникайте «Я должна рассказать» вышла с его предисловием в Париже. Годом раньше ее напечатала ленинградская «Звезда». С тех пор книга «Я должна рассказать» издана в 18 странах. Многие издания ее украшает портрет автора, сделанный в Вильнюсе в 1940 году…

Маша Рольникайте стала писательницей. Она пишет только о том, что хорошо знает, что считает самым важным в жизни. Несколько десятилетий она живет в Питере, здесь написаны и напечатаны все ее книги.

Я не пишу юбилейную статью о творчестве писательницы М. Рольникайте, хотя шесть ее повестей стоят подробного разговора. По временам голос ее звучал приглушенно, как в «Привыкни к свету» (1976), потом он обрел большую раскованность, как в повести «Свадебный подарок, или На черный день» (1990).

Мария Григорьевна все так же активна, доброжелательна, внимательна к людям, как и в давнюю пору, когда мы познакомились. Только глаза ее часто бывают печальны и растерянны…

10 марта 1945 года молоденький красноармеец сказал Маше: «Не плачь, сестренка, мы тебя больше в обиду не дадим». Неужели это его внук стоит сейчас на Невском со свастикой на рукаве и продает фашистские листки?

Мне бывает стыдно смотреть в глаза Марии Григорьевне. Вроде ни в чем не виноват, а все равно стыдно…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.