О МОЛОДЫХ ПОЭТАХ
О МОЛОДЫХ ПОЭТАХ
Среди большого литературоведческого наследия Маршака его статья «О молодых поэтах» занимает особое место. Опубликованная посмертно в «Новом мире» (1969. № 9), она не потеряла своей значимости и сегодня. В конце 1950-х — начале 1960-х годов поэты собирали аудитории почти такие же, как футбольные матчи. Попасть в Политехнический на вечера Окуджавы, Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной, Рождественского было труднее, чем в Большой театр. В ту же пору в литературу вошли Наум Коржавин, Римма Казакова, Валентин Берестов, Юнна Мориц, Новелла Матвеева. Еще были популярны поэты, пришедшие в литературу из окопов Великой Отечественной войны, — Семен Гудзенко, Борис Слуцкий, Сергей Наровчатов, Евгений Винокуров, Александр Межиров (его творчеству Маршак посвятил статью в «Известиях» «Уверенная поступь» 19 января 1963 года), но все это не идет в сравнение с популярностью молодых поэтов, бурно ворвавшихся в поэзию в годы хрущевской «оттепели». «В разных концах нашей страны все увереннее заявляют о своем существовании поэты, о которых мы раньше не слыхали. А целая плеяда молодых успела приобрести за несколько лет такую широкую известность, какую их старшие собратья завоевывали долгими годами труда, — писал С. Я. Маршак. — Как в первые годы революции, в дни молодости Маяковского и его ровесников, молодые поэты находят не только читателей, но и многочисленных слушателей.
Стихи, читаемые вслух с эстрады, вызывают немедленный и непосредственный отклик аудитории — не то что страницы стихов в журналах и сборниках. Лучшие поэты тридцатых, сороковых и пятидесятых годов редко слышали столь шумные аплодисменты, какие выпали на долю молодых поэтов последних лет.
Для Маяковского подмостки были трибуной. В сущности, вся его поэзия — оратория, рассчитанная на чтение вслух.
Но если эстрада — не трибуна, а только эстрада, она таит для поэтов серьезные опасности. К аплодисментам надо относиться с осторожностью».
Быть может, откровеннее и конкретнее других свое видение вхождения в поэзию выразил Евгений Евтушенко в стихотворении «Трамвай поэзии»:
В трамвай поэзии,
словно в собес,
Набитый людьми и буквами,
Я не с передней площадки влез —
Я повисел на буфере.
Потом на подножке держался хитро
С рукой,
прихлопнутой дверью,
А как наконец прорвался в нутро,
И сам себе я не верю.
Место всегда старикам уступал.
От контролеров не прятался.
На ноги людям не наступал.
Мне наступали — не плакался…
Я с теми,
кто вышел и строить и месть,
Не с теми,
кто вход запрещает.
Я с теми,
кто хочет в трамваи влезть,
Когда их туда не пущают.
Жесток этот мир, как зимой Москва,
Когда она вьюгой продута.
Трамваи резиновы.
Есть места!
Откройте двери, кондуктор!
Маршаку небезразличны были пути развития русской поэзии. Именно поэтому он не назидательно, но предостерегает от чрезмерной самоуверенности тех, кто входит в поэзию уже после бума, начавшегося в конце 1950-х. По сравнению с ними Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина, которым тогда, в начале 1960-х было около тридцати, чувствовали себя стариками, о чем Евгений Евтушенко написал:
…Приходят мальчики,
надменные и властные,
Они сжимают кулачонки влажные
И, задыхаясь от смертельной сладости,
Отважно обличают
мои слабости.
Спасибо, мальчики!
Давайте!
Будьте стойкими!
Вступайте в спор!
Держитесь на своем!
Переставая быть к другим жестокими.
Быть молодыми мы перестаем…
Молодые поэты, вошедшие в литературу в период хрущевской «оттепели», едва ли задумывались о страшной судьбе советских поэтов старшего поколения. Им не надо было скрывать стихов (как Маршаку «Сиониды»), написанных когда-то давно. Они могли публиковать, а если не напечатают — прочесть на стадионе, где «тираж» читателей был немногим меньше, чем тираж книг. В конце 1950-х — начале 1960-х да и позже (может быть, исключая времена Андропова) хватка советской власти была уже не та, что в 1930— 1950-х годах. Можно ли себе представить в те годы очередь — длинную, гудящую, — выстроившуюся за сборником стихов того же Евтушенко. Наверное, поэтому Маршак в своих набросках к статье о молодых поэтах строго предупреждает: «Молодого поэта можно почувствовать или не почувствовать, принять его или не принять.
А рассматривать его стихи, как ученическую тетрадку, подчеркивая строчки и предостерегая автора восклицательными знаками на полях, — дело бесполезное, да и обидное, если только перед нами не первая робкая попытка начинающего.
Но человек, выступающий в печати, да не с отдельным стихотворением, а с целым сборником стихов, не может и не должен ждать скидки на молодость».
Мой друг, зачем о молодости лет
Ты объявляешь публике читающей?
Тот, кто еще не начал, — не поэт,
А кто уж начал, тот не начинающий.
Не знаю, можно ли считать тридцатилетнего Евтушенко начинающим поэтом, но неоспоримо то, что автор строк «Собою были мы разбиты, как Рим разгромлен был собой…» для читателей был пророком, равно как поэтом несоизмеримой популярности, написав строки: «Постель была расстелена, / А ты была растеряна, / И ты шептала шепотом: / — А что потом? А что потом?» Пожалуй, больше всего внимания в статье «О молодых поэтах» Маршак уделяет Вознесенскому: «Один из самых „пенистых“ — и вместе с тем один из самых талантливых молодых поэтов — Андрей Вознесенский. Он пишет размашисто, безоглядно, безудержно, порой опрометчиво, сталкивая различные эпохи и стили. Подчас он не заботится об укреплении своих позиций, веря, что его поймут и с полуслова.
Неизвестно, куда бы завело поэта стремление к остроте — движение „по лезвию“, если бы его иной раз не спасали неожиданные при такой стремительности пристальность и зоркость.
Это особенно заметно в цикле стихотворений „Треугольная груша“, который вызвал у нас столько споров».
И все же между строк улавливается: из молодых поэтов Маршаку ближе Евтушенко: «Но день за днем мы стали все больше узнавать Евгения Евтушенко, поэта разнообразного, неровного, может быть, еще не вполне проявившего себя, но всегда внятного и заставляющего прислушиваться к своему голосу.
Хорошо сделала „Молодая гвардия“, выпустив в этом году довольно большой том его стихов.
Многое в этом сборнике оказалось для меня — думаю, и для других читателей — неожиданным и новым.
По первым своим впечатлениям я никак не ожидал от Евтушенко таких полновесных и зрелых стихов, как, например, „Глубина“.
Я не могу отказаться от желания процитировать их здесь полностью":
Будил захвоенные дали
Рев парохода поутру,
А мы на палубе стояли
И наблюдали Ангару.
Она летела озаренно,
И дно просвечивало в ней
Сквозь толщу волн светло-зеленых
Цветными пятнами камней…
…И я хотел бы стать волною
Реки, зарей пробитой вкось,
С неизмеримой глубиною
И с каждым камешком насквозь!
Воспроизведя полностью стихотворение, Маршак заканчивает статью словами: «В этих прозрачных до дна стихах Евтушенко следует основному направлению русской поэзии, ясной и глубокой, верной пушкинскому началу…»
Без «пушкинского начала», по убеждению Маршака, не может существовать современная поэзия. В той же статье «О молодых поэтах», в первой ее части, он пишет: «В драматических произведениях Пушкина есть два сходных между собой эпизода.
В сцене у фонтана Григорий Отрепьев признается честолюбивой Марине Мнишек, что он не царевич, хоть это признание для него и невыгодно и опасно. Но он не хочет, чтобы „гордая полячка“ любила в его лице мнимого царевича, а не его самого.
В „Каменном госте“ Дон Жуан (у Пушкина — Дон Гуан. — М. Г.), добившись свидания с Донной Анной, признается ей, что он не дон Диего, чьим именем он себя назвал, а Дон Жуан, убийца командора, ее мужа».
Пройдут годы, и в одной из своих лирических эпиграмм Маршак напишет еще афористичнее:
У Пушкина влюбленный самозванец
Полячке открывает свой обман,
И признается пушкинский испанец.
Что он — не дон Диего, а Жуан.
Один к покойнику свою ревнует панну,
Другой к подложному Диего — донну Анну…
Так и поэту нужно, чтоб не грим,
Не маска лживая, а сам он был любим.
Да, непросто быть поэтом без маски. Вернемся снова к статье «О молодых поэтах»: «…Из всех молодых поэтов, появившихся за последние годы, пожалуй, больше других сказал о себе и при этом с наибольшей открытостью Евгений Евтушенко… Аудитория, состоящая из молодежи, раньше признала Евтушенко, чем мы, люди более зрелого возраста. Что-то демагогическое, бьющее на эффект, какое-то самолюбование, а порой нескромная интимность заставляли нас настораживаться при чтении его стихов, изредка и случайно доходивших до нас. Что-то изнеженное, родственное Игорю Северянину, а то и Вертинскому чувствовалось иной раз в его стихах…» «…Многие из наших молодых поэтов берут случайные размеры — такие, какие бог на душу положит.
Грешит этим — правда, далеко не всегда — и Евгений Евтушенко…»
И еще важная мысль из работы Маршака «О молодых поэтах»: «Писатель должен быть профессионалом, а не любителем, но прежде всего он должен быть человеком и не терять непосредственного — а не только писательского — интереса к жизни и к людям». А еще писатель должен верить в свои силы (кому-кому, а Евтушенко этого не занимать), но «нельзя придавать чрезмерное значение временному успеху и похвалам окружающих людей».
Евтушенко, к счастью, познал и временный, и постоянный успех, бывало и противоположное. Не случайно свою биографическую книгу он назвал «Волчий билет». Одно из самых нашумевших (в хорошем смысле этого слова) стихотворение «Бабий Яр» связывает имена Маршака и Евтушенко. Стихотворение это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Быть может, только повесть «Один день Ивана Денисовича» Солженицына произвела такое же впечатление. Немного в русской поэзии стихотворений, о которых бы столько говорили, столько писали. Среди если не осудивших, то не принявших «Бабий Яр» Евтушенко был сам коммунист № 1 — Никита Сергеевич Хрущев. На встрече руководителей партии и правительства с деятелями искусств и литературы он сказал: «За что критикуется „Бабий Яр“? За то, что его автор не сумел правдиво показать и осудить именно фашистских преступников за совершенные ими массовые убийства в Бабьем Яру. В стихотворении дело изображено так, что жертвами фашистских злодеяний было только еврейское население, в то время как от рук гитлеровских палачей там погибло немало русских, украинцев и советских людей других национальностей… У нас не существует „еврейского вопроса“, а те, кто выдумывают его, поют с чужого голоса». Если так воспринял стихотворение «отец оттепели», то надо ли говорить, какое раздражение, злобу оно вызвало у тех, кто считал, что развитию настоящей русской литературы мешают инородцы. Поэт Алексей Марков (с ним Евтушенко был знаком с юности) выступил с резким памфлетом:
Какой ты настоящий русский.
Когда забыл про свой народ.
Душа, как брючки, стала узкой,
Пустой, как лестничный пролет…
Что же так возмутило Алексея Маркова? Уверен, не отсутствие памятника жертвам фашизма в Бабьем Яру (его установили много лет спустя после публикации евтушенковского «Бабьего Яра»), Думается мне, Маркова испугало другое: русский поэт представил себя еврейским мальчиком из Белостока или Кишинева во время жесточайших еврейских погромов конца XIX — начала XX века.
Немногие решались ответить Маркову. Отповедь, ходившую в «списках», дал Самуил Яковлевич Маршак:
Был в царское время известный герой
По имени Марков, по кличке «Второй».
Он в Думе скандалил, в газете писал,
Всю жизнь от евреев Россию спасал.
Народ стал хозяином русской земли,
От Марковых прежних Россию спасли.
И вот выступает сегодня в газете
Еще один Марков, теперь уже третий.
Не мог не сдержаться «поэт-нееврей»!
Погибших евреев жалеет пигмей.
Поэта-врага он долбает ответом,
Завернутым в стих хулиганским кастетом.
В огромной антологии русской поэзии «Строфы века», составителем которой был Евгений Евтушенко (Е. Витковский был научным редактором), наряду со стихами Блока, Твардовского есть имена совсем или почти неведомые, а вот места для стихов Маршака не нашлось. Может быть, Евгений Александрович так поступил в знак «благодарности» за стихотворение Маршака «Мой ответ (Маркову)». Думается, биографию Евтушенко поступок этот не украсит, а место Маршака в русской поэзии не изменит. Напомню сказанное Борисом Сарновым в книге «Самуил Маршак» (я не полностью разделяю это мнение, но все же…): «Место, которое занимал Маршак в литературоведческой „табели о рангах“, определилось давно. Это было весьма достойное место, и со смертью поэта оно не стало ни более, ни менее достойным…»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.