3

3

В Альмерии Киселев связался с Валенсией и получил распоряжение следовать туда со всем персоналом для представления подробного отчета о своих действиях по обороне Малаги и для получения указаний по дальнейшей работе. Переночевав в Альмерии, вся наша миссия в полном составе двинулась в Валенсию, куда и прибыла благополучно в тот же день поздно вечером. Разместили нас в хорошо уже мне известном отеле «Метрополь».

Здесь же находилось и посольство Советского Союза, и обычно в этом отеле размещались советские добровольцы, как прибывшие из Союза, так и приехавшие с фронта. Вообще говоря, в «Метрополе» было нескучно: фашисты с наступлением весны значительно усилили действия своей авиации, и естественно, что новая столица Республики была для них весьма лакомым куском. Бомбить Валенсию фашистам было удобно еще и потому, что она находилась в пределах досягаемости итальянской авиации, базирующейся на Сицилии[139]. Итальянцы спокойно вылетали с вечера со своих сицилийских аэродромов, затемно добирались до Валенсии, сбрасывали туда свой бомбовый груз и возвращались отдыхать домой, к своим семьям. Правда, не все итальянские пираты возвращались, ведь в Валенсии была организована довольно эффективно действующая ПВО, а наши зенитчики уже хорошо научились стрелять ночью с прожекторами, но все же ночные налеты фашистами проводились регулярно.

Надо сказать, что обслуживающий персонал гостиницы очень заботился о безопасности своих постояльцев. Как только объявлялась воздушная тревога, в номере уже не останешься: горничные как угорелые носятся по коридору, стучат в двери кулаками и во все горло вопят: «Авионес! Аппаратос!» Хочешь не хочешь, а спускайся в подвал. Подвал-бомбоубежище в «Метрополе», с точки зрения комфорта, был оборудован неплохо: столы, кресла, диваны, шахматные и карточные столики, все, вплоть до ящиков с вином (коньяк приносили с собой), чего никак нельзя было сказать о безопасности убежища с точки зрения технической. Потолки были из обычных бетонных плит, такие перекрытия при прямом попадании прошивались авиабомбой от 50 кг и более.

В Валенсии можно было видеть дома, аналогичные нашему «Метрополю», в которых бомба калибра 250 кг при прямом попадании пробивала все семь или восемь этажей и рвалась в подвале, после чего укрывшимся там людям медицинская помощь уже была не нужна. Так что безопасность дома могла быть обеспечена только в случае, если бомба в него не попадет, но в таком случае никакой опасности не представляла бы и ночевка в своей комнате. Но закон есть закон: надо не надо, а иди в подвал.

В подвале, конечно, скучно не было, собирались компании и в карты, и в шахматы, и насчет зеленого змия, и так просто языки почесать. Все, что нужно, было обеспечено, кроме безопасности и отдыха. Спать можно было только сидя, да и то лишь в случае, если перед этим несколько суток не спал.

Поскольку мы с Васей Бабенко ничем здесь днем заняты не были и имели полную возможность поспать, то ночью, если приходилось спускаться в подвал, мы не скучали. Днем и вечером свое свободное время мы, конечно, проводили не только осматривая музеи, картинные галереи и прочие достопримечательности Валенсии, были и другие развлечения, по молодости лет простительные.

Через пару дней Василий Иванович собрал нас у себя и объявил, что все мы, в полном составе, отправляемся опять на Южный фронт, в город Альмерию. Сборы мои были недолгими, личных вещей у меня, как говорится, кот наплакал, а точнее – небольшой чемодан, с которым я еще выехал из Союза, да моя «музыка» с обновленными батареями питания приемника. Уселись мы вместе с Васей в «Бьюик» моего верного синьора Хосе и, пристроившись в хвост полковничьего «Крайслера», ранним весенним утром отправились в уже знакомую нам Альмерию.

Снова замелькали апельсиновые кущи вдоль дороги, знакомые города: Гандия, Аликанте, Мурсия. И вот мы опять в Альмерии, в отеле «Симон» на улице Колон (в честь Христофора Колумба, по-испански – Кристобаля Колона), но впоследствии эту улицу, без особых на то оснований, переименовали в Кале де Моску – Московскую улицу. Поскольку на этот раз мы должны были осесть в Альмерии надолго, то отель стал нашим временным местопребыванием, а постоянное жилье нам еще предстояло найти.

С утра полковник с Машей и мы с Васей обычно разъезжались по делам и, как правило, снова собирались только вечером за ужином в ресторане отеля, где для членов нашей миссии и обычно многочисленных гостей – испанских товарищей – было отведено несколько сдвинутых вместе столов. Кроме нас в отеле «Симон» размещалась миссия английского Красного креста, состоявшая из врача и нескольких медсестер. Все как на подбор худые как скелеты, ростом чуть ниже двух метров, огненно-рыжие и в возрасте от шестидесяти лет. Ели они отдельно от нас, при встрече очень вежливо раскланивались, но в более близкое знакомство вступать не стремились, чего мы, кстати, и не желали. Ездили англичане на необычайной дряхлости «Форде», еще с колесами на деревянных спицах, выпуска эта машина была, наверно, года моего рождения (1910), а то и старше. Почти вся связанная проволочками и веревочками, в пути она часто ломалась. Но тем не менее англичане не хотели отказаться от нее, и единственный в их миссии мужчина – врач – по совместительству исполнял обязанности и шофера, и механика и все время ее чинил.

Как-то вечером едем мы с Васей на нашем «бьюике» и километрах в двадцати от города видим всю английскую миссию на обочине шоссе, около своего неподвижного драндулета, над которым колдовал сам врач. Поскольку было уже поздновато и довольно прохладно, я попросил Хосе остановить машину и на своем несовершенном испанском языке предложил подвезти женщин до города. В ответ врач на вполне приличном русском ответил: «Благодарю вас, товарищ, мы сейчас сами уедем». От удивления я раскрыл рот, но врач снова углубился в ремонт своей машины и продолжать беседу был, по-видимому, не намерен. Никто из них в нашу машину не сел, мы поехали одни, а англичане все же добрались своим ходом в Альмерию, правда часа через два после нас. Приехав, я предупредил Василия Ивановича, что англичанин знает русский язык и что в его присутствии надо быть осторожнее в разговорах.

Как я уже говорил, вместе с нами в отеле «Симон» ужинали многие испанские товарищи, но если я иногда немного опаздывал к ужину, то мое место за столом было всегда свободно. Как-то приезжаю я на ужин несколько позже, здороваюсь со знакомыми испанцами и собираюсь сесть на свое место, а Василий Иванович меня останавливает: «Чего же ты, Лева, не здороваешься с министром?» и показывает на невзрачно одетого человека небольшого роста, которого я было принял за одного из незнакомых мне шоферов (несмотря на испанские традиции, Василий Иванович распорядился, чтобы все шоферы, работавшие с нами, здесь же и питались).

Это, оказывается, был член Политбюро Компартии Испании Висенте Урибе[140] – министр агрикультуры (земледелия), прикрепленный ЦК Компартии Испании к нашему участку фронта. Я извинился и представился министру. Он, оказывается, бывал в СССР и немного объяснялся по-русски. Впоследствии мы с ним познакомились поближе, и он, то ли в шутку, то ли всерьез, пытался сватать меня за одну из секретарш альмерийской военной комендатуры – Кармен, очаровательную черноглазую испаночку лет восемнадцати в чине лейтенанта, но, к сожалению, вскоре Урибе отозвали, и его матримониальные планы (а он все набивался, по русскому обычаю, быть на нашей свадьбе посаженым отцом) не исполнились, потому что в его отсутствие Кармен перестала оказывать мне знаки внимания.

Тем временем альмерийские власти подыскивали нам помещение для постоянного пребывания. Нашли было хороший дом в самом центре города, на площади Санто-Доминго (Святое воскресенье). В этом доме мы прожили несколько дней, но он оказался в слишком людном месте, окружен жилыми домами, так что очень неудобно было организовывать охрану. Крайне нежелательно было и афишировать нашу деятельность, Киселев это очень не любил.

Другое помещение нашел я: изолированная вилла-шале из восьми комнат, гараж, но очень неблизко от черты города. Лично меня особенно прельстил в этом шале великолепный концертный рояль марки «Рониш», но Киселеву дом не понравился: далеко от города, требуется специальная усиленная охрана для защиты от возможных диверсий фашистов. Наконец нашлось вполне подходящее помещение: двухэтажный дом с флигелем во дворе, с гаражом, недалеко от Альмерии, в тихом месте. В этом доме до мятежа жил богатый испанский негоциант, который, помимо того что был главным уполномоченным по торговле гаванскими сигарами в Испании, являлся еще и бельгийским консулом, из-за чего на флагштоке башенки, украшавшей крышу дома, гордо развевался большой бельгийский флаг. Мы несколько раз пытались его снять, ибо это был хороший ориентир для бомбардировки как с воздуха, так и с моря, но добраться до башенки оказалось невозможно. Пытались очередями из пулемета перебить флагшток, но попасть в него никак не могли, а тут подъехал Киселев и велел немедленно прекратить это не вполне безопасное для окрестных жителей занятие, и так и остались мы жить под эгидой бельгийского флага.

Хозяин дома в начале мятежа удрал к франкистам, семью его выселили, а дом реквизировали и теперь предложили для нашей резиденции. Дом нас вполне устраивал: большая, персон на двадцать, столовая, обставленная темной дубовой мебелью и обитая по стенам дубовыми же панелями, служила нам для трапез и приема гостей; кабинет бывшего хозяина с обширной, в несколько тысяч томов, библиотекой и шикарной постелью – нишей в стене, с отдельным электрическим светом, облюбовал себе Василий Иванович. Маша-переводчица с комфортом разместилась в будуаре и спальне бывшей хозяйки; после пребывания в Москве – шесть человек в одной комнате – она и представить себе не могла, что когда-нибудь будет, хоть и временно, жить в такой роскоши и с таким комфортом. Мы с Васей удобно устроились в трех детских комнатах на первом этаже; все с лоджиями и жалюзи, на солнечной стороне и с выходом прямо в сад. Тут же недалеко разместились и Артур Спрогис с переводчицей Лизой Паршиной, а вся команда Артура, к тому времени увеличившаяся до пятнадцати человек, заняла флигель во дворе. Наш новый сотрудник, бывший врангелевский ротмистр Володя Базилевич, стал, помимо работы в команде Артура, еще и комендантом резиденции. Не забыли даже гауптвахты, для этой цели Базилевич, памятуя, что при крутом характере Киселева, возможно, и самому придется в ней сиживать, оборудовал теплую комнату в подвале, уставил ее мягкой мебелью, не забыл и книги на испанском и русском языках Когда однажды за какую-то провинность Киселев меня туда поместил, но, конечно, с выводом, ибо второго радиста у нас не было, то там оказалась даже бутылка с коньяком.

Вообще говоря, бывший владелец этого поместья был настоящим хозяином: помимо торговли гаванскими сигарами и устройства бельгийских дел, он еще установил у себя в усадьбе мощную насосную станцию с большим бетонированным водоемом. Воду он за плату пускал для орошения окрестных полей, а в водоеме разводил рыбу. Помимо этого была в усадьбе еще и пасека, ульев на двадцать, если не больше, и даже небольшая лужайка, где специально высаживались цветы для пчел. Эти пчелы нам однажды доставили довольно много неприятностей: в столовой, на время разработки очередной фронтовой операции, Киселев организовал что-то вроде оперативного отдела штаба, где были собраны все топографические карты с отметками на них. Обычно работа с картами начиналась с восьми утра и шла до семи вечера, после чего помещение опечатывалось, и около него ставился специальный караул. Из столовой на большой балкон выходила стеклянная дверь, закрытая деревянными жалюзи.

Как-то утром приходят офицеры работать с картами. Снимают печати, открывают двери и сразу же отскакивают назад: вся комната заполнена пчелами, которые, жужжа, носятся по комнате и жалят всех туда входящих. Что только ни делали с этими пчелами: пытались гнать их метлами, жгли сильно дымящие материалы, ничего не помогало: пчел в комнате становилось все больше, и ни войти, ни тем более работать там с картами не было никакой возможности. Под угрозой была вся картографическая подготовка операции, что могло привести к полному ее срыву.

Тут один из офицеров вспомнил, что его родственник занимается разведением пчел. Специально послали машину для какого-то деда. Он надел свою антипчелиную форму, зашел в комнату, что-то там сделал, и пчелы сразу же начали улетать обратно через жалюзи двери на балкон. Оказалось, что во время ночного перерыва в работе какой-то пчелиной матке вздумалось сменить свое местопребывание, и более подходящего помещения, чем наша картографическая комната, куда она проникла через жалюзи балконной двери, эта матка не нашла.

За ней сразу последовали ее многочисленные подданные, которые и устроили в комнате с картами свой новый улей. Прибывший дед-пчеловод, зная повадки пчел, сразу же понял, в чем дело. Войдя в комнату, он нашел матку и просто выпустил ее на волю, а за ней устремился и весь рой. После этого, дабы не оставлять пчел без присмотра, пришлось попросить этого деда, чтобы он хоть изредка следил за нашими пчелами, на что он охотно согласился, так как весь мед он мог забирать себе.

Кроме того, бывший хозяин оказался еще и заядлым радиолюбителем, и был у него довольно мощный радиопередатчик. Судя по оставшимся квитанциям «Q12» на радиолюбительские связи «Q10», был он весьма квалифицированным коротковолновиком. К сожалению, от его приемника остались одни квитанции: он, по-видимому, успел куда-то его спрятать или уничтожить: получи я вместо своей плюгавой «музыки» такую аппаратуру, какая была у него, был бы я, как говорится, и кум королю и министру сват.

Помимо увлечения радио, бывший хозяин дома был еще и заядлым кинолюбителем: были у него как съемочный, так и проекционный узкопленочные киноаппараты. В шкафах детских комнат хранились многочисленные коробки с различными кинофильмами, зафиксировавшими путешествия всей семьи бывшего хозяина этого дома по Испании, Франции, Италии, Германии и пр. В свободное время мы охотно просматривали эти довольно умело снятые ленты.

Перед вселением в библиотеке хозяина нашли много богато иллюстрированной литературы на испанском, французском и немецком языках. Эту литературу Маша признала антисоветской, и Киселев велел ее немедленно уничтожить. Кроме того, там же нашли деревянный, выложенный внутри сукном футляр от пистолета какой-то немецкой марки, не то «Вальтер», не то «Парабеллум», к сожалению без пистолета – по-видимому, хозяин прихватил его с собой, когда бежал к франкистам. Нашли мы в его кабинете еще и небольшой ящик с сигарами. Поскольку из всей нашей миссии курил один только Вася, то этот ящик он забрал к себе, но особого качества этих сигар, в силу недостаточно аристократического воспитания, Вася оценить не мог и продолжил курить русские папиросы, присылаемые ему из Валенсии.

Однажды к Киселеву по делам приехал сам Берзин и угодил прямо к обеду. После обеда Старик решил закурить, но оказалось, что он забыл в машине свои папиросы. Тогда Вася вспомнил, что у него в комнате стоит ящик с сигарами, сбегал и принес Берзину одну сигару. При виде нее (а в них Берзин, по-видимому, знал толк) у Старика округлились глаза. Узнав, откуда эти сигары, он сразу же велел перенести весь ящик в свою машину, заметив, что Васе курить такие сигары еще не положено и что ими, сигарами, он, Берзин, будет угощать только старших генералов и министров, и то не всех и не всегда. Надо сказать, что в Испании такие сигары ценились очень дорого, стоимость одной высококачественной гаванской сигары марки «Корона» примерно равнялась стоимости пары хороших лакированных туфель.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.