Уроки полигона

Уроки полигона

Особое место в моей жизни, конструкторском становлении занимает научно-испытательный полигон стрелкового и минометного вооружения. Мне довелось здесь подолгу работать в военную пору и в послевоенные годы, а позже часто бывать в командировках, будучи ведущим конструктором в заводском КБ. Приезжал я сюда постоянно, вплоть до его расформирования в 1960 году.

Что собой представлял полигон? Компактный военный городок со всеми соответствующими для небольшого военного гарнизона службами. Штаб. Жилые дома для семей офицеров и вольнонаемных с коммунальными квартирами. Общежитие для холостяков. Гостиница для командированных, в которой вечно не хватало мест. Маленький клуб. Магазинчик.

Самой примечательной особенностью этого затерявшегося в лесной чащобе гарнизона являлась его материальная база, рассчитанная на ведение научных и испытательных работ. Для той поры она была достаточно современной, оборудована всем необходимым для проведения экспериментов и испытаний. В небольшой мастерской находились различные станки, сварочные аппараты, «термичка» для закаливания деталей, слесарный цех.

Испытания образцов оружия проводились на так называемых направлениях, представлявших собой километровые просеки в лесу, расположенные друг от друга на удалении в полкилометра. В начале каждого направления — небольшой домик. В нем размещались оборудование, приборы, необходимые для проведения испытаний.

И конечно же, самым большим чудом, считаю, на полигоне был для каждого из нас музей оружия. О нем я уже упоминал в связи с первым своим приездом на полигон. Коллекция его уникальна. Конструктор мог ознакомиться с образцами начиная с прошлых веков, как с русскими, так и с иностранными, и со всеми теми изделиями, которые создавались в советское время, испытывались здесь, на полигоне. В музее хранились и отчеты по испытывавшимся образцам, и мы имели возможность, изучая их, узнать, какими достоинствами и недостатками обладала та или иная конструкция.

По существу, полигон являлся лабораторией передового опыта. На его базе проходили проверку самые интересные идеи, рождавшиеся в среде конструкторов-оружейников. Где бы ни трудились наши выдающиеся разработчики оружия — В. Г. Федоров, В. А. Дегтярев, Ф. В. Токарев, С. Г. Симонов, Г. С. Шпагин, проектируя и воплощая в металл свои новые образцы, они непременно приезжали на полигон, чтобы с помощью инженеров-испытателей, высококвалифицированных специалистов других служб и подразделений удостовериться, на верном ли они стоят пути.

Здесь проходили службу, работали люди, как правило, с инженерным образованием, многие из них побывали и жестоких боях Великой Отечественной войны, прошли нелегкую войсковую службу. Они-то и были основным богатством полигона, его мозговым центром, его душой.

Полигон — воинская часть. И как положено в армии, во главе ее стоял командир, в то время им был генерал-майор инженерно-технической службы И. И. Бульба, выпускник артиллерийской академии 1934 года. Поначалу, приезжая на испытания своих первых образцов, я никак не мог привыкнуть к строгому генеральскому виду Ивана Ивановича и обычно, заметив, что он идет навстречу, старался уйти в сторону, не попадаться ему на глаза. Видно, Бульба уловил «маневры», проделываемые мной неоднократно, и, как мне помнится, во время испытаний самозарядного карабина, приехав на направление, взял меня под руку и, отведя в сторону от домика, спросил:

— Что же ты, старший сержант, чураешься генерала? Негоже так поступать фронтовику-танкисту.

Пожурив по-отцовски, Иван Иванович предложил, не стесняясь, если возникнут какие-то вопросы, требующие безотлагательного решения, обращаться непосредственно к нему. Он ценил людей, и ему платили взаимным уважением. Бульба высоко ставил труд конструкторов, понимая, насколько важна их деятельность для повышения боевой готовности частей.

Как-то летом 1944 года на полигон высадилась представительная «бригада» конструкторов. Тогда как раз начинались испытания различных типов автоматического стрелкового оружия под патрон образца 1943 года. Представили свои изделия В. А. Дегтярев, С. Г. Симонов, Г. С. Шпагин, А. И. Судаев, конструкторы из полигонного КБ, приехал один из создателей нового патрона — Н. М. Елизаров. Прибыл посмотреть принципиально новые образцы в работе и теоретик оружейного дела генерал-майор инженерно-технической службы В. Г. Федоров, стоявший, как известно, у истоков рождения автоматического оружия и ставший первым разработчиком автомата.

Когда испытания подошли к концу и были подведены их предварительные итоги, генерал Бульба предложил:

— А что, если нам сфотографироваться на память? Возражений нет?

Все заулыбались, дружно зашумели. Иван Иванович распорядился принести табуретки. Пригласили на съемку полигонного фотолюбителя. Снимок на первый взгляд получился обычный: впереди сидят начальник полигона и конструкторы, а сзади — группа сотрудников различных служб.

Утомленно смотрит в объектив С. Г. Симонов, крепко сжав пальцами правой руки ладонь левой. Как всегда, немного вздернул подбородок Г. С. Шпагин. Спокоен В. А. Дегтярев. К его плечу чуть склонился В. Г. Федоров, словно старый учитель, опирающийся на надежное плечо уже немолодого ученика. Рядом с Владимиром Григорьевичем — А. И. Судаев, уставший после работы в блокадном Ленинграде, с заострившимся от недосыпания лицом. В то время он спешил представить на эти испытания свой образец автомата.

Я назвал бы этот снимок историческим. Ведь в тот, предпоследний, год войны конструкторы и работники полигона, запечатленные на фотографии, испытывая образцы под новый патрон, по существу, определяли стратегию развития автоматического стрелкового оружия на многие десятилетия вперед. После тех, официальных, конкурсных испытаний в конструировании оружия произойдет новый качественный прорыв по всем параметрам. В разработку новых образцов на качественно иной основе включится немало молодых конструкторов. Свое веское слово скажут и разработчики оружия старшего поколения.

Немало представителей того и другого поколения служило в те годы непосредственно в КБ полигона, которое возглавлял полковник В. Ф. Кузмищев. В большинстве своем это были выпускники Артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского. Многих из них мне довелось близко знать, со многими конкурировать при проектировании и создании новых образцов. У конструкторов-оружейников полигона были своя, не похожая на другие, школа, свои традиции, отмеченные высоким профессионализмом, оригинальным инженерным мышлением, отточенной культурой проектирования.

И первым среди таких разработчиков оружия я назвал бы Н. В. Рукавишникова, сдержанного в манерах, немногословного в разговорах человека. По стажу конструкторской работы в КБ полигона он да еще, пожалуй, В. Ф. Кузмищев являлись для нас, молодых разработчиков оружия, настоящими ветеранами. Николай Васильевич готовил проекты своих будущих образцов такими, что просто залюбуешься. Чистота линий, выверенность расчетов, веская аргументация.

В конкурсах проектов он, как правило, занимал призовые места. Так было и в ходе соревнования по проектрованию автомата под патрон образца 1943 года. Проекту Н. В. Рукавишникова среди конструкторов, трудившихся в КБ полигона и представлявших свои работы на конкурс, присудили первое место, мой был вторым, третье место занял проект молодого конструктора К. А. Барышева, незадолго до этого приехавшего на полигон на должность инженера-испытателя после окончания артиллерийской академии и вскоре включенного в состав конструкторского бюро.

Еще один конструктор участвовал в состязании на создание автомата от полигонного КБ, как говорится, вне конкурса. Им был Алексей Иванович Судаев. Его образец к тому времени прошел несколько циклов испытаний, включая и войсковые, для чего была выпущена опытная партия автоматов его конструкции. Однако требовались еще крупные доработки этой конструкции. Предполагалось, что влючение в конкурс нас и разработчиков оружия из других КБ вдохнет в состязание подлинно соревновательный дух. Но как раз в тот год, когда соревнование вышло на новый виток, Алексея Ивановича не стало...

Так что нам троим, Н. В. Рукавишникову, К. А. Барышеву и мне, предстояло после утверждения наших проектов, образно говоря, поднять стяг, выпавший из рук Судаева, поддержать честь и продолжить традиции конструкторского бюро полигона.

Самый опытный среди нас — инженер-полковник Н. В. Рукавишников. Его конструкторская биография брала начало с конца 20-х годов. Тогда он наряду с конструкторами В. А. Дегтяревым и И. И. Безруковым принял участие в разработке спаренной установки пулеметов ДА (Дегтярева авиационный). Ими был спроектирован станок, внесены конструктивные изменения в пулеметы, вызванные условиями их спаривания и эксплуатации в боевых условиях, разработана система крепления.

Еще до войны, в 1938 году, Николай Васильевич включился в объявленный Наркоматами обороны и оборонной промышленности конкурс на разработку самозарядной винтовки, участвовал в конкурсных испытаниях, в которых представляли свои системы Ф. В. Токарев и С. Г. Симонов.

Значителен вклад Рукавишникова в создание огневых средств для противотанковой борьбы. В связи с появлением в армиях вероятного противника крупных подвижных соединений, оснащенных легкими быстроходными танками, Артиллерийский комитет ГАУ стал настаивать на скорейшем принятии на вооружение противотанковых ружей. В 1939 году Н. В. Рукавишников наряду с конструкторами Б. Г. Шпитальным и С. В. Владимировым разработал противотанковое ружье под 14,5-мм патрон с пулей Б-32 в соответствии с новыми тактико-техническими требованиями. В результате полигонных испытаний лучшим было признано противотанковое самозарядное ружье системы Рукавишникова, и вскоре постановлением Комитета Обороны при СНК СССР его ввели на вооружение РККА. Наркому вооружения предлагалось уже в следующем году довести выпуск таких ружей до пятнадцати тысяч штук.

Рукавишников продолжал совершенствовать систему, устраняя недостатки, выявленные в ходе дальнейших испытаний образца. Однако массовый выпуск ружей так и не был осуществлен. Возобладало ошибочное мнение, что танки противника будут иметь сильную броню, против которой противотанковые ружья ничего сделать не смогут, да, мол, и Красная Армия достаточно насыщена артиллерией для подавления танков противника.

Словом, судьба противотанкового ружья системы Рукавишникова повторила, по существу, в предвоенные годы судьбу пистолета-пулемета системы Дегтярева. Только судьба ружья была, пожалуй, печальнее судьбы ППД. Если дегтяревский пистолет-пулемет исходя из опыта советско-финляндской войны вскоре вновь запустили в серийное производство, то выпуск противотанкового ружья Рукавишникова так и ограничился несколькими штуками. Сколь недальновидной оказалась в этом плане позиция некоторых ответственных работников Наркомата обороны, в частности Маршала Советского Союза Г. И. Кулика, показало уже начало Великой Отечественной войны. В войсках для борьбы с танками врага не оказалось в то время так необходимых нам противотанковых ружей.

В военные годы Рукавишников продолжал активно работать над созданием новых систем стрелкового оружия. В начале 1942 года Николай Васильевич разработал оригинальный вариант однозарядного противотанкового ружья под штатный 12,7-мм патрон. Оно выгодно отличалось от других образцов подобного типа по массе, габаритам, дешевизне и быстроте изготовления, удобству и надежности в работе. Ружье не пошло в серийное производство по причине того, что, имея меньший калибр, уступало системам Дегтярева и Симонова по бронепробиваемости.

В том же году Рукавишников включился в конкурс по созданию пистолета-пулемета, более надежного в любых условиях эксплуатации, удобного в боевом применении, с легкосменяемым магазином, более легкого и простого в изготовлении, чем штатный образец ППШ, и не уступающего ему в боевых качествах. Николай Васильевич тогда наряду с Дегтяревым, Шпагиным, Судаевым, Коровиным представил наиболее интересный проект.

Оригинальные конструктивные замыслы отличали и разработчика оружия И. И. Ракова, входившего в полигонную конструкторскую команду. Наибольших успехов он добился в проектировании и разработке личного оружия нападения и защиты — пистолета. Помню, когда доводилось заходить в кабинет, где работал Иван Ильич, он тут же закрывал лежащие перед ним на столе чертежи белыми листами бумаги. В раскрытии своих идей всегда проявлял осторожность, чтобы конкуренты не могли узнать, какой путь в разработке образца им принят, что уже реально сделано.

Особенно успешно проявил себя Иван Ильич в конкурсе на проектирование и изготовление пистолета нового образца — 7,62-мм самозарядного пистолета, принятого в 1938 году взамен ТТ. Конкурировал он с такими известными конструкторами-оружейниками, как С. А. Коровин, П. В. Воеводин, Ф. В. Токарев, чьи образцы уже зарекомендовали себя в 20-е и 30-е годы. А пистолет ТТ системы Токарева состоял тогда на вооружении.

Наиболее удачным после полигонных испытаний был признан образец системы Ракова и в числе других рекомендован для доработки. После повторных испытаний на основании полученных результатов пистолет конструктора Ракова представили к первой премии и рекомендовали и серийному выпуску.

Однако так уж получилось, что в судьбу образца вмешался К. Е. Ворошилов. После личного опробования пистолета он волевым решением отменил эту рекомендацию и дал указание на дальнейшее усовершенствование всех представлявшихся на конкурс изделий. Пошли доработки и испытания, затянувшие принятие нового пистолета на вооружение на два года. А начавшаяся Великая Отечественная война вообще помешала этому, поставив на повестку дня перед оружейниками другие задачи.

И лишь в 1945 году, на основе опыта боевого применения личного оружия в боях войны, был опять объявлен конкурс на разработку нового пистолета взамен ТТ. Раков вновь в него включился вместе со своими довоенными соперниками Токаревым, Коровиным, Воеводиным. Появились и новые, более молодые конкуренты: Н. Ф. Макаров, К. А. Барышев и другие.

Один из молодых конструкторов и выиграл в соревновании на лучший образец. Это был Николай Федорович Макаров, чей 9-мм пистолет показал в ходе полигонных испытаний очень хорошие результаты, имел по сравнению с конкурирующими образцами, и тем более с ТТ, меньшие размеры и массу, наличие самовзводного ударно-спускового механизма, что позволяло быстро открывать огонь и вести его с большой скорострельностью. Простота устройства, удобство в эксплуатации, легкая и быстрая разборка и сборка без применения какого-либо инструмента — все это дало возможность конструктору первенствовать в состязании с именитыми разработчиками оружия.

Я познакомился с Н. Ф. Макаровым во второй половине 40-х годов, когда он приезжал на полигонные испытания. До выхода в самостоятельное конструкторское «плавание» Николай Федорович прошел отличную школу разработки образцов под руководством Г. С. Шпагина на одном из оборонных заводов, перейдя позже на работу в конструкторское бюро. Ближе мы узнали друг друга в 70-е годы, не раз встречались, бывая вместе в гостях у слушателей, преподавателей и командиров курсов «Выстрел».

Так что у Ракова и Барышева, работавших в КБ полигона, оказался очень сильный конкурент. Уступили они в соревновательной борьбе достойному сопернику, сумевшему при создании пистолета превзойти другие образцы по главным параметрам — надежности, простоте и живучести. В дальнейшем Макаров принимал участие в создании образцов авиационных пушек, был удостоен звания Героя Социалистического Труда, награжден несколькими орденами, стал дважды лауреатом Государственной премии СССР.

Иван Ильич Раков продолжал конструировать. В войсках, в частности, нашла широкое применение разработанная им по оригинальной схеме машинка для снаряжения пулеметных лент.

В один из первых своих приездов на полигон я встретил в военном городке незнакомого мне сержанта. Зачесанные на прямой пробор волосы. Открытое лицо. Сразу приметил, что побывал он и на фронтовых дорогах. Подумалось тогда: видно, был ранен и теперь служит в подразделении, обслуживающем полигон.

Через несколько дней я увидел его на направлении, где испытывалось групповое оружие — пулеметы. Спросил у одного из испытателей:

— А что здесь делает этот сержант?

— А что на полигоне делаешь ты? — рассмеялся испытатель, ответив вопросом на вопрос.

— Как что, образец испытываю, — не сразу уловил я юмора в словах офицера.

— Так вот, и Коля Афанасьев тем же занимается — свой образец испытывает.

Тут я неожиданно услышал звонкий голос самого Афанасьева, как-то не вязавшийся с его довольно внушительной фигурой.

— Товарищ капитан, давайте поработаем с пулеметом еще немного. Надо же выяснить, почему вдруг стала появляться задержка.

— Давай поработаем, пока сигнал «отбой» не дали, — согласился испытатель.

Вскоре я убыл на направление, где шли испытания индивидуального оружия. Вечером возвращался в штаб вместе со знакомым уже мне испытателем. Вновь зашел разговор об Афанасьеве.

— Толковый конструктор из него вырастет. Поверь, моему опыту, он еще скажет свое слово в разработке оружия, — делился своими впечатлениями испытатель. — Одна схема автоматики с ускорительным механизмом, досылающим патрон из ленты в ствол пулемета, чего стрит. Оригинально придумал.

— Я понял так, что он к вам с фронта прибыл, — уточнил я на ходу.

— Совершенно верно. Отозван из действующей армии. Только, должен тебе сказать, Афанасьев на полигоне — не новичок. Он еще до войны у нас служил.

— Вот как! — невольно вырвалось у меня.

— Да. А до этого, насколько мне известно, проходил срочную службу где-то на дальневосточной границе. Там-то и разработал проект скорострельного двуствольного авиационного пулемета.

— А как он к вам попал?

— Как и ты сам, прикомандировали к конструкторскому бюро полигона, чтобы мог продолжить начатую работу. Только не успел он довести образец до конца. Началась война, и Афанасьев ушел добровольцем на фронт. Под Москвой воевал...

Так я узнал, как схожи наши с Афанасьевым судьбы, вхождение в конструкторскую деятельность. Мы с ним быстро сблизились. Каждый раз, когда доводилось мне бывать в командировке на полигоне, радовались нашим встречам, делились планами, мечтами.

Николай Михайлович Афанасьев старше меня на три года. До войны учился в школе, окончил техникум механизации сельского хозяйства. Став в воинский строй, увлекся конструированием. Его работы заметили и дали возможность одну из них реализовать в профессиональном КБ, помогли в совершенствовании конструкции.

Когда Николай Михайлович рассказывал об этом, мне казалось порой, что шли мы не просто одним путем, но и рядом: такая схожесть обнаружилась в наших, тогда еще коротких, биографиях. Единственно, пожалуй, где наши конструкторские пристрастия разошлись, так это в выборе разработки класса оружия. Он стал конструктором в области авиационного стрелково-пушечного вооружения, я — автоматического стрелкового.

— А ты знаешь, в чем мы с тобой еще разошлись? — уточнил как-то Афанасьев во время одной нашей уже более поздней встречи. — В сроках службы. Я демобилизовался в сорок пятом, ты — на четыре года позже.

Пришлось напомнить Николаю Михайловичу, что в победном сорок пятом он не просто демобилизовался, но и уехал с полигона и в течение года работал в конструкторском бюро минометного вооружения, которое возглавлял Б. И. Шавырин.

— Ты зря меня упрекаешь. Я не мог сразу изменить полигону, — рассмеялся Николай Михайлович. — Через год вернулся в свое родное полигонное КБ и отдал работе в нем еще два года. Помнишь?

— Что было, то было. А потом ты ушел насовсем в самостоятельное плавание. От проектирования и создания крупнокалиберных пулеметов шагнул к созданию зенитных комплексных установок и авиационных пушек, соревновался с такими грандами в конструировании авиационного вооружения, как Шпитальный и Нудельман. И насколько мне известно, немалого достиг. Во всяком случае, на боевых вертолетах оружие твоей конструкции мне довелось видеть самому.

— Отрицать такие факты трудно, — все еще смеясь, подтвердил Афанасьев. — Кстати, ты не забыл, что у нас есть схожесть в некоторых конструкторских подходах к разработке оружия?

— Ты имеешь в виду, что мы оба оригинальные схемы автоматики своих первенцев, разрабатывавшихся на полигоне во время войны, использовали при проектировании нового вида оружия?

— Вот-вот. Ты в автомате применил схему, которую заложил в автоматику самозарядного карабина, а я в 23-мм авиационной пушке — автоматику, разработанную мной при проектировании крупнокалиберного пулемета.

Можно смело сказать, что именно работа на полигоне дала Николаю Михайловичу путевку в большую конструкторскую жизнь. Он стал одним из ведущих конструкторов авиационного вооружения, внеся значительный вклад в оснащение советской военной авиации современными образцами пулеметов и пушек, значительно превосходящих иностранные по своим боевым характеристикам.

Работая в конструкторском бюро полигона, я, пожалуй, впервые понял, что творчество есть приближение к тому, что даже трудно сформулировать. Занимаясь творчеством, конструированием, ты будто греешься у огня, который сам сумел развести, и пригласил к нему других насладиться его теплом.

Часто трудно, очень трудно бывает войти в работу. Но когда входишь, выйти из нее становится невозможно. Она превращается в величайшее наслаждение и радость. Дивное это состояние души, которое, считаю, очень нелегко передать кому-либо. Нелегко, потому что оно сугубо индивидуально.

На полигоне умели оберегать это состояние души, ценить индивидуальность конструктора. Кузмищев, Судаев, Рукавишников, Раков, Афанасьев — каждый был личностью со своим неповторимым почерком в конструировании. У одного получалось лучше, у другого — хуже. Но все работали с наслаждением и огромным увлечением, относясь с уважением к тому, что проектировал и создавал каждый.

В КБ полигона входили не только чистые оружейники. Рядом с нами в муках творчества трудились разработчики боеприпасов и даже конструктор... вьючного снаряжения. Так называемые вьюки для действий в горных условиях разрабатывал капитан П. С. Кочетков, бывший испытатель оружия. Веселого нрава, не унывающий, кажется, в любых ситуациях, он любил шутку, часто подтрунивал над товарищами. Кстати говоря, именно с его губ, как мне помнится, впервые сорвалось обращение Михтим.

Впрочем, Кочеткову мы вскоре отплатили тем же, обращаясь к нему обычно по первым буквам его имени и отчества — Палсип.

Несмотря на суровое время военных и первых послевоенных лет, а может быть именно благодаря ему, в коллективе конструкторов, да и всех сотрудников полигона, царила, как правило, атмосфера доброжелательности, отношения — деловые. Однажды я обратил внимание, что мальчишки полигона, сыновья тех, кто служил и работал на нем, называли друг друга не по именам, а по фамилиям. Поначалу подивился этой особенности. Потом понял: каждый из них гордился своим отцом, относился с уважением к отцу своего приятеля и обращением по фамилии как бы подчеркивал и эту гордость, и это уважение.

По-моему, летом 1946 года на дорожке, ведущей к штабу, приметил я офицера в еще не обмятой форме. Шагал он подчеркнуто твердо, выказывая всем своим видом подтянутость, выработанную годами учебы в военном учебном заведении. Зайдя в здание штаба, услышал, как он докладывал кому-то, видимо дежурному по части:

— Старший инженер-лейтенант Барышев... Прибыл на полигон для дальнейшего прохождения службы после окончания артилерийской академии...

— Подождите немного. Я доложу о вашем прибытии генералу Бульбе. — И офицер, выслушавший Барышева, стал подниматься на второй этаж, где находился кабинет начальника полигона.

На следующий день в отделении испытания индивидуального оружия появился новый инженер-испытатель Константин Александрович Барышев. Правда, там он служил совсем немного и вскоре был прикомандирован к конструкторскому бюро полигона.

Вот тогда мы с ним и познакомились. Тем более что довелось нам работать в одном кабинете, пользоваться одним кульманом. Оказалось, Константин Александрович при окончании военной академии защитил диплом по разработке автомата и патрона к нему. Приехав на полигон, он горел желанием включиться в конкурс проектов нового образца оружия. С просьбой дать ему возможность продолжить работу, начатую в академии, Барышев обратился к В. С. Дейкину, представителю ГАУ на полигоне. Просьбу его вскоре удовлетворили.

Мы были с ним молоды, увлечены одним интересным делом, полны энергии и честолюбивых конструкторских замыслов и потому, видимо, быстро сошлись, стали друзьями, хотя по характеру, темпераменту да и, прямо скажем, по уровню профессиональной подготовки отличались друг от друга. У него за плечами — учеба в Московском высшем техническом училище имени Н. Э. Баумана, военной академии, у меня — лишь девять классов школы, годы срочной службы да фронтовые дороги.

Впрочем, это не мешало нам иметь общие интересы. Мы нередко делали вместе вылазки в лес, на природу, поскольку оба увлекались грибной охотой, рыбной ловлей. От души смеялись, вспоминая, как гордо вышагивал он на полигонной дорожке к штабу с маленьким чемоданчиком в руке, в котором все богатство составляли диплом об окончании академии, несколько конспектов да пара белья.

Но самое главное, что объединяло нас крепче всего, — беззаветная любовь к творчеству, к конструированию. Я уже тогда заметил: разрабатывая свой проект автомата, Константин Александрович подходил к исполнению задуманного больше не с практической точки зрения, а с теоретической, с исследовательской. Хотя мы являлись конкурентами, однако почти ничего не скрывали друг от друга. Если требовалось, охотно поясняли чертежи, советовались.

Мне, конструктору-практику, видевшему саму деталь сначала в воображении, а потом уже ее проработку в чертежах, казалось, что Барышев слишком теоретизирует, готовя свой проект. К тому же, на мой взгляд, он с одинаковым рвением и увлечением спешил делать сразу несколько дел, заявляя, что у него хватит знаний и опыта довести их все до конца. Знаний, конечно, у него хватало, а вот опыта... Я пытался предостеречь своего товарища от такого подхода к конструированию. Но ему, в двадцать три года, представлялось, что он может горы свернуть.

Увы, творчество не прощает конструктору разбросанности. Уже тогда, на полигоне, я все больше убеждался: для разработчика конструкций необходимо сосредоточение усилий, говоря военным языком, на направлении главного удара. После объявления конкурса на разработку нового пистолета взамен ТТ меня, признаюсь, так и подмывало принять участие в его проектировании. Едва удержался от соблазна. Приказал себе думать только об одном — о работе над проектом автомата.

В моей короткой конструкторской биографии уже случалось такое, когда я пытался одновременно разрабатывать два разных образца — пистолет-пулемет и ручной пулемет. Из этой затеи ничего хорошего не вышло. Конечно, конструктор, как, впрочем, и каждый творческий человек, может и, считаю, даже обязан иметь разные интересы, но в нем должна быть, вне всякого сомнения, и жесткая центростремительная сила, направленная на достижение основной цели. В противном случае он попросту может не состояться как творец. По молодости мы нередко принимали сиюминутные увлечения, успехи за взлет творческой мысли, за интересную находку. И ошибались. И это тоже уроки полигона.

После того как проекты автоматов Рукавишникова, Барышева и мой были утверждены. Рукавишникову и мне определили места, где мы должны были изготовить образцы в металле для сравнительных испытаний. А вот с определением места дальнейшей работы Барышева решение вопроса затянулось. И Константин Александрович в это время включился в еще один конкурс — по разработке проекта пистолета под 9-мм патрон. В тот самый конкурс, от участия в котором я отказался.

В этом состязании Барышев преуспел. Из двенадцати разработчиков личного оружия, представлявших образцы для сравнительных испытаний, для дальнейшей доработки, как мне помнится, были рекомендованы изделия двух конструкторов — Н. Ф. Макарова и К. А. Барышева.

В это время Константин Александрович получил выписку из приказа, которым определялось, куда, на какой оборонный завод ему надлежало убыть для изготовления образца автомата. Что делать? Продолжать участие в обоих конкурсах или отдать предпочтение работе над каким-то одним образцом? Барышев выбрал второе — доработать пистолет, выйти с ним на последний этап полигонных испытаний, не забывая и об изготовлении образца автомата.

К сожалению, Константину Александровичу не удалось ни победить в соревновании Макарова, ни выставить на испытания автомат. Сказалось все-таки, на мой взгляд, стремление угнаться за двумя зайцами, подвел тот самый фактор растрачивания усилий, интересов, отсутствия нацеленности на главное.

А жаль. Мне кажется, займись Константин Александрович воплощением проекта автомата в металл (а проект обещал интересный образец с оригинальной схемой автоматики, других механизмов), он сумел бы многого достичь.

В начале 50-х годов Барышева перевели с полигона в научно-исследовательский институт. Заниматься исследовательской работой, касающейся сферы автоматического стрелкового оружия, он начинал, еще будучи испытателем, разрабатывая образцы собственной конструкции. В НИИ Константин Александрович защитил диссертацию, стал кандидатом технических наук. Но, видно, стремление создать реальное изделие, которое нашло бы практическое применение в войсках, жило в нем неистребимо. Барышев, как говорится, без отрыва от научной работы продолжал конструировать.

В конце 40-х годов, когда был принят на вооружение пулемет ПКВ — 14,5-мм пехотный пулемет конструкции Владимирова, остро встал вопрос об облегчении его веса за счет уменьшения массы станка. За проектирование станка и взялся Барышев. В основу своего проекта он положил совершенно, на мой взгляд, необычную идею, показавшуюся многим специалистам поначалу просто нереальной. Она ломала представления об уже сложившейся треножной схеме станка.

— Я, признаться, сначала и сам не очень верил в то, что задумал, — делился, когда мы встретились, Константин Александрович. — Решил перенести сошники с задних опор станка на переднюю. Рассчитал. Все вроде элементарно просто.

— Но я знаю, что это твое, как ты называешь, элементарно простое решение имело очень солидный эффект.

— Если говорить об улучшении боевых свойств пулемета, то характеристики его стали лучше в полтора раза. Если говорить о снижении веса, то станок стал почти в три раза легче того, что был на вооружении.

— Иными словами, твоя выглядевшая непривычной схема с передним сошником дала возможность уменьшить массу не на несколько процентов, а в несколько раз. Это прорыв. Тот самый прорыв вперед, о котором мечтает каждый конструктор, если он ставит, конечно, перед собой сверхзадачу.

— Что ж, если хочешь, назовем эту работу прорывом, — согласился Барышев. — Только оговорюсь: не было бы уроков полигона, не было бы, вероятно, и моего конструкторского рывка вперед.

Добавлю к конструкторской деятельности Константина Александровича еще несколько штрихов. Его схема станка с передним сошником позже с успехом была использована на ряде отечественных и иностранных образцов стрелкового оружия и даже в 105-мм английской гаубице. Позже К. А. Барышевым в содружестве с конструктором Л. В. Степановым было разработано еще два станка с оригинальными схемами. Один из них, станок системы Степанова — Барышева для 12,7-мм крупнокалиберного пулемета НСВ, по своей массе стал в шесть раз легче станка, применявшегося в пулемете ДШК, много меньше его по габаритам, удобнее в эксплуатации, к тому же еще обеспечивал лучшую кучность боя.

«Все цветы должны цвести», — гласит восточная мудрость. Если применить ее к работе конструкторов, то я сказал бы так: каждый конструктор должен обязательно раскрыться как творческая личность. Естественно, для этого необходимы соответствующие условия. Назову несколько, на мой взгляд, наиболее важных. У конструктора должно быть право выбора цели. Его творческая дерзость может проявиться только в его самостоятельном решении, в котором заложен качественный прорыв вперед. Конструктор обязан «делать» себя сам. Чтобы раскрыться, ему необходимы надежная материальная база и накопленный предшественниками опыт.

Полигон помогал конструкторам цвести. Он стал для многих из нас школой воспитания, профессионального мастерства, развития потенциальных возможностей. Здесь глубже раскрылись творческие дарования Судаева, Афанасьева, Рукавишникова, Ракова, Барышева... Здесь нашли свою стартовую площадку в службе многие и многие инженеры, испытатели, специалисты полигонных служб.

Один из них — Александр Афанасьевич Григорьев, выпускник артиллерийской академии 1941 года, позже ставший заместителем начальника Главного управления Министерства обороны СССР. Но это позже, гораздо позже. А тогда...

«Практический опыт работы на полигоне сделал тов. Григорьева ценным специалистом в области баллистика и разработки новых боеприпасов стрелкового оружия.

За последнее время принял непосредственное участие и успешно руководил разработкой вариантов патронов уменьшенной мощности. При этом достигнуты положительные результаты», — отмечал в аттестации на своего заместителя А. А. Григорьева начальник отдела управления стрелкового вооружения ГАУ в 1947 году.

А вот мнение начальника управления! «Занимаемой должности вполне соответствует. Может быть с успехом использован на научно-исследовательской работе, к которой имеет склонность».

«Толковый, технически грамотный, растущий инженер», — лаконично добавил генерал-майор инженерно-технической службы Н. Н. Дубовицкий, в то время заместитель начальника Главного артиллерийского управления.

Скупы строки документов. Но они дают возможность хорошо представить, какой школой стала для Александра Афанасьевича работа, точнее служба, на полигоне. Она выковала из него ценного специалиста в одной из важнейших областей стрелкового вооружения. Она привила будущему председателю научно-технического комитета и заместителю начальника Главного управления по опытно-конструкторским и научно-исследовательским работам вкус к творчеству, к неутомимой исследовательской деятельности.

Ну а кем был Григорьев на полигоне? Когда мы с ним познакомились зимой сорок четвертого, он служил в должности начальника баллистической лаборатории. Я в то время привез на испытания образец ручного пулемета. Баллистика для меня являлась еще, можно сказать, тайной за семью замками. Александр Афанасьевич приоткрыл ее мне, и я с увлечением усваивал его уроки, жалея, что они быстро заканчиваются.

Вскоре мы расстались. Григорьева перевели на должность старшего инженера Артиллерийского комитета ГАУ, а я вновь был командирован в Среднюю Азию. О его службе того периода, о работе, проводимой им на полигоне, пожалуй, опять убедительнее всего могут сказать строки документа: «В 1944 г. награжден орденом „Знак Почета“. Инженер по боеприпасам. Самостоятельно решал технические и организационные вопросы производства опытных образцов, их испытания и анализа результатов испытаний. Провел большую работу по отработке технологий и приемных испытаний для патрона обр. 1943 г.».

Нам хорошо известны разработчики патрона образца 1943 года Н. М. Елизаров и Б. В. Семин. Во всяком случае, для нас, конструкторов-оружейников, их работа представляла огромное значение, открывая новые перспективы в конструировании автоматического стрелкового оружия. Именно разработка этого патрона во многом определила рождение и развитие «семьи» образцов автоматического оружия системы Калашникова.

Но были люди, остававшиеся, как принято говорить, за кадром. Люди, определявшие перспективу развития боеприпасов, доводившие патроны до качественного уровня, испытывавшие их, запускавшие в производство. Одним из них и был Александр Афанасьевич Григорьев. Если сжато сформулировать свойства его инженерной натуры, то я определил бы их так: эрудиция, смелость в решениях, умение мыслить масштабно, глубоко анализировать проблемы и делать новые выводы.

В один из первых послевоенных годов Григорьев приехал на полигон в командировку. Он в то время состоял в должности заместителя начальника отдела управления стрелкового вооружения ГАУ. Мы встретились вечером у меня дома, в маленькой комнатке в коммунальной квартире. Говорили о многом, в том числе и о выпускниках артиллерийской академии, служивших в различных подразделениях полигона. Вспомнили не так давно ушедшего из жизни А. И. Судаева, и я обмолвился, что Алексей Иванович всегда с уважением говорил о своем учителе А. А. Благонравове.

— Об Анатолие Аркадьевиче и нельзя говорить иначе, — подтвердил Григорьев. — Ведь Благонравов, будучи начальником факультета вооружения, создал свою неповторимую школу инженеров-оружейников, где более всего ценилась самобытность. Последний выпуск в этом качестве он сделал перед самой войной.

— И многие из них сейчас у нас на полигоне.

— Совершенно верно. Канель, Лютый, Шевчук, Кузнецов, Куценко... — начал перечислять Григорьев фамилии инженеров-испытателей, со многими из которых мне приходилось встречаться на испытаниях. — Кстати, Дейкин тоже из школы Благонравова. Тот, кто прошел ее, никогда не потеряет вкуса к творческому поиску. — Александр Афанасьевич немного помолчал и вдруг рассмеялся: — Да ты же сам уже прошел школу Благонравова, хотя и не учился на факультете вооружения. Так что можешь судить, что она собой представляет. — Григорьев поднялся с табуретки, посмотрел из окна на редкую россыпь домов военного городка, на дорогу, проложенную к направлениям, где проводились испытания образцов. Оттуда, со стороны леса, как раз возвращался наш полигонный автобус, старенький, дребезжащий, развозивший испытателей по направлениям, а вечером доставлявший их к штабу.

Наблюдая, как из автобуса выходят, оживленно обмениваясь мнениями, инженеры и техники из научно-испытательного отдела, Григорьев, видно что-то вспомнив, произнес:

— Для конструктора, особенно молодого, толковый, знающий, болеющий за дело и за судьбу каждого образца испытатель — настоящий клад. Отлично чувствуя оружие, он многое может подсказать по совершенствованию конструкции.

— На собственном опыте уже убедился, — откликнулся я на слова Григорьева.

Действительно, разные по характеру, темпераменту, испытатели, предлагая по ходу испытаний те или иные исправления в образец, учили постоянно видеть перед собой солдата, которому придется с этим оружием совершать многокилометровые марши под дождем и снегом, форсировать реки, сражаться с противником в жестоком бою.

Доржи Миронович Битаев, человек сдержанный по натуре, много помогал нам по баллистике боеприпасов, старался доходчиво донести до конструктора свои предложения.

Василий Федорович Лютый, наоборот, был довольно словоохотлив, много шутил. Это было просто в природе его характера. Но за шуткой мы всегда видели серьезный профессиональный взгляд. Его отчеты отличались четкостью замечаний по испытываемому образцу и конкретностью предложений по его доработке. Кстати, Василий Федорович испытывал автомат АК-47 на повторных испытаниях. Первый образец автомата испытывал У. И. Пчелинцев.

Увлекающимся человеком, любившим обстоятельно потолковать с конструкторами по вопросам испытаний, помню Ефима Абрамовича Слуцкого. Занимаясь на полигоне научно-исследовательской работой, он интересовался также и практикой испытаний, стараясь подсказать неожиданное решение.

Серьезно и вдумчиво относился к делу молодой испытатель Александр Андреевич Малимон, пришедший на полигон после окончания академии в 1943 году и ставший вскоре руководителем подразделения по испытаниям группового оружия.

Испытатели оружия... Наверное, неправомерно сравнивать их работу с делами летчиков-испытателей, которые каждый раз, поднимаясь в небо, рискуют жизнью. Однако земная, скажем так, полигонная служба испытателей оружия, людей исключительно самоотверженных, достойна конечно же всяческого уважения.

Постоянно в отрыве от семей, часто в командировках, они больше занимались обучением и воспитанием нас, конструкторов, чем собственных детей. Они учили наше оружие стрелять, быть живучим в любых условиях. Ради этого лезли в болотную грязь, в ледяную купель, вместе с ним подвергали себя воздействию высоких и низких температур.

Общаясь с ними, я накрепко для себя усвоил: конструктор, который пренебрегает мнением испытателей, не учится у них профессиональному мастерству, не сможет правильно и оперативно решать сложные задачи по проектированию и совершенствованию оружия. Инженеры-испытатели на полигоне были отлично подготовлены, до тонкостей разбирались во всех типах и видах стрелкового оружия, в совершенстве владели им. Среди них подлинным виртуозом слыл В. Л. Канель, помогавший мне при проектировании автомата.

Борис Леопольдович обладал глубокими инженерными знаниями, отличной, на мой взгляд, теоретической подготовкой. Ему обычно поручали наиболее сложные расчеты и измерения. Еще об одном примечательном штрихе в характере Канеля не могу не упомянуть — о его великолепном чувстве оружия и тренированной памяти. Как-то Канель поспорил с приехавшим из Москвы представителем ГАУ, что сумеет сделать из пулемета СГ-43 столько выстрелов, сколько тот пожелает.

— Что ж, попробуйте для начала 32 выстрела отсчитать, — предложил представитель ГАУ.

Должен заметить, программировать из станкового пулемета на слух очередь в 32 выстрела — это больше похоже на авантюру. Но надо было знать Канеля. Он спокойно лег на землю. Изготовил оружие к бою. Замер на какое-то мгновение и, открыв автоматический огонь, вскоре прервал стрельбу,

— А теперь попрошу вас посмотреть, сколько патронов в ленте использовано. — Выпрямившись в полный рост, Борис Леопольдович отошел в сторону.

— Вы правы, израсходовано ровно 32 патрона, — потряс пулеметной лентой представитель ГАУ и, видимо не веря до конца в свершившееся, поставил испытателю еще одну задачу: — Продолжим эксперимент. Попытайтесь сделать 78 выстрелов.

— Не будем пытаться, — уверенно отрубил Канель. — А просто сделаем. Он дал длинную пулеметную строчку и вновь предоставил возможность представителю ГАУ проверить количество израсходованных в ленте патронов. Заказ оказался выполненным точно.

Как правило, Борис Леопольдович побеждал и в другом соревновании, которое иногда устраивали инженеры-испытатели, в стрельбе из пистолета по кирпичу. Он обычно без промахов рубил кирпич на половинки, доводил его до малюсенького кусочка, превращая потом просто в крошки.

Так что у Канеля было чему поучиться. Особенно любили общаться с ним молодые инженеры, офицеры, вливавшиеся в группу испытателей после окончания артиллерийской академии или военных училищ. Однажды К. А. Барышев, служивший еще в отделении испытателей, о удивлением поделился со мной:

— Я вот попросил Бориса Леопольдовича посмотреть мой отчет по испытанному образцу, так, не поверишь, он, едва пробежав страничку глазами, отложил ее и слово в слово повторил все по памяти, а потом указал на слабости некоторых моих формулировок. Надо же...

Барышеву еще не раз пришлось брать на вооружение умение, опыт своего старшего коллеги. Все это ему, как он позже скажет, очень пригодилось, когда он вплотную занялся конструированием.

Военные годы и послевоенный период были временем интенсивной, плодотворной работы по совершенствованию оружия и методов его полигонных испытаний, а также специальных исследовательских работ по оружейной проблематике. Работа испытателей в 40-е и 50-е годы, особенно в военное время, проходила в исключительно напряженных условиях — большое число испытаний, крайне сжатые сроки.

В тяжелую военную пору шла не только доработка изделий, поступавших на снабжение фронта, но и разрабатывались новые образцы, делались заделы для новых оружейных комплексов. Много проблемных вопросов по доработке оружия возникало в процессе освоения массового производства новых изделий. При их решении требовалось большое количество испытаний и экспериментально-технических исследований не только на полигоне, но и непосредственно во фронтовых условиях.

На фронт командировались и конструкторы, и испытатели. Так, как я уже упоминал, на Ленинградском фронте находился разработчик пистолета-пулемета ППС А. И. Судаев. Будучи ведущим специалистом по испытаниям, доработке конструкции и созданию руководства по эксплуатации нового станкового пулемета системы Горюнова СГ-43, выезжал в части 3-го Украинского фронта для организации войсковых испытаний пулемета инженер-капитан В. Ф. Лютый.

Василий Федорович за три месяца пребывания в действующих частях, участвовавших в наступательных боях, непосредственно на передовой смог убедиться в высоких боевых качествах нового оружия, проанализировал результаты испытаний и на основе замечаний из войск, выявленных недостатков выработал рекомендации по усовершенствованию СГ-43. Работа, которою он осуществил во фронтовых условиях, позволила впоследствии провести модернизацию пулемета. Инженер-капитан Лютый был награжден орденом «Знак Почета».

Повышение требований к оружию по всем показателям его качества потребовало и совершенствования методов его испытаний с максимальным приближением их к реальным условиям боевой эксплуатации. В связи с этим были разработаны новые методики испытаний с оснащением полигона современным испытательным оборудованием и средствами лабораторного обслуживания. Эта работа была завершена к концу 50-х годов.