* * *

* * *

На роль смотрящего я оставлял после себя молодого, но уже зарекомендовавшего себя с положительной стороны авторитета по кличке Жиган. Я уже давно присматривался к этому не по годам правильному по жизни арестанту. И вот когда пришла пора выбирать нового смотрящего, я выдвинул его как своего преемника. Братва спорить не стала и поддержала мое предложение. Я знал, что беспредела он не допустит. Новоявленным гангстерам спуску не даст, но и с администрацией будет держаться жестко, на капризы ментовские не поддастся. Тому гарантия – то, что треть своего времени за решеткой Жиган провел в помещениях камерного типа. Крепкий орешек.

Времена на зоне нынче наступили непростые, поэтому я знал, что новому смотрящему придется тяжело. Верно сказано в последней воровской маляве, в обращении к честным арестантам: «Прощелыги сбиваются в банды и наворачивают в одни ворота, прикрываясь при этом масками под бродяг, добывая благо для себя лично. Отсюда страдает общее и воровской люд. Интриги и склоки вошли в жизнь лагерей и тюрем. Все это является чуждым людскому и пущено на самотек. Свое ставят выше общих интересов, а это уже гадское. Многие, придя с воли, несут с собой новорусские взгляды. Это пресечь. Здесь им нет места. Запомните, что у порядочного арестанта закон один, а люди в лагерях и острогах должны следовать только одной идее – воровской. Так было, есть и будет. В наше время есть возможность жить достойно по нашим законам, и есть чем ответить мусорам на беспредел и чем удивить. Думайте, братва, а еще лучше – делайте!»

Но сегодня это уже меня не касалось. Теперь меня ждала жизнь на воле, где тоже было немало проблем и забот. Волна беспредела прокатилась по всей стране.

Мне оставались только формальности: получить справку об освобождении, деньги на проезд и послушать бесполезные слова напутствия начальника отряда. И, наконец, визит к «куму» – начальнику оперативной части майору Громову.

– Садись, Самсон, – кивком пригласил Громов, когда я вошел в кабинет. – Как насчет чайку?

– Не стоит, гражданин майор, – спокойно отказался я.

– Правильно. Из рук «кума» ничего брать нельзя. Так?

– Может, и так, – ответил я.

Мы сидели друг напротив друга. Мы были примерно одного возраста – немногим за сорок. Чем-то похожими друг на друга – оба плотного телосложения, физически сильные, волевые, уверенные в себе и своей правоте. Привыкшие, как боксеры, всю жизнь драться на ринге. Опер и вор в законе, мы не питали друг к другу добрых чувств, но ценили один другого как опасных и умных противников. Мы жили каждый своими идеями, своей правдой, и у обоих в последнее время эти идеи и права сильно потускнели, обветшали на ветрах неспокойных времен. Мы оба считали, что честны перед собой и другими. К рукам Громова не прилипла за всю жизнь ни одна неправедная копейка. Но и я не запятнал себя тем, что поступался воровскими законами в угоду администрации, выторговывая себе какие-то блага.

– Значит, на свободу, Самсон? – Громов сложил руки на груди и откинулся на спинку стула.

– Отмотал я свое, гражданин начальник, пора бы и за ворота.

– А не боишься на свободу? Времена нынче неспокойные. Здесь у тебя авторитет, уважение… А там еще неизвестно как может все сложиться, – майор прищурил глаза.

– Я же не Паленый, гражданин начальник, – вспомнил я недавнюю историю.

В прошлом году одного из сидельцев искали по всем углам, чтобы выдворить на свободу. А когда нашли, он стал умолять оставить его в зоне, поскольку не знал, что ему делать с этой свободой, на которой он не был без малого двадцать лет. Он боялся ее…

Он прибыл назад уже через два месяца. Пробыв на воле неделю, Паленый демонстративно, чуть ли не на глазах у всех залез в сумку какой-то тетке на остановке и за это получил новый срок.

– Да, свое ты отсидел, – задумчиво повторил майор. – От звонка до звонка.

– До часа.

– А как иначе? Законнику грех у властей снисхождения просить. Три правила: не верь, не бойся, не проси.

– Точно так.

– Как дальше жить собираешься, Самсон? – поинтересовался «кум».

– Сторожем устроюсь или воспитателем в детский сад…

– Понятно… – Громов понял, что задушевного разговора не получится.

– Поздно мне меняться, гражданин майор, да и желания особого нет.

– Остановись, Самсон. Достаточно зла. Крест ведь носишь на груди. Остановись. Начни жить как все люди.

– А зачем останавливаться, коли не останавливают? Вы власть – ловите. А мы воры, воровать должны, – отмахнулся я.

– Власть… – вздохнул Громов и сделал чуть погромче приглушенное радио. Диктор вещал что-то об очередной катастрофе, сотрясающей Россию.

– Не до нас нынче властям, – кивнул я. – Они вон друг другом заняты.

– Да-а, – протянул майор. – Если дальше так пойдет, вы к власти и придете, – вырвалось вдруг у него, и в голосе послышались нотки обреченности.

– А что, гражданин начальник? – улыбнулся я. – Чай, не хуже вас будем. Я на министра внутренних дел спокойно потяну. Вот так беспредельщиков держать буду. – Я сжал увесистый кулак, на котором синели наколки.

Это сегодня купивший за деньги корону вора в законе гангстер кривится при одном упоминании о наколках – где это видано портить холеные пальцы, подписывающие паркеровской ручкой договора и приказы?

– И тебя, гражданин начальник, не обидим. Ты – кум злой, но справедливый. Братва на тебя сердита, но правоту за тобой признает.

– Вот уж спасибо, Самсон, – развел руками Громов.

– Найдем местечко, не беспокойся, – продолжал я хохмить.

– А себе-то уже местечко присмотрел?

– Это уже как Господь начертит.

– С утра два быка дожидаются у ворот на «Вольво». Не за тобой? – перевел майор разговор на другую тему.

– Вряд ли. Какое там «Вольво»?

Но, к моему удивлению, эта парочка дожидалась именно меня…

У зеленой иномарки стояли Пират и Великан. Пират – невысокий, подвижный, с худым, красивым и злым лицом, с небольшой сумасшедшинкой в глазах навыкате. Великан – огромный детина, чем-то напоминавший сказочный персонаж. Они были одеты в одинаковые красные шерстяные пальто. У Пирата пальто было распахнуто, под ним виднелась черная рубашка и толстая золотая цепь. Татуированные руки тоже были все в золотых кольцах. «Как петрушка», – подумал я, посмотрев на своего кореша.

Чуть поодаль ждал «жигуль» еще с двумя коротко стриженными тупомордыми быками.

Пират расчувствовался и едва не прослезился, увидев меня.

– Тысячу километров отмахали, – оценил я заботу своих корешей.

– Хоть десять, – отмахнулся Пират. – На тебя вся надежда, Самсон.

– Чего это?

– Везде гадский промысел. Жизни люду не стало, Самсон. Беспредел одолел. – Пират распахнул передо мной дверь «Вольво» и жестом пригласил садиться.

– Излагай, – предложил я, но Пират отказался.

– Потом. Дома… Сегодня наш праздник.

– Это что? – озадаченно осведомился я, когда мы, отмахав почти тысячу километров, остановились у спрятавшегося в зелени деревьев за высоким забором двухэтажного кирпичного дома, украшенного бойницами, башенками и колоннами

– Это твоя хата, – пояснил Пират.

– На какие такие деньги?

– Добрые люди дают, – ухмыльнулся Пират. – Уважают тебя, Самсон, вот и делятся. Добрые, значит. Добрые… – повторил Пират и распахнул передо мной металлическую калитку.

– Дорого встало? – поинтересовался я, вступая на гравийную дорожку и оглядываясь по сторонам. Бассейн, беседка, скамейка. Фонари, кажется, сворованы с какой-то городской улицы.

– Не дороже денег, Самсон.

Я осмотрел все восемь просторных комнат, обставленных безвкусно, но дорого. Резная мебель. Аляповатые картины в массивных рамах, две неизвестно откуда стянутые статуи, в каждом углу по иконе, как в церкви. После обхода я устроился напротив камина, украшенного затейливыми узорами.

– Ну как? – Пират явно напрашивался на комплимент.

– Ты, небось, обставлял? – усмехнулся я краешками губ.

– Ага.

– Заметно.

– Душевно получилось, Самсон. Тут ханурики, дизайнеры эти, сперва возникали – это не то. Но я им гонор-то сбил. Сделали, как сказал. А то посмотри – забыли, кто баксы платит.

В тот момент у меня было смешанное чувство. Тут было, конечно, неплохо. Этот дом – мой дом. В нем была какая-то магнетическая притягательность, бороться с которой невозможно. И вместе с тем давало о себе знать многолетнее тюремное воспитание. Я был вором в законе, а это звание подразумевало определенный аскетизм, презрение к житейским благам и суете.

Раньше законник не имел права обзаводиться каким-либо имуществом. Считалось, что на воле он лишь гость, а его настоящий дом – тюрьма. Но зараза роскоши проползла в наш воровской мир еще в начале семидесятых, с Кавказа. Тогда как раз в гору пошла теневая экономика. Воры включились в дележ пирога, в бизнесе закрутились огромные деньги. А зачем они, если их не расходовать на красивую жизнь, посчитали тогда воры. «Мерседесы», огромные дома, роскошная одежда, деликатесы, бесконечные рестораны, загулы – это быстро стало нормой для воров на Кавказе и в конце концов пришло и в Россию.

Когда-то я был на похоронах вора в Грузии. Уважаемого человека провожали в последний путь сотни людей. Не оставляло впечатление, что вблизи кладбища проходит первомайская демонстрация. Кортеж машин, море цветов, венки от родственников, от товарищей по ремеслу и без надписей – от местных властей предержащих, которые не могли присутствовать на похоронах по понятным причинам. Играл оркестр. Мальчики в строгих костюмах поддерживали под руки плачущих, одетых в черное вдову и дочерей безвременно ушедшего вора. Почтил своим присутствием церемонию прощания и главный вор России. Он приехал из нашей Ростовской области, где скромно проживал между отсидками в обычном частном доме. Пожилой, угрюмый, с изъеденным язвами желудком, синими от наколок руками, он, покачивая головой, неторопливо обошел дом грузинского вора. Осмотрел внимательно комнаты, лестницы из резного камня, старинную позолоченную мебель, заваленные дорогим фарфором горки. Посмотрел на рыбок, плескавшихся в фонтанчике во дворе. И презрительно процедил:

– Он жил не как вор, а как князь.

Повернулся и ушел.

И тут же, как по волшебству, куда-то делись машины. Исчезли строго одетые мальчики. Растворился оркестр. И некому было тащить гроб…

Именно тот случай вспомнился мне тогда.

– Слишком богато. Не по совести, – сказал я тогда Пирату.

– Да ты что, Самсон?! – возмутился Пират. – Сейчас все так живут. У меня такого дома нет, а тебе положен. Иначе не поймут.

– Кто не поймет?

– Да никто не поймет. Если ты вор, то и хата у тебя должна быть соответствующая. А нет у тебя такой хаты, то и цена тебе невысока, – осмелился высказаться Пират.

Я недовольно посмотрел на него.

– Это не я так думаю, Самсон, – поспешил поправиться Пират. – Это все сейчас так думают. Знаешь, какая поговорка сейчас в ходу? Если ты такой умный, то почему такой бедный?

– Да? – искренне поразился я.

– А чего? Сейчас только баксы в цене. Остальное – разговоры в пользу бедных… Дела, Самсон, крутые впереди. Жизнь сейчас сильно изменилась.

– Какие дела?

– Сучье племя на место ставить.

– Ну, тогда рассказывай, что к чему, – усаживаясь в мягкое кожаное кресло, предложил я.

Меня с Пиратом связывали давние и крепкие нити. Ведь около двадцати лет назад именно я открыл это «молодое дарование» – Никиту Степанова.

Кроме как воровать и руководить братвой, уметь играть в карты и знать воровские законы, настоящий вор еще обязан неустанно заботиться о подрастающем поколении. Эта задача всегда считалась одной из важнейших. Те, кто способствовал притоку молодежи, распространению традиций и идеологии воровского мира, всегда пользовались большим уважением. Среди воров всегда было множество превосходных педагогов. Для измотанных вечно пьяными родителями, семейными скандалами и драками, недоедающих бесприютных подростков из трудных семей они порою становились чуть ли не родными отцами.

Многие искренне считали, что делают для своих подопечных благое дело и наставляют их на путь истинный. Но впоследствии эти пацаны попадали в адский водоворот, где были обречены до смерти вращаться в заколдованном круге этапов, КПЗ, СИЗО, воровских малин и все новых и новых преступных дел. К примеру, живет рядом с вором отчаянный мальчишка, не вылезающий из детских комнат милиции. Вор сразу обращает на него внимание. Начинает прикидывать, не выйдет ли из него толк. Постепенно подведет к делу, проверит несколько раз. А там, смотришь, и придет на зону новый волчонок с хорошей рекомендацией – мол, наш человек, разделяет и поддерживает воровские традиции.

Это сейчас я понимаю, что подобное опекунство на самом деле не приносило ничего хорошего этим пацанам. Но в свое время поступал так же, считая, что своими наставлениями помогаю занять мальчишкам достойное положение в жизни. Когда-то мне на глаза попался Пират. Я как раз в то время находился на воле между двумя отсидками. Ему тогда было пятнадцать лет, и приводов в милицию он имел столько, что уже сбился со счета. У дворовой шантрапы он пользовался славой психа, так как в любой драке поражал всех своим бешеным безумием. Свое погоняло он получил за то, что всегда носил с собою нож с кривым лезвием, чем-то напоминавший пиратский кинжал. Все воровские премудрости, которым я его обучал, он впитывал как губка. Вскоре Пират бойко рассуждал о том, что всех сук и стукачей надо мочить, и готов был подписаться под этим на что угодно.

В те годы мы занимались тем, чем и должны были заниматься все воры, а именно – воровали. К своей, так сказать, работе я всегда относился добросовестно. Со своими помощниками гастролировал по всему бывшему Союзу. Некоторые квартиры мы пасли по два-три месяца, вели наружное наблюдение за хозяевами, тщательно разрабатывали планы ограбления. Народные артисты, заведующие торгами, ректоры институтов и цеховики – кто только не становился нашими жертвами. Пират тоже стал колесить с нами. Стоял на стреме, пас хозяев, добывал информацию. Рос, мужал как начинающий вор. Для продолжения образования ему пора было уже и на зону. Впрочем, я иногда задумывался над тем, а не ошибся ли в своем выборе, угробив на этого мальчишку столько сил и времени? Пират был слишком агрессивным и нервным да к тому же очень нетерпеливым. С таким темпераментом хорошо ходить на гоп-стоп, а не квартиры взламывать – ведь настоящий вор должен обладать большим терпением и стремиться взять свое не столько нахрапом и силой, сколько умом и знанием воровских премудростей.

Мои опасения оправдались, когда Пират получил свой первый срок. Сел он не по благородной статье – не за кражу, как я рассчитывал. И даже не за грабеж, что на худой конец сошло бы. Нет. Он сел за вульгарную «хулиганку» – по двести шестой статье старого кодекса. По пьяной лавочке с кем-то сцепился, кого-то поколотил, разбил витрину магазина – в общем, позор на мои «учительские» седины. Так что пришел Пират в малолетнюю колонию бакланом, то есть осужденным за хулиганство.

После этого наши с ним пути разошлись, хотя и ненадолго сходились в самых неожиданных местах. Выйдя на свободу, погулять долго он не успел и попал на свой второй срок уже за грабеж. В пересыльной тюрьме мы с ним и встретились. К тому времени Пират уже стал козырным фраером, то есть не последним человеком в криминальной среде. Следующий раз мы встретились с ним в колонии строгого режима, куда его перевели из другой зоны. Через два месяца Пират вышел на свободу с моей малявой к братве. В ней предписывалось оказать честному арестанту всякое содействие. Таким образом, Пират был определен в одну из самых могущественных группировок того времени в моем городе Ростове. «Заводские» всегда держали верх в городе. Очень скоро Пират встал у руля этой группировки, так как бывшего предводителя посадили. К тому времени в этом человеке не осталось и следа от того прежнего мальчишки, которого когда-то знала вся округа. Пират стал настоящим вожаком. Было как раз время сухого закона, когда водка и вино перекочевали с магазинных прилавков в руки спекулянтов. Недолго думая, к ним двинула братва с требованием делиться нетрудовыми доходами. Затем Пират организовал подпольный водочный цех, который успешно проработал пару лет, после чего был накрыт во время очередного милицейского рейда. Впрочем, Пирата это не слишком расстроило. Он быстро переключился на владельцев кооперативов, влез на рынок радиодеталей… С моими рекомендациями ему везде открывались двери.

Спокойствия в городе не было. Звучали выстрелы и гремели взрывы. За год до моего выхода из зоны Пират подорвался на своем «Ниссане». Кто начинил его машину двумястами граммами тринитротолуола, так и осталось тайной. Поговаривали, будто бы это сделал кто-то из охраны одного из новых русских, которого Пират якобы захотел кинуть. Внутри группировки появились разногласия. Пошла борьба за власть, и группировка начала трещать по швам. Пират был не дурак и понимал, что шансы на победу у него не особенно велики, тем более после того, как откинулся один из авторитетов, сразу пожелавший занять место Пирата в группировке. Парень понимал, что в случае проигрыша, учитывая «любовь» конкурентов, перспективы у него вырисовывались неважные: венки, похороны, постоянные свежие цветы на могиле и заверения покарать убийц в устах тех, кто этих же убийц и подослал.

Помимо противоречий внутри группировки, у Пирата были серьезные разногласия и с конкурирующими «фирмами» в городе. К тому времени они росли как грибы после дождя. Каждый норовил ухватить свой лакомый кусок или же забрать его у других, таких же, как он сам. Так, в городе задушили удавкой и сбросили в пруд с бетонным кубиком на ногах воровского положенца Савелия. Постарались отмороженные из новых гангстеров, которые сперва убивали, а потом думали. И то, что за Савелия перестреляли с полдюжины человек, положение не изменило. Ростов стал пользоваться славой беспредельного края. На смену воровским понятиям приходили законы джунглей. Кто только теперь не стриг купоны, не наводил свои порядки в городе! Спортсмены сколачивали свои банды, уличная шпана, еще вчера бившая друг другу физиономии, чтобы чужие не ходили по их улицам, подалась в рэкет… Не отставали от них и бывшие военные, сотрудники МВД, «афганцы». Эти с самого начала поставили себя круто, так что к ним лезть боялись все, даже самые отмороженные. Частные охранные структуры тоже все больше стали напоминать бандформирования. А что уж говорить о национальных общинах – дагестанских, азербайджанских, чеченских… Всем хотелось урвать свой кусочек пирога, и желательно побольше. На то он был и беспредел, чтобы не вспоминать о правилах и традициях. «Крыши», «кидки», финансовые аферы, дележ кредитов, уличный рэкет, а кроме того, привычные кражи и разбои, торговля наркотиками и оружием – чем только не занимался в то время преступный мир в Ростове. Жизнь кипела, как лава в просыпающемся вулкане.

В то время в городе главным заправилой беспредела был один приезжий авторитет по имени Тенгиз. Двухметровый звероподобный кавказец, он не поднялся высоко в иерархии воровской общины и промышлял в прошлом преимущественно разбоями, а то и заказными убийствами. В один прекрасный момент Тенгиз решительно плюнул на традиции и решил жить по своим понятиям. А понятия у него были погаными. Он попросту подминал под себя конкурентов, не считаясь ни с чьими интересами. Не давал людям работать, влезал на чужие территории, отказывался соблюдать правила бандитского общежития. Еще когда был жив Платон, Тенгизу приглянулась центральная площадь с тремя гостиницами. После убийства законника Тенгиз решил захватить ее, но там уже обосновался Пират. Начались стычки между группировками. Больше всего в ней доставалось проституткам и сутенерам, которые приносили Пирату основную прибыль. Их били, пытали, над ними издевались. Подрезали и нескольких бойцов из группировки Пирата, но все было бесполезно. Тенгиз и Пират не хотели уступать друг другу. Конец противостоянию положила тогда милиция – точнее, третье отделение во главе с ее начальником. «На площадь больше никому не лезть, точка теперь будет под нашим контролем!», – заявили стражи порядка. Не понявших, о чем шла речь, быстро спровадили на нары. Остальные добровольно отошли в сторону. Пирата тоже тогда забрали. Но продержали всего одну ночь. С ним говорил сам начальник отделения.

– Есть, браток, мафия чеченская. Есть заводская. Есть воровская, – объяснял майор Пирату. – Но это все щенки. Самая главная мафия – наша, ментовская! И не дай бог тебе это проверить на своей шкуре.

Обалдевший, с трудом верящий своим ушам Пират проверять на своей шкуре эти заверения не стал. С точки пришлось съехать. Правда, уже через год справедливость все же восторжествовала – РУОП отправил на нары майора с его командой. Но уже через два дня точку заняли казанцы. Между тем противостояние между группировками Пирата и Тенгиза продолжалось. За прошедший год кавказец совсем распоясался, и никто не мог найти на него управу. Он уже внаглую подминал под себя чужие коммерческие предприятия и структуры.

Как правило, бандиты, позарившиеся на какую-то фирму, заявляются туда и узнают, под кем она ходит. Убедившись, что хозяин не водит за нос и действительно платит приличной команде, братва отходит в сторону, не мешая коллегам по ремеслу делать деньги. Нахально лезть на чужие территории было не принято даже в краю беспредела. Однако Тенгиз просто приходил и говорил – будете платить только мне. А потом следовали выстрелы, взрывы, пытки… Беря очередную фирму под «протекторат», он вел себя не по-джентльменски, а по своим, кавказским правилам. Славяне берут двадцать пять процентов с прибыли и удовлетворяются этим. Кавказцы обычно – пятьдесят и более, при этом постепенно расставляют в конторе своих людей, а потом кукушата выживают хозяев.

Однажды Тенгиз заявился в ходившее под «заводскими» ООО «Европродукт», которое занималось одним из самых выгодных в то время видов бизнеса – поставкой импортных продуктов. Предложил платить. Хозяин отказался. Вечером трое кавказцев затолкали его в «Мерседес», отвезли в лес, долго били, потом закопали по грудь в землю и стали стрелять над головой. Таким образом убедили его платить именно им, а не Пирату.

– А если Пирату не нравится, стрелка на двадцатом километре на выезде из города, – сказал один из кавказцев, отпуская полуживого мужика.

В положенное время Пират со своими парнями подкатил на стрелку. Вскоре появилась вереница машин во главе с роскошным новым «Мерседесом», принадлежавшим Тенгизу. Разговор получился короткий. Кавказцы выскочили из машин, у них было три автомата. Ни слова не говоря, они дали две очереди поверх голов.

– На землю, а то всех здесь положим! – заорал Тенгиз.

Возражать было бесполезно. На такой расклад никто из людей Пирата не надеялся. Дело в том, что на стрелках не принято размахивать оружием. Стрелка – это разговор, это выяснение позиций, расстановка акцентов. Стрельба идет потом, если вопросы не утрясены. Остался стоять только Пират. Он налившимися кровью глазами смотрел на своего противника

– Сейчас вас всех опетушим, козлы! – неожиданно заявил Тенгиз. – Еще раз попадетесь на моем пути – заказывайте себе гробы.

Такие слова, как «опетушим» и «козел», для блатного – страшные оскорбления. Пират, не помня себя, сделал шаг навстречу Тенгизу. Но он был беспомощен – прямо в лицо ему смотрел зрачок автомата. В бессильной ярости Пират выхватил нож и несколько раз полоснул острым лезвием себе по руке.

Буквально на следующий день под крышу Тенгиза ушло еще одно предприятие Пирата. Кавказец совсем распоясался. Но начинать с ним войну Пират пока не решался – не хватало ни авторитета, ни возможностей. Тенгиз без труда мог в течение часа собрать возле себя сотню-другую отморозков…

Выслушав внимательно рассказ Пирата, я сказал только одно слово:

– Разберемся.

Уже через два дня я решил усмирить этого распоясавшегося сына гор. В одном из ресторанов сел за его столик, где беспредельщик расположился с длинноногой крашеной девицей легкого поведения.

– Зачем, Тенгиз, ребят обижаешь? – спросил я спокойно.

– Пират богом обиженный, – сверкнул на меня своими черными глазами кавказец. – Эта территория моя. Даже тебе, брат, не советую лезть. Тут все круто схвачено. Учти, пока тебя не было, многое изменилось.

– Учту, – ответил я и, не попрощавшись, покинул столик беспредельщика.

На следующий день его пригласили держать ответ трое воров в законе. Тенгиз отказался, чем, собственно, и подписал себе смертный приговор. Он совсем слетел с катушек и посчитал, что является наместником самого Господа Бога на земле.

Через неделю он исчез, и больше его никто не видел. В тот же день было расстреляно еще семь его приближенных, а потом начался дележ наследства….

С того дня Пират стал моей правой рукой.

Я быстро приспособился к жизни в новых условиях и почувствовал вкус такой жизни. Деньги, деньги… Кому сегодня их делать в России, как не лихому люду? Притом деньги такие, по сравнению с которыми подачки от цеховиков в былые времена – просто милостыня на паперти. Деньги обладают одним свойством – чем больше их у тебя, тем больше хочется.

Времена, когда бандюги просто занимались вымогательством, потихоньку уходили. Ныне братва надевает костюмы и «бабочки», сама стремится подписывать договора и вести переговоры. И тогда, естественно, возникает вопрос о вложении капиталов.

Я быстро понял, где лежат самые аппетитные куски пирога. Большие партии нефти и стратегического сырья – аппетитно, просто слюнки текут, но не дотянешься: слишком высоко. Там крутые московские чиновники верховодят, да некоторые банки, да несколько серьезных воровских авторитетов. На хромой кобыле не подъедешь. Эта тарелка с куском пирога стоит на слишком высокой полке. Банковские кредиты, липовые компании, прокрутка денег – уже ближе, но тоже не так все просто, как хотелось бы. Крупные банки давно под крышей – или ментовской, или воровской. А на мелких банках много не сорвешь. Что остается? Торговля? Продукты, техника? Стройматериалы? Оно, конечно, неплохо, но… мало. Настоящие легкие деньги все-таки лежат в тени. В теневом бизнесе. А что там? Наркотики, оружие? Человеческие органы?

До человеческих органов я, естественно, не опустился – запредел. А вот оружие… Тут кое-что наметилось. С началом чеченской кампании я умудрился выступить посредником в паре сделок с боеприпасами. Есть спрос – есть предложение. Остальное все побоку. Я тогда понял для себя, что война тоже может быть доходным делом.

Постепенно я привык мыслить по-капиталистически.

Потом настала очередь наркотиков. Началось с того, что мне вменили в обязанность обеспечивать наркотой и деньгами две местные колонии. Наркотиков требовалось немало, в городе на них установилась достаточно высокая цена, поэтому, используя старые связи, я наладил канал с Азербайджаном. Получалось раза в три дешевле. Сперва все посылки съедала зона. Потом часть товара мои подручные стали сбывать оптовикам. Так и пошло. Постепенно я стал входить в наркобизнес, охватывать близлежащие территории. А это были Краснодарский край, прежде всего Черноморское побережье, и Астраханская область. Поначалу все было хорошо. Деньги текли рекой, общак пополнялся, я уже стал подумывать, чтобы расширить свои сферы влияния, – как вдруг случилось то, что во многом изменило мою последующую жизнь…

«Прежде чем продолжить свое повествование, я хотел бы, сын, рассказать тебе предысторию, с которой, собственно, и начался новый этап моей воровской жизни. Это был тысяча девятьсот восьмидесятый год. Год, когда в нашей стране первый раз проводилась Олимпиада. Тогда в Москву съехалось несколько миллионов человек со всего Союза. Кого здесь только не было! И студенты, и туристы, и ударники соцсоревнований. И, конечно же, дельцы преступного мира всех мастей. Несмотря на то что в столицу были стянуты несколько сот тысяч представителей правопорядка, а попросту ментов, каждый уважающий себя вор хотел сорвать на этом мероприятии свой куш. Кто-то шуршал по карманам у зазевавшихся туристов, кто-то обчищал квартиры, кто-то разводил иностранцев на валюту…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.