* * *

* * *

Не успели мы допить чифирь, как дверь в камеру открылась и прозвучал грубый голос постового:

– Кузнецов! На выход!

– Ну вот. Я же тебе сказал, Матрос, что за мной должны прийти… – Не торопясь, я поднялся со шконки и направился к выходу. За дверями, кроме постового, я увидел молоденького лейтенантика.

– Руки за спину! Лицом к стене! – скомандовал пупкарь, но лейтенант остановил его:

– Закрывай камеру и свободен. Заключенный пойдет со мной!

«Видимо, хозяин послал за мной сопровождающего», – посмотрев на молодого опера, подумал я. В том, что это был именно опер, сомнений не было.

В тюрьме существует несколько отделов: отдел безопасности, режимный отдел, спецчасть и оперативная часть. Каждый занимается своей работой и выполняет только свои функции, не касаясь чужих. Отдел безопасности следит за постовыми, чтобы они не бухали на рабочих местах и не вступали в преступный сговор с заключенными. Спецчасть занимается только документацией и рассылкой почты. А вот оперативная часть – это глаза и уши всей тюремной системы. Они работают со стукачами, в том числе среди персонала, и поэтому всегда в курсе всего, что происходит в данный момент в той или иной камере. Они подчиняются только своему начальнику – главному оперу. Даже сам начальник тюрьмы очень часто советуется с операми по тому или иному вопросу. Так было и сейчас. Как только хозяин узнал о моем прибытии, он поставил в курс начальника оперативной части. Появление вора в законе на тюрьме – событие, требующее специального подхода. Слово вора для всех заключенных закон. Любой призыв – голодать, бунтовать, вскрывать вены – будет исполняться беспрекословно. Поэтому к ворам в законе и хозяин, и его подчиненные всегда относились с уважением и старались считаться с их мнением.

Остановившись перед резными дверями кабинета хозяина, лейтенант поправил китель и, постучавшись, открыл дверь.

– Разрешите, товарищ полковник?

– Проходи, лейтенант, – начальник встал из-за своего стола.

Лейтенант пропустил меня первым, а потом вошел следом. Я посмотрел на некогда молодого опера Пантелеева и снова подумал, как все же быстро летит время. Еще недавно он был капитаном, а вот сегодня уже сидит в кресле начальника тюрьмы. В его глазах я прочел что-то похожее…

– Какими судьбами, Сергей Николаевич? – Пантелеев сделал два шага и протянул мне руку для приветствия.

Не колеблясь, я ответил на рукопожатие. Это раньше «ручкаться» с ментами было западло, а сейчас стало проявлением взаимного уважения, тем более со стороны такого человека, как хозяин тюрьмы. Менты, которые сами проводят большую часть своей жизни среди заключенных, со временем начинают отделять зерна от плевел и так просто не подают руки кому попало.

– Давно не виделись, – не отвечая на вопрос, сказал я, оглядывая кабинет, в котором практически ничего не изменилось. Те же шкафы с бумагами, тот же портрет с железным Феликсом и те же резные аксессуары на столе, рукоделие местных арестантов. В принципе, я и сам не знал, какими судьбами оказался здесь и, если быть честным, собирался это выяснить у него самого.

– Ну, проходи, Сергей Николаевич, присаживайся, – пригласил хозяин и еле заметным жестом дал понять молодому оперу, что тот свободен. – Чай, кофе? Или, может, что покрепче?

– Благодарю. Я в такое позднее время не употребляю, – отказался я, понимая, что предложение Пантелеева в первую очередь продиктовано собственной выгодой. Желанием наладить, так сказать, нормальные отношения.

– Тогда к делу, – хозяин сел в свое кресло и положил руки на стол. – Я тут кое с кем созвонился и узнал, что ты к нам всерьез и надолго, поэтому, Самсон, давай сразу расставим все точки над «i», – внушительно произнес он.

– Рано еще говорить о делах. Я пока не знаю, чем и как живет тюрьма, что тут происходит и кто чем дышит. Поэтому чего-то конкретного пообещать не могу.

Произнося давно забытые мною фразы, я ловил себя на ощущении, что смотрю на себя со стороны. Как будто бы это был не я. Трудно после стольких лет сразу окунуться в эту тюремную жизнь, да еще и взвалив на себя многочисленные обязанности. Но и отступать было некуда. Я был вором в законе, а значит, должен собраться и как можно быстрее включиться в старый, давно забытый образ жизни.

– Конечно, конечно. Понимаю, что тебе нужно какое-то время, но все-таки хочу сказать, что сейчас в тюрьме многое изменилось и что основная масса заключенных уже не та, что была раньше.

«Хочет дать мне понять, что воровские законы многим стали по барабану?» – подумал я и усмехнулся.

– Телевизоры и холодильники никогда не подменят настоящих идеалов. Каждый сиделец, попав за решетку, понимает, что автоматически стал одним из тех, кого называют таким нехорошим словом, как зэк. А неписаные законы еще никто не отменял. Вы же прекрасно понимаете, что своими внутренними правилами вы никого не сможете остановить, если вдруг что начнется. – Я посмотрел в глаза Пантелееву и увидел, что до него сразу дошел истинный смысл моих слов.

– Что-то мы не о том разговор ведем, Сергей Николаевич, – хозяин натянул улыбку на свое холеное лицо. – Вы, наверное, уже знаете, что вчера нас покинул Гиви Сухумский, и его камера осталась свободной. Думаю, там вам будет удобнее, чем в общей хате. К тому же постовые уже в курсе о вашем приезде, так что если что понадобится – они все устроят.

– Ну что ж, отказываться не буду, – я поднялся со стула, давая понять, что разговор окончен. Сейчас мне хотелось остаться один на один с самим собой, чтобы осмыслить до конца происходящее.

– До встречи, Сергей Николаевич…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.