Знакомство с театром

Знакомство с театром

С Рыбинском связаны первые театральные впечатления Аркадия Райкина. В городе гастролировал театр, какой — теперь уже не установить. Давали «Шантеклера» Эдмона Ростана. Мальчик, конечно, ничего не знал ни о пьесе, ни о Ростане. Но театр привлекал и манил столь неудержимо, что он каким-то образом проник на спектакль.

Первый поход в театр отчетливо сохранился в памяти: сцена изображала птичник, артисты ходили в костюмах петухов и кур. А посредине сидел приятель Аркадия, Витя, и, ни на кого не глядя, строгал палочку. Ему повезло — у него во дворе снимали квартиру две настоящие артистки, они-то и привлекли мальчика к участию в массовке. Но скоро театр с его многоярусным залом сгорел, хотя и находился напротив пожарной каланчи.

Время было суровое: по стране шла революция, начиналась Гражданская война. Однако интерес к искусству не только не угасал, а, напротив, принял массовый характер. О множестве любительских трупп, появившихся в это время, известно не только из исследований по истории театра, но и из произведений художественной литературы и воспоминаний современников. Повсеместно и на фронте, и в тылу возникали любительские коллективы и студии. Несколько таких любительских трупп появилось и в Рыбинске.

Скромные, написанные от руки объявления о спектаклях всегда привлекали внимание юного Райкина. С посещением одного из таких любительских театров связана еще одна хорошо запомнившаяся история. Однажды, подхватив сестер, он отправился на «детский спектакль», который шел в помещении кинотеатра. Входом в зал служили железные ворота. Дети ушли к пяти часам, каким-то образом им удалось проникнуть внутрь. Спектакль начинался в семь, а в девять вернулся с работы отец и, не застав дома детей, волнуясь и сердясь, отправился на поиски. Кто-то подсказал, что их видели около «театра». И вот в тот момент, когда со сцены неслась веселая песенка, зрители услышали страшный грохот — это Исаак Давидович колотил изо всех сил руками и ногами в запертые железные ворота. Все повскакали с мест... Дверь распахнулась, и в зал влетел Райкин-старший. «Где мои дети?! Мыслимое ли дело играть в пьесе с пяти часов до девяти? Аркадий! Девочки! Я знаю, что вы здесь, — кричал он, бегая по центральному проходу и не обращая внимания на сцену, где актеры замерли, наблюдая новое, неожиданное представление. — А ну, марш домой!» Он схватил своих ревущих детей за руки, младшую взял под мышку и, возмущенный, выскочил из зала. Ощущение неловкости и стыда за поведение отца сохранилось надолго, но больше всего мальчик досадовал, что ему не дали досмотреть спектакль. «Всё равно подходит расплата — / Видишь там, за вьюгой крупчатой / Мейерхольдовы арапчата / Затевают опять возню», — приводил Райкин в своих «Воспоминаниях» строки А. А. Ахматовой в связи с одним из увиденных в детстве рыбинских спектаклей.

Аркадий Исаакович однажды писал, что не может разделить свою жизнь на периоды: детство, отрочество, юность, зрелость. И все-таки воспоминания о Рыбинске освещены ровным, теплым светом раннего детства: первые друзья, катание на санках, ледоход на Волге, который они, мальчишки, так любили смотреть; начало навигации. Каждый год событием становилось появление белых двухпалубных колесных пароходов. Как он завидовал пассажирам, как мечтал оказаться среди них! Забегая вперед надо сказать, что детская мечта так и не осуществилась. Жизнь проносилась в работе, в делах — на желанное путешествие времени не оставалось.

...Мы сидим с Райкиным в кабинете его московской квартиры. Стоящий на столике магнитофон неслышно записывает рассказ артиста. И я понимаю, как много от той далекой поры сохранилось в этом уже немолодом, усталом человеке.

Как-то, став уже артистом, он упрекнул отца, что тот не дал ему музыкального образования. «Я же купил тебе скрипку», — возразил Исаак Давидович. Он считал: раз инструмент куплен, дело сделано. Но приобретенная по случаю скрипка получила совсем неожиданное применение. Была зимняя пора, и мальчик нечаянно обнаружил, что скрипка чудесно скользит по снегу, и катал ее, как саночки, погоняя кнутиком, сооруженным из смычка. Этим его музыкальное образование и ограничилось.

Скрипка возмещала мальчику недостаток игрушек. Жили бедно. Чтобы накормить семью, мать обменивала вещи на картошку и хлеб. Однажды, отдав какую-то ценную вещь за большой кусок сливочного масла, она торжественно поставила его на стол, а когда разрезала, обнаружила внутри картошку, засунутую в масло для веса. Дети редко получали подарки, не помнили, чтобы отмечались праздники, кроме религиозных. В эти дни — на иудейскую Пасху, Новый год (Судный день) — отец ходил в синагогу, соблюдал посты. Елизавета Борисовна, в отличие от него, не была религиозна. Детей к посещению синагоги никто не принуждал, а сами они не очень туда стремились. По словам Аркадия Исааковича, смысла проповедей он тогда не понимал, а пение рыбинского кантора, хотя и обладавшего прекрасным голосом, тоже не произвело на него впечатления. Тем не менее Аркадий Райкин до конца дней сохранил уважение к религии.

Отец, верный своим религиозным взглядам, решил дать первенцу соответствующее образование. Его отдали в третий класс открывшейся с наступлением нэпа частной школы, где все предметы преподавались на древнееврейском языке. Она находилась на Крестовской улице (теперь проспект Ленина), недалеко от собора, на самом берегу Волги.

Аркадий Исаакович вспоминал, что был не очень ретивым учеником и не сильно себя утруждал, запоминая лишь то, что само укладывалось в голове. Впрочем, довольно быстро он научился читать и писать на иврите. Сложность заключалась в том, что дома этого языка не знали, разговаривали по-русски и лишь иногда, когда хотели, чтобы не поняли дети, употребляли идиш. По воспоминаниям Райкина, в школе преподавали Ветхий Завет, знакомили со старинными легендами: «Он возлежал с ней, и она родила ему...» Мальчик не понимал, что значит «возлежал». Родители далеко не всегда могли объяснить, целиком рассчитывали на школу — там научат чему надо.

Про эту школу Райкин упомянул лишь в одной из последних бесед. Мне кажется, вопрос национальности был для него трудным. Выросший и воспитанный в 1920—1930-х годах, когда этот вопрос, казалось, вообще не стоял, он, как и многие, неожиданно драматично ощутил в послевоенный период свою принадлежность к еврейской нации. Немало тяжелых переживаний связано с этим и в последующие десятилетия, в период борьбы с «израильским сионизмом». Как и многие представители еврейской интеллигенции, Райкин, воспитанный на русской культуре и органически ее впитавший, в то же время не хотел отрекаться от своего народа.

В Рыбинске Аркадий Райкин впервые вышел на сцену. Неизвестно, что это была за пьеса, да ему это было и не важно. Во дворе у соседа Коли Савинкова, в сарае, был сооружен театр. Впечатлял своей красотой занавес, украшенный елочными игрушками. Все актеры были старше по возрасту и относились свысока к маленькому мальчику, который крутился под ногами и смотрел на всех умоляющим взглядом. Ему так хотелось участвовать в спектакле! Наконец устроители сжалились и поручили ему роль... убитого купца. Он лежал на видном месте с деревянным кинжалом под мышкой и должен был казаться бездыханным, но трясся от волнения и страха, зная, что к финалу предусмотрен впечатляющий эффект — на сцене должен грянуть взрыв. Для этого над горящей свечкой укрепили настоящий патрон. Взрыв прозвучал, все остались живы, но история эта запомнилась навсегда — наверное, еще и потому, что была первым непосредственным соприкосновением со сценой.

Круг театральных впечатлений Аркадия Райкина постепенно расширялся. И несмотря на отца, уверенного, что его сын никогда не станет «клоуном», он уже видел, предчувствовал свою дорогу, на которую его неудержимо тянуло с того момента, как он себя помнил.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.