Кэмпбелл Патрик Стелла

Кэмпбелл Патрик Стелла

(род. в 1865 г. — ум. в 1940 г.)

Знаменитая английская театральная трагедийная актриса. Любимая женщина Бернарда Шоу.

Автор мемуаров «Моя жизнь и кое-что из писем» (1922 г.).

У многих народов мира существует поверье, что от имени ребенка зависит и его судьба. Интересно, задумывались ли об этом 21-летний Джон и 17-летняя Мария Луиджа Джованна Таннеры, когда 9 февраля 1865 г. нарекли свою дочку Беатрис Стеллой. Первое имя звучит на итальянский лад как Беатричче — так звали возлюбленную Данте, а Стелла переводится с латинского как «звезда». Девочке и впрямь было суждено стать звездой английского театра и любимой женщиной прославленного драматурга Бернарда Шоу.

Отец Стеллы был человеком легкомысленным, безвольным, расточительным и к тому же невезучим. Вскоре после рождения дочери и двух сыновей он разорился окончательно, но пристроился со всеми своими домочадцами неплохо — у своего деятельного, предприимчивого и холостого брата Гарри Таннера. Отца Стелла почти не видела, он постоянно где-то ловил за хвост удачу, и его племянникам заменил дядюшка. Девочка была искренно привязана к нему и своей красивой, но всегда грустной матери. Мария Луиджа Джованна принадлежала к знатному, но обедневшему итальянскому роду (ее отцом был граф Анджело Романи). Среди женщин своего круга она выделялась образованностью и культурой: знала итальянский, греческий и арабские языки, любила музыку и поэзию, переводила для детей на английский Данте и Ариосто и прекрасно пела. «У меня был отец, читавший только Дарвина и говоривший только о Дарвине, и мать, которая любила Данте, прежде всего Данте, и чья душа была пронизана красотой», — писала впоследствии Стелла Бернарду Шоу. Ее воспоминания о детстве отрывочны. Особенно ей запомнились арабские скакуны деда, верблюды и слоны, восточные базары и посещения своих шести теток по материнской линии, которые проживали в Европе.

Но если бы не Гарри Таннер, девочка так и осталась бы неучем. Она очень недолго посещала брайтонскую школу. Там ей было скучно. Дядюшка занялся ее образованием сам и особенно преуспел в литературе. А живя в течение года в Париже у тетки, девушка усердно посещала музеи, совершенствовалась во французском языке и серьезно занималась музыкой с известными педагогами. На вопрос: «Кем быть?» — Стелла ответить не успела. В 17 лет она безоглядно влюбилась в Патрика Кэмпбелла, который был старше ее на три года, и вышла замуж. Чувства были настолько сильны, что девушка не заметила, насколько новоиспеченный муж похож на ее легкомысленного отца. Беспечный молодой человек любил цветы и птичек, коллекционировал бабочек, хорошо пел и танцевал — не слишком много достоинств, чтобы создать семью. Через три года, когда иллюзии растаяли, на руках миссис Патрик Кэмпбелл были двое маленьких детей — сын Бео и дочь Стелла — и неприспособленный к жизни муж, который твердо решил, что удача ожидает его не где-нибудь, а в южных странах — колониях Англии. Многие годы она получала от супруга письма: то наивно-восторженные, то жалобно-беспомощные. Но если он мог позволить себе «искать удачу», то Стелле пришлось много и тяжело трудиться, чтобы содержать себя, детей, а заодно и высылать деньги Патрику на его очередные «прожекты» разбогатеть. Муж регулярно писал то об охоте на гиппопотамов (вот радость детям!), то о разработке алмазных шахт, лишь изредка вспоминая, что жена пытается выжить в одиночку: «Что я за животное: оставил тебя одну сражаться со всеми испытаниями и невзгодами». Стелла оказалась на удивление стойкой, мужественной и любящей женщиной. Она годами ждала своего Патрика. Ее близкие друзья говорили, что она отдала себя без остатка — всю свою любовь, нежность, сострадание, понимание и боль — мужу и от нее осталась одна великая актриса.

Финансовые проблемы заставили Стеллу искать заработка. С ее внешними данными, прекрасным голосом, музыкальным чувством слова и врожденным артистизмом у нее был один путь — на сцену. Дебют в 1886 г. состоялся совершенно случайно. Кто-то из знакомых уговорил ее заменить заболевшую актрису в любительской постановке. После нескольких спектаклей в 1888 г. Стелла заключила контракт и дебютировала на профессиональной сцене в Ливерпуле в комедии «Холостяки». Условия договора показались ей просто сказочными. В жизнь вошла сумятица постоянных разъездов. Стелле пришлось обратиться за помощью к дяде, чтобы он позаботился в ее отсутствие о матери и детях. Многочисленные родственники были не в восторге от ее затеи. Парижская тетя писала с негодованием: «Ты совершила безумный поступок: тебя ждут стыд, унижение от того, что ты выставляешь себя на позор перед добропорядочными людьми». Но Стелла не унывала и не отказывалась ни от каких ролей: выступала во всех жанрах, пела куплеты, играла в пантомимах.

Как актриса, Кэмпбелл сразу же обратила на себя внимание. Притягательность красоты лица и фигуры, незаурядное оригинальное дарование и какое-то тревожное обаяние несла она на сцену. Но главное, была искренна в каждой роли и серьезно относилась к любой пьесе. Она нравилась зрителям. Стелла вспоминала о дебютных выступлениях: «Когда я вышла впервые на сцену, то почувствовала, будто зрители очень далеко от меня и надо непременно дотянуться до них, приблизить их к себе». Это желание и стало основой ее драматической неповторимости. Но вхождение в «актрисы» было для нее большим испытанием. Отсутствие профессиональной школы оборачивалось огромным перерасходом сил. Стелла играла 8–9 раз в неделю, утром и вечером. Свободные от выходов на сцену дни были заняты утомительными переездами. Как-то она тяжело заболела и потеряла голос. Речь вскоре восстановилась, но петь, как прежде, Стелла уже не могла. Даже будучи прославленной актрисой, она работала с такой же нервной и физической отдачей. К тому же, совершенствуя свое мастерство, миссис Кэмпбелл обнаружила в себе стойкость характера и большую внутреннюю силу. Тяжело приходилось тем, кто пытался противостоять ей в работе. Характер Стеллы стал неуравновешенным. Вспышки гнева и «капризы» во время репетиций обрастали легендами. Ничто и никто не могли помешать ей сыграть роль так, как она ее чувствовала и видела.

Три года колесила Стелла по стране. 1 августа 1891 г. состоялся ее дебют в Лондоне в мелодраме «Зов трубы». Во время премьеры случился казус. Стелла в роли Астреи — покинутой мстительной, полубезумной женщины — вышла на сцену и почувствовала, как к ее ногам падает юбка. Ничуть не смутившись, она подхватила ее и весь акт играла, придерживая рукой. Сила магнетического воздействия на зрителя была такова, что все было принято как должное. Никто даже не хихикнул. Ее эмоциональная, нервная игра была совершенной.

Спустя два года «миссис Пат», как ее прозвали лондонцы, стала одной из самых модных и популярных актрис английской сцены. Роль Паолы во «Второй миссис Тенкерей» Пинеро была первой звездной ролью актрисы. Она раскрыла в героине пьесы такие глубины, которые тревожили и притягивали внимание зрителей трагизмом звучания. Бернард Шоу, внимательно наблюдавший за триумфальным взлетом Кэмпбелл, утверждал в одной из критических статей, что своей игрой Стелла сумела «бог знает в какой раз растрогать зрителя». Но спектакль получился настолько совершенным благодаря «вредному» характеру актрисы, идущей в трактовке роли наперекор идеям автора и режиссера. Они были вынуждены во всем согласиться с ней. После триумфального успеха этой постановки Стелла каждую роль репетировала самостоятельно, чтобы раскрыть в образе то, что почувствовала стихийно, на подсознании. Особенно хорошо ей удавались роли женщин с «трещинкой» в сердце. Но оказалось, что ее сценическое дарование глубоко специфично и то, что прекрасно воспринималось зрителем в спектаклях современного репертуара, давало сбой в классике.

Быть звездой английской сцены и не играть в пьесах Шекспира — немыслимо. Стелла проявила на редкость субъективное трактование драматургии прославленного автора. В ее Джульетте (1895 г.) проглядывало что-то греховно-притягательное, завлекающее, по-итальянски экспансивное, но в глазах жил страх и беспокойная обреченность. «Актриса изображала настроение, а не страсть», — констатировал Шоу. Такая Джульетта ему понравилась, покорила грацией движений, виртуозностью владения телом и голосом. Стелла даже музыку шекспировских строф передавала по-своему. И привычно мягкую, изящную Офелию (1898 г.) Кэмпбелл играла на критической ноте гибели человеческого разума. Это был надрыв чувств, настоящий разлад душевных сил. Только голос Шоу противостоял общей нелицеприятной критике: «Патрик Кэмпбелл с присущей ей смелостью, которая несносна, когда актриса делает неверные вещи, на этот раз сделала верную вещь: она представила Офелию по-настоящему сумасшедшей». В роли леди Макбет (1898 г.) она попыталась заворожить зрителей неразделимостью любви, коварства и искусительства. Ее вновь не поняли. В общем, шекспировской актрисой Стелле стать не удалось: она была слишком современна, эффектна и экстравагантна для классики.

Зато в очередной пьесе Пинеро «Знаменитая миссис Эббсмит» (1895 г.) она выплеснула такую экспрессивность, стремление довести человеческие страсти до накала, что успех был оглушающим. Доверяясь своей интуиции, «она властно отбрасывает в сторону пьесу и своей игрой окончательно вытесняет автора и этим спасает его от провала. Она создает иллюзию жизни и заставляет нас испытывать самые разнообразные и волнующие чувства. Мы верим, что ее прекрасные безумные глаза действительно устремляются в загадочное прошлое, что ее трепетные раскрывшиеся губы предвкушают близкое будущее, что тонкая игра ее рук и напряженная сдержанность тона вызваны загадочным настоящим. Конечно, мы ждем: вот-вот родится великая трагедия!» — писал Б. Шоу, признавая миссис Кэмпбелл «гениальной актрисой».

Столь пристальное внимание к Стелле со стороны прославленного драматурга, театрального критика и публициста было связано не только с ее профессиональной деятельностью. Как женщина, она глубоко запала в его душу и сердце. Конечно, в первую очередь она потрясла его как актриса. Он капитулировал перед ее талантом и признал, что стоило Стелле на сцене «сверкнуть глазами», как тут же «все нормальные мужчины лишались способности правильно оценивать художественные достоинства этого произведения». Шоу называл это воздействие «трагическим ослеплением». И хотя сам не причислял себя к «нормальным мужчинам» и заводил «театральные романы» в виде многолетней переписки с актрисами Эллен Терри, Флоренс Фарр и другими, но «эпистолярная любовь» с «беломраморной красой» — Стеллой Патрик Кэмпбелл — в его жизни и творчестве заняла совершенно исключительное место.

Знаменитый драматург был женат и договорился с Шарлоттой Шоу, что между ними не будет супружеской близости. Он не признавал любви, основанной на сексуальной почве, а ценил ее обрамление. Жена проявляла заботу и уход за его персоной, и Шоу ничего не собирался менять в своей личной жизни. Стелла же была верна своему непутевому мужу. Наконец-то через семь лет странствий, в 1894 г. Патрик возвратился в Англию и теперь жил в тени и на деньги своей знаменитой супруги. Стелла давно утратила все пылкие чувства и опекала мужа по привычке, с большей любовью относясь к своему новому увлечению — домашним собачкам. Но после гибели Патрика в 1900 г. в англо-бурской войне взаимное влечение между Стеллой и Бернардом Шоу вспыхнуло с новой силой.

Любила ли актриса прославленного писателя? Это до сих пор остается в значительной мере загадкой. Конечно, ей льстило столь откровенное преклонение с его стороны, но она понимала, что флиртует он в интересах дела — для работы ему было необходимо состояние влюбленности. Шоу и сам признавал: «Женщины многое теряют на мне… Я их надуваю по-крупной. В моих карманах полным-полно разменной монеты любви, но это необычные деньги, а фальшивые — у них волшебный курс. Любовь же дает мне развлечение, восстанавливает силы». Стелла отвечала ему той же монетой. Она его дразнила и притягивала к себе, особенно потешаясь над его строгим распорядком дня и нежеланием расстроить жену. Шоу рассказывал своему биографу X. Пирсону, как миссис Кэмпбелл задерживала его, не отпуская домой к жене: «Стелла пришпиливала меня к месту и творила чудеса — лишь бы я опоздал к обеду. Дело доходило до настоящей потасовки. Только научившись выворачивать ей руки, я нашел на нее управу. Один раунд нашего матча действительно закончился на полу. Мы дрались, как звери… Она заходила безбожно далеко».

Но несмотря на все причуды и подтрунивания со стороны «злючки Пат», письма Шоу становились все более призывными и страстными, хотя в них звучала скрытая, а иногда и откровенная ирония над своим увлечением. Стелла, удерживая относительную дистанцию, все сильнее разжигала затаенную страсть. Она продолжала лицедействовать не только в любви, но и на сцене. После триумфа в «Пелеасе и Мелисанде» Метерлинка в 1898 г. (в мужской роли выступала великая Сара Бернар), в «Маленьком Эйолфе» (1897 г.) и «Гедде Габлер» (1907 г.) Ибсена и «Свыше наших сил» (1901 г.) Бьёрнсона миссис Пат завоевала право именоваться первой трагической актрисой Англии. Но влюбленный Шоу приходил в ужас, когда им приходилось работать вместе. Stella Stellarum — звезда звезд, Беатричиссима, Дражайшая лгунья, Благословеннейшая доводила драматурга и режиссера Шоу до белого каления. Она все привыкла решать сама и в узде ходить отказывалась.

Бернард Шоу ничем не мог привязать Стеллу к себе. С 1902 по 1912 гг. она большую часть времени провела на гастролях в Америке, наспех создавая труппы, основанные на «однозвездной системе». Режиссеры сбегали от «злючки Пат», не выдерживая ее несносного характера. Успех сопутствовал Стелле, но материального достатка не обеспечивал. Богатый деньгами и связями Шоу не раз пытался помочь ей, но актриса не хотела попадать ни в какую зависимость. Наконец драматург создал для Благословеннейшей свою самую популярную пьесу — «Пигмалион». Предложение сыграть разбитную юную простолюдинку цветочницу Элизу поначалу шокировало «смуглую лондонскую леди». Спектакль уже с успехом шел на сценах европейских стран, но в Англии Шоу берег эту роль для сомневающейся 47-летней миссис Пат. Он, как ребенок, радовался, что завлек ее предстоящей работой, которая у него самого сразу же вылетела из головы: «Я мечтал и мечтал и витал в облаках весь день и весь следующий день, так, словно мне еще нет двадцати. В голову не лезло ничего, кроме тысячи сцен, героиней которых была она, а героем я. А мне ведь уже вот-вот стукнет 56. Никогда, наверное, не происходило ничего столь смехотворного и столь чудного. В пятницу мы пробыли вместе целый час: мы посетили лорда; мы ездили на такси; мы сидели на скамейке в Кенсингтон-сквере; и годы спадали с моих плеч, как одежда. Я уже 35 часов нахожусь в состоянии влюбленности; и да простятся ей за это все ее грехи!»

Между первым чтением пьесы и премьерой прошло два года. За это время Стелла успела вновь уехать из Англии, попасть в серьезную автомобильную аварию, заново научиться ходить, сыграть в пьесе «Обожаемая» и только затем обратиться к Элизе. Она, может, и дальше оттягивала бы этот момент, но серьезные материальные проблемы вынудили ее приступить к работе, а может, и трогательные, нежные, бодрящие письма Шоу: «Мы так безумно давно не встречались с вами, мне нужно сказать вам миллион разных вещей. Например, что вы мой самый успокоительный друг и самый будоражащий перл моей души и что я буду восхищаться вами всегда, пусть вы добры ко мне или злы, — пока не высохнут моря, все будет жить любовь моя».

Шоу вновь млел от счастья рядом с любимой женщиной, водил ее на прогулки в парк, заставлял заниматься там физкультурой, доставляя удовольствие зевакам. Дни репетиций навсегда остались в памяти Стеллы: «Любовь к вам пустила ростки в моем сердце, а корни их в благодарности. Я не забыла вашей доброты и заботы, когда была больна и вы предложили мне помощь». Актриса постаралась, чтобы это время запомнилось и Шоу. Репетиции начались с очередного каприза. Стелла бросила всех и уехала в Сэндуич, чтобы остаться наедине с ролью. Уязвленный писатель разбушевался не на шутку: «И эту бездушную женщину я должен буду вести через всю пьесу, которую она изо всех сил старается погубить, ей должен буду льстить, усмирять ее и уговаривать, когда ей вздумается ринуться с обрыва и головой в море».

Шоу никак не мог поверить, что его бросили, и ринулся вслед. Но вновь натолкнулся на отказ на продление «минут влюбленности». Шоу был очень обижен, а «злючка Пат» ко всем его огорчениям добавила очередную порцию неприятностей. Накануне премьеры «Пигмалиона», 7 апреля 1914 г. она тайно вышла замуж за Джорджа Корнуолиса Уэста, который был такой же ветреный и беспомощный, как и первый муж, к тому же на десять лет ее моложе. Он растрогал Стеллу рассказами о несчастной личной жизни, а после свадьбы предоставил ей возможность, стыдясь и краснея, расплачиваться за результаты своих коммерческих махинаций. Брак вскоре распался.

Но как бы ни был разочарован Бернард Шоу ветреностью своей «Звезды», он продолжал любить ее, заглушая свое самолюбие колкими выпадами в ее адрес. Но и она не молчала: «Вы и ваше сквернословие в стиле XVIII века… Вы потеряли меня, потому что никогда и не находили… Но у меня есть мой маленький светильник, один огонек, а вы загасили бы его своим эгоистическим фырканьем — вы, изящный обольститель, вы, дамский угодник, вы, драгоценное сокровище дружбы, — и все же для вас я поддерживаю огонек светильника, боясь, что вы заблудитесь во мраке!..» Они остались друзьями.

Роль Элизы Дулиттл стала вершиной творческой карьеры Стеллы. Но образ «однозвездной гастролерши» тускнел с годами. Шоу продолжал писать любимой обо всем на свете, и она была благодарна, что он не забывает ее. Жизнь Стеллы складывалась нелегко: в Первой мировой войне погиб ее сын Алан Бео; дочь стала слабой актрисой, а в личной жизни повторила судьбу матери; на роли приглашали более покладистых, хотя и менее знаменитых актрис. Шоу писал о Стелле: «Весь земной шар был у ее ног. Но она поддала ногой этот шар и уже не могла достать его оттуда, куда он откатился».

Но Стелла не жаловалась. Она училась «привыкать к бедности и неудобствам». Актриса с радостью ухватилась за предложение лондонского издателя написать мемуары. Чтобы какое-то время продержаться на плаву, она продала свой огромный дом в столице и поселилась в небольшом загородном коттедже. Миссис Пат умела находить радость в жизни. Теперь она с удовольствием «играла» роль писательницы и, как оказалось, очень удачно. В 1922 г. вышла ее книга «Моя жизнь и кое-что из писем». В нее вошли и некоторые страницы «эпистолярного романа» с Шоу, совместно отобранные и отредактированные. Остальная переписка, согласно общему решению, могла увидеть свет только после их смерти.

Получив деньги за книгу, Стелла вновь отправилась странствовать. Самыми значительными творческими достижениями актрисы в 1920-е гг. стали роли фру Алвинг в «Привидениях» и Эллы Рэнтхейм в «Иуне Габриэле Бормане» Ибсена. С ней по-прежнему не уживались режиссеры. «Лебединой песней» миссис Кэмпбелл стала роль Анастасии в пьесе «Матриархат» по роману Штерн. В последний раз актриса вложила в роль всю себя, свое сердце и душу, договорив за автора все недосказанное. Здесь с особой наглядностью проявилась «мрачная пламенность» и трагизм таланта Стеллы Патрик Кэмпбелл. Шоу признавал, что она произвела настоящую сенсацию даже в пьесе, не стоящей ее дарования и личности, «а также той легенды, с которой связано ее имя». Он переживал за ее судьбу. Его угнетало продолжительное отсутствие любимой, но непокорной женщины. «Разумеется, мы просто пара клоунов, но почему, и почему вы не извлекаете из меня никакой пользы, тогда как я столько от вас почерпнул. Гесиона Хэшбай в „Доме, где разбиваются сердца“, змея в „Мафусаиле“, которая в моем воображении всегда говорит вашим голосом, Оринтия — все вы, не считая к тому же Элизы, которая была просто шуткой. Вы — женщина-вампир, я — ваша жертва; между тем я сосу вашу кровь и жирею, а вы все теряете!» — писал Шоу после премьеры его пьесы «Тележка с яблоками» (1929 г.). Образ главной героини Оринтии, которую играла другая актриса, был полностью списан со «злючки Пат». Она запоздало негодовала, что он выставил напоказ их отношения, а писатель отшучивался: «Разве вы не знаете, что, хотя вы и удивительная женщина, как о том кричат все ваши почитатели, жить с вами под одной крышей несладко; более того, невозможно. Либо то, либо другое — иначе не бывает. Я написал великолепный ваш портрет, да простит мне Бог! И вы должны подчиниться правилам игры. Нельзя допустить, чтобы мы вошли в историю под знаком сплетни и ядовитой клеветы. Пусть мир над нами смеется, но пусть это будет смех веселый, а не грязный. Наши роли — прекрасные роли…»

Жизнь Стеллы постепенно катилась к финалу. К 60 годам она стала тучной, но не утратила своего обаяния. Живя в Америке, актриса изредка выходила на сцену и снималась в кино, пыталась давать уроки дикции и декламации, но с ее характером педагогика была несовместима. Вернуться в

Англию миссис Пат не могла по очень прозаической причине — расстаться с любимым песиком Мунбимом было выше ее сил (чтобы ввезти животное в Англию, требовалось на целый год сдать его в карантин). Шоу тосковал и негодовал, но перекроить любимую женщину не мог, и она по-прежнему категорически не принимала помощь. Из-за собачки она отказалась от роли в фильме «Майор Барбара», которую для нее выхлопотал Шоу, зная о ее бедственном положении. Только в 1939 г. Кэмпбелл перебралась во Францию и жила в самых дешевых пансионатах, где никто не догадывался, что под именем миссис Уэст (фамилия второго мужа) имеют честь принимать лучшую театральную актрису Англии.

9 апреля 1940 г. Стелла Патрик Кэмпбелл скончалась в пансионате местечка По, где была и похоронена. И тогда все разом вспомнили о ней. Голоса критиков и коллег по сцене звучали, как дружный хвалебный хор. В статье Шоу слились воедино трезвый взгляд, любовь и обида: «Она очаровала и меня среди прочих; но я не смог прожить с ней и недели; так что из этого ничего не вышло». Но на вопрос, как он относится к мемуарам миссис Пат, честно признался, что без нее они для него ничего не значат.

Эпилогом «эпистолярной любви» прославленного драматурга Бернарда Шоу и знаменитой актрисы Стеллы Патрик Кэмпбелл стала пьеса Джерома Килти «Милый лжец». Ее успех на сценах театров мира превзошел все ожидания. В основу пьесы легла 40-летняя переписка «Милого Лжеца» и «Дражайшей Лгуньи». Все ее волшебство заключалось в том, что оба персонажа произносили текст, где каждое слово, каждая фраза целиком и полностью принадлежали реальным людям и были написаны ими самими. Капризное и парадоксальное развитие личных взаимоотношений, тяжкие драмы, пережитые обоими, творческие удачи и поражения, обоюдная неуступчивость, мягкая насмешливость и беспощадный сарказм — все было в письмах. Их необычная «эпистолярная любовь» — это больше, чем слова на бумаге, это больше, чем 40-летнее объяснение в любви в непривычном понимании этого чувства. Это «какая-то чудесная разновидность отношений…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.