США, 1946–1955 годы

США, 1946–1955 годы

Другая моя идея – в этот раз для себя как актера (если я могу еще играть) – Вечный Жид. У меня есть много книг на эту тему… Испытав все муки и боли, Вечный Жид в конце концов придет к Христу; в этом и есть весь смысл истории.

М.А. Чехов. Путь актера

Неожиданно крупные гонорары, полученные Чеховым на голливудской кинофабрике звезд, позволили ему приобрести нормальное жилище в Беверли-Хиллз.

«Наш домик небольшой, но уютный и чистый, – с радостью сообщала Ксения Карловна другу семьи Добужинскому. – Живем мы по моему характеру слишком тихо, никого не видим, так же, как в деревне, но у меня нет скотинки, и я очень скучаю. В смысле климата здесь для М.А. много лучше; всегда ветерок, прохлада и кругом очень много зелени, цветов, и, кроме того, и улица, и соседи на редкость тихи. Мы никогда никого не видим и не слышим. Бывает только Федя Шаляпин, но сейчас он в Нью-Йорке… Здоровье Мих. Алекс. немного лучше, но работы все еще нет…»

Чуть позже появилось у Чеховых еще и комфортабельное 6-комнатное бунгало в долине Сан-Фернандино, в местечке с милым для российского слуха названием – Резеда.

Именно здесь киноакадемик Чехов зажил тихой, размеренной жизнью на лоне природы в обществе жены, четырех терьеров и козы, вдали от светской суеты: «Смотрю на молодую зелень. Слушаю птиц. Вообще радуюсь бытию. Писание записок доставляет мне некоторое удовольствие (иногда большое), чтение, размышление и работа над антропософией… С годами появляется желание питать свою душу наиболее СОВЕРШЕННЫМ. Полуталанты уже перестают волновать. Перечитываю сейчас «Домби и сын» и наслаждаюсь каждой строкой».

А еще были Диккенс, Пушкин, Достоевский, Толстой – к их книгам он обращался постоянно. Но следил и за советскими литераторами, особо выделяя исторические романы Вячеслава Шишкова: «Емельян Пугачев» и «Угрюм-река». Это вот хорошо!»

Еще Михаил Александрович неожиданно для себя увлекся собирательством почтовых марок. Ужасно гордился своей коллекцией, самозабвенно копался в каталогах и справочниках. Ради обладания уникальной маркой он был готов на все, даже… на преступление. После посещения одной из выставок Чехов каялся перед своим «коллегой по несчастью», филателистом Клименко: «Я затрясся, как Скупой рыцарь, от восторга, жадности, непреодолимого желания… ну, что ли… украсть! Это такая красота и такие редкие экземпляры и такая полнота!..»

С не меньшей страстью Михаил Александрович занимался шахматами. Со всей округи он зазывал к себе почитателей этой древней игры, устраивал турниры. Наиболее достойных приглашал «на кофеек» и в кабинетной тиши часами разбирал с ними головоломные комбинации. Слыша мягкие упреки жены, доставал с книжной полки раритетное, уже изрядно потрепанное, первое русское руководство по шахматам 1824 года и с особой интонацией, пафосом цитировал: «Это единственная игра, которая сообразна с характером истинных философов, умом глубокомысленных, душ бескорыстных…» Посрамленная Ксения при этом смущенно смолкала, терялась, и вскоре у нее вошло в привычку, собирая мужа в очередную поездку, непременно класть в карман его пальто миниатюрные дорожные шахматы. А что еще ей оставалось делать?

«Ксения Карловна с корнями вырывает дубы! – со смехом и восхищением рассказывал Чехов Мстиславу Добужинскому. – До того она смешна, когда вступает в бой с природой и падает на землю, вытягивая какой-нибудь застарелый подсолнух, что я и описать вам не могу!»

Но упрямая женщина даже в одиночку все-таки привела в порядок их огромный участок и потом уже вполне профессионально занялась огородничеством и цветоводством. «Впрочем, более подробные сведения об этой удивительной женщине Вы найдете в «Войне и мире», – информировал потрясенный энтузиазмом жены маэстро актер «Фреддинька» Бергстрем.

Он мучительно переживал свое одиночество, в какой-то миг обнаружив, что рядом не осталось ни одного человека из тех, кто окружал его в детстве и юности. «В молодые годы, – вспоминал он, – думал я с ужасом о том, как было бы страшно потерять кого-нибудь из своих близких, и вот я потерял их всех, но потерял и часть самого себя, каким я был раньше…» Лишь иногда в памяти возникали какие-то видения. Он вспоминал себя, сидящего на коленях у Антона Павловича. Вот дядя наклоняется к нему и ласково спрашивает о чем-то, а он смущенно прячет от него свое лицо… Потом в памяти мелькнуло: дядя Антон дарит ему свои книжки – «Каштанку» и «Белолобого», а потом сует ему в ладошку какие-то мелкие вещицы со своего рабочего стола…

Из-за пошатнувшегося здоровья Михаил Александрович ограничил свою творческую деятельность в основном преподавательской работой. У него появилось несколько групп в Голливуде, плюс частные ученики, среди которых ничем пока еще не выделялись будущие знаменитости, завтрашние кинозвезды мировой величины – Энтони Куин, Элизабет Тейлор, Клинт Иствуд, Юл Бриннер, Ллойд Бриджем, Мэрилин Монро, в конце концов!

Он один из немногих сразу рассмотрел в Мэрилин подлинный драматический талант и проклинал тех, кто эксплуатировал исключительно эффектные внешние данные актрисы, ее ярко выраженную сексапильность. После первого же неудачно показанного Монро этюда разгневанный мастер стукнул кулачком по столу и закричал:

– Вот видите, что эти кинематографисты с вами сотворили! Вам не нужно играть роли всяких секс-бомб! Вам следует работать над собой, работать над большими серьезными ролями, а не заниматься чепухой, демонстрируя свою попку и не менее восхитительные груди!..

Они начали репетировать Корделию из «Короля Лира», Грушеньку из «Братьев Карамазовых» и Елену Андреевну из «Дяди Вани». Целых три года Мэрилин брала уроки актерского мастерства у русского артиста и педагога. Ее благодарность выражалась весьма трогательно. Однажды молодая актриса вручила Михаилу Александровичу портрет президента Линкольна с откровенным признанием: «Он был моим идолом, теперь им стали Вы». А на Рождество, в праздник, который он особенно любил, Монро преподнесла учителю старинную икону Святителя Николая. Позже она вспоминала: «С Майклом Чеховым игра для меня стала значить больше, чем профессия, она становилась своего рода религией».

Едва только Мэрилин появилась в доме Чеховых на Сан-Исидро авеню, ее тотчас взяла под свое крыло Ксения Карловна. Жена Михаила Александровича полюбила Мэрилин как свою дочь, а актриса относилась к ней как к матери. Одна из учениц Чехова, будущая известная американская артистка и продюсер Мэла Пауэрс, подтверждала: «Ксения, которую мы любили за огромную доброту и прозвали Большое сердце, очень любила Мэрилин и заботилась о ней».

Но все же главные впечатления Мэлы, безусловно, остались от самого преподавателя: «Раньше его видела только в кино и представляла таким значительным, большим. А когда впервые увидела, удивилась, какой он маленький и скромный. Не сразу почувствовала ту мощную ауру, которая исходила от него с экрана. Но вскоре я была взволнована и ошеломлена. Михаил Чехов вел классы с начинающими актерами, читал лекции. И чем больше он говорил, тем крупнее и значительнее становился, будто на наших глазах вырастал. Он делал с нами психофизические упражнения и импровизации… Он много рассказывал о Станиславском и Антоне Чехове, о том, как они ссорились и Антон Павлович кричал на Станиславского: «Моя пьеса – комедия, а вы заставляете людей плакать!» Потом Михаилу Чехову стало плохо с сердцем, и, пока он лечился, наши встречи были временно прекращены…»

Почувствовав себя лучше, Михаил Александрович на некоторое время все-таки возвратился на съемочную площадку. В 1952-м на экраны вышло сразу три киноленты с его участием – «Приглашение», «Рапсодия» и «Праздник для грешников». А потом стал всем говорить, что утратил интерес и к театру, и к кино и не жалеет об этом, ибо взамен получил гораздо больше.

Все тому же Добужинскому Чехов объяснял: «Работы в фильме сейчас нет. Хоть она скоро и нужна будет, а все-таки не хочется думать о ней. Так много хорошего видел и пережил в театре на своем веку, что фильм, с его грубыми и глупыми людьми, никак заинтересовать не может».

Что же все-таки «больше»? Шахматы и марки? На излете жизни эти увлечения в его душе бесследно растаяли. Выращивание овощей вместе с Ксенией? Тоже смешно.

Главным, что занимало его время, оставалась христианская философия. Учение Рудольфа Штайнера, с которым еще в 20-е годы в России его познакомил Андрей Белый, не оставило Чехова в покое и в Америке. «Антропософия открылась мне как современная форма христианства, – говорил Михаил Александрович. – Решающим для меня было то, что Христос стоит в центре всего, о чем говорит Штайнер».

Впрочем, обращение Чехова к антропософии знакомые ученые-психиатры объясняли предопределенностью сущности его личности: постоянное напряжение чувств, импульсивность, запредельная эмоциональность. Все это, плюс привычка к алкоголю. А он считал антропософию источником духовного подъема и… актерского мастерства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.