ТРИ БОГИНИ. ЭДИТ ПИАФ. МИРЕЙ МАТЬЕ. ПАТРИСИЯ КААС

ТРИ БОГИНИ. ЭДИТ ПИАФ. МИРЕЙ МАТЬЕ. ПАТРИСИЯ КААС

Копаться в биографиях знаменитых французских певиц — все равно что писать детектив, проводить прокурорское расследование. Те же сопоставления фактов, очные ставки, свидетельства очевидцев. Но вот что поразительно: чем больше совпадений в их жизненных колеях, тем дальше отстоят они друг от друга. Недаром Патрисия Каас чувствует себя отдаленной от Пиаф, «не находя себя в ее голосе», а Мирей Матье, несмотря на ранг официального символа Франции (ее образ, исполненный в бронзе и граните, красовался во всех мэриях страны), все же ревнует к поистине бессмертной уже славе «парижского соловья».

…Нищета плодит гениев. Куда от этого денешься: и Эдит, и Мирей, и Патрисия родились в бедных многодетных семействах. Отцы клепали малюток, мамаши стирали пеленки, и ни о каких гаммах не могло быть и речи. Какие там гаммы, когда одна из девочек только в пятнадцать лет впервые смогла помыться в ванне, другая часть детства провела в захудалом притоне, куда ее сбагрил отец на воспитание мамочке-бандерше, а у третьей лишь в девятом классе появилась мелочь на леденцы. Все трое из провинции, все брали Париж штурмом, и все победили. Фортуну, музыкальных критиков, публику, Бруно Катакрикса — гениального продюсера, «Олимпию», саму Францию.

И все три богини, вылезшие из нищеты, олицетворяют сегодня почти целый век национальной французской песни. Это примерно как если бы (конечно, всякие сравнения хромают) мы соединили в одну линию жизни судьбы Руслановой, Шульженко и Пугачевой. С той лишь разницей, что шансон — он и есть шансон, то есть песня о любовной удаче или размолвке, о разлуке, о печали, о самой себе. Русские же, советские певицы не могли все время петь только о себе, им надо было петь о партии, о Сталине, о коммунизме, о колхозе. Как говорят в Одессе, — это две большие разницы.

А между тем одна из последних пластинок Каас называется «В моей плоти». Название страстное, чувственное и, наверное, искреннее. Так вот, все песни знаковой троицы откровения любви, хвала любимому, желания влюбленной. Во всех чувствуется «уединенное», отъединение от мира под крылом чувственного опьянения. Мы знаем имена героев — реальные, выдуманные, иллюзорные, живые. «В моей плоти ты только один, и ты только мой». Но вот удивительно — У Мирей Матье и Патрисии Каас нет детей, а у Эдит Пиаф в молодости вроде бы случайно родилась девочка Марсель, которая вскоре умерла от менингита.

Каас за тридцать, и, тем не менее, в последний приезд в Москву она заявила, что хотеть ребенка — одно дело, а иметь его — другое. «У меня нет на это времени», — безапелляционно закрыла тему эротичная на сцене певица. С Мирей же Матье вообще неясно — в свои пятьдесят два она ни разу не была в официальном (по крайней мере) браке, ничего не известно о существовании у нее ребенка. Сей жареный факт журналисты и обыватели муссируют уже много лет, и сплетням и домыслам есть все основания. Но Мирей, тем не менее, начисто отвергая все бредни о лесбиянстве, о сожительстве с любимой младшей сестрой, об абсолютной фригидности, заявляет, что она совершенно нормальная женщина. При этом она подчеркивает, что вся ее жизнь — это пение и семья. Правда, есть здесь одна загадка. Но о ней чуть ниже…

«Все, что я вижу, — это прекрасный сон», — Мирей разводит руками, приглашая присутствующих еще и еще раз взглянуть в окно. Внизу шумит Арбат, вдали виден шпиль университета. Поздний июньский вечер 1987 года. Художник Илья Глазунов принимает у себя в мастерской приехавшую на гастроли в Советский Союз великую Мирей. Среди счастливчиков, которые получили приглашение, оказался и я. Общение с очаровательной певицей, чей лик и голос известны всему миру, — это, конечно же, радость, везение. Обаятельная, добродушная, открытая, она еще в Париже просила устроителей гастролей привести ее в этот дом. Вместе с Матье ее неизменные спутники — импресарио Джонни Старк и сестра Матильда. Здесь же французские телевизионщики, снимающие каждый шаг пребывания гордости Франции в горбачевской России.

«Все, что я вижу: иконы, картины, предметы старины, — это чудо, выражающее душу России», — восклицает гостья.

Илья Сергеевич, извинившись перед гостями, приглашает певицу к мольберту — он задумал сделать ее портрет. И на наших глазах, мазок за мазком, штрих за штрихом — уверенные движения рук — абрис, контуры глаз, выразительные губы, шапка черных волос, закрывающих лоб, — рождается портрет певицы. Не прошло и получаса, как художник углем и пастелью запечатлел образ этой легендарной женщины. Автор делает дарственную надпись и вручает картину «подлиннику». А в «довесок» к своему творению художник дарит француженке старинный русский самовар и икону. Мирей в восторге, она бросается на шею хозяину дома, целует его. Все в прекрасном расположении духа, все тянутся к столу, чтобы выпить за Мирей Матье.

Конечно же, я в тот вечер не растерялся и под диктофон сумел взять у певицы интервью. Среди прочих серьезных по тем еще идеологизированным временам я задал и несколько вроде бы легковесных, шутливых вопросов. Один из них был такой: «Вы молодая и красивая («Мерси, мерси»). У вас есть все: слава, богатство, друзья. И все-таки скажите, что еще вам бы хотелось иметь в этой жизни?» Мирей засмеялась и ответила: «Иметь все — это слишком много. Но того, что у меня нет, я не нашла до сих пор. Найду ли?»

Тогда я не мог понять значения этих слов, я понял это позднее. Но тот радушный вечер в обществе изящной французской женщины никогда не забуду. И ее слова: «Этот русский сон мне будет долго сниться…» Много прошло с той поры. Сколько снов улетело. Целая страна превратилась в фантом. Но Мирей Матье так и не нашла, чего искала.

…Его звали Джонни Старк, того самого импресарио, который бывал с нею повсюду. Именно он подарил миру талант певицы, услышав ее однажды на Авиньонском фестивале песни. Мирей тогда было пятнадцать лет, и она работала на местной фабрике. Вкус у Старка ювелирный, на талант у него особый нюх. Именно он нашел Ива Монтана и подарил ему крылья. И вот с тех пор Мирей не расстается с Джонни. Вся жизнь ее прошла под его бдительным, заботливым оком. Наставника, старшего друга, отца родного… Кого еще? Загадка. Но почему же красивая женщина ни разу не была замужем? Тайная, великая, благодарная любовь к человеку, открывшему ее? Она — фабричная девчонка, певшая (по-нашему) в художественной самодеятельности, превратившаяся в мировую звезду. Он — высокий, солидный талантливый мужчина. «Мужик, — сказала бы Пиаф, — ему и карты в руки». Он придумал ее имидж — копну густых волос на голове, закрытые платья, сдержанные манеры. Кто он? Только ли друг и благодетель? Даже желтая парижская пресса теряется в догадках. Когда в 1989 году Старк умер от рака, Мирей чуть не погибла: она потеряла голос, впала в депрессию, жизнь будто бы уходила из этого хрупкого, маленького тела. Она оставила сцену. Франция была в панике. Казалось, еще один «парижский соловей» умолкает навсегда. Но воля и желание петь о любви перебороли больную плоть. Через несколько лет Мирей Матье снова предстала перед публикой. И ее, возрожденную, москвичи увидели на сцене Кремлевского театра летом 1997 года.

* * *

…Маленькая Эдит не знала предела в любовной страсти. Она меняла мужчин столь часто, как это казалось ей необходимым. С самого детства ей была близка блатная среда, сутенеры, воры, шулера, наркоманы. В ее понятии именно обладающий всеми этими достоинствами считался настоящим мужиком. И с этими «настоящими» она зачастую имела не только дружеские отношения. Эдит в пятнадцать лет ушла из семьи, забрав на свое попечение младшую сестру Симону, которая, как повелело провидение, не отходила от нее ни на шаг до самой смерти. Удивительно, но Мирей Матье и ее сестра Матильда так же неразлучны друг с другом до сих пор. Неужели и эта привязанность до самого гроба?

Многие мужчины не воспринимали Эдит как женщину. Они ухмылялись: и ростом не вышла, метр с кепкой, и женские прелести на выходном. Пиаф и впрямь «вымахала» в высоту на полтора метра. Матье лишь на немного обогнала свою великую предшественницу. Да и Каас не каланча. Вроде бы можно посмеяться — притягиваю за уши, но ведь, правда, — столько совпадений.

Эдит спала с возлюбленными где попало и при ком попало. Особых этических манер там не ночевало. Во всяком случае, своей Симоны она не стеснялась. Вот так от «нестеснения» и от одного рабочего паренька, которого Эдит и впрямь полюбила с первого взгляда, и родилась несчастная Марселина.

Правда, Пиаф зря просиживала юбку в районе пляс Пигаль. Она надеялась, что ее голос когда-нибудь понравится забредшему сюда на красный огонек внимательному импресарио.

…И вот однажды в промозглый осенний день спаситель пришел на пляс Пигаль. Послушав, как поет девчонка, он подошел к ней, представился и сказал: «Ты сошла с ума. Так можно сорвать связки». Спасителя звали Луи Лепле. Он вдохнул в нее силы, уверенность, поставил голос. И он был первым близким ей мужчиной, с которым Эдит не спала. Луи слыл гомосексуалистом. Биографы Пиаф утверждают, что между ними была самая чистая и самая бескорыстная дружба на свете. Луи верил: девчонка станет великой певицей, ведь такого голоса он доселе не слышал. Он сделал Пиаф карьеру, отвез ее на радио, познакомил с нужными людьми, всячески опекал. Но рок есть рок.

Через год Луи погибает в пьяной драке, и всю вину за убийство валят на беззащитную девушку-певичку. В газетах той поры ее так и называли «Убийца метр с кепкой». Подозрение висело на Пиаф до конца ее дней.

О любовных связях Пиаф с мужчинами написаны романы, поставлены пьесы. И откуда только в ней, маленькой, полуслепой, была такая чувственность, такое обаяние, которое неотразимо действовало на мужчин? Мне кажется, что она, в отличие от Мирей, брала раскованностью, свойскостью, теплотой. Последнюю свою любовь Пиаф встретила за год до смерти, в феврале 1962 года, когда уже лежала в больнице. Возле оказался молодой человек в водолазке и черных брюках. Он не сводил с нее глаз. Его звали Тео Сирапо, он был грек. Имя переводилось «Я тебя люблю». Ей — сорок семь, ему — двадцать. Они обвенчались в русской церкви, он был православным.

Коко Шанель подарила Пиаф подвенечное платье. Парочка была еще та — маленькая невеста и почти двухметровый жених. Журналисты допытывались, что они будут делать и будут ли делать детей? Мягкий, бесхарактерный Тео отвечал: «Как решит моя жена».

* * *

В судьбах трех шансонеток есть одна довольно драматичная общность, я бы сказал, преемственность. Это когда не срабатывает библейская истина о том, что нет пророка в своем отечестве. То есть он, конечно, есть, но, что называется, пророк временный. Да, всеобщее поклонение было (на похороны Пиаф пришел и впрямь весь Париж), но любимица парижан, «народная артистка» немало времени провела за океаном, в пресловутой и далеко не во всем обожаемой французами Америке. Что тянуло ее туда? Возможность заработать, выпустить пластинку, пообщаться с голливудскими «настоящими» звездами? С Синатрой, например, с Мэрилин Монро? Пиаф хотела остаться покорительницей и американских меломанов. Хотя это нелегко: известно, что янки считают свои вкусы патриотически-неизменными.

Отношения Мирей Матье с соотечественниками, мягко говоря, прохладные. Да, бюсты в мэриях, но это официально, а сердцем, душой, памятью они уже с другими кумирами. И Мирей обижена. Она купила жилье в Лос-Анджелесе и годами не появляется на родине. Ее уже стали забывать, новые поколения тинейджеров предпочитают техно и рэп. Это все равно что наши мальчишки и девчонки спросили бы у родителей: «А что, Майя Плисецкая — это испанская балерина?»

Многие французы считают, что она предала родину. Мирей отвечает: «Сначала научитесь меня любить».

Первый диск еще полупровинциальной Патрисии Каас «Мадемуазель поет блюз», принесший ей два миллиона долларов, покорил и Европу, и США. С тех пор она мечтает чаще и чаще представать перед американской публикой. Она и живет на «западный» манер. Флиртует с кумирами. Все говорили о романе с Аленом Делоном. Меняет имидж, гардероб, переносясь из эпохи в эпоху. Она не выступала в Париже целых четыре года. «США — страна большая, и я хочу там петь и жить», — заявила Каас в Москве в сентябре 1987 года.

Нас всегда тянет к большому и чистому. Быть пророком — значит самому быть и большим, и чистым. Умным, справедливым, всепрощающим. Но и герои не всегда правы. Даже Александр Матросов, во имя Родины закрывший своим телом амбразуру дзота, может быть, ошибался: стоило ли губить свою молодую жизнь, ведь Родина его почти забыла? Хотя что плоть — ведь она временна на этой земле. Есть вещи посильнее томления тела. Мне кажется, что это уже трагически начинала понимать Эдит Пиаф. Выразить любовь и ненависть можно только голосом. Песней. Надрывом. Перекатывающимся аффрикативом эр-р-р. Вот и три легендарные шансонетки нашего времени перекатываются в новое тысячелетие. Эдит, Мирей, Патрисия… Это уже музыка.

1999

Данный текст является ознакомительным фрагментом.