Шугар Кейн. 1959

Шугар Кейн. 1959

Хочу чтоб любил ты меня никто кроме тебя хочу чтоб любил ты меня никто кроме тебя хочу чтоб любил ты меня никто кроме тебя хочу чтоб любил ты меня один только ты ее навязчиво преследовала эта мелодия! она точно в сети попала к этому хочу чтоб любил ты меня никто кроме тебя хочу чтоб любил ты меня никто кроме тебя один только ты она утопала! Задыхалась в ней! Чтоб ты целовал меня никто кроме тебя чтоб ты целовал меня один только ты она была Шугар Кейн Ковальчик из джаз-оркестра Милашки Сью она была ослепительно белокурой девушкой по прозвищу Шугар Кейн, игравшей на укулеле она была роскошным женским телом она была девушкой с красивой задницей и шикарным бюстом она была ослепительно белокурой Шугар Кейн, игравшей на укулеле и спасавшейся бегством от приставучих мужчин-саксофонистов ее укулеле все время преследовал по пятам мужской саксофон противостоять ему было просто невозможно! снова и снова и всегда они любили ее за это Хочу чтоб любил ты меня один только ты и все это происходило снова, так происходит с ней всегда и будет происходить впредь еще раз еще хочу чтоб любил ты меня никто кроме тебя она ворковала улыбалась зрителям бренчала на своем укулеле на котором ее специально учили играть ее пальцы двигались с поразительным проворством для человека, наглотавшегося таблеток или наркотиков или даже напуганного а роскошные созданные для поцелуя губы продолжали бормотать я хочу! хочу! хочу чтоб любил ты меня! просто еще один вариант глупой больной коровы но все ее обожали и какой-то мужчина влюбился в нее увидав на экране чтоб ты целовал меня никто кроме тебя но неужели это смешно? неужели это смешно? разве это смешно? почему это так смешно? почему это Шугар Кейн получилась такая смешная? почему кажутся смешными мужчины одетые в женское платье? почему мужчины в женском макияже такие смешные? почему мужчины ковыляющие на высоких каблуках смешные? почему Шугар Кейн смешная, неужели Шугар Кейн олицетворяет собой женственность? и разве это смешно? почему все это так смешно? почему эта женщина такая смешная? почему люди покатываются со смеху при виде Шугар Кейн и влюбляются в эту самую Шугар Кейн? почему делают это снова и снова? почему это фильм с Шугар Кейн Ковальчик, девушкой, играющей на укулеле, становится самым кассовым в Америке? почему эта ослепительно белокурая, тренькающая на укулеле тихая пьяница Шугар Кейн Ковальчик имеет такой оглушительный успех? Почему «Некоторые любят погорячей» сразу становится шедевром? почему сама Монро шедевр? почему это самый кассовый фильм с Монро? почему все они ее любят? почему когда собственная ее жизнь разлетелась в куски, как разбитый стакан? почему когда вся она недавно истекала кровью? почему когда из нее выскребли все внутренности? почему если она носит яд в своем чреве? почему если голова у нее раскалывается от боли? а во рту щиплет, словно там поселились кусачие красные муравьи? почему все на съемочной площадке просто ненавидели ее? презирали? боялись? почему и за что когда она тонула у них на глазах? хочу чтоб любил ты меня тидл-ду-ду — ду? почему Шугар Кейн Ковальчик из дамского джаз-оркестра Милашки Сью так соблазнительна? чтоб ты целовал меня никто кроме тебя хочу! хочу! хочу чтоб любил ты меня один только ты но почему? почему Мэрилин была такая смешная? кто презирал ее? и к чему эти бесконечные почему? почему весь мир любил Мэрилин? почему когда Мэрилин убила своего ребенка? почему раз Мэрилин убила своих детей? почему весь мир мечтал трахнуть Мэрилин? почему весь мир хотел трахать трахать и трахать эту Мэрилин? почему все они хотели вонзить в несчастную Мэрилин свои долбаные члены по самую рукоятку как шпагу? что за загадка? или это предупреждение? а может, очередная шутка? Хочу чтоб любил ты меня дуди-дудл-ду никто кроме тебя никто кроме тебя никто.

Просто проклятие какое-то! Наказание для Нищенки-служанки.

Присутствующие на съемках то и дело разражались аплодисментами. Для Монро то бы первый полный день съемок, она тяжело болела держалась рассеянно, циркулировали разные слухи, еще на съемках с похоронным видом постоянно торчал ее муж, высокий, бледный и в очках, и все равно она пела: «Хочу, чтоб любил ты меня», чтобы завоевать их сердца, и все они просто обожали свою Мэрилин, разве нет?.. Первым всегда начинал аплодировать В., что понятно, ведь это всегда являлось прерогативой режиссера, затем к нему присоединялись остальные и восхваляли Блондинку Актрису, а она смотрела в пол и покусывала нижнюю губку — чуть ли не до крови, — и сердечко ее бешено билось от волнения, потому что она не знала, лгут эти люди или нет. Или просто обманываются, она выжидала, пока они не перестанут хлопать, говорила тихо:

— Нет, я хочу попробовать еще раз.

И снова звучало это дурацкое маленькое укулеле, игрушечный инструмент, символ ее игрушечной жизни ее блондинистой игрушечной души, и снова начинало свои соблазнительные вызывающие движения тело большой куклы, похожей на Мей Уэст, снова заводила она свою песенку тихим писклявым голоском. Камера, словно завзятый сладострастник, медленно обводила взглядом роскошное располневшее тело Шугар Кейн, юмор ситуации состоял в том (эта расхожая шутка бытовала между операторами созерцателями), что Шугар Кейн слишком тупенькая, чтобы понимать какой-либо юмор, Шугар Кейн слишком прямолинейна вкладывает в слова всю душухочу чтоб любил ты меня никто кроме тебя хочу чтоб любил ты меня один только ты Сидя в студийном лимузине, она видела в зеркале заднего вида немигающие выпученные всезнающие глазки Шофера-Лягушонка, это он был сородичем Нищенки-служанки и знал о ней все хочу чтоб любил ты меня никто кроме тебя хочу чтоб любил ты меня хочу чтоб любил ты меня хочу дуди — дидл-ду! дуди-дидл-ду! хочу…

— Нет, я хочу попробовать еще раз.

И постепенно исполнение Шугар Кейн все оттачивалось, становилось все блистательнее и утонченнее, поскольку ей было присуще стремление к совершенству, и все это несмотря на то что Шугар Кейн была всего лишь картонной куклой для секса и разыгрывала сценки в сексуальном фарсе, создаваемом мужчинами для мужчин, чтобы эти самые мужчины могли вдоволь нахохотаться Шугар Кейн была всего лишь «Джелло[38] на веревочках» да эта роль просто оскорбление и насмешка над Монро и однако же: роль Шугар Кейн написана специально для нее да и кто кроме Блондинки Актрисы мог бы сыграть Шугар Кейн?..

— Нет. Я попробую еще раз.

Хочу чтоб любил ты меня ты только ты. Нет, не так резко! но она и не произносила этого резко, она просто уверена. Да пусть скажут парикмахер ее постоянный гример Уайти, они свидетели! Она прислушивалась к хрипловатому шепотку Мэрилин словно с расстояния, как слушают голос в телефонной трубке, была просто уверена, что резко он не звучал. Настоящую резкость она всегда держала про запас. И однако же угроза резкости существовала. Такие уж ходили слухи со дня ее возвращения на Студию. Обещание резкости. Она словно балансировала на лезвии бритвы, настоящая резкость готова была прорваться в любой момент. Да достаточно было послушать, как она говорит прославленному режиссеру, которого Студия наняла специально, чтобы ублажить ее:

— Послушайте, мистер. Вы пригласили Мэрилин Монро в этот дурацкий фильм, чтобы снимать ее, а не трахать. Причем, предупреждаю сразу, последнего делать не советую.

Словно она умерла, а потом вернулась к нам, но уже совсем другим человеком. Говорят, что потеряла ребенка и что у нее должен был родиться мальчик. И что будто бы она пыталась покончить с собой. Броситься в Атлантический океан и утонуть! Ну, Монро всегда была храброй девочкой.

После неуместных и отвлекающих аплодисментов случилось несчастье — она вдруг забыла слова, и даже пальцы выдавали ее волнение. Она пощипывала совсем не те струны укулеле вдруг разразилась громкими рыданиями, но без слез злобно стучала кулачками по обтянутым шелком бедрам (этот костюм Шугар Кейн действительно облегал ее столь плотно, что бедняжка не могла в нем даже присесть ей приходилось «отдыхать» полулежа в специально разработанном для такого случая Полом приспособлении). А потом вдруг принялась верещать, пронзительно и громко, как животное, которое убивают, и в ярости рвать на себе только что обесцвеченные волосы, жесткие и хрустящие, как стеклянные нити, и царапать длинными наманикюренными ногтями свое детское личико-маску, но тут вмешался сам В.:

— Нет, Мэрилин, не смей! Ради Бога!

Увидев ее обезумевшие глаза, доктор Фелл, штатный врач Студии, не отходивший от съемочной площадки и Монро, тут же подоспел на помощь вместе с медсестрой увел истерически рыдающую актрису в гримерную, что-то сделал с ней там, в этой гримерной, некогда принадлежавшей Марлен Дитрих. Никто не знал, что именно. Возможно, ввел волшебное средство прямо ей в сердце?..

Теперь я живу для работы. Живу для работы. Только для работы. Настанет день, я сделаю работу, достойную моего таланта и мечты. Он обязательно настанет. Я обещаю. Клянусь. Хочу, чтобы ты любил меня за мою работу. Но если ты меня не любишь, как я могу продолжать работать? Так что люби меня, очень прошу, пожалуйста! Чтобы я могла продолжать работать. Я попала в ловушку! Я нахожусь в ловушке, внутри этого белокурого манекена с лицом. Через это лицо можно только дышать — и все! Эти ноздри! Этот рот! Помоги мне достичь совершенства. Мы совершенны, только когда в нас присутствует Бог. Но Бога в нас нет, мы это знаем, а потому далеки от совершенства. Мне не нужны деньги слава. Я хочу лишь одного — быть совершенной. Белокурый манекен по имени Монро — это и я и не я. Она не я. Она — это то, для чего я рождена. Да, я хочу, чтобы ты любил ее, тогда ты полюбишь и меня. О, как же я хочу любить тебя! Где ты? Я все ищу, ищу, но тебя нигде не видно.

Она ехала во взятой напрокат машине по скоростной автостраде Вентура. Ехала на восток, к Гриффит-парк и к кладбищу «Форест-лоун» (где был похоронен И. Э. Шинн, а вот где именно, она, к своему стыду, забыла!). Она ехала долго, никто не знал, сколько она ехала, у нее началась страшная мигрень, но она все ехала и ехала, проезжала целые мили выстроившихся вдоль дороги домов и думала: Господи, сколько же людей! сколько людей! к чему это Господь создал так много людей!.. сама точно не знала, что именно ищет, кого ищет, однако была уверена, что узнает отца, как только увидит его. Видишь? Этот человек твой папа, Норма Джин. Воспоминание это было так живо в ее памяти, где все перепуталось, скользило и разлеталось в разные стороны, как кубики льда по паркету. Воспоминание об отце, которого она помнила куда более живо, чем любого человека из нынешней своей жизни. Она не позволяла себе думать о том, что, возможно, этот человек просто издевается над ней. Что его письма свидетельствуют не о любви, а жестокости. Что он играет ее сердцем.

Моя прекрасная потерянная Дочь.

Твой раскаивающийся и любящий отец.

Да, играет с ней, Нормой Джин. Как играла тощая, но сильно беременная кошка (она с ужасом наблюдала за этой сценой из окна «Капитанского дома») с крохотным крольчонком на лужайке. То позволяла несчастному, окровавленному, жалобно попискивающему существу отползти на несколько дюймов в траву, то снова весело набрасывалась на него рвала когтями и зубами, острыми зубами хищницы снова позволяла несчастному и окровавленному и попискивающему существу отползти на несколько дюймов снова набрасывалась на него. И все это до тех пор, пока от крольчонка не остались лишь нижняя часть туловища и задние, все еще подрагивающие лапки. (Муж не разрешил ей вмешиваться. Нарушать естественный процесс природы. Такова уж природа кошки, потом, это только огорчит ее, вообще уже слишком поздно, крольчонок все равно умирает.) Нет. Об этом даже думать невыносимо.

«Мой отец — состарившийся, уже не слишком здоровый человек. Он не хотел быть жестоким. Ему стыдно, что он бросил меня еще совсем малышкой. Оставил с Глэдис. Он хочет восстановить отношения. Я могу жить с ним, стать его другом. Почтенный пожилой мужчина. Благородная седина. Наверное, неплохо обеспечен, но моих денег с лихвой хватит на нас двоих. МЭРИЛИН МОНРО И ЕЕ ОТЕЦ — он будет сопровождать меня на премьерах. Но почему он не объявился раньше? Чего он ждал?»

Ведь ей уже тридцать три! Тут вдруг ей пришло в голову, что отец, возможно, стыдился Мэрилин Монро, потому и не хотел публично признавать их родства. Ведь в письмах он называл ее только Нормой. Писал, что не хочет смотреть фильмов с Монро еще она подумала, что, возможно, отец все это время ждал смерти Глэдис.

— Но я не могу выбирать между ними! Я люблю их обоих.

Со времени возвращения в Лос-Анджелес для работы над фильмом «Некоторые любят погорячей» она навестила Глэдис лишь однажды. По-видимому, Глэдис знала о беременности Нормы, но о выкидыше дочь ей ничего не сказала, а Глэдис не спрашивала. За время посещения они погуляли по двору, несколько раз прошлись до изгороди и обратно.

— Предана я маме. Но сердце мое с ним.

Вот в таком состоянии отправилась она в путь заблудилась в горах над городом. Затем долго блуждала по кладбищу «Форест-лоун» заблудилась в Гриффит-парк наконец заблудилась на окраинах Глэндейла и даже если б вернулась в Голливуд оказалась в Беверли-Хиллз, то вряд ли смогла бы припомнить, где живет. Какая любезность со стороны мистера Зет и Студии! Они приобрели для нее небольшой, со вкусом обставленный коттедж неподалеку от Студии, но она никак не могла вспомнить, где именно. Пришлось зайти в аптеку в Глэндейле, где ее, черт побери, тотчас узнали, пялились и перешептывались и улыбались — несмотря на то что она была вконец измучена в измятой одежде без грима, с покрасневшими от усталости глазами за темными стеклами очков. Оттуда она позвонила в офис к мистеру Зет умолила прислать за ней водителя, тот довез ее до дома, который она поначалу не узнала.

Дом находился на Уитгер-драйв, кругом пылали алые бугенвиллеи и высились пальмовые деревья, ее под руку подвели к двери, и та вдруг резко распахнулась, и на пороге стоял высокий с худощавым лицом встревоженный мужчина средних лет, и еще на нем были очки с толстыми стеклами она в смятении, ослепленная мигренью, в первый момент не узнала его.

— Дорогая, ради Бога! Это же я, твой муж.

Сцену с песенкой «Хочу, чтоб любил ты меня» переснимали тридцать семь раз — до тех пор, пока Монро наконец не удовлетворилась не заявила, что вряд ли может сыграть лучше. Причем ряд этих сцен показались В. и другим практически идентичными, но Монро улавливала между ними какие-то микроскопические различия, и эти крохотные различия почему-то имели для нее огромное значение — словно от этого зависела сама ее жизнь, она реагировала на свои мелкие промахи, как может реагировать только женщина, жизни которой что-то угрожает, — гневом и паникой.

Вся съемочная группа окончательно вымоталась. Она сама вымоталась, но была довольна даже улыбалась. Режиссер сдержанно похвалил ее. Его Шугар Кейн! Бережно взял ее руки в свои и поблагодарил ее, как часто делал на съемках «Зуд седьмого года», тогда она отвечала ему улыбкой и смущенным хихиканьем. Но теперь Монро вдруг вся сжалась и отпрянула, как кошка, которая не желает, чтобы к ней прикасались вообще или именно этот человек. Дыхание ее участилось, в глазах сверкала ярость. В. готов был поклясться, что она вот-вот взорвется!

В. был знаменитым голливудским режиссером, учившим и направлявшим эту «трудную» актрису в самой первой ее комедии, ставшей коммерческим хитом сезона и отмеченной критиками еще в 1955-м. «Девушка Сверху» стала настоящим комедийным триумфом Мэрилин Монро, однако она почему — то не слишком доверяла этому режиссеру. Прошло всего лишь три года, но с тех пор Монро сильно изменилась. В. просто не узнавал ее. Она уже не была той Девушкой. Теперь она не заглядывала ему в глаза, ища одобрения и похвалы. Теперь она уже не была замужем за Бывшим Спортсменом, ей не приходилось прятать свои синяки. А однажды на съемках в Нью-Йорке она вдруг разрыдалась в объятиях режиссера рыдала так, точно у нее вот-вот разорвется сердце. И В. обнимал и утешал ее, как отец ребенка, он никогда не забудет всей нежности и трогательности этого момента, а вот Монро, похоже, напрочь забыла. Истина заключалась в том, что теперь Монро никому не доверяла.

— Да и как я могу доверять? На свете существует всего лишь одна «Монро». И людям хочется видеть ее унижение.

Иногда она спала на Студии, у себя в гримерной. Дверь запиралась, снаружи на ручку вывешивалась табличка «ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ», и один из преданных ей служащих, чаще всего это был Уайти, охранял ее покой. Спала она в одних трусиках, с голыми грудями, все тело покрывалось потом, пахло от нее, как от испуганного зверька, иногда ее рвало от переутомления, жидкий нембутал пульсировал в крови, подгоняемый толчками сердца, она проваливалась в тяжелый крепкий сон, такой утешительный, без сновидений. Приступ страха проходил, и на нее снисходило успокоение — конечно, это риск, ведь от таких доз сердце однажды может просто остановиться, но другого выхода у меня нет. За время этого сна — порой она могла проспать целых четырнадцать часов кряду, порой ей было достаточно двух-трех часов — израненная душа исцелялась.

Правда, иногда она просыпалась в смятении и страхе, не понимая, где находится.

Часто ей казалось, что она вовсе не в гримерной на Студии, но в летнем доме, в детской комнате, в которую после выкидыша не заглянула ни разу; порой казалось, что находится она в какой-то незнакомой комнате в частном доме или же в гостиничном номере. Где она снова была Нормой Джин, свидетельницей сцены разрушения, которое устроила здесь какая-то незнакомая, обезумевшая женщина, — баночки с кремом перевернуты, тюбики помады разбросаны по полу, там же рассыпаны пудра и тальк, одежда сорвана с вешалок и безобразной грудой свалена в гардеробе. Иногда ее любимые книги тоже были испорчены, страницы из них вырваны и разбросаны по полу, и зеркало треснуло там, где по нему ударили кулаком (да, действительно, на руке у Нормы Джин синяки); а однажды все зеркало оказалось вымазано губной помадой, алый знак, начерченный на нем, напоминал дикий крик.

Она поднялась, нетвердо держась на ногах, зная, что должна прибрать здесь, уничтожить следы всех этих разрушений, никто не должен видеть этого, Боже, какой позор! Какой стыд и позор быть Нормой Джин, мать которой находится в психиатрической больнице Норуолка, все это знают, другие дети тоже знают, в глазах их тревога и жалость.

В неприбранной спальне дома на Уиггер-драйв мужчина нежно говорил ей: Норма, ты же знаешь, как дорога мне. А она отвечала: Да, знаю. Но мысли ее были далеко, с Шугар Кейн. Завтра утром должны состояться съемки новой сцены, любовного эпизода между Шугар Кейн и мужчиной, который обожал ее (в кино) роль которого исполнял К. И который (в жизни) просто презирал Мэрилин Монро. За детски эгоистичное поведение, за то, что она без конца опаздывала на озвучивание. А однажды даже забыла свои слова — по глупости или просто наглоталась таблеток, разрушавших ее мозг и заставлявших К. и других актеров пересниматься в каждом эпизоде бессчетное число раз, при этом сам К. осознавал, что с каждым разом играет все хуже. А режиссер В. просто потакал Монро, потому что именно Монро, проклятая сучка, была главной приманкой в этом дебильном фильме.

Итак, К. презирал ее, в любовной сцене с поцелуями ему больше всего на свете хотелось плюнуть в фальшивое детское личико Шугар Кейн, ибо к этому моменту он настолько возненавидел ее, что его тошнило только от одного прикосновения к легендарной коже Монро. К. будет врагом Монро до конца ее жизни, а уж после ее смерти какие истории о ней будет рассказывать этот самый К.! вот завтра утром перед камерами им предстоит целоваться, изображая страсть и даже любовь, зрители должны этому поверить. Именно об этом размышляла она, пока пожилой мужчина умоляющим голосом вопрошал: Скажи, чем я могу помочь тебе, дорогая? Помочь нам обоим?

Тут она с запоздалым чувством вины вдруг вспомнила, что мужчина, желающий помочь утешить ее, этот тихий, приличный, лысеющий мужчина, не кто иной, как ее муж. Поглаживая ее по руке, он говорил: Мне кажется, что по возвращении из Мэна мы с каждым днем все больше отдаляемся друг от друга. она пробормотала в ответ что-то неопределенное, и он воскликнул в отчаянии и гневе: Я беспокоюсь о тебе, дорогая! О твоем здоровье. Эти бесконечные таблетки. Ты просто себя разрушаешь, Норма! Что ты делаешь со своей жизнью? тогда она резко оттолкнула его руку и сказала холодно: А какое, собственно, тебе дело до моей жизни? Кто ты вообще такой?

Страх сцены. Настоящее проклятие Нищенки-служанки! Повторять, повторять, запинаться повторять, начинать сначала, снова запинаться, начинать снова, повторять, убегать, запираться в гримерной, возвращаться лишь для того, чтобы снова повторять и повторять, добиваясь совершенства, добиваться совершенства в том, что не подлежит усовершенствованию, повторять и повторять до тех пор, пока не станет совершенным и непревзойденным, чтобы удалось их рассмешить, а если удалось, то они будут смеяться над ее блестящим комическим исполнением, а вовсе не над ней, Нормой Джин. Они вообще не будут видеть перед собой Норму Дяош.

Страх сцены. Это какой-то животный страх. Кошмар любого актера. Столь сильный прилив адреналина в крови, что тебя едва ли не сшибает с ног сердце колотится, как бешеное, почти не справляясь с притоком крови ты начинаешь бояться, что оно вот-вот разорвется, а пальцы рук и ног просто ледяные сами ноги подгибаются, в них не осталось никакой силы язык точно онемел твой голос куда-то пропал. Ведь актер — это прежде всего голос, и, если голос пропал, значит, и актера нет. Ее часто рвало. Полная беспомощность, все тело сотрясается от спазмов. Страх сцены — это загадка, он может настичь актера в любой момент. Даже опытного актера, ветерана. Вполне успешного актера. Такого, как, к примеру, Лоренс Оливье. Оливье был неспособен выступать на сцене на протяжении пяти лет, в самом расцвете своих творческих сил. Сам Оливье! А Монро страх сцены застиг, когда ей было за тридцать, нанес удар, что называется, под дых, причем перед кинокамерами, а не перед зрительным залом.

Почему? Чаще всего страх сцены объясняют страхом смерти и полного уничтожения. Но почему, почему тогда молния страха бьет, как правило, наугад? почему поражает чаще всего актера? почему этот страх так парализует? почему именно сейчас, а не в другое время? почему подгибаются колени, ты не чувствуешь ног, почему? глаза вылезают из орбит, почему? в животе крутит, почему? ты же не ребенок, не младенец, которого можно сожрать, почему? почему? почему?..

Страх сцены. Потому, что ей никак не удавалось изобразить гнев. Потому, что она могла прелестно и тонко изобразить все не свете эмоции, кроме гнева. Потому, что она могла изобразить обиду, растерянность, страх боль, однако ей не удавалось убедительно представить себя инструментом таких реакций перед другими. Во всяком случае, не на сцене. Ее слабость, ее дрожащий голосок, высокие нотки в нем, как бы намекающие на страх. Протест, ярость. Нет, не получается! обязательно откуда-то из дальнего конца репетиционного зала (это было в Нью-Йорке, на Манхэтгене, и работала она без микрофона) доносился голос: Прости, Мэрилин, но тебя совсем не слышно.

Мужчина, бывший ее любовником или мечтавший стать ее любовником, подобно всем остальным ее любовникам, был уверен, что одному ему известна разгадка этой тайны, этого проклятия Монро. Он говорил ей, что она должна научиться выражать гнев, как актриса, и что только тогда она станет великой актрисой, или по крайней мере у нее появится шанс стать великой актрисой. Что он будет направлять ее в карьере, он будет выбирать для нее роли, он станет ее режиссером, он сделает ее величайшей театральной актрисой. Он поддразнивал поучал ее даже в постели, даже занимаясь с ней любовью (в присущей ему неспешной стеснительной и почти рассеянной манере, не переставая при этом болтать, разве что за исключением момента, когда достигал оргазма, и даже после него умудрялся добавить что — нибудь, словно подводя черту); говорил, что знает, почему ей не удается изобразить гнев, а она-то сама знает? В ответ на что она безмолвно мотала головой — «нет»; и тогда он говорил: Да потому, что ты хочешь, чтобы все мы любили тебя, Мэрилин хочешь, чтобы весь мир тебя любил и чтобы при этом не разрушать себя так, как ты хочешь разрушить мир, ты боишься, что мы узнаем этот твой секрет, да?

Тогда она в ужасе бежала от него, она любила его друга, Драматурга, собиралась выйти замуж за Драматурга, для которого была Магдой, который в то время едва ее знал.

Страх сцены. Когда она упала, ударившись животом о ступени, когда началось кровотечение, сокращения матки, она очнулась, увидела, что лежит лицом вниз, подогнув под себя ноги, поняла, что кричит от боли и страха, поняла, что все ее хвастовство, будто бы она не боится физической боли, оказалось не более чем безрассудным, пустым хвастовством невежественного обреченного ребенка и что именно за эту свою слабость она наказана. Наказана тем, что потеряла свое дитя, которое так любила, о, она любила его больше самой жизни, но была не в силах спасти. Итак, Шугар Кейн вспоминает об этом тут же каменеет на полуслове, посреди любовной сцены, как раз в тот момент, когда ее целует К.

Она каменеет теряет дар речи, она уходит со сцены, пошатываясь, как пьяная, руки у нее так дрожат, что похожи на двух маленьких раненых птичек, порывающихся взлететь она никому не позволяет прикасаться к себе, если бы ее муж был в тот момент рядом, она бы и ему не позволила прикоснуться к себе несчастный ублюдок бредет в своем мерцающем полупрозрачном наряде, специально придуманном для Монро, чтобы были видны эти огромные титьки близнецы-половин — ки ее роскошной фантастической задницы, и еще у этого платья огромный вырез сзади, открывающий практически всю спину до самого зада из Шугар Кейн вдруг вылезает трагическая, насмерть перепуганная женщина сладкоконфетная маска ее лица тает под ней открывается лик Медеи просто душераздирающее зрелище Монро прижимает обе руки к животу кажется, что голова, уши, сам мозг вот-вот взорвутся она не раз говорила мне, что боится кровоизлияния в мозг я знал, что летом у нее случился выкидыш, где-то в Мэне, а еще она говорила: Знаешь, на чем мы держимся? всего лишь на каком-то сплетении вен или артерий? что будет, если все они вдруг порвутся начнут кровоточить.?На съемках это был совершенно другой человек именно там была настоящая Монро, какой я ее себе представлял под именем «Шугар Кейн» или каким-либо другим если бы она позволила себе оставаться просто «Мэрилин», с ней все было бы в порядке Да, тогда я ненавидел ее прямо-таки мечтал удушить эту сучку как в «Ниагаре», но теперь, оглядываясь назад, думаю совсем по-другому за все годы работы в кино мне, как режиссеру, ни разу не удалось встретиться с кем-либо подобным Монро она была загадкой, которую я не смог разгадать она общалась с камерой, а не со всеми нами остальными она смотрела сквозь нас, словно мы были призраками возможно, «Шугар Кейн» получилась такой особенной, потому что под ее личиной скрывалась Монро ей надо было пробиться через Монро, чтобы добраться до Шугар Кейн, которая была так поверхностна возможно, эта «поверхностность» достигалась именно за счет глубины за счет обид, нанесенных другими, и обид, и боли, которые причиняла она сама.

Ходили слухи, что между Мэрилин доктором Феллом «что-то было». Мы слышали, как эти двое хихикают в гримерной, и дверь туда была заперта.

НЕ БЕСПОКОИТЬ.

Ходили слухи, что между Мэрилин В. «что-то было». Мы слышали, как В. клянет ее на чем свет стоит, причем не только в лицо, но и в удаляющуюся ее спину. Он пытался дозвониться ей по телефону, когда она опаздывала на съемки или не являлась вовсе. Пытался, но не мог. Иногда она могла опоздать на целых пять или шесть часов или же вовсе не приходила. В. с этим самым «Некоторые любят погорячей» чуть не свихнулся, прямо до истерики доходил. Одного из нас, помощников В., посылали за ней в трейлер (съемки тогда проводились на натуре, на Коронадо-Бич, должном изображать Флориду). Шугар Кейн сидела в трейлере, полностью загримированная и одетая к съемкам, а костюм ее представлял собой купальник, она была готова вот уже час или два, а мы ее ждали, а она тем временем торчала в своем трейлере и что-то читала, быстро и лихорадочно перелистывая страницы. Кажется, читала она какую-то научную фантастику под названием «Происхождение видов»; помощник В. говорил ей:

— Мисс Монро! А В. вас давно дожидается. — Мэрилин, не отрывая глаз от этой своей книжки, отвечала:

— Скажи этому В., пусть идет к такой-то матери!

Старт старлетки. Монро была особа практичная и хитрая. Поделила все свои многочисленные рецепты (на бензедрин, декседрин, мильтаун, дексамил, секонал, нембутал и прочее) между несколькими аптеками в Голливуде и Беверли — Хиллз, как поделила себя одновременно между несколькими врачами, даже не подозревавшими о существовании друг друга (по крайней мере именно так они уверяли после ее смерти). Но любимой ее аптекой, об этом она постоянно упоминала в интервью, всегда оставалась аптека Шваба. «Та самая, куда Мэрилин захаживала еще старлеткой, а Ричард Уидмарк пялился на ее задницу».

Не милашка Шугар Кейн, но бродяжка Роза распростерлась голая и томная на измятых простынях неприбранной постели в дешевеньком мотельчике «Сансет Хонимун», что неподалеку от автомагистрали Вентура. Роза зевала и расчесывала падающие на лицо выбеленные перекисью платиновые волосы. Этот мечтательный взгляд женщины, которая только что была с мужчиной, причем не важно, что этот самый мужчина проделывал с ней или она с ним; не важно, что она чувствовала или притворялась, что чувствует. Или что будет сонно вспоминать через несколько часов уже в своей постели, в своем доме.

В смежной с комнатой ванной — мужчина. Он тоже голый и шумно писает в унитаз, а дверь в ванную полуоткрыта. Но Роза уже успела включить телевизор и смотрит, как светлеет экран и на нем проступает лицо улыбающейся белокурой девушки, фотомодели двадцати двух лет, обитательницы Западного Голливуда, тело которой было найдено в кювете рядом с железнодорожной насыпью, в восточном районе Лос-Анджелеса. Она была задушена подверглась сексуальному насилию, ее не могли найти несколько дней. Роза смотрит на улыбающуюся блондинку и улыбается сама. Роза всегда улыбается, если нервничает или смущена чем-то. Улыбка дает время подумать. Помогает забыть о том парне.

Но что это? Чья-то жестокая шутка? Блондинка на экране — Норма Джин. В том возрасте. Должно быть, это Отго Эсе передал им снимок Нормы Джин.

А они дали той, мертвой, девушке другое имя. И на самом деле звали ее вовсе не Нормой Джин ни одним из других ее имен.

— О Господи Боже, помоги нам всем!

Но тут ей приходит в голову мысль. Теперь она знает, кто она такая. Она — тело в морге.

И писающий в ванной мужчина, кем бы он там ни был, не разделит с ней ни новостей об убийстве, ни этого потрясающего открытия.

Мужчина, которого она подцепила у Шваба за завтраком по сентиментальным соображениям. Хотя с таким лицом и плотным неуклюжим телосложением он вряд ли мог быть актером. Кто он, она не знала да и не интересовалась. Он не признал в ней ни Розу Лумис, ни даже Монро, просто в тот день она не была «Монро». И вот теперь он стоял в ванной и пил воду, шумно хлеставшую из обоих кранов, и говорил с ней неожиданно высоким и громким, каким-то неестественным голосом, каким говорят на ТВ. Впрочем, она не прислушивалась, что он там говорит. То был очередной пустой диалог из фильма, способ заполнить образовавшийся в сцене вакуум. Или же она уже прогнала этого парня, и шум воды, хлещущей из кранов, и клекот водопровода доносились из соседнего номера? Нет, он все еще там, широкоплечий, с веснушчатой спиной, точно вся она у него испачкана в песке. Она может спросить его имя, и он ответит, и она тут же забудет и смущенно спросит еще раз и не вспомнит потом. Может сказать ему: А меня звать Роза Лумис. Или же Норма

Джин. Или даже Элси Пириг — смешное все же имя, так и бренчит в ушах, но мужчина, услышав его, даже не улыбнулся.

А ту, мертвую девушку, возможно, звали Мона Монро.

Она вела машину, и он заметил у нее на пальце обручальное кольцо и поздравил ее, и получилось у него почти остроумно она принялась торопливо объяснять, что замужем за Студией, работает там монтажером. Похоже, это произвело на него впечатление, и он спросил, видит ли она во время работы «кинозвезд». Она ответила — нет, никогда, только на пленке, которую режет и склеивает, чтобы получился фильм, и что на целлулоиде эти звезды ничто, просто образы.

Было уже поздно. Веснушчатый мужчина исчез. Экран телевизора подернулся сеткой мерцающих искривленных линий, и, когда эти линии вновь превратились в человеческие лица, она их уже не узнавала. Мона Монро куда-то исчезла. Вместо нее показывали какую-то шумную телеигру. Может, убийства еще не случилось?..

И она вдруг снова почувствовала себя счастливой, в сердце вновь затеплилась надежда.

Обманутый муж. Она возвратилась к нему вечером, кем бы он там ни был. Вернулась с семенем чужого мужчины, капающим из влагалища. С запахом чужих сигарет («Кэмел») на спутанных волосах (это она, которая никогда не курила!). Она ожидала сцены из фильма под сопровождение зловещей киномузыки, ожидала драматических объяснений, упреков, споров; в дни жизни с Бывшим Спортсменом можно было бы ожидать жестокого избиения или даже того хуже.

Но это вам не кино. Это происходит не где-нибудь, а на Уиттер-драйв, в доме, затененном от безжалостного солнца высокими пальмами встречает ее молчаливая фигура с оскорбленным, застывшим, точно вырезанным из дерева лицом. Лицом, которым она так некогда восхищалась, а теперь почти не выносит. Этот мужчина!.. Он совершенно не на месте здесь, в южной Калифорнии, как неуместен был бы любой нью-йоркский еврей, попавший в Страну Оз. Здесь он был актером второго плана, занятым с ней в одном довольно длинном эпизоде и заслуживающим не больше ее «звездного» внимания, чем любой другой актер второго плана в любой подобной сцене. С его существованием просто приходится мириться, вот и все.

Затем пришел черед новой возбуждающей сцены. В ней она будет долго принимать горячую ванну с пеной и ароматическими солями. Дверь в ванную заперта и защищает от вторжения настырного мужа — потому что она страшно устала, так устала! Отталкивает его и отворачивает лицо и хочет лишь одного — постепенно отключиться в этой мраморной ванне, потягивая джин (из фляжки Шугар Кейн, которую принесла с собой домой). набирает домашний номер Карло (но Карло в отъезде, на съемках нового фильма, а еще Карло в очередной раз в кого-то влюбился).

Итак, она пытается дозвониться, но безуспешно, затем решает погрузиться в приятные воспоминания. Ищет, что же такое вспомнить, что может заставить ее улыбнуться или засмеяться. Ибо она — Мисс Золотые Мечты, а не какая-то там мрачная невеселая женщина; ведь это совсем не по-американски, грустить и киснуть тут вспоминает, как сегодня утром на Студии они ее ждали — свою «Мэрилин Монро», — бешено названивали ей в своей обычной манере. До тех пор, пока даже самым отъявленным оптимистам не стало ясно, что «Мэрилин Монро» сегодня не придет. Не явится на Студию, чтобы кривляться и унижаться перед ними; и что В. придется снимать этот эпизод в другой раз! В., который осмелился давать ей указания! Просто смех, да и только!

Она громко расхохоталась, представив себе несчастное лицо этого К., смазливого мальчишки из Бруклина, известного тем, что он ненавидит Монро до глубины души, представила, как он стоит в гриме и на высоких каблуках и в женском платье гомосексуалиста, этакий чудовищный гибрид Франкенштейна Джоан Кроуфорд, и если обманутый муж ошивался в это время возле запертой двери в ванную, если он слышал пронзительный девичий смех, возможно, он подумал, что жена его счастлива и весела?..

Обманутый муж. «Я хотел только одного — спасти ее. О себе все те годы я не думал. О своей гордости — тоже».

Волшебный Друг. В трех милях от дома, на Студии, началось очередное неустанное ожидание Монро, которая уведомила через своего агента, что непременно выйдет сегодня на работу, что просто была больна, «подхватила какой-то вирус», но теперь уже почти поправилась. Съемки были назначены на 10 утра. О том, чтобы назначить их на более раннее время, не могло быть и речи. Все знали, что Монро страдает бессонницей, что может проспать и до четырех-пяти часов вечера. Но теперь было уже 11, а вот и двенадцатый час пошел; и за плотно прикрытыми ставнями дома на Уиттер-драйв ослепительно сверкало солнце телефон начал звонить, тогда трубку сняли с рычага и положили рядом. А она находилась в спальне, в задней части дома, стояла садилась, расхаживала по комнате, всматривалась в зеркало, ожидая появления своего Волшебного Друга. Она, позабыв о гордости, жалобно шептала:

— Приди! Пожалуйста, приди! — Проснулась она в 8 утра, трезвая, но недоумевающая, со смутными воспоминаниями о том, что произошло накануне; силилась, но никак не могла отчетливо вспомнить ничего, кроме номера в обшарпанном мотеле. Но твердо намеревалась все исправить и сначала была терпелива, не волновалась и не паниковала, спокойно и неспешно очистила лицо кольдкремом, втерла увлажняющий лосьон.

— Пожалуйста, пожалуйста, приди! — Но шли минуты, а Волшебный Друг не появлялся.

Вскоре она увидела, что уже опаздывает на час, а потом — и на два, громко тикающие «дедушкины» напольные часы в «Капитанском доме» безжалостно отсчитывали минуту за минутой, звонко отбивали четверти. Даже тогда, когда ее еще живой ребенок выходил из нее вместе с потоками крови, среди сгустков и каких-то ошметков, напоминая кусок полупереваренной пищи. Тогда она узнала всю правду: чрево ее отравлено и душа — тоже. Она поняла, что не заслуживает жизни в отличие от всех остальных, кто заслуживал жизни; и что, сколько ни пытайся, все равно не получится оправдать свою жизнь.

Тем не менее она почему-то продолжает стараться, в сердце ее живет надежда, она хочет быть хорошей! она подписала контракт, решилась сыграть Шугар Кейн и намерена исполнить свою работу просто блестяще! чертовски хорошо! К полудню она начинает сходить с ума и после ряда истеричных звонков добивается, чтобы Уайти, ее личный гример, приехал на Уиттер-драйв, к ней домой, и сделал бы предварительный грим, чтобы актриса могла выйти из дома, иначе у нее просто недостает мужества. Господи, какое же это облегчение увидеть наконец Уайти! Высокий и мрачный, преисполненный важности, точно какой-нибудь жрец или священник, он шагает к ее дому с чемоданчиком, где находятся дополнительные баночки, тюбики, мази пудры, краски, карандаши, кисточки, кремы. Что за радость видеть Уайти здесь, у себя, в момент растерянности и отчаяния; она едва не бросается обнимать и целовать Уайти, его волшебные руки. Да точно расцеловала бы, если б не знала, что преданный ближний круг Монро, главные ее помощники и ассистенты, предпочитают, чтобы их владычица, будучи существом «высшего порядка», соблюдала должную дистанцию.

Видя, в каком угнетенном состоянии духа находится его подопечная, видя полное отсутствие магии на ее бледном, изнуренном, болезненно-желтоватом лице, Уайти бормочет:

— Мисс Монро, вы только не расстраивайтесь, ладно? Все будет в полном порядке, обещаю.

Говорили, что на съемочной площадке Монро иногда что — то сбивчиво бормотала себе под нос, но сейчас Уайти отчетливо расслышал ее слова, хоть и произнесла она их совсем тихо, запинаясь:

— Ах, Уайти! «Шугар Кейн» должна прибыть туда и казаться живее, чем сама жизнь! прекрасно понял, что имеет в виду его госпожа.

Уайти велел ей лечь в наспех прибранную постель и начать с дыхательных упражнений по системе йогов (поскольку и сам Уайти тоже практиковал йогу, принадлежал к школе хатха-йога). Это очень помогает расслабиться, и лицо, и все тело расслабляются, он клянется, что «сделает» Мэрилин через час. вот они принялись за дело, и оба очень старались, но Норме Джин вдруг показалось, что поза у нее неудобная, — она лежала поверх покрывала и смятых простыней, и пахло от них ночным страхом, чуть ли не смертью, и вся эта сцена напоминала ритуал смерти, она это чувствовала. Поза безвольная, точно тело ее находится в морге, а Уайти, ее бальзамировщик, трудится над ней, втирает в нее кремы и пудры и целые тюбики красок и трудится карандашами. Ее любовник, бальзамировщик, ее первый муж, разбивший ей сердце и отвергший ее дитя, кого же тогда винить, что у нее нет ребенка?..

Слезы побежали из уголков ее глаз, и Уайти пробормотал:

— Т-с-с, мисс Монро! — И еще у нее возникло странное ощущение, что кожа вяло обвисла на костях, что щеки будто резиновые и оттянуты вниз силой земного притяжения, — Отто Эсе дразнил ее, говорил, что у нее круглое бескостное детское личико, которое скоро обвиснет, — и вот оно, час ее пробил! Даже Уайти, похоже, удивился: его магия не срабатывает. Пока что нет.

Тогда Уайти подвел дрожавшую Нищенку-служанку к целому строю зеркал и слепяще-белых лампочек над ними, перед которыми она уселась, преисполненная надежды, в черном кружевном лифчике и черной же шелковой коротенькой комбинации. Уселась с почти молитвенным видом, как перед алтарем, и Уайти нежными, но умелыми руками удалил весь неудачный грим скатанными из ваты шариками с кольдкремом. А затем наложил ей на лицо влажные разогретые марлевые тампоны, напоминающие бинты, чтобы смягчить кожу, которая погрубела, словно ее натерли наждаком. Возможно, то был результат почти бессонной ночи (или же широкоплечий веснушчатый любовник, гигантский тролль, натер ее чувствительную кожу своими грубыми небритыми щеками?).

А Уайти сосредоточенно-мрачно, но без всякой видимой спешки начал свой ритуал с самого начала, с наложения стягивающих средств и увлажнителей. Затем смазал кожу кремом под макияж и взялся за кисточки, тени для глаз, карандаш для глаз, тушь, сиреневато-красную губную помаду, специально подобранную для Шугар Кейн, поскольку фильм должен был быть черно-белым, а потому трудно было подчеркнуть все ее достоинства.

Шло время, и постепенно в зеркалах начал вырисовываться незаконченный, но уже знакомый образ. Вот он отразился всего лишь в сиянии слегка сощуренного глаза, затем в изгибе губ — о, эта сводящая с ума, дразнящая сексуальная улыбка! А вот на нежной щечке появилась и черная мушка, но только уже не в левом уголке ее накрашенного рта, а примерно на дюйм ниже, под пухлой губкой; именно таким было задумано личико Шугар Кейн, оно должно было немного отличаться от всех предшествующих лиц Монро в более ранних фильмах. Тут оба — и госпожа, и ее слуга — испытали легкий прилив возбуждения. «Она идет! Она уже почти здесь! Мэрилин!» Напряжение напоминало затишье перед бурей или ощущение, наступающее после первых толчков землетрясения, к которому примешивается ожидание следующего толчка, очередного всплеска. И вот наконец Уайти жестом истинного фокусника причесал, подправил и очертил дугообразные коричневые бровки, столь эффектно контрастирующие с платиновыми волосами. И вопреки всем страхам Нищенки-служанки в зеркале возникло прелестное улыбающееся лицо, самое красивое из лиц, которые она когда-либо видела, не личико, а просто чудо. Лицо Прекрасной Принцессы.

Легендарному Уайти Монро надарила целую кучу подарков, но больше всего ценил он золотую заколку для галстука в виде сердечка с выгравированной на нем надписью:

УАЙТИ С ЛЮБОВЬЮ ПОКА Я ЕЩЕ ТЕПЛЕНЬКАЯ!

МЭРИЛИН

Прямо мухи, слетающиеся на все сладкое липкое, — вот кого больше всего напоминали женщины, взгляды которых неизбежно притягивал К. Актер, неотразимый красавчик, одетый женщиной в фильме «Некоторые любят погорячей», но даже в дамском платье К. был красив и ничуть не смешон, как можно было бы ожидать. Вечно угрюмый К. К. - возмездие Шугар Кейн. У К. было слишком много женщин. Он обожрался ими, от них его тянуло блевать. Монро в глазах К. выглядела не более соблазнительной, чем свежая рвота на полу. Когда К. целовал Монро, во рту у нее появлялся привкус горького миндаля, и она в страхе отталкивала его и убегала со съемочной площадки, уверяя, что он ее отравил. «Да у него на губах яд!» — такие, во всяком случае, ходили слухи. К. не оставался в долгу, и уже на первых предварительных встречах подшучивал над Монро, поддразнивал ее, а темой шуток служили предстоящие им любовные сцены, которых, кстати, в фильме было предостаточно. Так, в одной довольно длинной сцене на борту яхты К. лежал на спине, притворяясь импотентом, а Шугар Кейн, навалившись на него сверху, целовала и обнимала его, терлась об него всем телом, чтобы «пробудить к жизни». Сцену удалось спасти от цензуры только под тем предлогом, что она была комической, фарсом, а не отображением реальности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.