Глава восьмая Авигея

Глава восьмая Авигея

Из Ен-Гадди Давид направился в район Фаран (Паран), большинство обитателей которой занимались скотоводством. Причем направился он в эту область Иудеи не случайно, а в расчете запастись провизией на много недель, а то и месяцев вперед. Наступило время стрижки овец, которая испокон веков сопровождалась у евреев обильным забоем скота и бесконечными пирами, превращавшимися в грандиозные попойки. Обычай предписывал в эти дни встретить с почетом любого гостя, усадить его за стол, а затем проводить домой с щедрыми подарками – ягненком и тем же вином. Так что и впрямь трудно было придумать лучшее время, чтобы собрать с местных хозяев плату за то, что люди Давида не только не грабили их стада, но и защищали их от разбойников. И начать этот сбор Давид решил с Навала, одного из самых богатых и знатных скотоводов Иудеи, обладавшего огромным родовым имением Кармил (Кармэль).

Навал вел свой род от самого Халева (Калева) – одного из двенадцати разведчиков, которых, согласно Пятикнижию, Моисей послал в Землю обетованную. Как известно, десятеро из них заявили, что, хотя земля Ханаана и в самом деле удивительно плодородна, обитающие там народы так сильны и многочисленны, что у евреев нет никаких шансов завоевать ее. Однако двое – Халев и Иисус Навин – выразили уверенность в том, что с помощью Бога евреи смогут завоевать обетованную им землю. За это Халев удостоился дожить до завоевания Ханаана и получил в качестве наследного удела один из лучших земельных участков Иудеи. Этим участком и владел Навал, отнюдь не отличавшийся достоинствами своего великого предка. В сущности, мы даже не знаем, каким было настоящее имя этого человека: ведь «навал» в переводе с иврита означает «мерзавец», «подлец», и скорее это было не имя, а прозвище.

Впрочем, когда начинаешь вчитываться в библейский текст, то становится ясно, что и в этой истории всё не столь однозначно, как это представляют те комментаторы, которые яростно защищают Давида и стремятся оправдать любые его поступки.

Обратим внимание на те наставления, которые Давид дает своим «десяти отрокам» (то есть небольшому отряду из десяти молодых воинов), как именно им следует говорить с Навалом:

«…Поднимитесь в Кармэль и зайдите к Навалу, и спросите его от моего имени о здоровье. И скажите: „Да будет так всю жизнь! Мир тебе, и дому твоему мир, и всем твоим мир! Ныне услышал я, что стригут у тебя овец; вот пастухи твои были с нами, и мы не обижали их, и не пропало у них ничего во все дни, пока они были на Кармэле. Спроси отроков твоих, и скажут они тебе; да найдут отроки эти благоволение в глазах твоих, ибо в добрый день пришли мы; дай же, что сможешь, рабам твоим и сыну твоему Давиду“» (I Сам. 25, 5:8).

Однако на эту просьбу Навал отвечает оскорбительным отказом:

«И в ответ сказал Навал рабам Давида: кто такой Давид и кто сын Ишая? Ныне много стало рабов, убегающих от господ своих…» (I Сам. 25:10).

Когда Давиду передают слова Навала, его реакция оказывается мгновенной: он велит четыремстам из шестисот своих воинов немедленно собраться и направиться с ним в Кармил, чтобы… уничтожить там «всех мочащихся к стене», то есть всех находящихся в имении мужчин.

На счастье последних, один из пастухов, ставший свидетелем разговора Навала с посланцами Давида, прекрасно понял, какими последствиями может обернуться этот ответ не только для хозяина, но и для его слуг, и бросился к жене Навала Авигее (Авигайль), умоляя ее что-то предпринять, чтобы отвести нависшую над всеми ними смертельную опасность:

«Авигайль же, жену Навала, известил один отрок из слуг, сказав: вот прислал Давид нарочных из пустыни приветствовать господина нашего, но он напал на них (как хищная птица). А люди те были очень добры к нам, и мы не были обижены… Крепостной стеной были они нам и ночью, и днем во все дни пребывания нашего с ними, когда пасли мы мелкий скот. А теперь знай и подумай, что делать тебе, ибо неминуемо угрожает беда господину нашему и всему дому его, а он негодяй: нельзя говорить с ним» (I Сам. 25:14-18).

Мгновенно оценив ситуацию, Авигея, ничего не сказав мужу, велит навьючить на ослов двести хлебных лепешек, два бурдюка с вином, мешки с сушеным зерном, сушеный виноград, нанизанные друг на друга и скрученные в гигантские круги сушеные фиги, и со всеми этими подношениями спешит навстречу Давиду и его армии. Увидев Давида, она поспешно сходит с осла, падает на колени и обнимает его ноги. Речь Авигеи полна мольбы о милосердии, она буквально раболепствует перед Давидом и вместе с тем не только просит его воздержаться от кровавой расправы, но и осторожно намекает, что если Давид все же решится на нее, ничего хорошего это ему не принесет:

«И припала к ногам его и сказала: на мне самой, господин мой, вина; позволь рабе твоей говорить в слух твой и выслушай слова рабы твоей. Пусть господин мой не обращает внимания на этого негодного человека, на Навала, ибо каково имя его, таков и он. Навал (подлец. – П. Л.) имя его и подлость свойственна ему. А я, раба твоя, не видала отроков господина моего, которых ты присылал. А теперь, господин мой, как жив Господь и жива душа твоя, клянусь, что Господь не допустил тебя идти на кровопролитие и совершить расправу рукою твоею; и да будут ныне, как Навал враги твои и те, что ищут зла господину моему. А теперь дар этот, который принесла раба твоя господину моему, да будет он отдан отрокам, сопровождающим господина моего… И будет, когда Господь сделает господину моему все благо, о котором Он говорил тебе, и поставит тебя вождем над Исраэлем, то пусть не будет преткновением и укором сердца для господина моего, что пролил он кровь напрасно… Когда же Господь облагодетельствует господина моего, тогда вспомнишь рабу твою…» (I Сам. 25:24-32).

Растроганный Давид искренне поблагодарил Авигею за то, что она удержала его руку от кровопролития, и та вернулась к мужу, который продолжал пировать с друзьями и пастухами и, говоря словами Библии, «был пьян чрезвычайно», то есть вряд ли мог адекватно воспринимать действительность. Однако наутро, когда Навал немного протрезвел, Авигея рассказала ему о том, что произошло, какую беду он мог навлечь на себя и всех своих домочадцев. Навал, услышав все это, так перепугался, что у него, очевидно, случился инфаркт («и замерло в нем сердце его»); затем его разбил паралич («и стал он как камень»), и спустя еще десять дней он скончался.

Талмуд, а вслед за ним и комментаторы Священного Писания трактуют эту историю, не испытывая, разумеется, никакого сочувствия к Навалу. Запретив выдать «отрокам» Давида провизию, Навал, по их мнению, не просто нарушил обычай и отказался отплатить добром за ту защиту, которую предоставляли его пастухам люди Давида.

Нет, его преступление, с их точки зрения, куда серьезнее. К тому времени, напоминают они, в народе уже было известно, что Самуил помазал Давида на царство и что он рано или поздно сменит Саула на престоле. Но Навал не просто отвергает просьбу Давида. Он утверждает, что не признает притязаний Давида на царский престол («кто такой Давид?»); высказывает презрение к его сомнительной, с его точки зрения, родословной, одновременно намеком напоминая о знатности своего происхождения («и кто сын Ишая?»), а затем вообще приравнивает Давида к беглому рабу и заявляет, что считает законным царем только Саула.

Таким образом, убеждены комментаторы, гнев Давида был совершенно оправданным. Но вот его решение убить Навала, да еще и вместе с ни в чем не повинными слугами, было не просто незаконным – это было бы, исполни его люди приказ, злодеянием, за которое Давид никогда бы не смог оправдаться ни перед Богом, ни перед народом. А потому заслуга Авигеи, удержавшей его от этого злодеяния, была поистине огромной, и Давид, остыв, сам признал это.

Талмуд утверждает также, что Авигея была одной из самых красивых женщин, которые когда-либо рождались на земле, но, помимо красоты, она обладала еще острым умом и вдобавок была пророчицей. Во время встречи с Давидом, говорится в Талмуде, ей открылось, что дни ее мужа сочтены («и да будут ныне, как Навал враги твои и те, что ищут зла господину моему»), что Давид станет царем Израиля («И будет, когда Господь сделает господину моему все благо, о котором Он говорил тебе, и поставит тебя вождем над Исраэлем»), а ей суждено быть его женой («Когда же Господь облагодетельствует господина моего, тогда вспомнишь рабу твою»), а потому ей так важно было не просто задобрить Давида, но и предостеречь его от рокового шага («пусть не будет преткновением и укором сердца для господина моего, что пролил он кровь напрасно»).

Однако всю эту историю вслед за рядом критически настроенных израильских историков можно увидеть и в ином свете.

Уже тот факт, что Давид направляет к Навалу десять воинов, свидетельствует о том, что просьба «дай же, что сможешь рабам твоим» одновременно несет в себе и скрытую угрозу (особенно если учесть, что вначале Давид велит справиться у Навала о его здоровье, намекая на то, что оно может и ухудшиться). Сами доводы, которые приводят люди Давида («вот пастухи твои были с нами, и мы не обижали их, и не пропало у них ничего»), – это типичные доводы рэкетира, требующего плату уже за одно то, чтобы он кого-то «не обижал».

Возможно, если Навал был бы трезв, он прекрасно осознал, что в данном случае лучше всего признать, что Давид со своей дружиной является фактическим хозяином Иудеи, выдать его людям требуемую дань и отпустить их с миром. Но он, как указывает Библия, был «пьян чрезвычайно», к тому же, видимо, не хотел уронить своего достоинства перед гостями и слугами и потому-то так грубо и ответил посланцам Давида. Кроме того, нельзя исключать, что Навалу важно было продемонстрировать свою лояльность Саулу, подчеркнуть, что сбежавший из царского дворца и подавшийся в разбойники Давид для него ничем не лучше других беглых рабов, и он не собирается делиться с ним угощением, приготовленным для пастухов, занятых стрижкой овец.

Но что чрезвычайно показательно, один из пастухов Давида мгновенно понял, что после такого ответа Навала вскоре здесь появится сам Давид и вырежет всех мужчин. Это, в свою очередь, означает, что Давид и его люди были, конечно, благородными, но все-таки разбойниками, и благородство они сохраняли лишь до тех пор, пока местные пастухи давали им то, что они просили. В случае же отказа выдать им провизию реакция Давида могла быть страшной – и пастух, вероятно, об этом знал. Поэтому, увидев, что хозяин находится не в том состоянии, когда его можно в чем-то убедить, он бросился к его жене, благо та была достаточно умна, чтобы оценить всю степень нависшей над домом угрозы и принять меры.

Когда же Навал немного протрезвел и Авигея рассказала, как он вел себя с посланцами Давида, у него начинается сердечный приступ – по всей видимости, он тоже был прекрасно осведомлен, кто такой Давид, на что он способен, и вся его смелость выветрилась вместе с хмелем.

Но это, говорят сторонники такой точки зрения, означает только одно: Саул преследовал Давида отнюдь не потому, что видел в нем угрозу своему трону, или, во всяком случае, не только из-за этого, а чтобы избавить население Иудеи от вымогательства, очистить эту область от опасных разбойников. Тогда становится понятным и то, почему зифяне решили выдать Саулу местонахождение Давида и оказывали царю всяческое содействие в его поимке.

Впрочем, повторим, все это не более чем версии. Сам же библейский текст не дает оснований выдвинуть против Давида подобные обвинения, зато, как мы видим, Давид даже не пытался как-то мстить жителям Зифы и Кеиля, выдавшим его Саулу, – и это, безусловно, говорит в его пользу.

Встреча же с Авигеей оказалась для Давида самым настоящим потрясением – красота этой женщины зачаровала его, но еще большее впечатление произвели ее ум и способность убеждать других. Впервые в жизни Давид встретил женщину, с которой хотелось беседовать, делиться самым сокровенным и одновременно заниматься с ней любовью, растворяться в ней всем своим существом. Словом, Авигея стала первой женщиной, которую Давид по-настоящему полюбил и, узнав о смерти Навала, немедленно послал к ней сватов.

Мидраш утверждает, что свадьба Давида и Авигеи состоялась спустя три месяца после смерти Навала. Причем дело было, разумеется, не в том, что Авигея скорбела по покойному, – Давид выдержал этот предписанный обычаем минимальный срок, чтобы его семя не смешалось с семенем покойника, то есть чтобы Авигея удостоверилась, что она не беременна.

* * *

Вскоре после этих событий все те же зифяне снова явились в столицу Саула – Гиву, чтобы сообщить царю, что Давид разбил лагерь на холме Гахила (Хахила). И Саул вновь пустился в погоню за зятем со всей своей трехтысячной армией. Однако Давид был к тому времени уже достаточно опытен, чтобы не дать застать себя врасплох. Он не только выставлял караулы вдоль всего лагеря, но и высылал далеко вперед патрули, призванные предупредить его о появлении Саула.

Благодаря этой тактике Давид узнал о приближении Саула, когда тот со своей армией был только на подходе, и отошел с Гахилы вглубь пустыни, заняв со своими воинами вершину горы, с которой просматривалась вся местность.

С этой вершины ему было отлично видно, как Саул, не обнаружив на Гахиле своего врага, решил там заночевать и отдал приказ разбивать лагерь. Видно было с нее и то, как армия расположилась на ночлег: Саул лег в центре, воткнув свое копье в землю и положив возле себя оружие и все свои вещи, а вокруг него концентрическими кругами расположились другие воины. Во всяком случае, такая картина следует из «Книги Самуила». Однако устное предание утверждает, что на самом деле для Саула разбили шатер, у входа в который лег Авенир, сын Нира, а уже вокруг шатра расположилась вся армия.

Вид стана Саула навел Давида на шальную мысль – он захотел проникнуть туда и прихватить какую-либо личную вещь царя. Давид, безусловно, понимал, что такая затея связана со смертельным риском, но, как уже отмечалось, в те годы он испытывал неодолимую тягу к ощущению опасности, дарившему ему ни с чем не сравнимое наслаждение. Но для такой вылазки ему нужен был напарник, и с вопросом о том, кто готов пойти с ним на смерть, Давид обратился к трем своим испытанным бойцам Авессе, Ахимелеху и Урии Хеттеянину.

Авесса откликнулся первым, и это определило выбор Давида. В сопровождении племянника Давид в ночной темноте спустился со скалы, поднялся на холм Гахилу, где сумели незамеченными прокрасться мимо спящих воинов, а затем и мимо согнувшего свои длинные ноги Авенира, и вошли в шатер царя. Разумеется, Библия трактует все происшедшее как чудо: Бог одобрил замысел Давида и наслал на Саула и всех его людей, включая караульных, неестественно глубокий сон, чтобы Давид мог исполнить задуманное: «…ибо все спали, так как глубокий сон от Господа напал на них» (I Сам. 26.12).

В шатре повторилась та же сцена, что и до этого в пещере, увидев спящего Саула, Авесса предложил Давиду покончить с ним одним смертоносным ударом – таким, что царь даже не успеет вскрикнуть перед смертью и разбудить стражу. Однако Давид решительно удерживает юношу от этого шага все по тем же мотивам. Саул должен умереть от руки Бога, то есть либо погибнуть в бою, либо скончаться своей смертью, но им ни в коем случае нельзя поднимать руку на «помазанника Господа».

Царь Давид. Картина Ф. А. Бриджмена. 1877 г.

Иерусалим времен царя Давида (X-IX вв. до н. э.). Реконструкция.

Сцены из жизни паря Давила. Миниатюры. Рукописная книга «Псалмы» (Теилим"). Италия. XV в.

Давид отнимает ягненка из пасти льва. Картина П. да Кортоны. XVII в.

Помазание Давида. Мозаика в синагоге в Дуре. Сирия. 245-244 гг. до н. э.

Давил, играющий на арфе. Мозаика в синагоге в Газе. Израиль. 509-508 гг. до н. э.

Давид и Саул. Картина Э. Йозефсона. 1878 г. Фрагмент.

Давид и Голиаф. Картина Караваджо. 1599 г.

Давил с головой Голиафа перед Саулом. Картина Рембрандта. 1627 г.

Триумф Давида. Картина Н. Пуссена. 1627-1630 гг.

Саул и Давид. Картина Дж. Ф. Барбьери (Гверчино). 1656 г. Фрагмент.

Авигея отвращает гнев Давида. Гравюра. 1728 г.

Бегство Давида. Гравюра Г. Доре. 1860-е гг.

Давид и Ионафан. Картина Рембрандта. 1642 г.

Давид отрезает кусок плата Саула. Миниатюра. 1372 г.

Давиду приносят известие о смерти Саула. Миниатюра Ж. Фуке. Около 1475 г.

Давид становится царем. Гравюра Ю. Шнорр фон Каролъсфельда. Около 1860 г.

Вирсавия. Картина К. Брюллова. 1832 г.

Давид передает Урии письмо. Картина П. Ластмана. 1619 г.

Нафан обличает Давида. Картина А. Кауфман. 1797 г. Фрагмент.

Покаяние царя Давида. Гравюра Ю. Шнорр фон Карольсфельда. Окаю 1860 г.

Царь Давид скорбит о сыне Авессаломе. Гравюра Г. Доре. 1860-е гг.

Рицпа отгоняет стервятников от тел своих сыновей. Гравюра Дж. Беккера. 1900 г.

Царь Давид вручает скипетр своему сыну Соломону. Картина К. де Boca. XVII в.

В гробнице царя Давида на горе Сион. Иерусалим.

Более того – если поначалу Давид велит Авессе взять копье Саула, то теперь, опасаясь, что тот может пустить это копье в ход, сам берет его в руки, а заодно и лежащую рядом с царем его глиняную флягу с водой, после чего они вместе направились к выходу.

Но в тот самый момент, когда Давид выходил из шатра, повествует мидраш, Авенир неожиданно распрямил ноги, так что Давид оказался между ними и застыл, боясь пошевелиться: попытка перешагнуть через ногу Авенира могла бы разбудить его, и тогда гибель двух лазутчиков стала бы неминуемой. Но неожиданно, откуда ни возьмись, появился шершень, который ужалил стареющего генерала. Тот, дернувшись, снова поднял ноги, и Давид с племянником беспрепятственно двинулись дальше.

Наутро, дождавшись, когда армия Саула тронулась в путь, Давид поднялся на вершину горы и с нее воззвал сначала к Саулу, а затем к Авениру. В глаза Авениру слепило солнце, стоящие вокруг отвесные скалы порождали причудливую игру звуков, и потому и он, и все остальные, не видя лица возвышавшегося над ними на несколько десятков метров человека, не узнали и его голоса. И тут Давид с сарказмом начинает пенять Авениру на то, что его преступная беспечность в деле охраны царя могла привести к убийству последнего ("Ведь приходил один из народа погубить царя, господина твоего"), за что он и все телохранители Саула заслуживают смерти. Авенир невольно вступает в перепалку с "незнакомцем" и требует доказательств, что он пренебрег своим долгом, и Давид в ответ спрашивает, где же копье и фляга царя, которые лежали у его изголовья?! Мидраш добавляет, что Давид не ограничился этим вопросом, а с усмешкой спросил: "Неужели ты и сейчас скажешь, что копье и фляга были украдены у царя раньше, как уверял его в случае с полой кафтана?!"

В этот момент Саул узнает голос зятя, и между ними начинается последний диалог: "И узнал Шаул голос Давида, и спросил: твой ли это голос, сын мой Давид? И сказал Давид: мой голос, господин мой царь. И сказал: за что господин мой преследует раба своего? Что же я сделал и что во мне злого? А теперь пусть выслушает господин мой царь слова раба своего: если Господь настроил тебя против меня, то будет Он обонять приношение мое, но если – сыны человеческие, то прокляты они пред Господом, ибо они изгнали меня ныне от приобщения к уделу Господню, говоря: "Ступай, служи богам чужим". А теперь пусть не падет кровь моя на землю вдали от лица Господа, ибо вышел царь Исраэльский искать блоху одну, как преследуют куропатку в горах. И сказал Шаул: согрешил я, возвратись, сын мой Давид, ибо я не стану делать тебе зла, так как дорога была жизнь моя ныне в глазах твоих; я же вел себя глупо и ошибался" (I Сам. 26:17-21).

Саул продолжил уговаривать Давида вернуться к нему и стал клясться, что больше не причинит ему зла, однако Давид словно не слышал этого – он просто предложил царю послать одного из слуг к нему на скалу, чтобы тот забрал царские копье и флягу. Затем он произносит весьма двусмысленную фразу: "А Господь да воздаст каждому по праведности его и по верности его, ибо предал тебя Господь ныне в руку мою, но я не хотел поднять руки на помазанника Господня. И вот, как дорога была душа твоя ныне в глазах моих, так да будет дорога душа моя в очах Господа; и да избавит Он меня от всякой беды" (I Сам. 26:23-25).

Смысл этого ответа ясен: Давид говорит, что предпочитает полагаться на милость Бога, а не царя, ибо, в отличие от царя, Бог справедлив и воздаст каждому – а значит, и Саулу! – по его вере и поступкам. Причем какого именно приговора Небесного суда заслуживает Саул, у Давида, похоже, не вызывает сомнений.

Одновременно в написанном вскоре после этого 58-м [57-м] псалме содержатся тяжкие обвинения и приближенным Саула, продолжающим клеветать на Давида и упорно не желающим признать правду:

"От утробы матери совратились порочные, от чрева заблуждаются говорящие ложь. Их яд подобен яду змеи. Они – как кобра, глухо затыкающая уши, чтобы не слышать голоса заклинателя-мага…" (Пс. 58[57]:4-5).

* * *

В период бегства от Саула Давид написал целый ряд псалмов, в которых молил Бога избавить его от врагов и провозглашает, что он целиком полагается на справедливость Его суда – пусть восторжествует тот, кого Бог считает праведником, и погибнут те, кого Он посчитает злодеем. В таком духе написаны, к примеру, 7-й, 11-й [10-й] и 12-й [11-й] псалмы, а в день, когда Саул внезапно прекратил свое преследование, чтобы отразить нападение филистимлян, Давид сложил 18-й [17-й] псалом, выразив в нем весь свой восторг по поводу чудесного избавления от смерти от руки Саула:

"Руководителю хора от раба Божьего Давида, который произнес эту песню перед Господом в день, когда Господь избавил его от всех его врагов и от руки Шауля. Он сказал: Я люблю Господа. Он – моя сила! Господь – моя скала, моя крепость и мой избавитель, мой Бог, моя твердыня – буду уповать на Него;

Он – мой щит; рог моего спасения, мое величие. Прославляемым я назову Господа и от своих врагов спасусь. Окружили меня путы смертные, устрашили толпы безбожников. Тенета преисподней – вокруг меня, передо мною – силки смерти. И в беде я призвал Господа, взмолился к своему Богу. Он в Своем святилище услышал мой голос, моя мольба дошла до Его слуха. И сотряслась, и заколебалась земля, подножия гор затрепетали и сотряслись – ведь Он разгневался… Стали видны русла рек и обнажились опоры Вселенной – от Твоего окрика, Господь, от дыхания из Твоих ноздрей. Протянул руку из Поднебесья, взял меня, вытащил меня из половодья. Избави меня от моего могучего врага, от ненавидящих меня, ведь они сильнее меня. Они опередили меня в день бедствия, но Господь был мне опорой. И Он вывел меня на простор, спас меня, потому что я угоден Ему. Воздал мне Господь по моей праведности, по чистоте моих рук отплатил мне. Ибо я держался путей Господа и не злодействовал перед Богом, ведь все Его Законы – со мною, и его уставы я не отверг…" (Пс.18 [17], 1-8, 16-23).

По преданию, Давид особенно любил эту свою песню, пел ее, согласно известным комментариям "Мецудат Давид", после избавления от любой опасности, да и просто любил ее слушать в исполнении хора левитов уже в дни своего царствования в Иерусалиме.

Считается, что в дни бегства от Саула были, помимо уже названных, сложены 31-й [30-й], 63-й [62-й], 86-й [85-й], 109-й [108-й], 140-й [139-й], 141-й [140-й] и 142-й [141-й] псалмы.

* * *

Пересказывая легенду о шершне, который спас Давида во время его дерзкой выходки с Саулом, нельзя не вспомнить, что она является неотъемлемой частью мидраша-притчи, хорошо знакомой всем любителям еврейского фольклора и с небольшими изменениями перекочевавшей и в сочинения христианских богословов о царе Давиде.

Вот как звучит этот мидраш в известном пересказе Бялика и Равницкого:

- Как многочисленны дела Твои, Господи! – воспел Давид, – премудро все сделал Ты. Все сотворенное Тобою прекрасно, а мудрость – прекраснее всего. Но Тобою и юродство создано. Для чего оно? Ходит по улице человек в отрепьях; мальчишки за ним бегают, издеваются над ним. Приятно ли в очах Твоих зрелище такое?

– Давид! – сказал в ответ Господь, – за то, что юродство существует, ропщешь ты на Меня? Клянусь, что тебе же понадобится оно! И ты не только пожелаешь его себе, но в тоске ты станешь, как милости, вымаливать его у Меня.

…Однажды, сидя в саду, Давид увидел, как шершень пожирал паука.

– Что за прок в этих тварях твоих, Господи?! – сказал он. – Шершень портит соты и сам ничего не производит полезного; паук целый год ткет, а одеться не во что.

– Давид! – отвечал Творец. – Ты издеваешься над творениями Моими? Придет время – и ты нуждаться будешь в них!…" ^[42]

Так в итоге все и оказалось: юродство помогло Давиду уйти невредимым из рук филистимлян, паук заткал вход в пещеру, когда он скрывался от Саула, а шершень дал ему уйти невредимым из шатра царя, "вовремя" укусив Авенира.

Думается, вряд ли стоит подробно разъяснять читателю смысл этой притчи – он достаточно прозрачен. Лучше последуем дальше за судьбой Давида, тем более что вскоре после разговора с Саулом в ней произошел еще один драматический поворот.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.